малиновый

обшарпанные стены и отдающие эхом шаги. кажется, в этом месте слышен каждый вздох, каждое биение сердца и малейший шорох одежды. Сынмин с разбега заскочит на необработанное окно: оно выглядит как дыра в бетонной стене, пустое и грубое. свесит ноги вниз — с девятого этажа — и вскинет голову вверх, всматриваясь в облачное небо. оно такое же серовато-грязное, как и это недостроенное здание и влажный асфальт. у него в руках — небольшая бутылка на пол-литра из-под минералки с темной жидкостью, слегка вспененной у крышки. эль. он подзовет к себе — едва удается втиснуться к нему на окно. откроет бутылку, попробует на запах... пахнет крепко, горько, сладко. Сынмин едва поморщится и улыбнется. — ну и атмосфера, — скажет, — лето, заброшка, вечер – и английский эль. подарили друзья. такой сорт пива найти тут очень сложно, но попробовать хотелось... пусть Сынмин и не ценитель алкоголя, но лишаться такой возможности не намерен. повернет голову, молча считает взглядом эмоции и немного помолчит. стрекочут кузнечики где-то внизу, под ногами; холодит бедра едва влажный бетон пустого окна. так душно, жарко, влажно... Сынмин сожмет открытую бутылку у самого горлышка, рукой — поперек спины, притянет к себе внезапно рывком. это настолько не в его характере, что кружится голова — он же ничего даже не пил, а уже ведёт себя так смело, раскованно... пусть продолжает. в невинном шутнике, комфортном друге кроется чуткое пылающее сердце. слишком много невысказанных чувств, долго, вынужденно томившихся внутри: столько игрались друг с другом, обменивались едва ощутимыми касаниями — кончиками пальцев по ладоням, плечом к плечу, долго смотря в глаза. и Сынмин не глуп. он легко понял, в чем дело, уже много дней назад... но все не было возможности этого выразить. меж облаков пробивается луч — единственный на этом потухшем небе. он целует его в кончик носа, лентой тянется по щеке и тонет в осколках темного стекла у края стены напротив. его глаза цвета эля. темные, спокойные, горьковатые. Сынмин отдает бутылку, освобождая руку. все так же приобнимая, ладонью идёт выше, к лопаткам, притягивая ещё ближе, — приходится одну ногу перекинуть через его, чтобы уместиться, — пальцами заправляет волосы за ухо, открывая лицо. почему-то сейчас эти пол-литра кажутся на вес десятками килограммов. едва удается удерживать, пока он молча сухими губами касается кожи у виска, без слов выражая ту трепетную нежность, которую больше не может сдерживать внутри. и все же не нужен никакой эль. — скажи, если тебе некомфортно, — произносит он с лёгкой дрожью в голосе, — и я прекращу, хорошо? бутылка выскальзывает из рук — пиво цвета дубовой коры разливается на земле у фундамента этого недостроенного здания. и пусть. руками — по его шее, обнимая, прижимаясь. Сынмин слегка теряется — но улыбается сразу после того, как чувствует любовный поцелуй. мягкий, одним касанием. он упирается спиной в край окна, едва пошатнувшись — чуть не упал, — крепко обхватывает руками и затягивает на себя. от него веет нотками фруктов, тепла и нежности... языком — по губам. переведет касание во что-то большее, но осторожно, не напирая. и на вкус он — как разлитый эль. как горечь потерянного времени, как лёгкая сладость наконец открывшихся чувств и как самое верное решение в жизни. и когда солнце совсем растолкает тучи, погибая у горизонта в красном цвете, Сынмин в десятый, сотый, тысячный раз прошепчет в губы как сильно любит.