жемчужный

он ладонью — под край одежды, пальцами — по талии к изгибу позвоночника... его руки такие до невозможности холодные, что дрожью пробирает по коже, словно током, — и Крис прощупывает этот трепет, отзывающийся у него в груди. невыносимо притягателен. и когда он так целует, едва губами задевая уголок рта, и когда он так тихо шепчет неразборчивое фразы... наверняка же вновь ударяется во флирт — как жаль, что ничего не разобрать из-за его сбитого дыхания и невыносимо громкого шуршания верхней одежды. но Крис повторит снова. вновь однажды скажет, что нужно уединиться в правильном месте в нужное время, и опять добавит к имени свою фамилию. ведь для него это так просто — почти ничего не значит, — но на самом деле это отзывается такой любовью внутри... теплой, практически горячей — обжигающей, — и ее отпечаток останется на его губах, сухих и обветренных. а Крис носом — к косточке ключицы, поворачивает голову, долго целует в основание шеи... зимой легко скрыть следы прошедшей ночи под высокими воротниками и шарфами, и он этим пользуется. кусает чуть выше, сразу — языком, и каждый его горячий выдох оседает льдом на влажной коже. на улице совсем пусто — никого нет среди ночи, — и улицы слабо освещены. сбежать вдвоем на край Сеула — смелое, опрометчивое решение. ведь наверняка найдут. наверняка заметят, что его нет в общежитии, — ну и пускай. пусть. и неважно, откроет ли кто-то тайну, и не имеет значения его репутация в индустрии — это все неважно, когда он, зажмурив глаза, прячет лицо в складках спущенного шарфа и повторяет — снова и вновь, снова и вновь, — как любит. и Крис срывается на выражение чувств через слова, отнимает руку и, проскальзывая под распахнутую куртку, крепко обнимает ниже груди. он говорит, что и правда бы снял с Сатурна кольца, чтобы их подарить. правда бы укрыл одеялом из млечного пути, но наверняка звёзды бы кололись лучиками. для него каждое слово значит многое — и он понимает, что в действительности не сможет ни сломать кольца Сатурну, ни сплести одеяло... он знает. и все же... вместо колец Сатурна подойдут обычные. вместо покрывала из звёзд — его большие, теплые руки, согретые об одежду. и Крис цепляется пальцами за складки ткани на спине, стягивает, прищипываег губами под челюстью... ему не хочется уходить, не хочется прерываться — и только поэтому он оттягивает время как может, и целует целует целует до онемения и знобящего клокотания в глотке. внизу живота горячо вяжет чувствами, желанием и истомой — Крис ходит по краю лезвия, продолжая игру. никого нет на улице — спальный район, — но его поцелуи становятся смелее, напористее... от его влажных губ становится холодно — и Крис прекратит, если ему сказать. невозможно. невыносимо, нестерпимо... ухватиться за его чёрное худи, крепче прижать к себе — и Крис срывается на любовь, о которой не пишут в книгах и не говорят в фильмах. он окончательно теряет рассудок: прислоняется бедрами, слегка прижимает к стене дома — бетонной и ледяной. но кажется, что на самом деле на улице безумно жарко, когда Крис рывком скидывает куртку со своих плеч, слегка склоняет голову, оголяя шею... он слегка отстраняется, облизывается, всматривается в лицо. его взгляд искрится, и Крис едва улыбается. он явно хочет что-то сказать: приоткрывает рот, тихо вдыхает... но прерывается, негромко смеётся и, зажмурив глаза, прижимается холодной щекой к согретой шее. отпустить его одежду. ладонями — под края куртки, прямо как сделал он, остановиться у лопаток... обнять крепко, до хруста костей, почти до головокружения — от Криса пахнет теплотой и — совсем немного — жасмином. среди зимы, холода и снега он ощущается как лето. — нам пора, — шепчет под ухом. — мне нужно ехать... иначе заметят. его ломкие, тонкие и вьющиеся волосы щекочут под челюстью и у щеки. — давай встретимся завтра. и на следующий день вновь — поцелуи до онемевших губ и остановившая свой ход вселенная... снова среди января наступит день лета запаха тепла и жасмина. пускай только зима никогда не кончается.