Self-Righteous Suicide

Большую часть времени я наблюдаю. У меня есть только два варианта: сидеть в небольшом закрытом помещении с Сайхарой Шуичи или сидеть в большом закрытом помещении с Сайхарой Шуичи, и, очевидно, я выбираю второе. На самом деле, оба варианта так себе, но находиться в столовой объективно не так тоскливо, как в своей палате. Больше пространства — слабее ощущение того, что на тебя давят стены, больше точек интереса и, самое главное, игнорировать Сайхару Шуичи становится проще. Почему я не пытаюсь побороть скуку в комнате отдыха? Ну, перспектива поиграть с Сайхарой Шуичи в шашки, пока на фоне с кого-нибудь Абсолютного Кожевника заживо сдирают кожу, конечно, очень заманчива, но мозг мой привык находить развлечение в других людях. Для меня наблюдать за окружающими — это как решать судоку или кроссворд: крайне занимательно. Я люблю делать выводы, основываясь на своих наблюдениях, а потом проверять их правильность, люблю придумывать гипотетические реакции и внутренне хвалить себя, когда мои догадки оказываются верными. Как детектива меня тянет самая большая загадка этого мира — человек. Поэтому и будни свои я провожу в самом оживлённом месте этого комплекса. Если бы меня спросили, достойны ли местные обитатели наблюдения, я бы без колебаний ответил «нет». Они грубые, мерзкие, злобные люди. Отбросы общества, тщательно отобранные из числа других отбросов по критерию наибольшей отвратительности. Но когда ты заперт в четырёх стенах, а из развлечений у тебя только старая пожёванная кассета с записью чемпионата мира по футболу 2006 года, ты будешь её смотреть. У тебя просто нет иного выбора. Вот и у меня нет иного выбора, кроме как сидеть в столовой, периодически кивать в такт рассказам Сайхары Шуичи и осматривать местные отбросы. Настоящая Акамацу Каэде извратила и переиначила все качества, которые я так ценил в вымышленной. Всё настолько плохо, что по уровню грубости, дерзости и вульгарности она превосходит вымышленную Миу в два, а то и три раза. Эта девушка — издевательская карикатура на все позитивные человеческие качества и плевок в сторону героини, что принесла себя ради нас в жертву. А ещё она очень подозрительная. Для неё не редкость обвинить кого-нибудь в покушении на убийство. Она может встать с места прямо посреди завтрака, указать на, например, Анджи пальцем и заставить ту прилюдно признаться, что она отравила еду. Или как минимум туда плюнула. Момота Кайто — типичный задира. Шлепки, подзатыльники, пинки, «случайные» столкновения плечами — всё присутствует. Ему было обиднее всего, что не получилось относительно безнаказанно убить пару-тройку человек, поэтому свои злость и негодование он вымещает ежедневно и на всех. Бьюсь об заклад, девиз этого Кайто: «Сделай невозможное возможным! Сань худшей версией себя!». Хоши Рёма и ростом, и поведением похож на маленького ребёнка, которому некуда деть накопленную энергию. Его всегда очень много, и это сильно контрастирует с тем Рёмой, что предпочитал одиночество и «крутое», спокойное поведение. У меня закрадываются подозрения о бывшей наркомании, потому что порой гиперактивное поведение Рёмы превращается в сильный тремор и битьё головой о стены, и в добавок к этому я видел, как он в шутку (надеюсь) пытался вдохнуть носом сахар. Над настоящей Тоджо Кируми Team Danganronpa неприкрыто насмехнулась. Когда её вымышленная версия — это горничная, то есть человек, для которого порядок и опрятность — это часть профессии, то настоящая Кируми ничего общего с этими понятиями не имеет. Как уже выразилась Каэде, настоящая Кируми — это ходячее помойное ведро, зловонная и вечно грязная, болезненная на вид и в самом прямом смысле этого слова мерзкая, потому как по-другому назвать человека, который чёрными от грязи руками будет есть рис, попутно разбрасывая его по всей поверхности стола, я не могу. Кируми, конечно, очень тихая, но это не помогает скрыть её присутствие, потому что за ней всюду следует ужасная вонь. Находиться с ней рядом дольше пяти минут сложно, а пытаться есть в её присутствии и вовсе опасно для жизни, но Кируми и сама прекрасно понимает, что ей нужно держаться подальше от остальных, если не она не хочет стать жертвой нападок, поэтому большую часть времени её в местах большого скопления людей не найти. По словам Сайхары Шуичи, она так же нередко болеет, поэтому частая её зона обитания — это палаты в женском крыле. Стоит также отметить других жителей этого места, которых во время массовых скоплений людей почти не встретить: это Гокухара Гонта, бесчеловечная гора мускул, способная только агрессивно мычать и поглощать еду, причём зачастую не свою; это Шингуджи Корекиё, обиженный чьим-то предательством в сауне, запуганный до такой степени, что бедняга каждый раз вскрикивает, когда Кайто приспичит ударить кулаком по столу; это Харукава Маки, отстранённостью похожая на Маки вымышленную, но если вторая вела себя холодно и грубовато, то первая больше напоминает человека глубоко травмированного, с пустым стеклянным взглядом, пассивными движениями и полным отсутствием как аппетита, так и желания жить. Оума Кокичи тоже среди людей бывает редко. Раньше он был подобен чёрной дыре: пугающий и опасный, но с такой силой притягивающий к себе внимание всех вокруг. Теперь он напоминает мне тень, крохотный силуэт чёрно-фиолетового цвета, крадущийся по стенам, под столами, за нашими спинами. Бывает, он отпускает язвительные комментарии, бывает, особо вспыльчивые люди на него срываются, напоминая мне о прошлом, но больше этот Кокичи ничего общего с другой своей версией не имеет. В нём нет той злобы, нет вязкой, как болотная тина, лжи, и нет детского безрассудства. Как будто с шипучей конфеты смыли кислую посыпку, и остался только пресный, но не такой вредный для здоровья вкус карамели. Чабашира Тенко стала отчаянной мазохисткой. За всю свою выдуманную жизнь я ни разу не видел, чтобы человек так неприкрыто наслаждался издевательствами. Её пинают, швыряют, ставят подножки, поливают молоком, облепляют рисом, дёргают за волосы, а она лишь хихикает, издаёт прочие похабные звуки и просит ещё. Другая Тенко от такого отношения уже переломала бы всем кости (по крайней мере, всем парням), а эта совершенно не прочь быть объектом для насмешек, живой мебелью и даже урной для харкания. И, если глаза меня не обманывают, её это неплохо возбуждает. Ирума Миу… Что ж, её случай даже можно назвать особым. Когда я увидел её голой на следующий день после моего первого появления в столовой, я ошибочно предположил, что уровень её вульгарности в реальности ещё выше, но раздетая Миу не отреагировала на моё присутствие грубостью, пошлостью или смущением. Она просто посмотрела на меня, моргнула пару раз и продолжила пялиться в никуда, совершенно не обеспокоенная собственной наготой. Тогда я и заметил на её голове полоску кожи, где не растут волосы. Тогда всё и стало понятнее. Вымышленная Миу рассказывала мне, что однажды попала в аварию. Эта история касается и настоящей, только для неё авария окончилась не гениальностью, а серьёзным помутнением рассудка. Она сейчас буквально недееспособна настолько, что забывает одеваться, периодически ходит под себя и общается только посредством повторения отдельных звуков и слов за другими. Как младенец, она смотрит на всех с широко раскрытыми глазами и повторяет всё, что видит и слышит. Даже когда её называют слабоумной, она с радостью принимает это за своё имя. Я спрашивал у Сайхары Шуичи, зачем Team Danganronpa взяла в проект инвалида, но тот не дал мне конкретного ответа. — Или они решили, что с инвалидом будет справится проще, или захотели испытать себя. Сделать функционирующего клона из недееспособного человека — это весьма впечатляюще, не думаешь? Амами Рантаро не сильно отличается от другой своей версии, хотя такое впечатление у меня сложилось, скорее всего, по той причине, что эту самую другую версию я почти не знал. Цумуги убила Рантаро до того, как я смог с ним подружиться, до того, как я смог составить его базовый психологических профиль в своей голове. У меня не было времени, чтобы понять его и заслужить его доверие, из-за чего он и попался в ловушку кукловода, установленную моими руками. Да, меня это до сих пор гложет. Да, при взгляде на Рантаро меня одолевает сильное желание извиниться. Иногда вымышленный Рантаро становился ужасно жутким. Тень будто падала на его лицо, и все его слова обретали угольно-чёрный оттенок безнадёжности. Настоящий Рантаро находится в таком состоянии всегда. Он только и может, что с вымученной улыбкой шутить о смерти, насилии и прочих человеческих горестях. Он устраивает конфликты, только потому что ему скучно, он провоцирует людей и терпит их удары, только потому что хочет показать, что он однажды побывал одной ногой в могиле и не прочь оказаться там ещё раз. «Мне больше нечего терять» — говорит его взгляд. Абсолютный Выживший, не будь он частью вымысла, выглядел бы именно так. В случае Ёнаги Анджи я ожидал, что она либо окажется заядлой атеисткой, или лидером безумного культа. Но всё вышло не так. Вернее, если она и правда возглавляет какую-нибудь секту Сатаны или распространяет безбожие, то я этого никогда не узнаю, потому что она едва-едва говорит по-японски. Сайхара Шуичи собирал её предысторию по кускам и с радостью поделился со мной результатами своих исследований. Анджи — мигрантка. В возрасте 14-ти лет она переехала в Японию вместе со своей матерью, чтобы подзаработать, ибо на родине были огромные проблемы с рабочими местами. Мать хотела устроить себя и дочь на завод по производству бумаги, но вскоре оказалось, что девушки с экзотическим цветом кожи пользуются популярностью в несколько другом виде деятельности. Малышка Анджи стала зарабатывать своим телом, пока её мать познавала прелести целлюлозно-бумажной промышленности, но их общего дохода всё равно было мало, чтобы обеспечить им достойную жизнь. В качестве последней меры мать Анджи отправила ту на кастинг Team Danganronpa в надежде, что участие в проекте принесёт им большое денежное вознаграждение. — Когда она впервые попала сюда, единственное, что она могла сказать по-японски, это: «Час стоит 2000 йен», — рассказывал Сайхара Шуичи. Слушая его, я снова почувствовал, как внутри меня что-то рвётся. Здешняя Юмено Химико не верит в магию. Она верит, а скорее даже одержима мыслью, что её кто-то преследует. Иллюминаты, пришельцы, ирландские шпионы, монстры из параллельной вселенной — список её преследователей пополняется день ото дня. Пока группа враждебно настроенных домохозяек спит, за дело берётся китайская мафия. Пока исследователи временных дыр в Антарктиде строят коварные планы, крысы-людоеды приводят свои в жизнь. Она пыталась спрятаться от преследования в заботливых руках Team Danganronpa, но в итоге оказалась запертой один на один со своими бурными фантазиями, что сделало её отчаянной до безумия. Доказательством её безрассудных попыток сбежать из этого места и от самой себя сейчас сияет на её лице длиннющим шрамом, и, если верить Сайхаре Шуичи, то у сотрудников Team Danganronpa шрамы остались не меньше. Теперь Химико всегда на успокоительных. На полноценного терапевта, видимо, денег не хватило. Вот они, 13 моих счастливых соседей плюс Сайхара Шуичи. Я живу рядом с ними уже достаточно долгое время, чтобы наблюдение за их поведением превратилось в рутину. Я даже нашёл себе интересное занятие: пытаюсь разглядеть в новых соседях нечто хорошее, нечто человечное. Это как смотреть в колодец и ждать, когда кто-то изнутри посветит тебе в лицо фонариком. А колодец идёт на километры в бесконечные глубины, и тьма поглощает весь свет, и фонарик давно сдох, а вместе с ним человек, который провалился на дно колодца и захлебнулся в ядовитой воде. А ещё каждый день я жду, когда наконец увижу Химико и Маки. Моих Химико и Маки. Они — единственные люди в этом проклятом мире, о которых я всё ещё забочусь. Единственные, чьи жизни для меня ещё важны. И я не видел их долго-долго. Будто из уничтоженного Кибо павильона выбрался только я. Мне нужно узнать у одной из девушек, что происходит в женском крыле. У девушки достаточно адекватной, чтобы она смогла понять мой вопрос и ответить на него без неприкрытой злобы. Хотя, если честно, мне уже всё равно. Если условная Каэде скажет мне вылизать ей тапочки за информацию, я покорно это сделаю. Если условная Маки захочет забавы ради отрубить мне палец, я без вопросов положу перед ней на стол ладонь. Я встаю с места, делаю шаг вперёд по направлению к столу, где собрались девушки, но Сайхара Шуичи тут же тянет меня назад. Стул, на который он меня насильно усаживает, на мгновение опасно отклоняется назад под моим внезапно вернувшимся весом, но я вовремя успеваю схватиться за край стола руками и сохранить равновесие. Сайхара Шуичи двигается ближе ко мне. Его колени касаются моих, его рука ложится на спинку моего стула, будто он пытается пригвоздить меня к месту. У меня нет ни сил, ни желание привлекать к себе лишнее внимание скандалом, поэтому я лишь молча одариваю его скорее уставшим, чем недовольным взглядом. Сайхара Шуичи берёт в свободную руку пластиковую вилку и накалывает на неё кусок помидора из своей тарелки. — Это бесполезно. Тебе никто не ответит. Они не считают тебя за человека и не видят смысла даже брать во внимание факт твоего существования. Попытаешься наладить контакт — в ответ получишь только ненависть обделённых и завистливых. А ты ведь этого не хочешь, Шуичи. Не хочешь, чтобы тебя ненавидели. Он тычет помидором в мои губы. Краем глаза я вижу, как Каэде хватает Миу за волосы и окунает её лицом в тарелку мисо-супа, по вкусу напоминающего воду. Кто-то начинает хохотать и громко аплодировать. Миу, голову которой спустя секунд пятнадцать утопления в супе подняли вверх, хнычет, неестественно смеётся и неловко хлопает в ладоши. Кусочки зелёного лука прилипли к её лбу. Я открываю рот. На мой язык попадает безвкусный помидор. Я глотаю его, не жуя. Кокичи наблюдает за мной и Сайхарой Шуичи с другого конца столовой.

***

Днём он всегда рядом, словно тень, не покидающая хозяина в солнцепёк. Он сопровождает меня в моих бесцельных блужданиях по комплексу, водит на завтрак, обед и ужин, даже если я настаиваю на том, что не голоден. Сидит рядом, когда я пытаюсь занять наблюдениями или чтением беспокойный разум. Тихо наблюдает за мной, стоя у стенки, когда я от нечего делать нарезаю круги по коридору. Он пытается со мной разговаривать, но сколь бы скучно мне ни было, я не отвечаю. Мой максимум — это использовать его в качестве источника информации об этом мире и его обитателях. Никаких дружеских бесед для поддержания отношений. Я всё жду, когда после очередной провальный попытки разговора Сайхара Шуичи снова накинется на меня в попытке удавить, но этого, к счастью, пока не случалось. Он склонен к монологам. Это логично: своим равнодушием я даю ему превосходную возможность высказаться. А говорить Сайхара Шуичи любит много, причём на темы совершенно разнообразные, но в большинстве своём философские или научные. В чём смысл жизни. Парадоксы. Человеческий мозг и его невероятные способности. Переоценённость понятия «судьба». Я, чудо расчудесное человеческого гения. Он, счастливый обладатель интерактивной игрушки. Я меряю шагами палату, лениво листая первую попавшуюся под руки книгу — японско-английский словарь, а Сайхара Шуичи сидит на кровати в позе лотоса и, наблюдая за мной, говорит: — Люди часто спорят, что из себя представляет человеческое сознание. Некоторые верят, что оно исходит прямиком из души, а другие утверждают, что сознание — это всего лишь физиологический процесс в нашем мозгу. Из этого возникает один интересный вопрос: твоё сознание — это продукт применения инновационных технологий, или твоё тело переняло у меня частичку души и развило из неё нечто новое? Знаешь, как вегетативное размножение у растений. Consciousness значит сознание, если верить словарю. Conscience — это совесть. Слова похожие, но не равнозначные. Наличие сознания не всегда подразумевает наличие совести. — Хоть я и обладаю научным складом ума, но мне нравится думать, что дело в душе. Мать и отец отдают частичку себя, чтобы из их общих плюсов и минусов родилось что-то уникальное. Из их грехов, из их надежд рождается существо, не похожее на миллиарды других существ, состоящих из собственный комбинаций плохого и хорошего. А ты… ты состоишь не из комбинации. Ты состоишь из частички меня одного. Можно сказать, что наши сознания равнозначны. Наши души равнозначны. Ещё ниже на странице прячется более интересное слово: corruption. Это повреждение, разложение, гниение. Если бы меня попросили описать эту самую душу, которую я унаследовал от Сайхары Шуичи, я бы использовал именно это слово. В ночи он тоже всегда со мной, прижимается ко мне вплотную на моей (нашей) крохотной кровати. Я засыпаю в его руках, я просыпаюсь в его руках. Я засыпаю под взглядом его серых глаз, я просыпаюсь под взглядом его серых глаз. В моей выдуманной истории не фигурируют братья и сёстры, и уж тем более близнецы, поэтому я не знаю, есть ли у родственников потребность в постоянной близости. Да я и не уверен, что Сайхара Шуичи думает обо мне как о брате. Или сыне. Хотя в обоих случаях ситуация выглядит как-то… так себе. Я могу спросить его, отчего ему так сильно хочется быть со мной рядом, но, думаю, ответ мне итак уже известен. Сайхара Шуичи боится одиночества, а здесь, в этом Богом забытом месте, только этим одиночеством и остаётся наслаждаться. У Сайхары Шуичи, несчастного и никем не понятного старшеклассника, было только его любимое телешоу. Телешоу жестокое и откровенно бесчеловечное, но так хорошо соответствующее его натуре. И пусть по всему миру бесчисленное количество таких же поехавших старшеклассников, голову теряющих от одного упоминания Danganronpa, никому из них к чёртовой матери не сдался Сайхара Шуичи и его маленькая зависимость. Даже в мире людей, разделяющих с ним интерес, он всё так же одинок. И вот он идёт на кастинг в своё любимое шоу. Идёт, прекрасно понимая, что в случае успеха он с вероятностью в 90% погибнет. Он сам строит планы на свою смерть, без сожалений, не оглядываясь назад. А всё потому, что ему нечего терять. Это его оправданный суицид. Он или умрёт в раю, или станет известным и наконец выберется из череды одиночества. Для него обе ситуации выигрышные. Вот только Сайхаре Шуичи не дали побороть своё проклятие. Нет, его бросили на обочине, а на его место взяли того же Сайхару Шуичи, только чуть лучше. Такое унижение далеко не каждый может вынести, особенно если у тебя изначально были жестокие и суицидальные наклонности, но Сайхара Шуичи справился. В конце концов, у него теперь есть я. Его персональный метод борьбы с одиночеством, его долгожданная воплотившаяся в жизнь мечта. Я мог бы даже его пожалеть, если бы я не был настолько чёрствым. Ну, ещё если бы он не был таким отвратительным человеком. Я жду, когда Сайхара Шуичи наконец уснёт, вылезаю из капкана его рук и по памяти двигаюсь к выходу из палаты. В коридоре тоже темнота; только еле-еле светят указатели на стенах. Я иду туда, куда ведёт меня моя бессонница, иду и вдыхаю затхлый воздух временной свободы. Здесь, в темноте и одиночестве, я чувствую себя… отчасти комфортно. Самую малость, но всё же. Я успеваю сделать около десяти шагов, перед тем как дверь поблизости открывается. Кто-то тут же оказывается позади меня; так близко, что я чувствую горячее дыхание на своём затылке. Я перестаю шагать вперёд. Не знаю, почему. — Сейчас слишком поздно, чтобы бродить по коридорам, — говорит Сайхара Шуичи. — Мне не спится, — оправдываюсь я. — Если тебя гложат лишние мысли, ты всегда можешь поделиться ими со мной. «Не неси эту ношу в одиночку, Шуичи». Помнишь? Это были слова Кайто. Моего Кайто. И конечно же я их помню. Они все отпечатались в моём сознании, как клеймо. Сайхара Шуичи кладёт свой подбородок мне на плечо. Его руки обвиваются вокруг моей талии, словно змеи. Я хочу сказать, чтобы он оставил меня в покое. Я хочу схватить его за ладонь и переломать ему все пальцы. Я хочу выдрать ему все волосы. Я хочу изуродовать его лицо так, что никто больше не посмеет нас с ним сравнивать. Я говорю: — Могу я хотя бы в туалет сходить в гордом одиночестве? Сайхара Шуичи усмехается мне в плечо: — Я тебя провожу. Теперь ясно, с чем мне приходится иметь дело? Сайхара Шуичи — сковывающая меня цепь. Огромный груз на моей ноге, который не даёт мне уйти дальше положенного. Прочная нить, коей сшиты вместе мои губы. Мало того, что я заперт здесь, в этом комплексе, так ещё и моя свобода внутри него ограничена. Иронично, но я живу в одиночной камере, потому что кому-то не нравится одиночество. И вот, когда я уже начал подумывать сделать что-нибудь безрассудное, мне наконец выпала возможность остаться одному, без наблюдения моего личного Ока Саурона. Но обо всём по порядку. Здешняя душевая — это небольшое помещение, больше напоминающее общественный туалет. Две раковины, два зеркала, чем-то запачканные и местами побитые, четыре кабинки и небольшое отверстие в стене, куда можно скидывать грязную одежду. Местные парни — не лучший пример соблюдения гигиены, особенно по утрам, поэтому очередь здесь бывает редко. Хотя бы помыться можно без приключений. Сегодня на входе в душевую мы натыкаемся на Гонту, что вытирает полотенцем длинные волосы (по словам Сайхары Шуичи, раз в несколько месяцев Team Danganronpa предлагает своим узникам парикмахерские услуги, но, судя по всему, Гонта ими не пользуется, потому и волосы его уже почти достигли лодыжек). Он злобно смотрит на нас из-под нахмуренных бровей и на приветствие Сайхары Шуичи реагирует недовольным мычанием. Его размер и поведение напоминают мне быка. Очень не по-джентльменски. В самой душевой находится только Кайто. Он чистит зубы дешёвой зубной щёткой, какие обычно выдают в отелях, внимательно наблюдает за нами через зеркало и сплёвывает зубную пасту в раковину не иначе как презрительно. Взаимное игнорирование — это наши нынешние отношения. Я не возражаю. Всё равно с этим Кайто мне говорить абсолютно не о чем. Сайхара Шуичи занимает вторую раковину, а я — одну из кабинок. Как и в любом порядочном общественном месте, щеколда внутри кабинки не закрывается, а на одной из стенок чем-то выцарапано матное слово. Я закидываю чистую одежду (на этот раз цвета «белый застиранный») на стенку кабинки и стягиваю с себя одежду грязную. Вода из душевой лейки сначала льётся еле тёплая, но потом постепенно нагревается до более-менее приятной температуры. Напор не очень сильный; я бы сказал, ленивый. Я открываю упаковку небольшого дешёвого и, предположительно, отельного мыла. Только я начинаю растирать его в руках, как дверь моей кабинки распахивается и внутрь без лишних предисловий заходит Сайхара Шуичи. Я инстинктивно тяну руки вниз, чтобы прикрыться, и в моей голове невольно всплывает ассоциация с матерями, которые лезут к тебе в кабинку для переодевания в магазине со словами: «Да что я там не видела». Действительно. Чего Сайхара Шуичи там не видел. Только я открываю рот, чтобы спросить, что он, полностью одетый, делает в очевидно занятой душевой, как дверь кабинки сотрясается от чьего-то мощного удара. От неожиданности я даже дёргаюсь. — Ну ты и больной ублюдок, Сайхара, — говорит Кайто откуда-то снаружи. — И тебе доброе утро, Момота-кун, — отвечает Сайхара Шуичи. — Неужели ты настолько самовлюблённый извращенец, что тебе хочется трахнуть собственную копию? — У тебя есть дурная привычка делать поспешные выводы, друг мой. На этот раз дверь бьют с такой силой, что она чуть не слетает с петель. На секунду я даже думаю, что Кайто сейчас ворвётся к нам в порыве ярости, но я сильно недооценил степень его отвращения к этой ситуации. — Я тебе не друг, ёбаный урод! — орёт Кайто так громко, что его голос кажется громом, а звук льющейся из душа воды — ливнем на его фоне. — Даже если твоя сраная кукла сдружилась с моей, это ещё не даёт тебе права общаться со мной как с равным, понял? — Разумеется, Момота-кун. Больше никаких дружеских бесед. Кайто бормочет себе под нос что-то подозрительно похожее на слово «пидор» и покидает душевую, громко хлопнув дверью. Мы с Сайхарой Шуичи остаёмся одни. Вся его одежда, волосы и кепка промокли, но его это его ни капли не смущает. Он просто стоит передо мной, как несчастный прохожий, забывший дома зонтик в дождливый день. На вид усталый, уже смирившийся с судьбой. Сайхара Шуичи внимательно осматривает меня с головы до ног. Из-за козырька кепки сложно разглядеть его лицо, но я бы и без этого препятствия вряд ли уловил хотя бы одну его эмоцию. Я не был тем ребёнком, что корчил рожицы перед зеркалом, чтобы понять, как выглядит радость, злость или грусть. Я не знаю, как выглядят мои чувства. Я едва ли знаю, как они ощущаются. Взгляд Сайхары Шуичи останавливается на моём правом бедре. — У тебя здесь есть шрам. Откуда он? Я упал с велосипеда, когда мне было десять. Передним колесом пытался наехать на слишком высокий бордюр и болезненно поплатился за излишнюю детскую самоуверенность. По крайней мере, так я думал до недавнего момента. Когда ещё считал себя обычным человеком. — Клоны не способны воплотить в себе изъяны своих создателей. Вы идеальны, без преувеличений; совершенная оболочка из переработанного материала. Даже из откровенно поломанных людей можно сделать нечто стоящее, функционирующее. Но эта идеальность выглядела бы слишком неестественно. Прожить в этом мире столько лет и не заработать ни единого шрама? Это уже из разряда фантастики. Поэтому Team Danganronpa дала вам шрамы искусственные. Например этот. И другие. Сайхара Шуичи хватает меня за левую руку и поднимает её вверх. На внутренней стороне моего предплечья есть небольшая розовая полоска. Это я порезался, когда помогал дяде делать салат из огурцов, помидоров и перца. Мне тогда было не столько больно, сколько стыдно. Дядя потом долго меня убеждал, что я не испортил ужин. Вода потихоньку начинает остывать, а мы всё ещё стоим вплотную друг к другу в душевой кабинке, где Сайхара Шуичи изучает моё тело на предмет шрамов. Один на тыльной стороне левой ладони, на костяшке большого пальца (укололся иглой или прищемил дверью?). Один на шее, чуть ниже линии челюсти (его я даже не помню). Только сейчас до меня доходит, насколько эти шрамы выглядят неестественно. Слишком свежие для детских ошибок, слишком ровные для досадных случайностей. Их будто вырезали на мне, как элементы декора. Вносили в картину финальные штрихи. Сайхара Шуичи осматривает меня, как патологоанатом осматривает труп в попытке выяснить причину смерти: методично, беспристрастно. Всё своё внимание я пытаюсь сконцентрировать на льющейся сверху воде, на каждой ударяющей моё тело капле, но это не помогает отвлечься от обжигающих холодом касаний. Мне противно, но это не то отвращение, которое испытывают жертвы домогательств. Мне противно как жертве экспериментов на операционном столе. Закончив осматривать меня во всех возможных местах, Сайхара Шуичи довольно хмыкает: — Их оказалось не так много, как я думал. Это хорошо. Я даже не успеваю спросить, к чему этот осмотр был, а Сайхара Шуичи уже открывает кабинку и выходит из неё, оставляя за собой на полу мокрый след. Я остаюсь один под струями прохладной воды, с маленьким куском мыла в руке, полным непониманием в глазах и набором искусственных шрамов на теле. Я чувствую себя свиньёй, на которой молодые тату-мастера тренировались набивать свои первые работы. Использованный и изуродованный. На самом деле, я догадывался, что Сайхара Шуичи задумал; всё-таки, они называли меня Абсолютным Детективом не просто так. Проблема лишь в том, что я не хотел думать, что мои догадки верны. Удивительно, но я пытался поверить, что даже безумцы боятся переступить черту. Этим же вечером мы как обычно направились в столовую. Внутри меня ждало привычное разочарование: мои Химико и Маки так и не появились. Сайхара Шуичи сочувственно хлопает меня по плечу, и мы направляемся к столу, игнорируя нелестный взгляд Кайто, который можно интерпретировать только как: «Я знаю, чем вы, придурки, в свободное время занимаетесь». Оправдываться я не собираюсь, да и слушать меня он не станет. Сегодня из съестного — магазинный карри. На вкус — слегка островатая резина с вкраплениями чего-то неприятно хрустящего. По сравнению с едой, которую нам давали в академии, эта кажется кормом для животных. Если бы вся убийственная игра проходила в таких условиях — с плохой едой, отсутствием развлечений и хоть какого-нибудь солнечного света, даже искусственного, — то Монокуме были бы не нужны его мотивы. Мы все поубивали бы друг друга в первую неделю. Я ковыряюсь в своём карри, пытаясь найти более-менее съедобные куски, когда Сайхара Шуичи, сидящий на соседнем стуле, чем-то давится. Очень скоро его тихие хрипы превращаются в беспрерывный громкий кашель, а сам он сгибается пополам, хватаясь за живот и болезненно втягивая воздух со звуком, похожим на тот, с которым вода пытается пробиться через забитую трубу. Окрашенная красным цветом слюна вылетает из его рта и пачкает стол. В голову мне приходит интересная мысль: может, вирус, которым заразили моего Кайто, вырвался наружу, а мы все — его носители. Может, поэтому нас до сих пор держат здесь, хотя всё должно было давно закончиться. Каэде вскакивает с места и орёт, указывая на Сайхару Шуичи: — Так и знала! Кто-то траванул еду! Корекиё, пришедший на ужин после долгого отсутствия, моментально запихивает себе в рот два пальца и опустошает желудок на пол. Особо впечатлительные следуют его примеру, остальные же смотрят на них с отвращением. Сайхара Шуичи рядом со мной продолжает болезненно стонать, хватаясь за живот. — Это дело рук злобного доппельгангера! — заявляет Химико, вытирая рот от желудочного сока. — Он хочет убить нас всех, чтобы его собратья могли занять наши места! — Что есть доппельгангер? — спрашивает Анджи, продолжая беззаботно ужинать. — Не могу отрицать этой возможности, — поддакивает Рантаро, вальяжно закинув ногу на ногу. Это выглядит нелепо, ведь буквально по соседству с ним остывает чья-то рвота. — Клон Сайхары наверняка преисполнен к своему оригиналу ненавистью. — Где я, по-вашему, взял яд? — пытаюсь я снять с себя эти нелепые обвинения. Бессмысленно. С таким же успехом можно было убеждать средневековых людей, что я не маг. — Тебе он не нужен был! — кричит Химико. — Даже дети знают, что у доппельгангеров ядовитая слюна! Сайхара Шуичи наконец перестаёт умирать. Он медленно выпрямляется, тяжело дыша и подрагивая. По его подбородку стекает рыжеватая слюна. Со стороны кажется, что ему очень больно, причём во всех районах тела одновременно. Он хватается за моё плечо и хрипит мне в ухо: — Шуичи, будь добр, помоги мне добраться до больничного крыла. Я мог бы подождать, пока меня отнесут сотрудники Team Danganronpa, но, честно говоря, я не хочу доставлять им лишних проблем. А ещё он не хочет, чтобы я оставался наедине с этими гарпиями, готовыми линчевать меня на месте из-за малейших подозрений. Я, впрочем, тоже этого не хочу. Я покидаю столовую, волоча на себе Сайхару Шуичи. Есть желание спросить, что с ним случилось, но диктуется оно не волнением, а простым человеческим любопытством. Я не питаю надежд на то, что его и правда кто-то отравил, потому что, будем рациональными, найти яд где-то на просторах комплекса не представляется возможным, но было бы неплохо, если бы Сайхаре Шуичи сильно поплохело. Если не до смерти, то хотя бы до лежачего состояния. В больничном крыле нас уже ждёт фигура в белом халате и медицинской маске. Фигура указывает мне на дверь в палату, и я без слов завожу Сайхару Шуичи внутрь. Не могу не заметить собственное волнение, проснувшееся во мне при виде нового человека. При столь долгой изоляции подобное не должно удивлять. Особенно если учесть, что за всю свою жизнь я видел от силы человек тридцать, притом половина из них — это дубликаты. Сайхара Шуичи садится на кровать. Я, выполнивший свой долг козла отпущения, планирую покинуть помещение, но пациент ловит меня за руку и настоятельно тянет на себя, как бы намекая на то, что мне нужно составить ему компанию. И я, и доктор, оба хмуримся. — Зачем он здесь? — спрашивает доктор. — Не волнуйтесь, сэнсэй, ему можно доверять. — Не испытывай судьбу, Сайхара. За тобой и так пристально наблюдают. Не дай Бог твой дружок кому-нибудь проболтается. — Поверьте, он этого не сделает. Я знаю. Доктор смотрит на меня, сердито сощурившись. Я его понимаю: терпеть Сайхару Шуичи сложно и неприятно. Он как прилипчивая болезнь с сотней разных симптомов, и чем больше ты пытаешься её вытравить, тем больше вирусы внутри тебя мутируют. Он как паразит, растянувшийся по всей длине организма, и чем больше ты пытаешься от него избавиться, тем сильнее он присасывается к твоим внутренностям, делая только больнее. Более не спорящий, доктор открывает принесённую с собой сумку и достаёт оттуда стетоскоп. Сайхара Шуичи послушно поднимает слегка запачканную кровавой слюной футболку. — Ты не мог подождать официального медосмотра? — спрашивает доктор, внимательно слушая эхо организма своего пациента. — Твои представления слишком зачастились. — Простите, но возникла срочная необходимость. — У тебя каждый раз — это срочная необходимость. Если продолжишь и дальше борзеть, я перестану тебе помогать. — Ну же, сэнсэй. У нас взаимовыгодные отношения. Мне было бы очень жалко терять такого ценного партнёра. Вам ведь тоже, я прав? С недовольным бурчанием доктор достаёт из упаковки деревянную плоскую палочку и осматривает горло и ротовую полость Сайхары Шуичи. — У тебя десна между верхними передними зубами кровоточит. Твоих рук дело? — Пришлось расковырять её вилкой, чтобы добиться эффекта кровавых сгустков. — Больше так не делай. Лечить вам зубы ой как недёшево. — Хорошо. В следующий раз просто прикушу язык. Я наблюдаю за тем, как доктор светит Сайхаре Шуичи в глаза маленьким фонариком, стучит ему по коленке молоточком, измеряет давление — в общем, проводит обычный медосмотр, который на деле является одним большим представлением для тех, кто наблюдает за нами через висящую в углу платы камеру. Я должен признать, что в очередной раз недооценил Сайхару Шуичи и его интеллект. Я ошибочно предполагал, что если уж из меня сделали умного персонажа, то мой оригинал должен быть чуточку глупее, но, видно, мы оба в равной степени способны приходить к по-своему гениальным идеям. Если уж Сайхара Шуичи умудрился здесь обхитрить организаторов, то я боюсь представить, как бы он повёл себя в убийственной игре. Но одно я знаю точно: его преступление было бы не менее фееричным, чем косвенное самоубийство Кокичи. Два безумных титана сразились бы за звание злого гения века. Сайхара Шуичи ложится на спину, а доктор принимается давить на разные точки его живота. Надо отдать актёрам должное: они прекрасно изображают боль и врачебную заинтересованность. Ну просто не играют, а живут образами. В каждый болезненный стон, в каждый обеспокоенный вопрос веришь. Аудитория за камерами поди плачет. Доктор наклоняется к лицу Сайхары Шуичи ближе, и тот шепчет ему на ухо свой запрос. Рука доктора то ли от удивления, то ли от негодования сильнее давит на живот — упругий, здоровый, я отсюда вижу, — и Сайхара Шуичи громко кряхтит от неприятных ощущений, на этот раз вполне естественных. — Что ты собрался с этим делать? — спрашивает доктор. — Ничего опасного для жизней других участников. — И ты предлагаешь мне в это поверить? — Вы лучше кого-либо другого знаете, что я не стану портить свою наконец-то устаканившуюся ситуацию. Меня устраивает то, что я имею сейчас. Лишаться этого ради всплеска адреналина я не намерен. — Ты перегибаешь палку, пацан. — Записывайте, сэнсэй: три, восемь, четыре, один. Доктор молча записывает цифры в уголке своего блокнота, неподалёку от результатов осмотра. Мне даже не нужно видеть его скрытого под маской рта, чтобы понять, что он беззвучно, одними губами проклинает Сайхару Шуичи. С той же ненавистью, с которой подчинённый проклинает злого начальника. С той же ненавистью, с которой мы, ни на что не способные, проклинаем тех, кто владеет нашей судьбой. — Я ставлю тебе обострение гастрита, — говорит доктор, собирая вещи в сумку. — Надеюсь, тебе и твоим друзьям нравятся паренные овощи, потому что в ближайшие недели вы будете питаться только ими. — Ох. Другие эту новость не оценят. Сайхара Шуичи встаёт с кровати, поправляет футболку и разминается. Не долго думая, я вскакиваю вслед за ним и поспешно окликаю уже собравшегося выйти из палаты доктора. Тот оборачивается и окидывает меня несколько неверящим взглядом. Как будто он увидел, как собака внезапно встала на задние лапы и начала говорить. — Простите, но могу я узнать, что случилось с остальными выжившими клонами? Они в порядке? — Были живы, когда я в последний раз проверял. — Могу я их увидеть? — А вот это уже не от меня зависит. Так близко, но в то же время невыносимо далеко. Я чувствую, что Маки и Химико находятся на расстоянии вытянутой руки, но сколько бы я ни пытался, я не могу до них дотянуться. Я словно Шрёдингер, сидящий перед закрытой коробкой. Я хочу закончить эксперимент, но не могу её открыть. Мы с Сайхарой Шуичи остаёмся вдвоём. Он смотрит на меня с лукавой и, я бы даже сказал, издевательской улыбкой, потому что знает, в каких моральных терзаниях я нахожусь. В этом парне всё — одно большое издевательство, начиная с его нарочито скромного, слегка неловкого поведения и заканчивая его излюбленными надменными речами. Но сейчас ему ни делать ничего не нужно, ни говорить. В одном его взгляде достаточно яда. «Ты не хочешь говорить со мной, но у тебя так много вопросов. И что же ты, продолжишь играть в молчанку, пока любопытство не разорвёт тебя изнутри? Что для тебя более невыносимо: чего-то не знать или беседовать со мной?» Сайхара Шуичи ничего не говорит вслух, но, клянусь, я слышу все эти слова в своей голове. Я слышу их так отчётливо, будто мне шепчут сразу в два уха, с обеих сторон, будто мне пропихивают буквы внутрь. Мне противно, но я не гордый. По крайней мере, не сегодня. Я спрашиваю Сайхару Шуичи, как ему удалось найти помощника в рядах Team Danganronpa. — Довольно просто. Достаточно было затронуть тему заработной платы. Видишь ли, большая часть бюджета ушла на постройку павильона и съёмки, поэтому на выплаты сотрудникам осталось не так уж и много. Проще говоря, союзника мне помогла найти простая человеческая жадность. Я спрашиваю, что значили те цифры, которые он продиктовал доктору. — Это код от счёта, куда мои родители переводят мне деньги на колледж. Я настроил всё так, что каждый месяц он автоматически меняется, поэтому моему жадному другу необходимо со мной сотрудничать, чтобы получать актуальную информацию. И да, я помню код на каждый месяц. Всего я подготовил их тридцать шесть штук. Впечатляюще, да? Я спрашиваю, зачем он придумал эти махинации с кодом, если прекрасно понимал, что идёт на верную смерть. — Это была лишь мера предосторожности. Мы живём в таком недобросовестном мире, что каждый может присвоить себе твои с трудом полученные от родственников деньги. Было бы прискорбно вернуться и узнать, что все мои средства были украдены. Но не могу отрицать и того, что я предполагал возможность подкупа. Всё-таки, я знал, что за убийственной игрой стоит не основанная безумной старшеклассницей группа, а алчные спонсоры. Я спрашиваю о его родителях. — Они не знают, что меня похитили. Готов поспорить, они не видели ни одного эпизода нового сезона Danganronpa. В какой бы стране они сейчас ни находились, у них нет времени ни на телевизор, ни на собственного сына. С твоими родителями ведь похожая ситуация, верно? А всё потому, что это был не вымысел. Твоё одиночество было в точности скопировано с моего. Только вот над тобой сжалились и добавили в твою историю дядю, а я жил один на протяжении нескольких лет. Только я и денежные переводы на колледж, в который я даже не хожу. Я спрашиваю, о какой услуге он попросил доктора. Сайхара Шуичи с улыбкой отвечает: — Не думаешь ли ты, что это немного нечестно? Я отвечаю на все твои вопросы, а ты мне не даёшь и шанса с тобой поговорить. В дружеских отношениях ты не только получаешь, но и что-то отдаёшь взамен. Вопрос за вопрос, Шуичи. Позволишь мне тебя опросить? В общем, свой лимит вопросов я на этот день исчерпал. Следующая неделя проходит без происшествий. Я продолжаю ждать, люди продолжают скандалить, Химико и Маки продолжают отсутствовать. Выросло только негодование по поводу смены рациона и уровень подозрительности по отношению к моей персоне, что мне совсем не помогает. Теперь каждый раз, когда я пытаюсь завести с кем-нибудь разговор о моих пропавших подругах, Сайхара Шуичи испытывает приступ выдуманного гастрита, и все тут же бегут от меня, как от огня. В один день Кайто даже заставил меня съесть его порцию, потому что-то какой-то умник (Рёма) сказал ему, будто я подсыпал некий зелёный порошок в его рис с овощами, но это порочащие мои честь и достоинства заявление было быстро опровергнуто мною же, из-за чего лжесвидетель остался униженным и голодным. Это ложное ощущение спокойствия… Я часто испытывал его в академии, когда просто общался с друзьями, играл в казино, тренировался, смотрел на ненастоящее звёздное небо вечерами и завтракал вместе со всеми по утрам. Здесь, в атмосфере постоянной враждебности и ещё более пугающей неизвестности, я должен постоянно чувствовать себя как на иголках, но я снова нехотя попадаю в ловушку притворной безмятежности. Здесь, конечно, не так много способных отвлечь от плохих мыслей занятий, но порой даже простых гляделок со стеной хватает, чтобы сбавить напряжение. Порой хватает даже отсутствия звуков. Только ты и колыбель из тишины. Но как и в убийственной игре, всё надуманное спокойствие быстро заканчивается. Там мою идиллию прерывало внезапное убийство, здесь — кое-что другое, но не менее невероятное. Меня тычут носом в реальность, окунают головой в ледяную воду, чтобы я наконец прозрел. Вокруг меня ничего и никогда не будет нормальным. Одно моё существование это доказывает. Сайхара Шуичи будит меня рано утром. Я открываю глаза, отгоняя остатки неприятного сна. Мне снилось что-то абстрактное, что-то неясное, но безошибочно кошмарное. Просыпаясь от таких снов, ты не можешь вспомнить, в чём был их смысл, но лихое сердцебиение и холодный пот дают понять, что ничего хорошего в мире твоих грёз не было. Страшно любопытно, но лучше не зарываться в эту яму глубже. Сайхара Шуичи предлагает пойти в душ. У него в руках — два свежих комплекта одежды, на этот раз тусклого серого цвета, что напоминает мне о тюремных робах. Свет в коридоре уже горит, но будильник говорит, что до подъёма ещё целый час. Видимо, мы пытаемся не нарваться на ненужное внимание. В душевой я первым делом умываюсь ледяной водой, избавляясь от остатков сонливости. В потрескавшееся зеркало на меня смотрит парень с серым цветом кожи и большими фиолетовыми кругами под глазами. Кожа его лица сухая и шелушится от недостатка витамина D, его глаза красные от количества лопнувших капилляров. Поры на его носу и щеках почернели от грязи и скопления омертвевших клеток, на его щеках расцветают уродливые розовые пятна. Мне его жалко, этого парня, но ему моя жалость ни к чему. Она ему не поможет. В зеркало я вижу, как Сайхара Шуичи снимает с себя футболку и штаны. Он сминает их в комок и бросает у стены, где есть отверстие для грязной одежды, а сам встаёт у второй раковины со свежим комплектом в руках. Он говорит: — Шуичи, пожалуйста, подопри спиной дверь. Я спрашиваю: — Зачем? Он отвечает: — Не хочу, чтобы меня прервали раньше времени. Признаться честно, я сглупил. Забыл на мгновение, что Сайхаре Шуичи я подчиняться не обязан. Забыл, что могу просто уйти. Забыл, что некая свобода воли у меня всё ещё имеется. Признаться честно, я побоялся. Провоцировать человека, что может убить тебя без зазрений совести — не самое лучшее решение. Я не знаю, откуда именно во мне взялась уверенность, что Сайхара Шуичи не прочь прикончить меня, стоит мне пискнуть в ответ отказ, но она, безошибочно, есть. Быть может, потому что ему уже случалось душить меня. Быть может, потому что я вижу холодный блеск в его глазах. Я просто знаю, что он опасен. Знаю так же, как на классных судах я знал, кто запятнанный. Я прислоняюсь к двери в душевую спиной. Сайхара Шуичи благодарно улыбается и суёт руку внутрь чистой футболки. Одно плавное движение — и он достаёт из своего маленького хранилища что-то металлической, ослепительно сверкающее в свете флуоресцентных ламп. Скальпель. В руке он держит скальпель. — Не делай такое лицо. Я не собираюсь тебе навредить. «Ничего опасного для жизней других участников» — помнишь? А теперь, будь добр, закатай правую штанину повыше. У него в руках скальпель. Отказать ему сейчас было бы очень неразумно, так ведь? Сайхара Шуичи осматривает мою ногу, потом переводит взгляд на свою. Проходит по правому бедру пальцем, очерчивая контур будущего клейма. Давит на кожу ногтем, чтобы оставить розовый след. Довольный шаблоном, прислоняет к бедру кончик скальпеля и начинает творить. Когда я вижу красные капли, выступающие на коже Сайхары Шуичи, мой желудок по ощущениям оказывается где-то в районе горла. Я тороплюсь перевести взгляд на лицо начинающего резчика по плоти, сосредоточенное и самую малость скривившееся от боли. Брови Сайхары Шуичи подрагивают, пока он ведёт скальпель всё дальше и дальше, медленно и аккуратно, тихие болезненные выдохи прорываются сквозь его плотно сомкнутые губы. Я не ощущаю за спиной двери, под ногами — пола, в голове — ни единой мысли. Сама идея о том, что мне нужно остановить этот акт бессмысленных извращений над телом, даже не приходит мне на ум. Я могу только смотреть, как кровь стекает по бедру Сайхары Шуичи, как он вытирает её рукой, чтобы оценить результат своей ювелирной работы, и как новая порция плазмы и клеток тут же выходит наружу сквозь рану. Тех же плазмы и клеток, что циркулируют во мне. — Что ты делаешь? Это всё, на что я способен. Задать вопрос, на который я без того знаю ответ. Я как бы прошу: «Пожалуйста, скажи мне, что я ошибаюсь. Пожалуйста, скажи мне, что я всего лишь человек, которому свойственно делать неправильные выводы. Пожалуйста, закрой мне глаза, чтобы я больше не мог видеть эту правду». — Ты вроде детектив, Шуичи. Ещё не догадался? Сайхара Шуичи проводит по внутренней стороне своего левого предплечья скальпелем. Проводит поперёк, будто кричащий о желании умереть подросток, который на деле прощаться с жизнью не планирует и лишь хочет привлечь к своей трагичной персоне внимание самым банальным и неоригинальным способом. Демонстрация своей печали на теле или желание украсить его, изуродовав, — я не знаю, что из этого представляет из себя большую глупость. Меня в очередной раз удивляет память Сайхары Шуичи. Он оставляет порез ровно там, где тот и должен быть, ровно в пяти сантиметрах от внутренней стороны локтя, откуда берут кровь из вены. Он как художник, рисующий фальшивки: делает он, вроде, неправильные вещи, зато с каким мастерством. Так впечатляет, что хочется даже пожать ему руку. Но я воздержусь: не хочется испачкаться в крови. Мысленно я не улавливаю тот момент, когда мой ужас превращается в нервный смех. Это так нелепо. Не то, что делает Сайхара Шуичи, а мои чёртовы искусственные шрамы. Порезался, когда готовил салат? Видимо, маленький я в процессе жонглировал ножом, раз умудрился резануть себя в столь необычном месте. Team Danganronpa с её безграничными возможностями манипулирования человеческим сознанием иногда допускает такие глупые просчёты. Не логичнее было бы дать этому шраму более реалистичную предысторию? Я, например, мог бы грешить самоповреждениями. Это подошло бы моему персонажу, такому депрессивному и слегка склонному к суициду. Ладно. Я задаю неправильные вопросы. Мне нужно знать, не что он делает, а зачем. Умысел — это важная часть состава преступления. От неё зачастую зависит приговор. Сайхара Шуичи отвечает на мой вопрос смешком. Хотя, может я путаю смешок с умело прикрытым болезненным стоном, потому что смеяться, когда ты прокручиваешь кончик скальпеля в основании большого пальца, достаточно сложно. Он как будто пытается вырезать глазок у картошки. Тошнотворное зрелище. — Я просто пытаюсь достичь идеала, — говорит Сайхара Шуичи, демонстративно махнув в мою сторону рукой, отчего капли крови брызгают во все стороны и пачкают пол, кабинки, меня. — Люди ведь всегда к этому стремятся. К незримому идеалу. В моём случае, правда, всё проще: мой идеал вполне зримый. В психологии близнецов всегда есть две основных тенденции: они или пытаются быть идентичными, или отчаянно жаждут индивидуальности. Но что делать, когда оба желают разных вещей? Что делать, когда эти вещи диаметрально противоположны? Что делать, когда ты не можешь заставить своего близнеца тебе уподобиться? (разве что сожрать его в утробе матери, чтобы он стал твоим паразитом, твоей неотъемлемой частью) Я слышу, как за дверью что-то гудит, я слышу шаги. Сайхара Шуичи, запоминающий расположение шрама на моей шее, слышит их тоже. Он предостерегающе сжимает моё плечо окровавленной рукой и говорит: — Держи дверь крепко. А я думаю уйти. Нет, даже не так: я жажду уйти, не дав ему закончить начатое. Из вредности. Из опасений. Но я остаюсь на месте, потому что меня пугает скальпель, меня пугают шаги снаружи и меня не достаточно пугает собственное желание узнать, насколько далеко мой безумный близнец готов зайти. Может, он случайно проколет себе сонную артерию и умрёт, наполнив раковину своей кровью. Такой финал меня бы устроил. Сайхара Шуичи ведёт по правой стороне своей шеи скальпелем, стоя напротив зеркала. Если закрыть глаза на кровь и острый предмет, то можно подумать, что он собой любуется. Поправляет макияж. Давит прыщи. Удивляется появлению веснушек после солнечного дня. В общем, делает всё то, что делал бы обычный старшеклассник у зеркала. Болезненно обычный старшеклассник. Его собранности могут позавидовать даже хирурги. Давить на скальпель сильно нельзя, но и ограничиваться одной лишь царапиной непозволительно, ибо тогда не останется шрама и единственная попытка шагнуть ближе к совершенству уйдёт в никуда. Несмотря на все обстоятельства и сложности, руки у Сайхары Шуичи даже не трясутся, а на лице его не видно боли. Я бы даже сказал, он наслаждается процессом. Ручка на двери позади меня начинает дёргаться. — Раньше в душевой камер не было, так что это место имело все шансы стать импровизированной секретной базой, — говорит Сайхара Шуичи, промывая скальпель в раковине. — Знаешь, как в первом сезоне Danganronpa, когда герои прятали от кукловода ноутбук в раздевалке. Но из-за участившихся попыток убийств/самоубийств организаторам пришлось пренебрегнуть нашим достоинством. Теперь микроскопические камеры стоят даже в каждой кабинке. Хотел бы я верить, что делают они это исключительно ради нашей безопасности, но я-то знаю, сколько на чёрном рынке будут стоить записи с голыми старшеклассниками из популярного шоу. В дверь ломятся. Я чуть не падаю, пытаясь удержать её закрытой. Сайхара Шуичи прячет скальпель в ворох из чистой и грязной одежды, а получившийся комок кидает в отверстие в стене. Я подмечаю, что походка у него слегка шаткая. В местах, куда он наступает, остаются кровавые пятна. — В этот раз они пришли гораздо позже, — говорит Сайхара Шуичи, оперевшись о стену. — Наверное, роль сыграло раннее время. Ну, удивляться сильно не следует. В Team Danganronpa ведь тоже люди работают. Он фыркает от своей же шутки. В дверь снова что-то ударяется. «Открывайте!» — орёт грубый мужской голос. Сайхара Шуичи смотрит на меня, сощурившись. Бледный, в крови, как будто бы уставший — он выглядит как-то печально. — Я бы посоветовал тебе в ближайшее время из комнаты никуда не выходить, но ты меня всё равно не послушаешь, поэтому я скажу только одно: будь осторожен. Как бы прискорбно это ни звучало, но человеком ты являешься только в моих глазах. Если люди вокруг нас готовы без лишней мысли лишить жизни другого человека, то только представь, что они сделают с тобой, если им выпадет такая возможность. Я падаю и больно ударяюсь лицом о пол. Люди в белых халатах забегают внутрь, топчутся по крови на полу, по мне. Они хватают Сайхару Шуичи за руки и грубо выволакивают его из душевой, как тряпичную куклу. Тот не сопротивляется. Позже я узнаю, что его разместили в больничном крыле и держат под постоянным наблюдением, пока не заживут его раны, пока не успокоются его саморазрушительные наклонности и пока не выяснится, откуда у него взялся скальпель. Я кивком благодарю стоящего у палаты Сайхары Шуичи охранника, что столь любезно в нелюбезной форме поделился со мной этой информацией, и возвращаюсь к себе. Впервые за столь долгое время я остаюсь один. Я надеялся, что этой ночью сон придёт ко мне быстрее, но я долго не могу уснуть, потому что в моей голове крутится одна забавная мысль: Резать плоть у Сайхары Шуичи получается лучше, чем резать яблоки.