***
Какое-то время Арсений наблюдал за спящим королём. Заглянул в спальню только через несколько часов, когда понял, что на улице медленно смеркается и ему самому не помешало бы добраться до кровати. Сначала с досадой различал, как Антон ворочается и ходит за стеной, но от невозможности занять своё место в кабинете возвращается в кровать. А потом уснул. В памяти ещё свежа картина: золотые кудри лежат на подушке нимбом, Антон глубоко и тихо дышит. Арсений хотел надеяться, что это спокойствие продлится до утра или полудня при хорошем раскладе. Хотя на этот раз король выглядит отдохнувшим. Оттого и его жуткая обида вперемешку со злостью лучше отражается на лице. Арсений кланяется и ждёт обращения. — Не думал, что вы с Алексеем Райтом так сблизитесь. И когда только успели, — Антон гадливо прищуривается. Арсений поджимает губы, ожидая очередную колкую тираду. Молчит, складывая руки за спиной. Антон прав, Арсений о безопасности своих спасителей даже мельком не помышлял — они слишком очевидны. — А я не думал, что мои встречи с вашим ближайшим окружением под строгим контролем. Вы такой непримиримый собственник? — Арсений, тебя застали в покоях обнажённым с мужчиной моей сестры. Начинай объясняться. На этот раз не сыплет обвинениями. Приказывает докладывать, принимая во внимание предыдущий опыт. — Так вы спрашиваете для Её Высочества? Оксане не о чем волноваться, мы лишь играли в шахматы. Меня тоже временами мучает бессонница. — На раздевание, я полагаю. Алексей так хорош? — смотрит горячо, как будто речь вовсе не о чёрно-белых фигурах — король хочет знать, чем советника привлёк обычный парень, чем он лучше самого Антона. Как смог стать так близок, что оказался ночью в покоях с полуголым советником. В то время как ему запрещена даже толика прикосновения. — Я всё ещё болен, Ваше Величество. И в личное время вынужден заботиться о себе. Да, в одежде мне некомфортно, — Арсений щурится, недовольный признанием слабости. Но искренность стоит спокойствия короля. — Ты не торопился скинуть одежду, когда был здесь со мной. Чтобы тогда в ванной они оба были обнажены? — А вы хотели бы видеть рубцы, которые на мне оставила плеть? — снова режет советник. — Мне больно ходить, сидеть, поднимать руки выше пояса и даже дышать. Позвольте хотя бы в спальне мне выдохнуть. Переглядка недолгая, вызывающая. Антон по-прежнему заведён, но понимание его уже трогает. Арсений видит. И идёт навстречу. — Я прошу прощения, если моё времяпровождение с Алексеем вас обеспокоило. Антон трёт лоб, наверное, пытаясь стереть дымку наваждения. И машет рукой, чтобы советник сел на кресло за столом. — Странно осознавать, что доброе большинство моих приближённых рискнуло головой, — рысь вышагивает под ногами мягкой поступью. Арсений опускает руку, чтобы зарыться в рыжий мех. — Ещё неделю назад я бы казнил Райта за помощь предателю. — Ведь продолжать терроризировать народ изнутри — это отличный план, не так ли? — кот мурчит и бодается о колено. Морда помятая, точно от долгого лежания на одном боку. Арсений несильно треплет за целым ухом и увлечённо приглаживает светлые вибриссы в стороны. Когда советник поднимает голову, встречает глубокий зелёный взгляд, вперившийся в него, как в произведение искусства. От количества в нём нежности щемит в груди. И слабо тянет уголок губ вверх, когда понимает, что разоблачён. Король подзывает рысь по имени, а не странной их общей на двоих кличкой. Та пролезает под столом и скоро голова животного оказывается у плеча Антона. Говнюк вытянулся страшно, теперь, упёршись передними лапами в стул, может ткнуться мокрым носом в шею человеку. И делает это с хозяином, полностью залезая ему на колени. Антон этим наслаждается. Скучал по коту, который всё это время позволял себе жить в кабинете и игнорировать соседа. Король Юга. Мягкий, великодушный, щедрый. Кормит животное кусочками мяса с руки. У Арсения спирает дыхание. — Как вы себя чувствуете? — спрашивает советник без формальных обращений. — Хорошо. Спасибо, — чуть более закрыто произносит, хотя всем своим существом излучает умиротворение. Арсений озадачен — не ожидал снова наткнуться на притворство. Антон не в порядке. Перепады настроения тому доказательство. Сейчас спокойный и ласковый, минуту назад — ядовитый и злой, вчера — равнодушный и измученный, потерянный и глубоко обиженный. Не уследить, не подстроиться. Не выбрать собственную модель. Короля шатает из стороны в сторону: из слёз в смех, из ярости в галантную вежливость. Неизвестность за следующим поворотом в их разговоре пугает сильнее, чем кровожадная жестокость. Жалость рождается сама собой. Тяга заботиться пересиливает абсолютно все эмоции. Оттого Арсений вжимается в кресло, чтобы не встать и не сократить расстояние. — Я подумал, — тихо начинает Антон, — Дийкстра же был и твоим наставником. Несмотря на то что он сделал, может, ты хотел бы навестить его могилу? От удивления дыхание застревает в горле. Антон так нерешителен, что даже не замечает его явного удивления. — Он похоронен в склепе рядом с отцом. Я могу тебя провести. Если хочешь, — снова повторяет это обязательное как будто условие и смотрит исподлобья осторожно. Арсений кивает — рад. Конечно, хочет. Подарок короля наполняет знакомой светлой нежностью. Для Антона сейчас вылазка на улицу, пусть и в совсем уединённое место ранним утром, — большой шаг. И он готов сделать это вместе с советником. Новая корона отличается длинными пиками и массой богатого золота. У Антона своя, не отцовская. И странно, если бы он так сокрушался о прошлом и продолжал носить жестокое напоминание о нём на себе. Исконно королевская, в шастуновских кудрях она больше не теряется, лежит красиво и величественно, придаёт высокой широкоплечей фигуре в сумраке больше драмы. По дороге видно, как слуги стараются не отсвечивать и обходить коридор, где король встречает советника, десятой дорогой. Лучше так, иначе Арсений распустит всех, гонимый ответственностью за хрупкое состояние Его Величества. Сумрак зари рассеивается. Арсений останавливается и немного склоняет голову в знак приветствия. Антон безразличен к этикету — это можно было понять ещё полгода и год назад. Поэтому в ответ ничего не делает, оглядывает только и разворачивается, чтобы выйти в задние двери. Теперь каждый раз по новой: наедине в собой Антон закрыт и сломлен, первые взаимодействия после непродолжительных пауз приходится пробираться сквозь тернии равнодушия и тогда только надеяться на благосклонность. В молчании они пересекают сад. Арсений не торопится, а Антон, видимо, полон решимости вернуться в своё логово как можно раньше. Из-за этого идёт впереди, пуская тёмную мантию волноваться за спиной в такт шагам. Не оглядывается. По напряжённо опущенной голове можно догадаться, что даже не смотрит на дорогу, будто может пройти её даже в бреду или во сне. Голубые глаза мажут вниз от забранного капюшона к руке, бережно сжимающей две церковные свечи, — напоминает, что это не прогулка, они идут на могилы. — Давно вы были в саду? — сипло начинает Арсений. Не попытаться просто нет сил. — Ещё снег лежал. Обозначая внимание, немного поворачивает голову в сторону, но слова едва ли слышны. Его это и не заботит, Антон ведёт по витым дорожкам уверенно к воротам из дворцового двора на кладбище. С другой стороны могут заходить люди, чтобы отдать почести: за столько времени их здесь было предостаточно. Серые плиты усыпаны цветами, лентами, корзинами с подарками, подношениями дичью и таким количеством пролитых слёз, что всеобщая тоска тучей висит, заслоняя теплеющее лучами небо. Они же верят, что духам есть до материального какое-то дело. Людям легче верить и ублажать богов, чем остаться в одиночку со своим горем, как это самозабвенно сделал король. — Здесь четыре захоронения. Короли Юга с момента разделения Континента, — гулко говорит Антон, указывая свободной рукой в сторону. Арсений здесь уже был — это место считается священным. В монастыре все от советника до первокурсника знакомы с историей и каждой надписью на надгробиях. Попов читал обо всём в книгах, сдавал на экзаменах. Арсений приехал в Южный замок уже знающий схемы коридоров, что уж говорить об истории династии. Но момент искреннего желания высказаться не прерывает, даже ускоряет шаг, чтобы пройти рядом и захватить вздохи, которые клубами пара срываются изо рта короля. — Прапрадед просто под памятником. Он был выходцем из Союза Основателей — не монархом. Поэтому отказался от почестей. — Думаете, это верно? В смысле, для народа было бы понятнее, если бы ему тоже возвели склеп, — советник отзывается, чтобы не упустить нить важного для Антона разговора. — Я думаю, что каждый король отдаёт всю жизнь на служение этому народу и достоин быть погребён так, как сам пожелает, — с нескрываемым пренебрежением выходит, потому что у Антона привилегии выбора нет: в третьем поколении для королей облагораживают склепы. — Прадед умер в бою. Ходят легенды о том, что его тело нашли и привезли сюда для вечного покоя. На самом деле, в той горе трупов было не разобрать, — дорога каменистая, теперь каблуки ботинок не стучат о плитку, а хрустят серым гравием. — Когда-то я считал его героем. Всех считал, даже отца. Потом только понял. Короны для того и блестят ярко, чтобы отвлекать от беспощадного груза правления. Только здесь, в замке, с Антоном, начинаешь осознавать, каково это — с рождения не принадлежать самому себе, не выбирать свой путь, не иметь права оступиться. Никто об этом не задумывается. Когда из ближайших нужд заработать столько денег, чтобы хватило накормить семью и одеть детей к зиме, создаётся ощущение, что под сводами дворца царит лёгкая беспечность. И короли не знают несчастий, вольны поступать, как вздумается, потому что они — закон и власть. Шастуны — великое семейство, самая сильная династия на Континенте. Но его феномен в том, что вечно королевство достаётся молодым парням. Они горячи и амбициозны, отважны, но неопытны. Андрей начал с реформ, а Антон с войны. — Советников кладут рядом, — с запинкой упоминает король, прокашливается в кулак. Они уже на месте. Антон копошится в связке ключей на кожаном ремне, суёт в скважину не тот и с выдохом меняет. В мелочах бесится. У него руки дрожат, Арсений вежливо отводит взгляд и силится отвлечься, но звук скрежета металла о металл и рычания Антона тянут назад. — Вы навещали их? — Арсений отрывает маленькую дикую розочку с букета в стороне. А Антон упирается лбом в ограждение, закрывает глаза, дышит и пробует снова. Входы украшены изваяниями ангелов. Крылатые существа, хоть и высечены из камня, невесомы под стать июльскому пуху. Трубят о величии, танцуют, молятся, сложив руки на груди. Ангелы Андрея и Дийкстры плачут, уткнувшись в колени, закрыв божественный лик ладонями. Слишком живые в своём страдании для обычных статуй. И такой тихой ошеломительной красоты. Именно они не о показательном величии, не воспевающие героев, а скорбящие об ушедших навсегда. Если их распорядился оставить такими Антон, то это самое искреннее признание в своих чувствах, которое он только мог оставить на виду у всего королевства. — На похоронах отца. Да, — голос натянутый, ещё немного — секунда-две — советник не сможет играть дальше. Кованая дверь наконец поддаётся. Арсений оказывается рядом мгновенно. Обхватывает руку нежно, разжимает пальцы и забирает ключи, пряча в карман. Они не заходят. Оба стоят на пороге, пережидая бурю в душе короля. Антону будто стыдно, он морщится и опускает голову, чтобы скрыть то, как сильно царапает собственная глупая беспомощность. Времени много: после восхода ещё несколько часов до пробуждения города. В кои-то веки минут достаточно, чтобы прийти в себя и ступить в тень склепа. Внутри не темно: сотни свечей украшают алтарь, заливая тёплым дрожащим светом всё вокруг. Антон рваным движением протягивает обе свечи советнику. Но пока не проходят дальше, просто впитывают момент. — Дийкстра единственный советник не из Ласточкиного Гнезда. Их с отцом союз был особенным, — складывает руки за спиной и приподнимает подбородок, устремляя взгляд к изваянию бывшего короля. Его гроб по правую руку, туда даже не смотрит. — Мне кажется, оттого самым правильным и честным. Представляете, какая это уникальная редкость — найти союзника среди сотен и тысяч людей? — совершенно искренне вздыхает Арсений в ответ и поджимает губы, разглядывая реакцию короля. Тот молчит, будто давая волю говорить и будет благодарен, если Арсений начнёт заполнять собой склеп, где ему даже дышать тяжело. — Дийкстра мыслил иначе. Я заметил сразу, как мы познакомились. Феномен Гнезда ему был чужд: устав, речь и манеры поведения. Знаете, несмотря на то что говорят об институте советников в придворных комнатах, для нас отступаться от долга службы — непозволительная вольность. Иметь свою выстроенную личность совсем опасно. А он позволил себе быть другом для короля, для вас наставником и частью семьи. Вы этого не понимаете, но вам повезло знать в течение жизни именно Дийкстру, а не безликую тень монарха. — Был другом, — Антон ухмыляется и знающим взглядом сверкает в его сторону. — Может быть, потому отец и послушал предателя. А сам Дийкстра так легко пожертвовал их жизнями. Заигрались. Арсений поджимает губы. И вместо всего огибает Шастуна и встаёт перед ним. Укладывает руку ему на сердце, Антон тут же накрывает её своей и сжимает. — Вам нужно простить, — вкрадчиво шепчет, заглядывая в мерцающие влагой зелёные глаза. — Им уже всё равно, Арс, — перечит, а руку держит у своей груди крепко, не оторвать. — Вам, — настойчиво повторяет, — это необходимо, чтобы почувствовать себя лучше. Отпустите. Я тоже был там: они знали, на что шли, и были непреклонны в желании отстоять то, что любят на Южной земле. Ваше Величество, ваше правление наступило так безвременно, но оно уже наступило. И вам нужно принять его. Не короной на голове, а душой и сердцем. Антон вымученно приподнимает уголки губ. Тени на лице по-прежнему его сильно старят, придавая очертаниям и впадинам глубины. Этот лик, с очами хмурыми, так благостен и измождён. — Это неважно, — прерывает контакт и отступает, старается не выдать себя, но прислушался. — Мы здесь для тебя, Арсений. Можешь помолиться за них. Глазами стреляет за спину в сторону алтаря, избегая внимательного, пытливого голубого взгляда. Снова короткий вздох, и одно маленькое пламя на глазах превращается в два. Советник наклоняется близко к свечам и едва дышит, прикрывая хрупкий огонь ладонью. — Мне выйти? — Не стоит, — тихо отзывается советник. — Останьтесь, Антон Андреевич. Антон думает несколько мгновений, наблюдая, как Арсений с невиданной бережностью вставляет в подсвечник жёлтую свечу. Советник не видит — спиной чувствует, что король возвращается на своё место, прислоняясь к стене в тяге раствориться, стать невидимым в момент слишком личного ритуала поклонения. Арсений думает об этом мало, но верит, что собственная открытость растопит сердце короля Юга. Что каждая минута, когда им не нужно быть кем-то другим, кроме как собой, делает их связь крепче. И начинает читать молитву. Не шёпотом, в попытке утаить, а тихо — словами от самого сердца. Поджигает вторую свечу от пламени короля и шагом мерным, медленным, не замолкая ни на мгновение, останавливается у гроба Дийкстры. Волны ласкают усталые скалы, твой корабль плывёт за горизонт. Бой окончен, величие войн и сражений уже позади. Пируй у богов в поднебесной, там твой король навечно рядом с тобой, там солнце с луной, там вечный мир и покой. Голос вздрагивает и глохнет. Голая рука скользит по мрамору плиты. Слова обращены даже не к Богу — к тому, кто научил многому и однажды разглядел среди других, привёл в замок и поведал тайну мироздания. Подкашивает колени. Душит слезами. Арсений позволяет мокрым дорожкам струиться по лицу и холодно высыхать на щеках. Он ставит свечу на алтарь и теперь только оборачивается. Антон сидит на полу, откинув голову на стену и тоже беззвучно плачет. Сейчас можно. В склепе они не король и предатель, а два молодых парня, которые потеряли близких. Антон одним движением стаскивает с головы корону и укладывает на пол. Арсений прислоняется к высокому плечу и прикрывает глаза. Антон делает то же, мокрой щекой тонет в тёмных локонах. — Спасибо, Арс. Шёпот прямо в макушку успокаивает. Часы, дни и ночи, рассветы и закаты на Юге восхитительны. Арсений увидит ещё не один. Увидит вместе с новым королём.***
Арсений — природная стихия. Антону думается, что-то сродни лесному пожару или наводнению. От него не скрыться, с ним невозможно бороться. Только он не разрушает — заполняет собой до краёв. — Пора просыпаться, Ваше Величество! — ураган проносится по комнате, и в следующий момент тяжёлые шторы распахиваются, пуская в королевскую спальню солнечный свет. Антон открывает один глаз, измеряя фигуру советника недовольно и безразлично. И делает вид, что этого вероломного проникновения в его сны не было. — Королева уже прибыла. Столы накрыты. Вставайте, Антон Андреевич, — командует ещё, как Дмитрий на привале в чаще леса. Антон фыркает и тянет одеяло за край повыше, чтобы накрыло с головой. — Ты так отчаянно боролся за мой режим сна, — неразборчиво бурчит и, уже дрейфуя на самом на краю реальности, чувствует, как на кровать запрыгивают рыси, — и когда я начал спать, ты стал являться, чтобы разбудить. Дьявольское отродье… Эй! Говнюк оказывается в горячем коконе из подушек и одеял невероятно быстро и принимается вылизывать лицо хозяина. Шершавый язык цепляется за бороду, мокрый нос тычется в глаза. Учитывая, что обе кошки питаются сырой дичью, процедура премерзкая. Король стонет от досады и принимается брыкаться, отпихивая от себя пушистых тварей. — Это нападение на короля! Стража! — задыхаясь смеётся, уже увитый обоими животными по пояс. Гадюка ласкам брата предпочитает просто забраться тяжёлой тушей сверху и придавить поперёк спины. Замирает, раскинувшись на животе, щурит глаза и хитро ухмыляется, смотря на такого же растаявшего Арсения. Этим яблочным зелёным глазам так долго не хватало искр, именно тех, которые советник разглядел при первой встрече. Растрёпанные крупные кудри, мягкая борода, которую стоило бы привести в порядок, и тонкие линии морщинок у глаз от улыбки. Стоя над ещё не остывшей постелью, Арсений не может насытиться едва ли проснувшимся королём. Но всё ещё не может позволить себе сесть рядом. — Доброе утро, Антон, — совсем сладко проговаривает, наблюдая за попыткой Шастуна схватить себя и повалить, — не дотягивается. Обессилено падает, пружинит на матрасе, в ответ мычит что-то похожее на «Утро, Арс». — Я могу приглашать слуг? — Ещё пять минут. Побудь со мной. Хлопает ладонью по простыни, и Арсений, скрепя сердце, опускается на край. Как голова Антона оказывается на его коленях — вопрос, но король нежно ластится под руки, а пальцы Арсения зарываются в медовые кудри, пропуская сквозь. — Вы помните, о чём мы говорили? — чтобы не молчать и не позволить Антону снова уснуть на себе, говорит. Король то ли мурчит, то ли цыкает — не разобрать. Но приоткрывает глаза и задумывается на секунду. — О том, что воссоединение с семьёй — очень важный шаг моего выздоровления. Семья меня любит и примет любым, — звучит монотонно, на одном дыхании, как по учебнику параграф, который учил всю ночь, когда внезапно был вызван к доске. Арсений улыбается так, что уже скулы сводит, и угукает, чтобы поддержать. Для Антона это сейчас важно. Как важна и нежность, которую талантливо вымогает. — Перенеси завтрак на обед, — без надежды на успех пробует снова и колючей щекой трётся о коричневые брюки. — Это невежливо. И вас уже ждут. Коты осваивают королевское ложе, копаются в бесчисленных подушках. Благо больше не лезут, выполнив единственную свою задачу разбудить. И Антон доволен тем, что смог скрыться от их внимания, улёгшись удобно на живот. Одеяло ползёт от движений. Голая спина, кажется, светится под золотом утреннего солнца. Антоновы изгибы тела по-королевски изящны и чисты. Ровный, гладкий, идеальный. Как скульптура. Как манекен в кабинете анатомии. По нему можно определять правильность развития, с умным видом хвалить гены, подарившие огромный рост и красоту сложения. Шастун вертится, показывая под кожей змею позвонков и упругое движение сформированных мышц. Изгибается, ложась на бок, руку подкладывает под щёку, другой чешет нос и возвращает на кровать. Редкие родинки, рёбра, косые мышцы, уходящие от перегиба в простыни. Он не замечает заворожённого голубого взгляда. Чего только в нём больше: вожделения или тупой зависти? Арсений одно лишь знает точно — сегодня вечером будет молиться и за это мгновение честно перед Высшей Силой раскается. Непозволительная фантазия приобретает форму вдруг — её не волнуют истинные чувства и бездонная пропасть меж них. В конце концов, советник всего лишь человек… Ещё ниже — ямочки поясницы, а под ними полоска молочной кожи бедра. Арсений моргает. Тащит край одеяла до пояса, и Антон этому усмехается. — Давно ты начал смущаться голой кожи? — хрипит, заглядывая в омут потемневших глаз. — А вы давно спите без одежды? — пытается отбить, хотя выходит скверно. Арсений понятия не имеет, как обычно выглядит Антон, когда спит. И все те разы, когда насильно укладывал в кровать, конечно, не в счёт. Об одежде они оба думали в последнюю очередь. — Арсений, — рука выпутывается из волос, чувствуя возбуждённое покалывание. Король рычит и медленно, опирается сначала на руки, потягивается, показывая полностью торс с мягкими очертаниями пресса. А потом подгибает обе ноги и садится — полностью голый — на колени напротив советника. Улыбка широкая, обольстительная до одури. Такая, что стоило бы усомниться, не то ли в нём заиграло Западное сумасшествие. — Королевская нагота не табуирована в обществе. И для меня она давно не является чем-то интимным. Когда теплеет, я сплю обнажённым. Каждый день меня моют и переодевают десятки слуг. А по святым праздникам я, как отец, окунаюсь в купель на глазах всего королевства — этот ритуал прозрачный и бестелесный. Я даже могу выйти на приём, увенчанный лишь короной, и никто в сущности не сможет мне этого запретить. Ты знаешь, не так ли? — наклоняет голову, заискивающе щурится, проникая в самый захмелевший рассудок. — Знаю, — язык не слушается, а глаза непрерывно устремлены в зелень глаз короля. — Знаешь почему? — не дожидается ответа, только опирается рукой со своего колена о бедро советника: перестал спрашивать разрешения. — Потому что мы не обычные люди: объекты почитания и поклонения. И в теле монарха нет ничего сексуального. Для многих. Но не тех, кто хотел бы этим телом обладать. Арс? — М? — лицо Антона близко. Арсений в своём состоянии не может понять, насколько и как, — как этот неопытный парень, который смущался и просил забрать свой первый поцелуй, может так грациозно им вертеть, подбирать слова, жгущие надуманное воздержание, и дышать рядом с лицом так горячо и ровно, посылая мурашки по коже? — Ты это знал? Зачем спрашивает? Снова? Глядя так искренне и заинтересованно, как будто не в шаге от того, чтобы прекратить эти игры и утащить к себе. Целовать, трогать, сжимать и выпускать греховные просьбы, которые уже сейчас щекочут кончик языка. — Конечно, — и где та лукавая улыбка? Почему теперь приоткрывает губы и проводит по ним языком, прикусывая, будто бы думает о чём-то сложном? — Я красивый, Арсений? — Безумно, — соврать даже сил нет — последние уходят на то, чтобы собрать буквы во что-то, что не звучало бы как «Ещё» и «Умоляю». — Тогда почему ты не смотришь? — Антон проводит по щеке и обхватывает подбородок пальцами. — Не опускаешь свои голубые глаза? Почему краснеешь, Арс? Скажи мне. Его рука сжимается на бедре. Ударом адреналина в мозг. Арсений пойман в ловушку, как глупая мышь на сыр. Не может успокоить дыхание, когда напротив так же часто дышит король… — Потому что вы правы, — через силу молвит прямо в губы. — Я хотел бы обладать. Антон стонет и двигается вперёд за поцелуем, но Арсений успевает вывернуться раньше и встать, разрывая дымку наваждения, — одну на двоих. Короля не сердит неудача. Он ухмыляется и падает по инерции обратно на кровать, сверкая при этом выгнутой спиной и задницей, будто в укор за то, что советник мог бы, но не взял. Арсений распахивает двери, запуская слуг в покои, где по ощущениям весь воздух пропах сексом. И ещё некоторое время контролирует все приготовления. Антон в белоснежной рубашке и бордовом костюме с мантией, увенчанный короной на голове, — тот самый правитель с картин по мировой истории. Когда они вдвоём заходят в столовую, все встают с мест и обращают замершие взгляды. Оксана с Алексеем, справа Ира, Арсений обходит её кресло, чтобы сесть поодаль от короля. — Вроде бы династия вымирает, а тарелок за столом не убавляется, — вместо приветствия усмехается Антон. Его игривое настроение вводит в замешательство. Если советник уже имел с ним дело утром, то Высочествам и жене, которые до этого момента не смели лезть ближе дозволенного, это дико. Антон глядит на Арсения за поддержкой, когда не встречает ответа. И тот подбадривающе кивает. — Я рад вас всех видеть, — на выдохе проговаривает, пробуя начать снова. — Ира, — протягивает руку и целует тыльную сторону запястья рядом с кольцом, — тебе особенно рад. И кажется искренним. Ирина скомканно принимает внимание и натянуто улыбается. По приезде у них с советником был не самый приятный разговор, в котором она была вынуждена отступить и принять все условия. Король садится во главе. Над аппетитом они пока работают, но от каких-то нетяжёлых блюд Антон перестал отказываться. — Ваше Величество, удачно ли вы добрались обратно в замок? — советник обращается первый. Просто потому что знает: Ирина боится их обоих, особенно Арсения недолюбливает, потому не станет с ходу перечить. — Да, благо, без приключений, — улыбчиво кивает, Антон берёт её снова за руку и гладит хрупкую кисть. — Устала? — Ваше общество, Антон Андреевич, мне приятнее любого отдыха, — стелет гладко, хотя Антон чувствует сквозящий в словах холод. Его задевает. Арсений внимательно смотрит за тем, чтобы король не потерялся в своих реакциях. Ловит снова взгляд и улыбается, молчаливо убеждая, что это лишь первая попытка. Антон кивает в знак благодарности и в следующий раз обращается к Оксане. А принцессе только дай заговорить — посредственный вопрос о делах королевства вырастает в длинную тираду. Повзрослевшая принцесса сыпет жалобами о куче ответственности, непонимании азов и неудачах, конечно. Потому что молодую девушку на престоле видеть никто не был готов. Антон слушает внимательно, запивает все упреки горячим кофе, а потом зовёт слуг. — Увеличь расходы армии вдвое. Повысим выплаты семьям погибших и служащих на границе, — на принесённой бумаге расписывает в вольной форме план на месяц, который принцесса, очевидно, видит впервые. — Внутренний товарооборот стоит поддержать льготами — с импортом в ближайшее время будет плохо. Прошения о весенней ярмарке уже приходили? — отрывается на мгновение, чтобы заглянуть в сосредоточенное лицо сестры. — Да, и много — полсотни уже, я еле разгребла, — Оксана собой немного гордится, но король не испытывает того же, поджимая губы. — Это в полтора раза меньше, чем в прошлом году, — жёстко осаждает и снова чертит линии на бумаге. А потом останавливается и трёт пальцами глаза. — Свадьбу не планируете? — вдруг задаёт вопрос с выражением таким же строгим и равнодушным, каким только что говорил о делах. И смотрит ещё и на Алексея, которому тоже удивительно и неловко. — Простите, свадьбу? — Райт держится спокойно и в порыве передать это принцессе берёт ту за руку. — А что, Райт, не имеешь серьёзных видов на мою сестру? — усмехается король, рисуя расслабленной кистью полукруги. С вызовом оглядывает сверху до низу ещё, как будто утверждает своё превосходство и вседозволенность. Советник открывает рот, чтобы вставить что-нибудь, что смягчило бы обстоятельства. Но принцесса встречает первая. — Прекрати говорить с ним так, словно я не сижу рядом. Это наше дело! — Небольшой праздник разбавил бы настроение в королевстве, — пожимает плечами, игнорируя закипающую сестру. — Любовь ведь вдохновляет и придаёт сил. Если это любовь, конечно. Ещё раз стреляет в парочку заискивающе, и Оксана отрицательно качает головой в сторону мужчины, что собирается эту наглость отбить. — Не сомневайтесь, Антон Андреевич, — всё-таки выплевывает Райт. Алексей высоких манер, превосходного воспитания. Он спокойный, с уверенными жестами хирурга. Никто за столом не хочет сделать хуже, попасть в немилость. Но король сам провоцирует и ждёт, наслаждаясь такой себе игрой на выживание. — Сомнения корона мне не позволяет, Алексей. Поторопитесь с важными решениями, — меняет тон, обозначая, что более эта тема его не интересует. — Военное положение поддерживается в рамках профилактики нападения. Убеждённость в том, что Югу ничего не грозит, нужно донести до народа в ближайших обращениях старейшин. Всем, Оксана. Напишешь письмо от моего имени, коли титулованные пешки не уважают голос Высочества. Я хочу, чтобы каждый подданный знал, что никакой войны больше нет. — Разве это правда? — Это не ложь, — утомлённо фыркает Шастун. — Антон, — принцесса зовёт лично, укладывая приборы в тарелку. — Я не знаю, как со всем этим обращаться. Паша говорит, что надо делать так, делегаты — по-другому. В записях отца я вовсе ничего не смыслю. Тебя обучал Дийкстра, а меня только опыт десятка неудач. — Опыт лучше его многочасовых речей, уж поверь мне, — невесело бросает Антон, изучая принесённые в папках прямо к столу письма. — Добровольского не слушай — он нам казну разорит. Идеи у старика хорошие, а реализация из-за непомерных амбиций вечно хромает. Лучше попроси Волю наладить связь с Восточными провинциями, через которые проходят ткани и специи, а бюджет переложи на кого-то более беспристрастного. — Знаешь, если бы ты хоть изредка отлипал от Арсения, — едко шипит сестра, обиженная тем, что её старания никто не оценил по достоинству. Антон на имени отрывается и изумлённо вскидывает брови. — У него бы появилось пару свободных минут заняться этими вопросами. И он помог бы мне со всем разобраться. — Так заведи себе советника и пользуйся на здоровье! — Ого. Повисает тишина. Антон и сам не понял, как выдал эту отвратительную реплику, а Оксана распахивает глаза и вертит головой, взмахивая в порыве длинным хвостом по плечам. Арсений тоже замирает и с сожалением бросает взгляд на тарелку с позабытым завтраком. Всё? Его спокойствие продолжилось так недолго? Брата и сестры хватило на полчаса разговора, чтобы они снова сцепились, причём на почве ревности Антона к советнику… — Арсений? — Я с Арсением разберусь сам. На меня посмотри, — грубо одёргивает, возвращая к себе упрямое внимание. — Если ты ждёшь похвалы, Окс, то напрасно стараешься. Отца никто не хвалил за службу, меня тоже и тебя тут лелеять некому. Поэтому соберись, Бога ради, и правь достойно. — Кто бы говорил, — чуть более жестоко колет принцесса. — Простите, — вдруг подрывается королева, сминает салфетку и не глядя по сторонам вылетает из столовой. Бросает только через плечо: — Я так не могу. Неясно, что послужило катализатором. Антон вот-вот рванёт — Арсений боится только этого. Что король не сможет преодолеть вспышку ярости. Но тот взмахивает чёлкой и приподнимает голову. — Классно посидели, Арс?***
Ира от неожиданности вздрагивает и прижимается спиной к только что закрытой двери. Из глубины комнаты на неё смотрит советник. Он не хотел напугать, совершенно точно не с этой целью шёл в покои королевы. Но и не с той, из-за которой остался. И теперь стоит, опёршись о подоконник, наклонив голову и улыбаясь почти нежно. — Чем обязана, Арсений? — переходит сразу в нападение. Предсказуемо. Боится быть наедине со своим гостем, не знает ведь всех тонкостей. — Решил осведомиться о вашем самочувствии, — вежливо говорит, а сужает глаза внимательно. Пытается разглядеть ложь в деталях. Утвердиться в своём знании теперь на выделяющихся чертах: бледной коже, дрожащих руках и вымученном выражении лица. — Снова? Я всё сказала за столом, — страх её выдаёт. Арсений не наслаждается. На самом деле он расстроен. Только не может показать это королеве. — Знаете, я не врач, — начинает двигаться по комнате, подходя к столику с зеркалом, — но крепкие травы не пьют, чтобы избавиться от усталости. Ира молчит. И опускается взглядом на склянку, которую Арсений теперь вертит в руках. — Когда вы собирались сообщить королю о ребёнке? Ирина слабеет на глазах. Она делает шаг, хмурится, наверное, желая прекратить допрос. А потом понимает, что отрицать всё бессмысленно. Могло выдать что угодно. И присутствие в покоях советника — подтверждение того, что она плохо скрывала тайну. — Нет никакого ребёнка, — едва слышно шипит она, обнимая себя. Арсения эти слова тоже бьют сильно, но он был готов услышать нечто подобное. И потому отставляет лекарства в сторону. В идеальном мире, может быть, при других обстоятельствах они могли бы стать друзьями. Арсений знает, что Келен не чаяла души в Дийкстре. Советник был столпом крепкого брака короля. Если бы всё пошло по плану, если бы не полюбил сам, если бы не война и казнь, он бы подвёл Антона к тому же. И остался бы греться в тени их союза. Только они не в идеальном мире, а в том, где всё рушится вечно по щелчку богов. И где в покоях королевского крыла Арсений узнаёт о том, что Антон лишился наследника. — Вам лучше обсудить это с королём, — безэмоционально чеканит в такт настенным часам. А Ирина уже подлетает, чтобы толкнуть его и начать всё же защищаться. — Я не собираюсь ничего объяснять, не хочу его видеть и разговаривать! Хочу, чтобы он продолжал мучаться за всё, что сделал. Может быть, наконец сдохнет и опустится прямо в ад, где ему самое место! — Речь о наследнике, Ваше Величество, — сухо цедит советник, перехватывая руки у своего лица. — Речь о плоде, Арсений. Крошечной клетке, которую я из себя вытащила, как паразита. Тем же днём, когда поняла, — от мерзких подробностей стынет кровь в жилах. Значит, не потеряла. Аборт на раннем сроке. — Как вы могли?.. — хмурится и в шоке не может различить эмоций на заплаканном лице, в улыбке сумасшедшей, когда она кивает и закрывает лицо обеими руками, чтобы просмеяться. Изнутри клокочет непониманием. Это же королевская династия. Аборт — абсолютно безрассудный поступок, за который могут казнить. А она признаётся, как будто ко всему уже готова. И не боится последствий. — Он изнасиловал меня, Арс. Хрипит так, словно ей мерзко даже произносить это вслух и делает впервые. Ирину снова подбрасывает ментально и бьёт о землю. Это как тонуть. Барахтаться в толще воды, не зная, где верх и низ, где дно и спасительный воздух над кромкой воды. Когда потом выныриваешь, набираешь побольше воздуха. А тебя опускают обратно в воду. И топят. Арсений приехал в замок — Иры здесь не было. Антон не желал её видеть, но знал где-то на краю сознания, что что-то произошло. Больно осознавать, что безумие короля задело девушку так сильно, что она теперь плачет и шепчет безудержно о том, как себя ненавидит. И Арсений не может выразить достаточно сожаления о произошедшем. Потому что с его стороны какие-то слова не помогут, не исправят, не вылечат. Он знает только то, что должен доложить королю.