Гнездо

Хенджин ненавидит собак. Они вызывают в нём самые неприятные воспоминания, связанные с детством, когда на территорию их общины иногда в шутку пробиралась малолетняя шпана и ловила птенцов, лишая их части перьев. Хван тогда был целиком серым, невзрачным птенцом и передвигался слишком неуклюже и медленно, из-за чего не раз становился жертвой таких вот шутников, а после ходил ощипанный на половину. Отвратительное ощущение, которое он бы никогда больше переживать не хотел, но судьба жестока, и на его пути встал пёс. Пусть волк и отличался от своих одомашненных сородичей, но всё же оставался для Хенджина псом, даже если его и пытались переубедить в этом. Минхо хватало наглости посылать по его следу своих шавок, загонять в угол, а потом ещё и жаловаться на то, что часть из них уже не возвращалась домой. Жизнь научила Хенджина быть безжалостным, и он цеплялся за ту боль, которая помогала ему не видеть крови на чужих и собственных руках. Всё должно было быть просто, особенно теперь, когда он в семье Бана и под защитой его имени, но эта наглая псина даже не думала ослаблять свою хватку. Хван скрипел зубами, кидался дымовыми и слезоточивыми шашками, но те будто и не хотели понимать намёков. А разве его это дело, если какие-то глупцы ведут себя так безрассудно и лезут под пули добровольно? Вот то-то и оно, не на его совести их жизни, а на том, кто так упорно не может поступиться собственной гордостью и уже перестать ловить птицу. Хенджин в очередной раз цокает и практически опрокидывает в себя алкогольный коктейль. Сладость напитка перебивает дерьмовый вкус палёного виски и горечи на языке. Хван и сам не знает, почему сегодня выбрал это дешёвое место для своего самоуничтожительного удовольствия и жалости. Иногда ему просто необходимо забиться в самую дальнюю нору и зализать в ней раны, пусть его виду данная физическая особенность и не присуща. Хенджин чувствует желание побыть в себе, не думать о том, что рядом ошивается охрана, готовая донести о каждом совершенном действии Чану. Он любит альфу настолько сильно, насколько позволяет его рассудок, но иногда хочется сбежать, спрятаться и не видеть даже его, особенно в такой день. Хенджин пустым взглядом смотрит на дату, светящуюся на новеньких умных часах, и хочет поменять год на тот, в котором осталась часть него. Мерзко и противно от ощущения липкости на пальцах. Сначала кажется, что это засыхает кровь, но омега вовремя понимает, что он всего лишь пролил немного сладкого коктейля. Он не просит бармена заменить напиток, а продолжает смотреть на то, как пальцы соприкасаются с липкой поверхностью и с оттяжкой от неё отстают. Именно так себя чувствовал Хенджин в своей стае. Он вроде выходил в мир, но словно вечно был приклеен к основной части мира перелётных птиц. Его ноги прилипли к земле так сильно, что сколько бы он ни махал крыльями, взлететь ввысь не получалось. Его мать была типичной последовательницей любой известной секты: с открытым ртом слушала их главного, соблюдала все правила, растила своего ребенка так, как завещали древние, не перечила мужу, но больно клевалась, если кто-то протягивал руки к её гнезду. Хенджин изначально тоже был правильным последователем коммуны, но стоило ему достичь школьного возраста и увидеть, как живут другие дети, картина мира в его глазах начала трещать по швам. Мама старательно вытравливала из него все подобные мысли, объясняла, в чём подвох такого праздного поведения и почему безопаснее для них жить именно их стаей птиц, не пуская к себе чужаков. Хенджин верил долго, пожалуй, верил бы и до конца, если бы не этот чертов волк. Хван осознанно не шёл на сближение с другими детьми, ему были слишком непонятны их ценности и развлечения. Он не понимал, как можно передавать диск с порно из рук в руки и довольно смеяться над этим. Сексуальное воспитание в его стае было, там растущим птенцам рассказывали о видах и о том, как они между собой скрещиваются, внушали с этими знаниями отвращение. Вместе с ложкой мёда им скармливали дёготь, давая попробовать сполна, чтобы дети даже не думали о том, чтобы проводить своё свободное время с кем-то вне стаи. Хенджин помнил эти картинки изуродованных мутациями младенцев, недоразвитых с обеих сторон своих сущностей детей, которые не могли обратиться до конца и застревали где-то между. Он помнил, как им показывали гон у волков, которые просто забывали обо всём, плевали на партнера и имели всё, что движется. Показывали текущих омег кошачьих, отдающихся просто так первым встречным и кидающих своих котят под чужие двери. Им промывали мозг с самого детства и запирали двери в коммуну и разум. Хенджин и правда долго верил, что если его настигнет течка в присутствии другого вида, то он точно будет изнасилован и, может, даже умрет в конце. Минхо разрушил всё. Перевернул представление о мире и жизни, о том, что другие виды тоже разумны даже во время близости. Хван краснеет до кончиков ушей и ругается куда-то в локоть, уронив голову на лежащую на столе руку. Ему хочется стереть тот день в подсобке, хочется забыть то, чему никогда не будет суждено повториться. Хенджин слишком сильно ненавидит Минхо, чтобы дать тому шанс хотя бы приблизиться и поговорить. Нет, эта чертова псина будет задыхаться в пыли, пытаясь настичь его, а после, может, и вовсе получит пулю в лоб от Чана, если будет сильно наглеть. Хенджин горит весь и не из-за приятного возбуждения, а от злости и воспоминаний о той боли, через которую ему пришлось пройти после. Скрип. Кто-то подсел рядом. Может, глупый альфа, решивший, что Хенджин напился и его можно развести на секс? О, как же не повезло бедняге. У Хвана как раз желание врезать кому-то со всей дури. Даже если не хватит своих физических сил, под любимой накидкой припрятан маленький сюрприз по имени Кис-кис — карманный ругер, без которого Хенджин не выходит из дома. — Джинни, — голос слишком мягкий для главы уже достаточно большого клана. Омега вскидывается, не признав в соседе своего альфу. Видимо, тот сегодня на подавителях. — Успокоился? — Чан говорит тихо и ровно, а взглядом словно старается загипнотизировать готовую сорваться прочь птицу. — Кто он? — не требуется никаких пояснений к этому вопросу, Хенджин прекрасно понимает, что речь о сегодняшней встрече с псом. Говорить об этом не хочется ни сейчас, ни в этом богом забытом месте. — Поехали домой, — усталость и паршивый алкоголь дают своё, и Хван готов перебраться на руки к мужчине, чтобы тот отнёс его в машину, которая наверняка припаркована где-то неподалёку. — Нет, детка, — Чан качает головой, чем вызывает явное удивление со стороны. — Мне нужно знать. Он посылает своих псов слишком часто, а сегодня явился лично. Я смогу тебя защитить, только зная правду. Хенджину не хочется разговаривать, тем более на эту тему, но его загнали в угол. Зря он сел так далеко от выхода, мог бы улететь и дать себе передышку, прежде чем вернуться для разговора. Бан слишком хорошо знал его и потому нашёл место, где шансов на отступление не будет. Шах и мат. — Он сказал, что ты украл у него то, за что я заплатить не смогу, — в голосе Чана сквозит странный холод и капелька злости. Ревнует? Хотелось бы, чтобы это была единственная проблема, которую Хван мог решить хорошим страстным сексом со своим альфой, чтобы показать ему свою любовь и преданность, но, к сожалению, всё куда сложнее. Хенджин ненавидит сложности, ему нравится летать, смотреть на людей сверху и добиваться своего при помощи врождённой харизмы или простыми угрозами. Все эти выяснения отношений, копание в прошлом — не для него, это для милых, слащавых омег, которые хотят слиться с партнёром. Хван предпочитает более интересное слияние всем этим разговорам по душам. Нельзя сказать, что их отношения строятся на сексе и страсти, нет, они общаются, даже смотрят вместе сериалы и играют в приставку, которую Хенджин недавно купил вместе с кучей эксклюзивных игр. Но он сам никогда не пытался лезть под кожу альфы, слушал то, что ему готовы были рассказать. Чан был достаточно открытым, чем и завлёк изначально. Хван с упоением слушал короткие рассказы из детства или рычание на тему конкурентов. Сам же Хенджин отвечал на вопросы по мере возможности, но сразу дал понять, что в его детство лезть не стоит, нет там ничего приятного и интересного. Коммуна ненормальных птиц, помешанных на чистоте крови и какой-то выдуманной морали. Хенджину не хотелось переживать все эти воспоминания вновь, Чан не настаивал. До этого момента. — Думаешь, я его сердце украл? — омега смеётся, но по лицу напротив видно, что на шутки сегодня настроения нет. — Нет у меня ничего, пусть хоть захлебнётся в крови своих псов. Я у него ничего не крал, а вот он у меня — да, поэтому пусть засунет свои претензии себе в задницу. Бан смотрит прямо в глаза, из-за чего распылившийся Хенджин теряется и отводит свой взгляд. Алкоголь ударил в голову очень не вовремя, язык начал заплетаться, а воспоминания — вытекать из-под запертой на все замки двери. Зловоние прошлого выходило изо рта вместе с перегаром. Чан слушал тихий, сбивчивый шёпот внимательно, не перебивал, даже если не разбирал некоторые слова. В конце рассказа альфа притянул к себе Хенджина и скрыл его рыдания у себя в груди. Заплатив за напитки, наверное, всех присутствующих в баре, Чан аккуратно поднял свою птицу и осторожно, стараясь не наступить на длинный прекрасный хвост, понес её в сторону автомобиля. Похоже, ему предстоит тяжёлый разговор с Минхо.