жемчужный

сердце в руках так дрожало тогда — надломленное, разбитое и заново им собранное, трепетно-нежное и необъяснимо влюбленное... он не обращает внимания на открывающуюся дверь в студию. ему без разницы, кто зайдет, потому что он ждёт лишь одно имя. Крис не скажет об этом открыто — но все же он всегда, всегда ждёт. ждёт и сейчас, когда он уже битый час сидит с не вышедшими песнями, вслушивается в них и сводит... дрожат руки от усталости и бессилия, невыносимо болят плечи — а ещё до дикости жарко в сентябре. он бы разломил небо только чтобы оно расплакалось дождями и принесло за собой прохладу, разбив жару о капли воды. в студии так темно. почти три ночи — а Крис освещен лишь экраном ноутбука и огоньками на его синтезаторе: жёлтый, зелёный. закрыть за собой дверь. щелк... он не поворачивается. улыбается. — я ждал тебя. знаю. подойти ближе... кончиками пальцев — по линиям плеч в обе стороны, оголенным, крепким и горячим. он вздрагивает, почти сразу напрягается — тихо выдыхает, прерывается... снимает наушники и откладывает их в сторону, прикрывает глаза и трет переносицу. — напиши с моего телефона Хану, чтобы меня сегодня не ждали дома. здесь работы на всю ночь. на его столе — розовая игрушка-сердечко с эры максидент, бутылка джина от его главного фаната и мобильный экраном вверх. и Крис не боится отдать его, позволяет брать, потому что знает, что без разрешения никто телефона не коснется. такая мелочь, но такое искреннее доверие. взять мобильный, привычно открыть мессенджер, написать пару слов... и поставить обратно. а у Криса шумит в ушах, холодным трепетом пробирает кисти рук, словно током — перенапрягся, устал. но хочется спросить его кое о чем. он запрокидывает голову на спинку кресла, встречается взглядом и читает по лицу — широко улыбается, касается пальцев на его плечах. — я разделся, потому что мне жарко, — говорит полушепотом. — хочешь помочь мне избавиться от остальных вещей? ущипнуть его — он смеётся. отодвигается от стола, разворачивается вместе с креслом и, прихватив за талию, сажает к себе на колени — жмется губами к шее в мягком порыве чуткого счастья. а он такой домашний. позволяет снять с него кепку, провести по рыжим, едва завитым кудрям... Крис ластится, прикрывает глаза, склоняет голову набок, потянувшись за рукой — и после говорит: — я хотел осветлиться полностью, но пока остановился на этом цвете. пускай. ему хорошо как угодно — он красив просто потому что это он. Крис знает. ему столько раз об этом повторяли, столько раз доказывали — и он целует под линией челюсти в нежности, распадаясь кометой на части, оставляет пару следов после своих губ в чистой благодарности. он бы никогда не принял себя сам — но ему помогли. теперь он не прячется. ни под шапкой, ни под кепкой или маской — он позволяет пальцы – меж волнистых волос, позволяет поцелуем – в кончик носа и у брови... комплексы теперь — особенности. и Крис не знает слова сильнее “спасибо“, но если бы знал — повторил бы не сотню, но тысячу раз. он убирает волосы с лица, жмется щекой к виску... губами — в краешек уха. его тело такое твердое под ладонями — по торсу снизу вверх, к груди. каждая ямочка на его коже прощупывается так легко, напряжение каждой мышцы считывается пальцами... Крис слегка вздрагивает, когда чувствует руки на рёбрах, когда его гладят ещё выше — по груди к плечам. затем — чуть ниже... придвинуться ближе на его коленях, пока сердце трепещет внутри, пока кажется, что пульс стучит прямо ушах — пока он зажимает в зубах скрежещущую серёжку на мочке уха и непозволительно громко дышит в тишине студии. крепко обхватить его, обнимая, кажется все равно недостаточным, носом — по линии его ключиц, едва касаясь губами... руками — по спине, выше, ощупывая каждую неровность, уголки лопаток и теплоту его кожи. под пальцами Крис — мягкий, почти махровый, но при этом такой твердый и напряжённый. поцеловать его в шею. под губами бьётся венка, отсчитывает его пульс — быстрый-быстрый, — и хочется здесь, прямо тут оставить след от этой ночи — и он позволяет, чуть склоняет голову набок, растворяется в этой ласке... Крис прячет лицо в изгиб шеи, прижимается больше, щипает губами кожу, сосредотачиваясь на ощущениях: руками по его спине — ниже, ощупывая ребристые позвонки и ямочку у поясницы... он крепче обнимает поперек лопаток, тихо выдыхает — опускает плечи, расслабляясь в нежности, и наконец чувствует, как погибает усталость. но пора идти. здесь вообще не должно никого быть, кроме него, — Крис это знает и болезненно ощущает, как от него убирают ладони, как немного отстраняются... он выпрямляется, ловит на себе взгляд, легонько целует и тихо, надрывно просит: — нет, не говори, ничего не говори – я знаю, что ты хочешь сказать... тянется ближе снова, словно упрашивая остаться. — без твоих рук так холодно. Крис рассказывал, как жарко ему здесь, но теперь эти слова не имеют веса. все что важно — почувствовать вновь объятия, снова пальцы – по спине, от лопаток к ямочкам на пояснице... нужно идти. — не нужно. а если кто-то увидит... — пускай. уже так поздно. — ляжем вместе. сердце в руках так дрожало тогда — и уйти означало его разбить. Крис так наивно доверился и так глупо влюбился, что ему оставалось лишь надеяться, что его поймут... и не оставят. пальцами — по его ребрам, дальше, по спине, по уголкам лопаток... не было сказано ни слова — но он все прочел по действиям. и ещё — по биению сердца внутри чужой грудной клетки. Крис улыбается. надломленно, отчаянно касается губами шеи, прикрывая глаза, обнимая крепче... — останься со мной, — шепчет, — до утра. ответом будет поцелуй, выполненное обещание и теплый рассвет. а ещё — его дрожащее, искреннее и не разбитое сердце в чужих руках.