шоколадный

рисунок счастья выводится на внутренней стороне ладони — Чонин это помнит, но не умеет рисовать. и ему кажется: нужно дать кому-то кисть, попросить изобразить — что такое счастье? — но никого нет вокруг. и отчего-то хочется позвать к себе — хочется, чтобы услышали и откликнулись, — но Чонин давно уже сорвал голос и может только беззвучно открывать рот. как ни кричи — никто не отзовётся: он понимает это на собственном опыте. и все же надеется на чудо. и все же ищет того, кто нарисует ему счастье на ладони — жаль конечно, что никто не умеет рисовать. он при каждой неудаче просит встретиться — вот и сейчас стоит на пороге дома в ожидании быть принятым. Чонину кажется: если стучать в двери — никто не откроет; и все же как хочется дать знать о себе, попросить о помощи — спаси меня и изобрази счастье на моих руках, — но сомнение душит в горле и связывает запястья. он стоит минуту, две, три. стоит полчаса и час — с усилием отключает мысли – пора бы перестать столько думать – и звонит в дверь. сковывает льдом по пальцам, жжет внутри — как же страшно, — но дверь все же открывают. а Чонину хочется плакать. ведь он не знал, что она действительно откроется. спазмирует горло от сдерживаемыех столько лет слез — он подаётся вперёд и, дрожащими руками обхватывая под грудью, прячет лицо на плече. сжимает зубы, прижимает крепче к себе... и чувствует, как в ответ мягко обнимают его и как сминают меж пальцев его махагрид свитшот на спине. столько всего ему нужно сказать — и столько всего хотелось, но не осталось ни одной мысли в голове. в груди дрожит любовь — незнакомая и непроизнесенная, — а Чонин в переизбытке чувств прикусывает складку ткани футболки, утыкаясь носом в плечо. он так любит. и боится быть отверженным. ведь объятья ничего не значат, если не говорить о чувствах. ведь это лишь фикция — придуманная дружба и изображённая близость, — но Чонин разбился бы метеорами в чужом небе, принеся себя в жертву. он бы утонул в другом человеке и не дал себе возможности вынырнуть вновь — и это опасная игра, которая значит лишь смерть. и никакого счастья. Чонин с трудом отстраняется — ведь слишком долгие объятия выглядят странно, — заглядывает в лицо и напрасно пытается скрыть под челкой красные глаза. — мы так давно с тобой не говорили, — начинает он тихо, и его голос ломается посреди предложения. — как ты? он интересуется потому что ему действительно важно — дорого и ценно, — и он бы слушал ответ на вопрос “как дела?“ часами. он бы слушал, если бы ему кто-то об этом говорил. но в ответ лишь сухое “нормально. что ты хотел?“ Чонин хотел бы любви. и счастья. — я принес карандаши и кисти, — отвечает тихо, стараясь не сорваться. — нарисуешь мне счастье на руках? и Чонин знает, что счастье выводят на внутренней стороне ладони. жаль только, что никто не умеет рисовать.