вулканический

проводит по листу бумаги и громко выдыхает, стараясь собрать мысли воедино. только что закончилась запись альбома — и Джисон едва может разлепить глаза и прийти в себя. он никогда не признается, что на самом деле давно хотел бы сломаться и бросить — но ради возможности писать музыку готов потерпеть ещё немного. и готов ждать. но вот чего — не определился до сих пор. в студии звукозаписи совсем пусто. Джисон никак не реагирует, когда слышит, как закрывается дверь: он даже не разворачивается посмотреть — ему просто все равно. остальные ушли ещё почти час назад. но он так и не вставал из продюсерского кресла, продолжая попытки написать песню: обычно лирика ему даётся так легко, но именно сейчас... именно сейчас ничего не приходит в голову. Джисон снимает шапку, проводит по густым соломенным волосам и громко вздыхает уже в сотый раз за последние полчаса. нужно что-то делать. сейчас. подойти к нему, встав позади. он слегка отклоняется на кресле, едва повернув голову набок... руками — по его плечам, слегка поглаживая, и Джисон едва-едва улыбается, расслабляясь. — хорошо, что ты здесь, — произносит тихо. он запрокидывает голову на спинку кресла, встречается взглядом и молчит. и до чего же очарователен в этом объёмном темно-сером худи, с этими осветленными волосами с отросшими корнями и с этим затухающим солнцем в глазах. обеими ладонями — по его щекам, слегка сжать. Джисон устало смеётся, щурясь, затем чуть ерзает, устраиваясь поудобнее, и вновь смотрит. — давай как в человеке-пауке, — говорит, — так же поцелуемся. давай. склониться, губами — по его спинке носа. он улыбается шире, затем, упираясь в подлокотники, резко привстает — больно стукается зубами и, сведя брови, тихо мычит, но сухо зажимает губами. повернуть голову, попытаться отстраниться... однако Джисон вновь упирается и приподнимается, перехватывает ускользающий поцелуй и пробует его на вкус. приоткрывает рот шире, сбивчиво выдыхает, все никак не может подстроиться под ласку... так странно и неудобно целовать его вверх ногами — но он не позволяет прерваться. ладонью — по его шее – так активно двигается его кадык, – влажными губами — в уголок рта. он чуть поворачивает голову, ерзая затылком по краю спинки стула, вновь целует — языком провести по его... Джисону нравится, когда так неспешно, когда так влажно и необычно. всё-таки он до безумия любит целоваться. и какой же он до одури вкусный. с трудом удается отстраниться, когда уже побаливает челюсть. у него больно затекла шея, но ему так понравилось, что он бы продолжал до утра. после него во рту остается привкус энергетика, который он недавно пил, и — конечно же — послевкусие вулканического пепла. Джисон встает с кресла, цепляет пальцами за кисть и садится на кожаный диван, затягивая на себя сверху. обхватывает руками поперек спины — крепко-крепко, — заваливается на бок и утыкается носом в шею. после недавнего поцелуя с ним до сих пор кругом голова — и все ещё сохраняется это фантомное ощущение его губ и языка. хочется повторить. ему — тоже. — так хорошо, что ты здесь, — повторяет, — с тобой спокойно. как дома. по спине он нервно постукивает пальцами, затем сжимает складки одежды до побеления костяшек. дышит сбито и неровно — вряд ли это от переизбытка чувств. просто Джисону тревожно. и, может, немного страшно. чуть приподнявшись на локтях, кончиками пальцев убрать его светлую челку со лба... он с лёгким удивлением наблюдает, но нежно улыбается, когда губами — меж бровей. Джисону не помогает отдых, сон и еда. ему не помогает приставка, откровенные разговоры или много работы. и в определенный момент кажется, что не может помочь ничего... когда внутри черепа отчаянно бьётся неуловимая мысль — “сейчас обязательно что-то случится“ — и появляется иррациональный животный страх. в такие моменты Джисон думает, что он вот-вот — непременно — умрет, и никто не сможет его спасти. но надежда клокочет в груди, когда он с благодарностью принимает поцелуй за поцелуем — и любит невозможно, необъяснимо, непременно нежно... и ему больше совсем не страшно.