малиновый

рассвет. сегодня по расписанию — съёмочная площадка, дрожь в ногах от усталости и занятость вплоть до четырех утра. и Сынмин ночевал не дома. он улыбается сразу, как видит, что дверь кухни открывается. не встаёт со своего места, продолжая неторопливо пить домашний американо — и пусть он не такой вкусный, как в кофейне, Минни все равно всегда выбирал бы его. — доброе утро. добрее не бывает. а у него по глазам читается этот игривый мотив, это желание немножко прикольнуться, подшутить... он едва держится — так легко заметить, — но все равно щурится от нескрываемой улыбки. отпивает немного... съёмная квартира. рассветное солнце ласкает его спину и плечи, а здесь так крепко пахнет кофе, что кружит голову... Сынмин сидит спиной к окну за небольшим столом — маленькая кухня, — следит взглядом за каждым движением и не обращает никакого внимания на телефон. он только в растянутой майке и трусах — и чувствует себя слишком свободно для полуголого человека. но, может, это потому что ему здесь уютно. он поднимается, тянется вперёд... берет за обе руки, подводит ближе к себе, кладет одну ладонь себе на неуложенные, слегка взъерошенные волосы. ненадолго прикрывает глаза, когда пальцы — в его локоны, погладить, чуть оттянуть... затем Сынмин отходит на пару шагов назад, подтягивая к окну. — я кое-что придумал, — говорит. отпускает, разворачивается: перед его глазами — город с высоты, изрезанный небоскрёбами горизонт и едва пробивающийся рыжеватый рассвет, кусающий углы домов. отойти к столу, сесть с противоположной стороны от той, где был он. а Минни высматривает солнце, обеими руками словно снимает его с неба — подходит обратно, надевает невидимую диадему на голову и тихо смеётся. — на тебе бы прекрасно смотрелась солнечная корона, — улыбается, — намного лучше, чем на солнце самом. эти его неловкие попытки пофлиртовать, эти его игры с несуществующей диадемой, которую он надел... это настолько очаровательно. а Сынмин упирается ладонями в стол, наклоняется, игриво чмокает в кончик носа и вновь щурится. рассвет разливается все больше — он сияет позади него, подсвечивая его волосы... зажигая на нем солнечную корону. и как же хочется сказать — Минни, корона на самом деле твоя, — но не находится ни одного слова. поэтому проще встать, со скрипом отодвинув стул, затем — губами по его, поцелуем раскрывая все немые фразы, которые останутся в тишине этого утра. Сынмин не теряется. у него — ни одного сомнения и ни одного вопроса, у него лишь — измученное любовью сердце и недопитый американо, потому он умело раскрывает этот поцелуй, оставляя после себя до трепета приятный вкус на языке. он прерывается, обходит стол, придвигает свой стул... садится рядом, чтобы, задевая пальцами кончики ушей, убирать волосы от лица, без разбора касаясь губами щек, виска, лба — ему лишь бы целовать целовать целовать, пока не онемеют губы и не потемнеет небо. и когда он отстраняется только чтобы посмотреть в глаза, позади него совсем уж рассветает — и Минни приходится уйти. но он вернётся ночью. останется до утра, сварит американо на двоих — а ещё непременно снова наденет солнечную корону. даже не подозревая, что носит ее сам.