карамельный

на рождество в этом году не идёт снег. а тот, что есть, так стремительно тает, — и все же по плану свидание в рождественский вечер. сегодня Феликс невыносимо улыбчивый и такой очаровательный. и он слегка склоняется вперёд, ближе, стоит его коснуться. его волосы так отросли. меж пальцев они ощущаются мягкими, почти невесомыми — и слегка ломкими. Феликс ухаживает за ними, и все же порой они портятся. он улыбается, щурит глаза — в груди сводит, дрожит и болит... как же он красив, как же аккуратен и нежен: и пусть дома Феликс ведет себя гораздо смелее, здесь он невероятно осторожен. в центре города, кажется, собрались сотни людей — их больше звёзд в небе. но никто не интересует Феликса — и он берет за руку, сцепляет пальцы и, накрывая, трет кожу второй ладонью. согревает. но на самом деле его улыбки достаточно. и это его сияние может отогреть если не сотни, то тысячи людей, но его свет посвящен лишь одной душе из миллионов. и Феликс тянется вперёд, касается губами у краешка уха, тихо-тихо ругается на отсутствие шапки... отпускает руку, касается краев шарфа — накидывает его сверху и прижимает плотнее у щек. теплая ткань ощущается почти щекотно, а Феликс не отпускает... а он заглядывает в глаза, сжимает шарф с обеих сторон от лица чуть крепче — сияние десятков уличных гирлянд отражается на спинке его носа и у изгибов губ. и кажется, что в этот момент он волшебно прекрасен — но лишь кажется, ведь он такой всегда. невозможный, почти нереальный — с этими отросшими волосами он словно принц. ладонью — по прядям у висков, слегка задевая ухо... Феликс тихо смеётся, полушепотом говорит, что невероятно счастлив сейчас — каждая секунда трепещет радостью внутри. каждая секунда отдает дрожью в пальцах — и он целует, и он позволяет разбиться любовью о поверхность солнца, распавшись на миллионы частиц... мир уходит из-под ног, и почему-то становится трудно дышать — повернуть голову, углубить поцелуй, цепляясь пальцами за его одежду на груди. вокруг так шумно... люди бесконечно разговаривают, отовсюду играет музыка — из каждого киоска, у каждого магазина. но кажется, что на самом деле тихо: слышится шорох его плотной куртки, и то, как он отпускает и обнимает под рёбрами... слышится его сердцебиение, когда Феликс прижимается грудью — и чувства его тоже слышатся, когда он отстраняется, когда прячется, носом отодвигая край шарфа у щеки... Феликс жмется ближе — кожа его лица непривычно холодная, — замирает на несколько мгновений и с дрожью выдыхает на ухо. и кажется, его сиянием можно отогреть тысячи людей... но его свет посвящен лишь одной душе из миллионов. позволяет обнять, позволяет прижаться крепче. и стоит лишь немного отстраниться, как на его волосах заметны огоньки уличных гирлянд: разноцветные, они похожи на пятнышки от цветастых мелков. а на рождество в этом году не идёт снег... и тот, что выпал, так быстро тает. ведь солнце слишком теплое, чтобы позволить ему держаться.