вулканический

под обнаженной кожей складки простыни кажутся обжигающе-горячими, словно лава, а его касания — до удивительного холодными, как лёд. Джисон ещё не распалился. пока что не зажёгся, поставив желание в абсолют, и не показал любви, которая случается только поздно по ночам в запертой комнате. темно. горят его глаза — отражают свет из окна, — и он тихо шепчет невнятные слова, глупые фразы, когда цепляет за руки, сжимает пальцы, всматриваясь в лицо. здесь нечем дышать — он так близко, — и колыхания его ресниц ощущаются на щеке... Джисон не целует, но продолжает говорить. и он готов вулканом разбиться о постель сегодняшней ночью, готов обжечься о лаву, готов обжечь сам — и с каждой секундой, проведенной вместе, воздух ощущается все более раскаленным. на губах — его дыхание, в голове — ни одной мысли... Джисон склоняет голову и долго целует у угла челюсти, отпускает руки и крепко прихватывает под ребрами. он уже успел стянуть одежду. с обоих. но у него дрожат пальцы, заплетается язык — Джисон такой неловкий, что это почти забавно... руками — по его щекам, к ушам, к волосам, спутывая его пряди меж пальцев... а он и правда вулканический, горячий настолько, что, кажется, можно обжечься от одного касания. Джисон обнимает. прислоняется оголенной грудью и обнаженной душой, раскрывается в чувствах и разбивается о любовь, когда на ощупь находит губы и целует целует целует так отчаянно и нежно, так взволнованно и ласково, как никогда прежде... на вкус он как пепел, от вулкана ли или костра, слегка терпкий — и этого вкуса не насытиться ни на сколько, и его мало мало мало до знобящего клокотания в груди, до мурашек вдоль позвоночника — хочется больше и больше, хочется раствориться в нем, точно в лаве, и сгореть в этом жерле вулкана насмерть. Джисон не отпускает. он глубоко целует, языком — по нёбу, склоняя голову, меняя положение... порой кусается, иногда прерывается, но все же не отстраняется. вот же... он так любит целоваться. ладонью упереться в его грудь. там бьётся сердце — безмятежно влюбленное, — и Джисон на секунду задерживает дыхание, убирая одну руку и хватая за запястье. он меняет положение: падает на постель, затягивая на себя сверху. наконец прерывает поцелуй. распалённый. в холодной темноте практически ничего не рассмотреть, но откуда-то появляется уверенность, что у Джисона горят щеки и наверняка кончики ушей. а он резко обхватывает поперёк лопаток, переворачивается набок, тихо смеётся. и вновь целует. жжётся до боли, до таяния льдов, до ожогов по коже — его руки, дыхание, его всколыхнувшиеся чувства, запечатлённые в каждом моменте существования, — и не остаётся ничего, кроме как сдаться, кроме как растаять, раствориться в нем. лишь на одну ночь. Джисон найдет в этом спасение, дом и приют — он назовет эту любовь грехом, но раз за разом будет возвращаться к ней... и раз за разом будет разбиваться вулканом на этой постели, оставляя после себя привкус пепла во рту.