***
Люди в белых халатах и медицинских одноразовых масках осматривают меня. Они трогают моё тело, что-то записывают, берут анализы, задают вопросы. Я не вижу их лиц, лишь чувствую прикосновения рук в резиновых перчатках и слышу приглушённые безэмоциональные голоса. Эти люди кажутся мне третьеплановыми персонажами из какой-нибудь медицинский драмы. Ассистентами злого гения, что могут только резать, резать, резать, не думая лишний раз о правильности собственных действий. Я спрашиваю у них, где я нахожусь. Я спрашиваю, в порядке ли всё с моим телом. Я спрашиваю, в порядке ли Химико и Маки. Они ничего не отвечают, лишь задают больше вопросов и продолжают ощупывать мои лимфоузлы. Ты чувствуешь покалывание в области желудка? Темнеет ли в твоих глазах, когда ты резко встаёшь с кровати? Больно, когда давят здесь? Испытывал ли ты в последнее время сильное желание покончить с собой? Я чувствую детское желание надуть губы и не отвечать. Это несправедливо: я даю им то, что они хотят, а они не могут ответить ни на один мой вопрос. Но я продолжаю терпеть. Наживать себе врагов в моей ситуации — не самая умная идея. Через пару дней приходит Сайхара Шуичи и с улыбкой объявляет, что я теперь могу выходить из палаты. Моё первое желание — вскочить на ноги и побежать на поиски моих подруг. Последние ночи я очень плохо спал, потому что мне без конца снились кошмары, в которых единственные люди, сумевшие разделить со мной горькую радость от победы, умирали под обломками академии. Я хочу как можно скорее увидеть их, успокоить себя и дать им знать, что я жив, мы все живы, всё закончилось. Я хочу убедиться, что я не один. — Харукава и Юмено? Я думаю, они уже в столовой. Пойдём, я тебя провожу. Когда мы, выжившие, впервые вышли из павильона, где снималась Danganronpa, нас встретило бесчисленное количество коридоров. Мы шли, казалось бы, целую вечность, пытаясь найти намёки на выход, шли по закрытому пространству, пугающе напоминающему тоннель, в конце которого должен ждать свет загробной жизни. Сейчас я понимаю, что всё это место состоит из таких коридоров, нарочно запутанных и почти неосвещённых. Я словно иду по трапу самолёта, что растягивается и растягивается без остановки, как гармошка. Сайхара Шуичи держит меня за руку и ведёт за собой. Сегодня на нём, как, к сожалению, и на мне, одежда голубого цвета, так что различить нас можно только по кепке. Нас с ним как будто разделяет невидимая линия «до и после», аккурат в том месте, где сцепляются наши руки. Я прошу его рассказать мне об этом месте, пока мы идём. И в принципе о том, что происходило до того, как я обнаружил себя в убийственной игре. — Мы попали сюда чуть больше года назад, как только прошли кастинг. Все мы думали, что будем участвовать в съёмках напрямую, поэтому очень удивились и разочаровались, когда узнали, что это не так. Некоторые сразу захотели уйти, но, сам понимаешь, процесс уже запустился. Всё-таки, это не совсем законно, снимать подобное, поэтому было бы очень некстати, если бы кто-то из ушедших проболтался об этом месте. Ну, всё не так страшно. Попытки сбежать прекратились через три месяца. Мы останавливаемся перед дверью с надписью «Столовая». Сайхара Шуичи смотрит на меня с обеспокоенным выражением лица. — Я знаю, что это будет непросто, но тебе лучше не пытаться ни с кем говорить. Некоторые всё ещё злятся на вас за то, что вы забрали их места в шоу. Будут ли они рады узнать, что я с удовольствием бы им уступил? Хоть я постоянно и повторял в голове, что люди, которых я сейчас увижу, — это не те, кого я знал, я не смог сдержать приступа тоски, накрывшего меня волною, когда я увидел знакомые лица. Они живые… все люди, чьи смерти я видел собственными глазами, стоят передо мной и общаются друг с другом, будто ничего не случилось. Будто их не рвало на части, не топило, не жарило, не давило и не пронзало. Именно. С ними ничего подобного не было. Потому что это не те, кого я считал друзьями. Как только мы входим в столовую, взгляды присутствующих устремляются на нас. Здесь собрались далеко не все: помимо Цумуги и Кибо, что уже ни в каком виде нигде не появятся, здесь нет ещё как минимум семи человек. Мой мозг сразу переносит во времена после третьего суда, когда нас осталась так же мало. Сайхара Шуичи не даёт мне долго позаниматься самокопанием. Он отводит меня за дальний столик, а сам уходит за едой. Я чувствую на себе взгляды различной степени недружелюбности: кто-то явно злится (Кайто, это Кайто), кому-то до меня нет дела (Тенко), у кого-то выражение лица нечитаемое (Кокичи). Зато у меня сердце ёкает всякий раз, когда я встречаюсь с кем-то глазами. От тоски и обиды. Их зависть и злость по отношению ко мне ясна как день, здесь и детективом быть не надо. Они винят меня за то, что я забрал их пять минут славы, что из-за меня они застряли в этом месте. Все эти люди по собственной воле пришли сюда, пришли с намерением убить. Я помешал им. Они ненавидят меня. Я тоже хочу их ненавидеть, но не могу. Маки здесь нет, но я натыкаюсь взглядом на Химико. Желание окликнуть её пропадает сразу же, как только я замечаю уродливый шрам на её лице. От правого виска он идёт вниз, проходит под глазом, через нос и дальше, до середины левой щеки. Я невольно громко выдыхаю. — Неудачная попытка сбежать, — говорит Сайхара Шуичи, поставив тарелку с едой передо мной. — Ну, зато с твоей Юмено ты её не перепутаешь. Химико замечает, что я на неё в открытую пялюсь, и хмурится. Я отвожу взгляд и принимаюсь за еду, хотя аппетита у меня нет совершенно. На тарелке передо мной — простой рис и порезанная на неровные кружочки морковь. В стакане — вода. Когда я начинаю медленно есть, вокруг заново начинаются разговоры, но говорят все друг с другом очень тихо, будто бы не хотят, чтобы я их услышал. Хотя, может, для этого места характерна такая обстановка, подозрительная и мрачная, хотя сложно поверить, что за целый год совместной жизни эти люди нисколько друг с другом не сблизились. Кто-то поднимается с места. Это Тенко несёт остатки еды до мусорного ведра. Когда она проходит мимо Кайто, тот ставит ей подножку (нет, он просто пинает её по ноге), и она с удивлённым вскриком падает на пол, роняя всё, что держала в руках. Столовую сразу наполняет смех. Кайто, Рёма, Химико, Анджи, Миу, все они смеются. Когда я пытаюсь встать, чтобы помочь, Сайхара Шуичи хватает меня за руку и тянет обратно. — Ей это нравится, — говорит он. В подтверждение его слов Тенко начинает кататься по полу среди риса и смеяться вместе с остальными. Мы смеялись так, когда кто-то шутил. Когда мы заставляли себя забыть о боли, что недавно пережили. Когда надеялись, как бы мимолётна и приторна эта надежда ни была. А теперь этот смех, что раньше для меня был маятником во тьме, стал невыносимым шумом. Как пенопластом по стеклу. Не смеётся только Кокичи, что уныло пьёт свою воду, и от этой иронии я сам невольно хочу издать пару смешков. Сайхара Шуичи предлагает поискать моих Химико и Маки в комнате отдыха. Я следую за ним. — Я и сам не знаю, где мы находимся, — говорит он, ведя меня по коридору. — В один день, когда я возвращался со школы, меня схватили и кинули в чёрный грузовик, а очнулся я уже здесь. Окон нет, поэтому я даже не знаю, что находится снаружи. Это так напоминает мне первые сезоны Danganronpa… То есть, пока я был заперт в одной тюрьме, ты томился в другой. Стоило ли оно того? Я не сомневаюсь, что ты ответишь «да». Комната отдыха — это просторное помещение с множеством столов, мягких кресел и диванов. На столах лежат различные настольные игры: шахматы, шашки, сёги, отелло, карты, маджонг, монополия, дженга и ещё куча разных, всех и не перечислить. На стене висит большой телевизор, на котором сейчас транслируется казнь Каэде. Я вижу на экране себя, рыдающего в три ручья перед огромным пианино. На диване сидит уже настоящая Каэде, что смотрит телевизор с детским восторгом и сжимает свои колени до побеления костяшек. Цумуги показывала нам видео с кастинга, но для меня это всё ещё шок, видеть её такой. Это просто неправильно. Ни в какой реальности. — Эй, Сайхара! — кричит она и указывает на телевизор. — Глянь на свою рожу! — Я видел эту серию уже больше десяти раз, — отвечает Сайхара Шуичи. — Да я не тебе. Другой пусть посмотрит. Там сейчас мой любимый момент начнётся! Крышка пианино захлопывается, и кровь вымышленной Каэде летит во все возможные направления. Камера приближает моё лицо, на которое попала пара капель. Я тут же открываю рот в немом крике, падаю на пол и начинаю истерить. Настоящая Каэде стучит по дивану и хохочет. — Каждый раз смешно! Сначала мне кажется, что рис просится наружу от абсурдности и жестокости происходящего, но потом я понимаю, что дело в тошнотворном запахе, ударившем мне в нос. В комнату отдыха заходит Кируми, одетая в грязную, местами потёртую и даже рваную школьную форму. За ней тянется шлейф из зловония пота, желчи и ещё Бог знает чего. — Я же сказала тебе не заходить сюда, пока я здесь, ведро помойное! — вопит Каэде, демонстративно зажимая нос пальцами. Кируми игнорирует её и садится на одно из кресел. — Одежду, в которой мы сюда прибыли, конфискуют сразу, как только нам выдают новую, — поясняет Сайхара Шуичи мне на ухо. — Тоджо предпочла оставить себе свой старый наряд. Она не меняла его с самого первого дня. Я понял бы такую логику: характеры адекватных людей извратили в угоду больной направленности сериала. Если бы этих фриков, насильно испорченных подделок, заставили убивать друг друга, то шоу имело бы хоть какую-нибудь полезную направленность; обучающую, что ли. Оно показывало бы, что чернухе в нашем мире не место. Что люди плохие заслуживают, собственно, только плохое. Но они сделали наоборот. Они плохих людей превратили в хороших и заставили их устроить резню, чтобы уроды моральные могли жить, как ни в чём не бывало. Посмотрите-ка на меня, уже думаю о том, кто больше заслуживает смерти. Если так и дальше пойдёт, то я просто превращусь в одного из них. В урода. — Изначально у нас было не так много способов борьбы со скукой, — говорит Сайхара Шуичи, таская меня по другим локациям комплекса. — Большая часть бюджета ушла на съёмки, поэтому у Team Danganronpa попросту не осталось денег, чтобы нас развлекать. Но оказалось, что скука способствует развитию агрессивных настроений в группе, так что продюсерам всё же пришлось организовать нам досуг, чтобы мы друг друга не поубивали. Здесь есть тренажёрный зал. Он небольшой, включает в себя только пять беговых дорожек, пару велосипедов и стойку для штанги. Одна из беговых дорожек сейчас занята Гонтой, разогнавшего тренажёр до таких невообразимых скоростей, что ещё чуть-чуть и из-под его ног начнёт валить дым. Душно и пахнет потом. — Гокухара отсюда почти не выходит, — говорит Сайхара Шуичи. — Думаю, можно без преувеличений сказать, что это место сделали для него одного. Раньше ему некуда было девать накопленную энергию, поэтому он отыгрывался на нас. Как-то раз бедный Амами пролежал в коме целую неделю после очередного избиения. Ещё здесь есть маленький читальный зал, пустая комната с татами, закрытое крыло, где живут сотрудники Team Danganronpa, туалеты, душевые. Раньше была небольшая сауна для тех, кто скучает по теплу, но она закрыта с тех пор, как кто-то запер там Корекиё. По словам Сайхары Шуичи, это было забавно, потому что несчастная жертва пекла долгое время проходил в бинтах, прямо как его версия из шоу. Здесь есть больничное крыло, в котором я очнулся. Операционные. Запертые комнаты, предназначение которых никто не знает. Большой закрытый ангар, где делают роботов для шоу. Я как будто исследую новый этаж Академии Для Одарённых Подростков. Как будто ничего и не закончилось, а я просто перешёл на новый уровень. Получил доступ к новым зонам ценой жизни ещё нескольких людей. В конце концов мой тур подходит к концу. Сайхара Шуичи приводит меня в последнее место. Это лаборатория, закрытая, но все её внутренности видны через большое окно, растянувшееся во всю стену. Там, за стеклом, стоят ряды вертикальных капсул, похожих на прозрачные трубы. Ровно четырнадцать штук. — А здесь, — говорит Сайхара Шуичи, мечтательно рукой касаясь стекла, — родился ты. Пусть капсулы сейчас пусты, но я отчётливо вижу в одной из них себя. Моё тело плавает в зеленоватой жидкости, голое, уязвимое, совершенно бесчеловечное. Я напоминаю самому себе молочного поросёнка, бледного и мерзкого, покрытого складками, только появившегося на свет, чтобы тут же умереть. — Этой машине требуется целый год, чтобы сделать клона из биологического материала. Я приходил сюда каждый день, с самого начала, в ожидании момента, когда ты наконец откроешь глаза. Я видел, как формируются твои кости, как наращиваются на них мышцы, как на мышцах появляется кожа. Я сидел здесь, у этого самого окна, и смотрел на то, как ты оживаешь. Это было мучительно долго, но в то же время… невероятно красиво. Ни один человек не будет знать другого так же хорошо, как Сайхара Шуичи знает меня. Он не просто видел меня голым и уязвимым, он видел меня едва ли существующим. Каждая клеточка моего тела рождалась на его глазах, миллиарды жизней внутри другой. Так на сотворение человека смотрел, разве что, только Бог. С такой же гордостью. Я вспоминаю Кибо и его рассказы о профессоре Идабаши. С какой любовью создание говорило о своём создателе, с каким почитанием. С детским невинным обожанием, на которое способны лишь вымышленные роботы по отношению к их вымышленным отцам. Я, увы или к счастью, подобных чувств испытать к своему прародителю не смогу. Даже если в меня загрузят их насильно, моё тело будет бороться с ними, как с инфекцией. — Что со мной будет? — спрашиваю я, и в моём вопросе 20% интереса и 80% желания сменить ход собственных мыслей. Сайхара Шуичи задумчиво прячет своё лицо за ладонью. Видимо, Team Danganronpa решила не изобретать для меня новые привычки и просто записала на жёсткий диск моего мозга уже имеющиеся. — Из-за твоего решения не голосовать Team Danganronpa понесла большие убытки. Если честно, я удивлён, что они вообще позволили тебе жить после такого, но если уж тебя пощадили, то, наверное, не без причины. Может, когда вся шумиха вокруг шоу уляжется, а нас отсюда выпустят, тебя продадут за большую сумму какой-нибудь компании, что захочет исследовать твоё тело получше или использовать его для тестирования лекарственных препаратов. Без документов ты всё равно не сможешь начать обычную жизнь, так что выбора у тебя особо не будет: или голодное существование на улице, или судьба подопытного. Наверное, со временем появятся сообщества, что будут отстаивать твои права как человека и ходить на митинги с призывами дать тебе свободу, но к тому времени, как их слова достигнут общественности, ты, скорее всего, уже будешь мёртв, а бороться они будут за права какого-нибудь другого клона. Я не ищу сочувствия, но Сайхара Шуичи всё равно обнимает меня. Бесполезно спрашивать, чувствует ли он себя виноватым, когда ответ и так очевиден. Я — та ошибка, которую он с удовольствием совершал бы снова и снова. — Но не беспокойся. Когда мы выберемся отсюда, я отсужу тебя у Team Danganronpa. Всё-таки, ты создан из моего биологического материала, что делает меня твоим полноправным владельцем. Я — йоркширский терьер, которого не может поделить разводящаяся парочка. — Не теряй надежду на хороший исход, Шуичи. — Не зови меня так. Я — тот, кто хочет начать всё с начала. Сайхара Шуичи отпускает меня и делает шаг назад. Его лицо спокойно, но я слишком хорошо себя знаю, чтобы поверить в правдивость этой беспечности. Он хороший актёр, признаю, но иногда отсутствие эмоций говорит громче, чем их открытое выражение. Я спрашиваю, где мы ещё можем поискать моих Химико и Маки. Сайхара Шуичи задумчиво наклоняет голову в сторону. — Наверное, они в женском крыле. Нам доступ туда запрещён. Я спрашиваю, почему. Сайхара Шуичи пожимает плечами. — Знал бы ты, сколько попыток изнасилования видели эти стены.***
Сайхара Шуичи сидит передо мной, задрав футболку так, чтобы я мог насладиться видом на его выгнутую спину. С правой стороны, в районе талии, на бледной коже отчётливо виден небольшой шрам, пять сантиметров уродливой кожи, эквивалент послеродового рубца. Сайхара Шуичи громко дышит и смотрит на меня через плечо с лицом пса, требующего одобрения. Моё лицо едва ли выражает хоть что-нибудь. Но мы до этого ещё дойдём. С наступлением вечера я узнал, что отдельную комнату для меня в мужском крыле общежития не приготовили. Но не такая уж это и плохая новость; у меня всё ещё есть палата, где я провёл свои первые несколько дней заточения в новой тюрьме. Так даже лучше: сон вдали от недружелюбно настроенных старшеклассников будет куда крепче. Убедившись во время ужина, что Маки и Химико не появятся, а ещё вдоволь натерпевшись пререканий Рёмы и пассивно-агрессивного Рантаро, я отправился спать. На пути к палате меня поймал Сайхара Шуичи, предложивший переночевать у него, в более комфортабельных условиях, но я отказал, оправдавшись желанием побыть в одиночестве. На часах в коридоре маленькая стрелка даже не перевалила за восемь часов вечера, а я уже решил закончить свой день. Сон — это всегда отличный способ уйти от неприятной реальности, и я, как и любой заключённый, был бы не прочь уснуть и проснуться только под конец приговора. Раньше это вообще было частой практикой — закрыть окна шторами и убедить свой организм, что уже наступила ночь, чтобы он не требовал, например, еды. Вот и я попытался отсутствием окон убедить свой организм понапрасну не тревожится и не требовать пищи для ума. Сон мой, однако, не длился долго. В моей палате нет замка. С этим фактом мне пришлось нехотя смириться, ибо ничего поделать я по этому поводу не мог. Для человека естественно стать параноиком после пребывания в среде, где его жизни постоянно что-то угрожает, так что проглотить страх было не так уж и просто, но я обнадёживал себя мыслью о том, что меня спасут. Люди, чей проект я испортил, чьи извращённые фантазии я разбил вдребезги, меня спасут. Этих с натяжкой успокаивающих мыслей было, разумеется, недостаточно, чтобы сбавить градус моей тревожности и бдлительности, но именно благодаря этим двум компонентам паранойи я смог даже во сне услышать звук открывающейся двери. У меня часто были такие кошмары, когда я был там, в игре: нечто проникает в мою комнату ночью, забирается на меня сверху и начинает душить. Каждый раз я был бессилен против моего убийцы, его светящихся алых глаз и стальных пальцев, каждый раз я проигрывал бой с сознанием и в наказание терпел невыносимую тяжесть на своей груди. Я думал, что меня снова ждёт эта пытка собственной беспомощностью, но вместо того, чтобы обмякнуть, моё тело стремительно рвануло вверх, вместе с этим открыв мне две истины: Один. Я не сплю. Два. Я всё ещё хочу жить. В ситуации «бей или беги» я чаще всего отвечаю вторым вариантом. Могу предположить, что эта трусость была прописана мне в строчках сценария, но я не хочу все свои пороки списывать на волю Team Danganronpa, чтобы лишний раз не позволять себе думать, что я ничего сам по себе не могу изменить. И вот, решив сыграть романтического героя, я преодолел желание вжаться в кровать, уставился в темноту, пытаясь разглядеть фигуру своего врага, и одновременно с тем начал нащупывать рукой выключатель на стене. Отсутствие окон в конце концов сыграло со мной злую шутку: в палате не было ни света луны, ни отблеска уличной лампы, ничего, что могло бы помочь мне увидеть, откуда ждать опасности. Только чёрная хищная смола, тянущая ко мне свои руки. Когда я наконец нашёл выключатель, я вломил по нему с такой силой, что, кажется, чуть его не сломал. На несколько секунд я ослеп от яркого света флуоресцентной лампы, а как только сумел разлепить глаза, то встретился взглядом не с красноглазым когтистым монстром, а с Сайхарой Шуичи, и, честно говоря, я даже не могу сказать, кого из них в этой ситуации предпочёл бы больше. Странно, но первое, что пришло мне в голову, это внутренне посмеяться с того, насколько же нелепо выглядит в этой ситуации его кепка. Здесь, в темноте, нет ни жаркого солнца, ни сочащихся ненавистью глаз, пытающихся выесть тебе душу через зрительный контакт. Здесь, в темноте, нет ни единой причины прятаться ещё усерднее. Но он пытается. Потому что со временем появляется потребность спрятаться от самого себя. Я это знаю. А ещё я знаю, что с потребностью бежать появляется потребность бороться, жизненно необходимая нам для того, чтобы не окунуться с головой в самоненависть. Именно поэтому Сайхара Шуичи стягивает с себя кепку и кладёт её на прикроватную тумбочку. Чтобы показать, что по крайней мере себя он не боится. Чтобы показать мне своё безграничное доверие. Или чтобы между нами осталось как можно меньше различий. Я спросил, что привело его ко мне посреди ночи. Сайхара Шуичи моргнул, будто выйдя из транса, оглядел меня с ног до головы и повторил за мной вопрос; то есть излюбленная тактика тех, кто хочет выиграть себе больше времени на ответ. Я ждал каких-нибудь нелепых оправданий, мол, на самом деле я сплю, или уже наступило утро, а я просто не услышал трезвона часов в коридоре. Я ждал, что Сайхара Шуичи посмеётся, признается в том, что лунатит и, извинившись за неудобства, уйдёт к себе. Я ждал, что он скажет, будто в этом мире так принято, глядеть друг на друга во сне, а у меня просто культурный шок оттого, что в моей выдуманной реальности так не делается. — До меня внезапно дошло, что мы не до конца друг друга поняли, — сказал Сайхара Шуичи. — Я, видно, упустил нечто очень важное в своём рассказе о твоём рождении. Один крохотный просчёт, а ты уже совершенно потерял нить моей мысли. Я хочу это исправить. Я спросил, не может ли это подождать до завтра, но Сайхара Шуичи проигнорировал мои протесты и забрался на мою крохотную кровать, на которой в лучшем случае помещается полтора человека. Вот так мы и пришли к ситуации, в которой находимся сейчас. Если честно, способность искренне удивляться я утратил ещё во времена последнего классного суда, поэтому выдать что-то большее, нежели бесстрастный пустой взгляд, я не могу. Из моего положения на кровати сложно судить, расстраивает ли Сайхару Шуичи отсутствие моей реакции, но я ткну пальцем в небо и предположу, что так оно и есть. Одной рукой удерживая футболку, другой он неуклюже хватает меня за кисть и тянет её к своей спине. Его кожа еле тёплая и какая-то искусственная на ощупь; я будто дотрагиваюсь до силиконовой куклы, полежавшей пару секунд на солнце. А вот шрам немного шершавый. Когда я давлю на него пальцами, Сайхара Шуичи с шумом втягивает воздух. — Что необходимо для создания человека? — спрашивает он. — Яйцеклетка и сперматозоид, — отвечаю я. — А если мы говорим о менее традиционном способе создания людей? — Божественные силы. Сайхара Шуичи смеётся. — В наш век чудеса больше нельзя назвать божественным вмешательством. Если на Небесах кто-то и есть, человечество давно его превзошло. Сайхара Шуичи сжимает мою кисть сильнее, и я невольно впиваюсь в его спину ногтями. Это глупо, но на секунду я испугался, что сейчас тоже почувствую боль. Это глупо, но я был рад тому, что моя спина ничего не ощутила. — Это как с 3D принтером. Загружаешь материал, выбираешь нужную схему и получаешь продукт. Только ты состоишь не из пластика и металла. Тебе нужны были богатые ДНК образцы и основа. Каркас, из которого выросло бы всё остальное. Красные полумесяцы моих ногтей горят на бледной коже Сайхары Шуичи. Они окружают шрам полукругом, как бы закрывая его сверху куполом. Это напоминает мне о сакральности шрамирования в некоторых африканских племенах. Сайхара Шуичи, без сомнения, тоже о своём шраме думает, как о чём-то святом. — Кровь, спинномозговая жидкость и кость. Вот, что необходимо для создания человека. Ты ведь знаешь, каких костей в человеческом теле в избытке? Какую можно забрать без вреда для здоровья? Люди не просто превзошли Бога. Люди научились им становиться. Человек делает Адама, а Адам делает из него Бога. Сайхара Шуичи создал меня, а я его возвысил. Я для Сайхары Шуичи — шедевр, когда он для меня — ошибка. Мой локальный Бог поворачивается ко мне лицом. Он залезает рукой мне под футболку и скользит ледяными пальцами по моей коже. С правой стороны, в районе талии, во мне сидит чужое ребро. — По твоим венам течёт моя кровь, — говорит Сайхара Шуичи. — В твоём мозгу и позвоночнике циркулирует моя спинномозговая жидкость. В твоей груди живёт моё ребро. Теперь ты понимаешь? Мы с тобой — одно и то же. Я знаю всё, чего ты хочешь, и одиночество — последняя вещь в этом списке. Так что прекрати лгать мне, Шуичи. Ты не хочешь оставаться один. Я говорю, что он он не может решать за меня. Да, тела у нас абсолютно одинаковые, но личности совершенно противоположные. Если завернуть две разные конфеты в похожие обёртки, это не изменит того факта, что одна из них апельсиновая, а другая — клубничная. Если один близнец хочет стать юристом, это не значит, что второй желает того же. Второй желает полететь в космос. Научиться играть на гитаре. Строить дома. Покорять миры. Я — жалкий, неуверенный в себе детектив. Таким создала меня Team Danganronpa, таким мне суждено быть. Сайхара Шуичи — одержимый убийствами безумец. Он — воплощение всего, что я презираю и от чего бегу. Хоть лицом мы и похожи, но внутри мы — белое и чёрное. Вода и огонь. Надежда и отчаяние, прости Господи. Сайхара Шуичи хватает меня за плечи. Мне кажется, останутся синяки, — вот настолько сильно он их сжимает. — Твоя личность, твои желания, они определяются не только твоими воспоминаниями. Твоё тело, твоя природа, — вот, что важно. Я знаю, что каждая клеточка твоего организма кричит, потому что больше не может выносить одиночество. Я знаю, что ты всю жизнь ждал момента, когда тебя наконец кто-то поймёт. Я знаю, что ты всегда хотел стать кем-то важным, но не для себя, а для кого-то ещё. И я знаю, что ты никогда не отвернулся бы от возможности полюбить и быть любимым. Я говорю ему, что у него нет никакого права говорить о понимании и любви после того, как он отправил меня на убой. Он хотел видеть, как я умираю. Он сам придумывал мне подходящие казни. Он создал меня, только чтобы уничтожить, а теперь смеет утверждать, будто знает, чего на самом деле хочет мусор, от которого он избавился. Жук, которого он смыл в унитаз. Ребёнок, которого он отдал в приют. Пёс, которого он усыпил. Сайхара Шуичи наваливается сверху. Мы падаем: я — на спину, он — на меня. На кровати не намного удобнее, чем на полу: я чувствую лопатками каждую пружину в матрасе. Несмотря на боль, я стараюсь вжаться в кровать сильнее, но это не помогает убежать от лица Сайхары Шуичи. Он настолько близко, что я чувствую, как его ресницы щекочут мои щёки, я чувствую кожей его горячее дыхание, пахнущее дешёвой зубной пастой, я чувствую его похожее на отбойный молоток сердцебиение. — Это правда, что меня устроили бы оба исхода. Это правда, что мне любопытно, как сложились бы вещи, окажись ты жертвой или убийцей. Но я могу забыть о несбывшихся возможностях и двигаться дальше. Я могу ценить то, что имею сейчас. Гипотетический я превозносит твою смерть, настоящий я радуется твоей жизни. Я пытаюсь сказать ещё что-нибудь, выразить агрессивное несогласие, но Сайхара Шуичи закрывает мне рот рукой. Я впиваюсь зубами в его ладонь, в перепонку между большим и указательным пальцами, но ничего более небольшого дискомфорта этим актом буртарства я своему недругу не доставляю, ибо другая рука тут же хватает меня за шею, не давая навредить ему ещё больше. Я всё ещё пытаюсь сопротивляться, колочу Сайхару Шуичи руками и яро двигаю ногами, будто пытаюсь всплыть на поверхность из глубокого тёмного водоёма, но все усилия тщетны и лишь заставляют руку на моей шее сжиматься сильнее. Всё становится предельно ясно: никто меня не спасёт. 53 сезон Danganronpa закончился, а вместе с ним закончилась и моя ценность. Заигравшись в личность, я позабыл, что являюсь всего лишь отслужившим свое реквизитом, который можно ломать, ни о чём не жалея. Я как старый телевизор, экран которого можно разбить камнем ради забавы. Сайхара Шуичи может убить меня, и ему абсолютно ничего не помешает. В мою честь даже классного суда не устроят. За мою смерть никого не накажут. Я умру просто так, крайне нелепо и неразумно, тем самым обесценив смерти всех, кто погиб до меня. Это ужасно. Нет, правда. Это просто отвратительно. Поняв, что я больше не сопротивляюсь, Сайхара Шуичи прекращает меня душить. Он критично осматривает меня сверху вниз (я вижу, как на его лице, белом как смерть лице, скачут чёрные мушки кислородного голодания), убирает волосы с моего лба и шепчет как ни в чём не бывало: — Вероятности, шансы, другие развития событий, — это всё не меняет того факта, что мы с тобой одинаковые. Я знаю, чего хочешь ты, ты знаешь, чего хочу я. Чего мы жаждем, Шуичи? Скажи мне. Мои губы двигаются сами по себе, звуки формируются без моего согласия и участия. В который раз я убеждаюсь, что желание жить — это самое сильное человеческое чувство. И оно становится только сильнее после того, как ты переживаешь свой оправданный суицид, потому что найти в себе силы всё закончить во второй раз уже невыносимо сложно. Единства, говорю я. Сайхара Шуичи желает единства. Он улыбается. Видимо, я угадал. И как всегда, моя дедукция меня совсем не радует. Что ж, хотя бы что-то в моей жизни остаётся неизменным. Сайхара Шуичи слезает с меня, только для того чтобы тут же лечь рядом. Мы лежим вплотную друг к другу на кровати шириной в метр, переплетённые вместе конечностями, словно корнями. Мы оба притворяемся, что спим, и оба знаем, что друг друга обманываем, ибо наши совершенно не сонные сердцебиения объединяются в один нестабильный оглушительный ритм. Может, в другой жизни я счёл бы эту близость приятной. Это правда, что я всегда чувствовал одиночество. Что я был запрограммирован чувствовать одиночество. Может, сложись всё чуть иначе, я бы с умиротворением уснул в чужих тёплых объятиях. Но бесполезно думать о вероятностях, шансах и других развития событий. Я имею только то, что имею. Проклятие в моих венах, в моём мозгу, в моём позвоночнике и в моей груди.