малиновый

что имеет значение? может, его тихий вздох? или касание рук — осторожное, почти неощутимое, щекотное до дрожи и трепета, до тепла под ребрами... может, блеск его глаз? или невнятные слова — о прошедшем дне, о чувствах, и немного – совсем немножко – о неуместных шутках. Сынмин щурится в этой полутьме, приподнимает плечи — выбрался на мороз в одном свитшоте! — и негромко спрашивает: — мне теперь половина от пятидесяти. любишь седых? как же хочется треснуть его — безумно, — но получается лишь поцеловать, опять, вновь, снова, теряя счёт времени и выводя чувства в абсолют. а он и не против: склоняется, цепляет за запястья, ледяными пальцами лезет под рукав... Сынмин греется — и телесно, и духовно, — прячась за стеной общежития. и все же что имеет значение... то, как он пропадает на индивидуальном расписании — сутками, порой неделями, — или то, как среди ночи выбирается без верхней одежды чтобы лишь увидеться. январь внезапно не кажется таким холодным, потому что он пахнет малиной, ощущается как прохладные пальцы в чужом рукаве и чувствуется как тихие, абсурдные шутки — настолько глупые, что смешные. высвободить одну ладонь — Сынмин отпускает, приоткрывает глаза и вглядывается в лицо. он приподнимает уголки губ — выглядит почти игриво, — и склоняет голову набок. рукой — по его щеке, дальше, под капюшон свитшота... одежда кажется такой тонкой, и внезапно расстояние между ощущается до болезненного слишком малым и при этом безразмерно большим. Сынмин слегка подаётся вперёд, говорит про холодные руки, мажет губами по крылышку носа... освободившейся ладонью он касается краешка уха — ледяной! — чувствует дрожь, ощущает трепет, резонирующий в груди. так ли важно знать, что на самом деле имеет значение, когда Сынмин греется о теплую кожу запястья, когда он путается пальцами в чужих волосах — и от его губ так пахнет малиной, так пахнет, что кружится голова и сбивается ритм сердца... вздох застывает в груди, когда он целует — капюшон свитшота слегка сползает назад, — и шероховатость его губ ощущается так же явно, как движения языка. Сынмин не напористый — он мягкий, почти что нежный, как щенок ретривера, и вместе с тем такой же игривый. отстраняется, целует у линии челюсти... губы обдает холодом, а сердце сжимает жаром — оно гулко стучит прямо в горле. неважно, что на самом деле имеет значение. эта жизнь или другая, этот день или следующий... может, на самом деле имеет значение его невысказанная любовь, зашифрованная в сбитом дыхании или в десятой, сотой, тысячной минуте вместе. может, имеет значение, как редко удается увидеться и как часто он занят до поздней ночи. пальцами захватить край его капюшона, накинуть на него плотнее... освободить вторую руку — Сынмин уже согрелся, — прихватить его с обеих сторон. а он едва может сфокусировать взгляд. белая сахарная луна подсвечивает блеск его глаз и лёгкую припухлость губ — и Сынмин улыбается, чмокает меж бровей и прячет лицо в изгибе шеи. пальцами — в его волосы. мягкие, слегка взъерошенные... а Сынмин отпускает руки ниже, прихватывает и обнимает под грудью. он слегка дрожит — ощущается даже через одежду, — но отказывается возвращаться. ведь на самом деле единственное, что действительно имеет значение, — он. и немного — ночь января... запах малины, глупые шутки и согретые пальцы в чужих рукавах.