карамельный

в момент излома сложно думать и существовать: кажется, было бы проще провалиться под землю и исчезнуть, а может, врасти в матрас кровати и пропасть со всех радаров. потеряться бы в межзвездном пространстве ледяной темной материи: на глубине космоса безопасность кажется придуманной, но вместе с тем такой необходимой. но он бы нашел. среди рукавов галактик откопал бы единственную из звёзд — даже если это сверхновая, готовая вот-вот взорваться и сколлапсироваться в черную дыру, — и успокоил бы биение страха в тюрьме грудной клетки. Феликс холодные пальцы греет на изгибе шеи, целует в кончик носа. смотрит в глаза долго, внимательно, а затем чуть улыбается. — не исчезай. хорошо? ответить на этот вопрос кажется труднейшей из задач: руки дрожат, когда ткань его футболки выскальзывает из пальцев. но Феликс никуда не уходит. он рядом. сидит на коленях на полу, жмется губами к виску и греет сердцем в груди так нестерпимо сильно, что от этого хочется только больше рыдать — и он, конечно, не против. Феликс знает: за задушенными чувствами дрожит недолюбленная душа — и он готов разменять всего себя в обмен на успокоение и уют. потому он утыкается носом в плечо, рывком обнимает и подтягивает к себе ближе — так трепещет его взволнованное сердце, словно вот-вот – и оно выпрыгнет из его груди. но Феликс отчаянно, бессмысленно пытается делать вид, что все хорошо — и актер из него самый провальный из возможных. ведь он ощущает, как подступают к горлу спрятанные слезы — неприятно щекочут в носу, практически не оставляя шансов... и Феликс жмется щекой к шее, пряча лицо в складках одежды, и душит тяжёлые чувства внутри. — не исчезай... вот бы заверить его. сказать, что рядом всегда, что никто никуда не уйдет... но только больше хочется бежать после этих слов — исчезнуть, испариться, раствориться. — ты – важный человек в моей жизни. помнишь об этом? от его невнятного, сбитого шёпота мурашки по коже — в пальцах невозможно больше удерживать ткань его одежды, и отчаяние так ломает личность, что внезапно хочется не убежать, а умереть на месте — в его руках гибель кажется самой прекрасной из возможных. ломается, срывается и уничтожается что-то внутри — а Феликс отстраняется, а он неразборчиво целует в лицо и губы, носом отодвигая волосы... забывает как дышать, теряет понятие времени и существования — сейчас его жизнь равна одной секунде. каждой секунде рядом. и он готов считать по мгновению вслух, проведенному вместе, ведь под диафрагмой ютится страх, что это в последний раз. Феликс попросил бы снова. он бы умолял бесконечность, вечность и неисчислимые часы гибнущего времени — не уходи, не исчезай, будь рядом, — но безошибочно предполагает, что это бесполезно. ведь все решилось ещё задолго до. носом спрятаться в ямочку его ключиц, когда холодные руки больше не согреть — некому. кажется, что все это во благо. и можно до скончания времён и смерти мира убеждать себя, что Феликсу так будет лучше, что он найдет вариант прекраснее, что он заслуживает большего... но почему-то самого Ликса никто не спросил. может, потому что его ответ и так ясен. — я буду рядом, — говорит, когда чувствует, как его больше никто не держит за складки футболки. не нужно. не нужно быть рядом, не нужно быть здесь — вообще лучше никогда не быть... Феликс целует под углом челюсти. — не убегай от меня... я буду рядом. всегда. обещаешь? — обещаю. не хватает смелости сказать ему прямо сейчас, что на самом деле он не нужен здесь. что на самом деле он единственный, кто считает мир по секунде, разбивая любовь о лёд темной материи. и что на самом деле исход будет один: убежать, исчезнуть и никогда больше не вернуться.