малиновый

холодает к вечеру. мурашками пробирает кожу по рукам и вдоль позвоночника из-за одного дуновения ветра… а Сынмин тихо шепчет на ухо — и его дыхание отзывается морозным трепетом под грудью. он говорит, как рад оказаться здесь. говорит, что ему немного неудобно лежать на этом стадионе на футбольном поле — оно небольшое и обнесено высокой решёткой, — и искусственная трава неприятно прокалывает поясницу. у него задралась футболка, но он не спешит ее поправлять. над головой разливается млечный путь, отражающийся в его глазах. подсветку стадиона давно выключили, но его лицо сияет: Сынмин улыбается, прихватывает за талию, вынуждая повыше на него забраться, и не отпускает, продолжая лежать на этом футбольном поле. — нужно будет сводить тебя на бейсбол… — говорит он негромко, а сам, едва задирая края тонкого свитшота, кончиками пальцев проводит по коже спины. он ласково касается позвонков снизу вверх — раз, два три, — и называет на каждый по ноте. словно клавиши пианино… трепетом сводит в животе — болезненно, мучительно, — а Сынмин до сумасшествия ярко улыбается и сверкает своими сияющими глазами в полутьме. он знает, как подразнить, довести до головокружения — и эти его знания дорого обходятся. ладонью — под его задравшуюся футболку, по низу его живота чуть выше... Сынмин резко выдыхает и замирает. под пальцами чувствуется, с каким трепетом он отзывается на ласку — и от этого туманит в голове почти до тошноты. до желания. до лёгкого напряжения. на удивление одежда кажется такой лишней сейчас... совершенно ненужной. но от этих мыслей почти стыдно — как опасно об этом думать, когда вдвоем оказываетесь под открытым небом в темноте. Сынмин задирает свитшот практически до лопаток. он привстает, касается губами уголка челюсти... раскрывает ладонь, плотно прижимает ее к оголенной горячей коже — температуры выше солнечной короны, — и рывком переворачивается, прижимая к искусственной траве. она и правда колется. а Сынмин разбивается нежностью об эту минуту: он льнется, как щенок, к ласке, прижимается щекой к ключицам... одной рукой провести вдоль его скулы — чувствуется, как он вновь улыбается, — пальцами погладить по волосам... Сынмин не отпускает: оставляя одну ладонь на спине под одеждой, он слегка приподнимается и прижимается корпусом, уперевшись рукой в траву рядом с плечом. склоняется снова, губами проводит по изгибу шеи, прислушивается к сердцебиению... оно такое громкое, отстукивает пульсаром в клетке из ребер — и непозволительно сильно Сынмина любит. он это считывает. все понимает. гладит рукой вдоль позвоночника сверху вниз... останавливается над краешком джинсов. — у тебя так бьётся сердце, — шепотом произносит он. — словно мы с тобой куда-то бежали. в полутьме его лица практически не разглядеть... но сверкают его глаза — ярче млечного пути и красивее любых из звёзд. — мы с тобой бежим прямо сейчас. Сынмин слегка выгибает брови. — куда? приподняться на локтях, поцеловать его — неаккуратно, неосторожно... Сынмин размыкает губы и с дрожью выдыхает, не в силах сказать о разрастающейся внутри любви. пальцами — по его щеке. отстраниться. — давай не будем никуда с тобой бежать, — произносит он, целует в кончик носа. — никуда и ни от кого... почему? лучше сбежим... Сынмин рывком обнимает, обхватывая у талии, ложится сверху и прикрывает глаза. — давай остановимся. ведь порой так важно... — он замолкает. — так важно остановиться и оглянуться вокруг. он прав. ведь рядом — колючее футбольное поле, пустующий стадион и млечный путь, разбившийся над головой... а ещё — он. и его любовь, растворенная в каждом мгновении этой ночи.