вулканический

он позволяет руками — под его черную накидку, ладонями — под позолоченную ленту, перекинутую через шею... он позволяет все, когда пальцами осторожно касается щеки, прислушиваясь к шагам по ту сторону двери. никто не должен зайти. никому не позволено найти двоих тут, в опустошенной гримёрной с выключенным светом и разряженным воздухом — температура до того высока, что голова идёт кругом почти до вязкой тошноты под языком. Джисон, едва раздвигая полы своего жилета, ловит взгляд на себе и чуть улыбается, отходя ближе к столику с зеркалом. — нравится? шепот его кажется неприлично интимным звуком в этой комнате, и от его голоса спазмом сводит под грудиной, лишая возможности думать. хоть бы одно слово, одну мысль найти в ответ — бесполезно пытаться, когда душит разум аромат его парфюма с нотками мускуса и кожи — черт бы побрал этот запах, и эту минуту, и этого Джисона — игривого, по-дьявольски чарующего и безумно привлекательного. невозможно. он упирается задом в край стола, чуть склоняет голову и, упираясь руками в лакированную поверхность, отклоняется немного назад, открываясь. под черным костюмом — линия груди, у воротника — едва выступающая ямочка ключиц, выше — его шея и сверкающий взгляд. ладонью — по его торсу, сверху вниз, и он только чуть приподнимает бровь, но позволяет что угодно. внимательно следит за каждым действием — под пальцами до дикости громко шуршит ткань его плотного костюма, — а затем немного ведёт бедрами в сторону, когда чувствует прикосновение к ремню. сбито дыхание и поражено сердце, а он только молчаливо наблюдает, как любовью скручивает ребра. пальцами — по коже ремня, прощупывая золотую гравировку Версаче, затем — под него. и хочется разом притянуть к себе, а может, даже расстегнуть... хочется запереться в этой гримёрной, позабыв о выступлении — кому нужен город любви, когда квинтэссенция ее прямо перед глазами, — и доведя напряжение до предела. Джисон чуть подаётся вперёд, ловит на замешательстве и мажет губами по щеке к внешнему уголку глаза — сухо, почти щекотно. он касается свободной руки, берет за запястье и кладет себе под грудь, в область ребер, позволяя гладить, разбирая на ощупь мышцы по волокнам. он целует в мягкую мочку уха, затем больно — ай! — кусает, носом ведёт по хрящику выше, и его дыхание с каждой секундой раскаляется все больше, сильнее, невыносимее... и все тяжелее устоять. замирает, прислушиваясь: шаги по ту сторону — топ-топ, — и они затухают через несколько секунд. а Джисон только больше разгорается. взрывнее вулкана. горячее лавы. и поцелуй его такой же терпкий, как и дым. а он рывком притянет к себе, скрывая под полами жилета, рукой крепко прижимая к торсу — раскалён до температуры жидкого металла, — а он языком – по губам, а он пальцами — по шее, щеке... разбивается напряжение о ядро его сердца — его вкус чувствуется во рту, как только Джисон развивает ласку до неприличия откровенной и раскованной. пальцы — глубже под ремень, сжать, бедрами — к его, корпусом — к нему, и он улыбается прямо в поцелуй, едва сдерживаясь, чтобы не раскрыть этот контакт телами, переведя его в более открытый. более интимный. укусить его за верхнюю губу — в месть за игры, — слегка оттянуть, случайно стукнуться зубами... Джисон усмехается, кладет ладонь на щеку и замирает, считывая в глазах дрожь чувств. целует в кончик носа... пытается немного сбавить температуру, но уже поздно. чтобы не упасть, приходится схватиться за позолоченную ленту на его плечах, и он, удерживая, обнимает за спину и влажно губами вжимается в изгиб шеи. тихо выдыхает — обжигает, — пока удары его сердца чувствуются через одежду. Джисон шепотом считает до трёх, напрасно пытаясь развеять туман в голове, и затем произносит: — после одиннадцати – здесь же. беспорядочно целует шею, останавливается у виска, прикрыв глаза... — и мы закончим начатое.