малиновый

в воздухе так сладко: кажется, если высунуть язык — почувствуешь пыльцу на вкус. горячее лето остывает к ночи, а Сынмин вытаскивает на прогулки к полуночи. он говорит: “это не свидание“, а сам не верит в это. и признается: — я в нотах увидел твое имя. непонятно, к чему он... но хочется сказать в ответ: “я вижу тебя в каждом прохожем и слышу в каждой песне“. а Сынмину бы просто сбросить с плеч ветровку, позволить лету проглотить его — утопить в счастливых воспоминаниях, в прохладных вечерах, в аромате свежескошенной травы и диких цветов. и он спускает верхнюю одежду до локтей — там белая футболка, — разворачивается на ходу и, пятясь назад, улыбается, склоняя голову. зовёт за собой — безмолвно, тихо, — пряча руки в карманы джинсов... за ним бы — по рукаву млечного пути в сердце галактики, за ним бы — хоть в ад, хоть в чистилище... а Сынмин словно не понимает. он игнорирует любое проявление чувств — и слишком строго проводит черту. ведь это не свидание... и в прошлый раз — тоже. по крайней мере он в это верит. покупает мороженое в такое позднее время, ведёт дальше по пустынному Сеулу. кажется, Сынмин и сам заблудился — а ему неважно. он неторопливо наслаждается пломбиром, терпеливо слушая о прошедшем дне, интересуется о самочувствии и делах. и ему, похоже, действительно интересно. так заслушивается, так забывается, что пломбир в его руках начинает таять... стекает по пальцам — Сынмин едва улыбается, вытянув руку, чтобы ничего не попало на обувь, поворачивается и говорит: — я люблю пломбир, но мне не нравится, что он тает. как же хочется сказать... произнести на выдохе, на изломе и отчаянии: “я люблю тебя, но мне не нравится, что ты ускользаешь от меня“. а Сынмин смотрит в глаза так самозабвенно-взволнованно, слегка встряхивает головой, чтобы челка легла удачнее — как щенок, приглашающий играть. и не нужно никакого мороженого — только он напротив, смеющийся с капель, стекающих вниз, и болтающий обо всем на свете: что сегодня ел, как себя чувствовал, что там насчёт подготовки к камбеку... и пускай он посмеётся ещё. пусть вновь посмотрит такими глазами — вкуса самого нежного шоколадного мороженого с нотками ванильного латте. пускай повернется и скажет: “я люблю пломбир. но ещё больше мне нравишься ты“. но он молчит. но Сынмин лишь меняет тему, поворачивает в обратную сторону, доедает мороженое... его раздражает, что от подтаявшего пломбира теперь пальцы — чуть липкие, и он говорит об этом несколько раз, продолжая путь домой. останавливается у общежития под желтоватым фонарем, свет от которого разливается по его затылку и плечам... лица совсем не видно — и так проще на сердце. Сынмин облизывается. он говорит: “до следующего раза“. как же страшно. жжет любовь под диафрагмой — сильная и, кажется, не взаимная, — и приходит осознание: если не сейчас, то уже никогда. шаг навстречу — схватить его за край ветровки, поцеловать... его губы липкие от мороженого, до головокружения сладкие и отдающие нотками ванили. Сынмин резко отстраняется, и его глаза блестят в этой темноте... он сомневается. прикусывает язык, едва заметно хмурится — и склоняется, одной ладонью придерживает за щеку и целует вновь. глубоко, мягко... остановив пульсацию вселенной и заставив замереть сердце в клетке из ребер — дышать становится до ужаса трудно. отстраняется. касается губами хрящика уха и тихо повторяет: — я в нотах увидел твое имя. и только сейчас приходит понимание... это было признание в любви.