безликие

Годовщина мира между севером и югом оставила у каждого безликого неприятный осадок. После окончания торжества они быстро уехали, петляли почти два часа по объездным дорогам, чтобы оторваться от возможного хвоста, и направились в штаб-квартиру, где уже ждали Ен и Сохи. Братья ехали в полной тишине, каждый был занят собственными мыслями, которые изнутри беспорядочно бились о черепную коробку. Что будет дальше до конца неизвестно. Они сделали первый шаг, следующий — за Кандаоном. Но непонятно, когда он настанет, и какой будет силы. Чонгук, ведя тонированный внедорожник, крепко сжимал кожу руля, задумчиво пялился на дорогу, механически совершал повороты и изредка поглядывал на зеркало заднего вида. Он был не здесь. Остался в зале Главного Совета, сидя на корточках перед истекающим кровью омегой, который смело послал его куда подальше. Предложение стать частью безликих по большей части было правдивым. Они с Еном действительно обсуждали это, планировали завербовать Тэхена, чтобы лишить Иана важного звена в его цепочке и подкосить внутреннее состояние. Смотря на реакцию омеги, Чонгук понимал, что, кроме чувства долга и кровного родства, его ничего не держит в клане. В один момент даже увидел желание сбежать от деспотичного родственника, но явный протест помешает это сделать. Юнги всю дорогу пытался оттереть с пальцев застывшую кровь казненного, в которой измарался при обыске. Внутри его всего трясло, но привычка держать эмоции в себе не позволяла показать нервозность. Вся операция прошла для него с невероятным трудом, была актом предательства своих жизненных принципов и себя в целом. Да, он готовился к этому долгое время, характер заточен на равнодушие к жертве и беспрекословному исполнению любых приказов, но назойливый голос в голове не давал покоя, наоборот, теперь кричал громче. Он не такой человек — не холодный и безжалостный, не воинственный и бунтующий. Не хочет войны, не хочет марать руки в этой грязи непонятно для чего. Мысль о том, что это не приведет ни к какому положительному результату, не отпускает, а нарастает липким комом, оседая в груди. Юнги в ловушке, из которой, кажется, нет выхода. Либо выбрать себя и предать семью, либо выбрать семью и предать себя. Для Хосока сегодняшний вечер стал настоящим открытием и срыва розовых очков. До этого момента все казалось некой игрой в стрелялки, он всячески отказывался принимать реальность и понимать серьезность происходящего. Ему и до этого приходилось отнимать жизни, видеть обмякшие тела и вдыхать запах крови. Но публичная казнь кардинально отличалась от тихого убийства. В голове еще стоял гул испуганных воплей, стрельбы и битого стекла, перед глазами стояли искаженные страхом лица, а на душе засел колючий осадок. Он чувствовал себя мерзко и гадко, причислял себя к числу террористов, которые нарушают покой мирных граждан из-за собственных целей и пачкают чужой кровью зал главного здания в стране. Совесть грызла неимоверно, Хосок не мог унять ее крик, от чего по салону машины часто разносились тихие ругательства, которые он был не в силах сдерживать, и скрип от ерзанья на кожаном кресле. В отличие от братьев, Намджун был спокоен. Особенность его психики блокировать любые переживания позволила пережить такое событие мирно и без моральных укоров. Он не пропускал в голову мысли об ошибке, не сомневался в правильности и необходимости казни, оправдывая это для самого себя тем, что не было другого выхода. Ему так было удобно и безопасно — не думать о провале, чтобы не привлечь его в реальность. Мысли материальны. Именно этому правилу следовал Намджун на протяжении своей жизни, и сегодняшний день не стал исключением. Всю поездку до штаб-квартиры он всячески пытался отвлечься. Считал в голове фонарные столбы, пролетающие рядом с автомобилем, поглядывал на подкошенных братьев, мысленно посылая им спокойствие, и так же, как Чонгук, следил за обстановкой через зеркало заднего вида. Когда машина подъезжает к одной из старых высоток на окраине столицы, парни снова надевают маски, хоть хвоста за ними нет. Безопасность и формальные правила превыше всего. Юнги, чуть пригибаясь, смотрит на окна многоэтажного здания, большинство которых погружены во мрак, только на двенадцатом виден приглушенный свет. — Все готовы? — хриплым от долгого молчания голосом спрашивает Чонгук, мельком оглядывая братьев. — Готовы, готовы. Пойдёмте уже, я скоро задохнусь в этой маске, — выключив микрофон и говоря естественным голосом, недовольно отвечает Хосок. Братья выходят, снова невольно оглядываются. На улице спального района сейчас пусто, время перевалило за полночь, и многие жители давно, если не спят, то проводят время с домочадцами, даже не подозревая, что по тротуарам, где утром пойдут на работу, сейчас прошагают безликие. Быстро, без лишних действий парни поднимаются на нужный этаж, на лестничной клетке все так же молчат, чтобы ненароком не привлечь внимание соседней, и Чонгук стучит в дверь. Пару секунд тишины, слышатся тихие, еле слышимые шаги, снова ничего и два щелчка замка. Ен распахивает железную дверь, встречает сыновей уставшим, напряженным взглядом. Оно и понятно. Не каждый день организовываешь казнь помощника Главы Кандаона. — Хвоста нет? — с долей беспокойства спрашивает Мун, на что Чонгук уверенно мотает головой в отрицании. Мужчина отходит чуть в сторону, пропуская братьев внутрь просторной квартиры, которую купил несколько лет назад. О ней знали лишь доверенные и проверенные люди, поэтому внезапных гостей никто не ожидал. В широком коридоре, почти сразу перетекающем в большую гостиную, они сразу замечают Сохи, которая сидит на диване, ломая кисти рук. Все время пока братья занимались казнью, она на крыше ближайшего здания следила за обстановкой в компании снайперской винтовки, на случай подстраховки, если что-то пойдёт не так. На ней спецформа — плотные чёрные штаны, тяжелые ботинки на шнуровке, кофта с вшитым бронежилетом. На кофейном столике лежат полный патронташ и черная балаклава. — Какого хера, Сохи? Зачем ты стреляла? — сразу выпаливает Чонгук, резко снимая маску и уверенно двигаясь к сестре. Перед глазами сразу всплывает образ Тэхена, истекающего кровью. — Что значит «зачем»? Он напал на тебя! — тут же защищается девушка, недоуменно смотря на парня. Не ожидала такой реакции после того, как вмешалась в явный конфликт. — Издеваешься? У него в руке была сраная вилка, а ты прострелила ему плечо, — с укором цедит Чонгук, сдерживая себя, чтобы не перейти на крик. Все-таки перед ним сестра, и из-за какого-то омеги он рвать глотку на нее не собирался. — Скажи спасибо, что я вмешалась, и эта вилка не оказалась в твоей шее, — серьезно отбивается Сохи, смотря снизу верх на брата. — Сейчас не до ваших разборок. Тем более она права. Тэхен напал тебя, и она действовала по инструкции, — встревает Ен, на что Чонгук истерически усмехается, но замолкает. Действительно, день был сложным, и заканчивать его руганью и разборками совсем не хочется. На это просто нет сил. Братья быстро рассаживаются на диване, пока Мун мерит шагами гостиную, о чем-то активно думая. Снимают маски вместе с балаклавами под ними, сидят в ожидании начала разговора, пока гнетущая тишина давит на головы. — Могу вас похвалить, все сделали четко по плану, не отступая от договоренностей. Нет никаких претензий по этому поводу, но я в этом даже не сомневался. Вы молодцы, — начинает Ен, выйдя из мыслительного транса и обращаясь к безликим. — Что с Ианом и Сокджином? — После казни сбежали вместе со всеми гостями. Иан сразу вызвал своего водителя, и они уехали вдвоем, — докладывает Намджун, вспоминая отчет одного из шестерок. — Наши люди отправились за ними, следили до коттеджного поселка, где живет Сокджин. Дальше проехать не смогли, там охраняемый въезд, везде камеры, да и выглядело бы это подозрительно. Но сомнений никаких — они сейчас в его особняке за городом, — добавляет он, на что Ен удовлетворительно кивает. — Понял. — Сбежали, как крысы с корабля, а еще называют себя Главами, — осуждающе произносит Хосок. Уверен, будь он на их месте, стоял бы до последнего, даже под страхом быть следующим. — Не достойны они носить это звание, и так понятно, — соглашается Намджун, поджимая губы. — Что с омежкой? — резко переводит тему Ен, утыкаясь глазами в Чонгука. Те же шестерки, наблюдавшие за истекающим кровью Тэхеном, доложили ему о случившемся сразу, как только безликие покинули Главный Совет. — Я пытался мирно поговорить с ним, но плохо получилось. Он был настроен очень воинственно, но в какой-то момент будто засомневался. Потом Сохи прострелила ему плечо, и всё накалилось, он перестал идти на контакт, — рассказывает Чонгук, мельком глянув с укором на сестру. — Перестал идти на контакт, значит, что он послал его нахуй, — добавляет Хосок с удовольствием на лице, вспоминая слова Тэхена. Намджун с Юнги сдерживают усмешку, а Сохи, не скрывая, посмеивается. — Да, именно так, — досадно принимать «поражение», но от правды не уйти, и Чонгук это понимает. — С одной стороны, нам даже на руку то, что Сохи ранила его. На восстановление уйдет несколько месяцев, Иан потеряет важного члена клана, хоть и сам этого не понимает. Пока будет лечиться, сможет обдумать наше предложение, и если согласится, то убьем двух зайцев одним выстрелом, — рассуждает Юнги, смотря на Ена, внимательно слушающего его. О чем-то задумывается, сводя брови к переносице, но его размышления прерывает Намджун. — Нет гарантии, что он выберет нашу сторону. Он рос всю жизнь в верхушке клана, как никто другой знает, что значат семейные узы. Не уверен, что так просто сможет предать родного дядю, пусть он и кусок дерьма, — произносит он, добавляя в топку Муна еще больше дров для размышления. — В любом случае, сейчас мы можем только ждать. Ждать его решения и сделать все, чтобы оно было в нашу сторону. Такой кадр нельзя упускать и тем более оставлять противнику, — наконец подводит итог Ен. — Я одна не понимаю, что в нем такого? Я читала его личное дело, там полно заслуг, участий в спец операциях, ранений и перечень боевых навыков. Но это есть почти у каждого хорошего бойца, — недоумевает Сохи. — Не у каждого хорошего бойца есть стремление к мести. А у Тэхена оно огромное после смерти родителей, — сказанное Еном приводит безликих в непонимание. — А что с их смертью не так? Обычная автокатастрофа, тем более, что водитель той фуры тоже погиб на месте аварии. Кому ему мстить? — спрашивает Намджун, вспоминая новости пятилетней давности, которые без умолку крутили в СМИ. — Это не случайная авария. Иан подстроил ее, чтобы убрать родного брата и его супруга. Он с самого детства завидовал его свободе во всем. От младшего ничего не требовали, не готовили к роли Главы, не терроризировали постоянными проверками на прочность. Иан просто напросто завидовал и, когда оброс властью, быстро избавился от него, — рассказывает Ен. Эта история была известна ему еще с молодости, когда он сам вступал в статус Главы. Тогда отец, знающий о секретах той семейки, раскрыл все карты и предупредил, что Ким не так прост, как может казаться. Ен воспринял его слова всерьез, не спускал глаз с южанина, зная, что рано или поздно он нападет. — Убивать родного брата из-за зависти? Он точно… блять, я даже слов не могу подобрать, чтобы его описать, — поражается Хосок, тяжело выдыхая. Остальные в не меньшем шоке. — Если он узнает правду, то точно перейдет на нашу сторону, — умозаключает Намджун. — Да, но мы не можем действовать так быстро. Иан наплетет ему все, что угодно, чтобы обелить себя, и не факт, что Тэхен поверит нам. Все-таки он его дядя и единственный живой человек из семьи, — произносит Юнги, начиная тянуть колечко в губе. — Юнги прав, пока не будем ничего предпринимать, выждем немного, пока Тэхен оправится, и после будем действовать по плану, — заканчивает тему Ен и снимает пиджак, кидая его на диван рядом с Сохи. Еще куча дел, а голова в конце сложного дня совсем не хочет работать. Ему нужен отдых, но на пороге войны он совсем не уместен. — Идем дальше. Завтра ночью прилетает принц Нобилита, Чонгук с Юнги встретят его и отвезут в дом. Постарайтесь все сделать без лишнего внимания и шумихи, еще не хватало, чтобы кто-то увидел члена королевской семьи на территории Темиса. Ен на протяжении полугода устанавливал контакт с королевской семьей острова Нобилит, который находится вблизи Трансира. Лично летал, убеждал короля в неизбежности войны и просил помощи. Его Величество долгое время не давал ответа на такую серьезную просьбу, взвешивал все «за» и «против», боясь за своих людей и остров. Он уже давно не молод, и здоровье оставляет желать лучшего. К тому же никто не знает, как будет протекать война и коснется ли она Нобилита. Мун смог убедить его, что королевство никак не пострадает, требуются лишь оружие и люди, добровольно готовые участвовать в военных действиях. В ответ он поставил условие — полная защита со стороны Темиса после окончания войны. В случае победы севера, Кандаон может обозлиться и действовать безрассудно — напасть на Нобилит, король не должен так рисковать. — Он будет жить с нами? — удивленно спрашивает Намджун, надеясь, что Ен все-таки найдет Его Высочеству какое-нибудь пристанище и не поселит вместе с ними. Дом, конечно, огромный, но семь человек на одной территории могут привести к эмоциональному срыву. — Он должен быть на виду. Если не будем его контролировать, непонятно, что сможет произойти. — Он маленький ребенок, чтобы его контролировать? Зачем вообще приплетать к этому Нобилит? Сами бы справились, — недовольно рявкает Юнги, совсем позабыв о неформальных порядках. Нервы на пределе. Ему совсем не нравятся эти разговоры о войне и все происходящее. Он другого поля ягода. Не хочет снова ввязываться в грязь, и так чистого места уже нет. — Маленький ребенок здесь только один, и это ты. Хватит выебываться, — грубит в ответ Ен, на что Юнги лишь усмехается. — Выебываться? Просто я не хочу, чтобы эта неженка голубых кровей всё нам испортила из-за своего разбалованного характера. А так будет, поверь мне, — уверенно говорит парень. Он убежден — союз с Нобилитом ни к чему хорошему не приведет. Это война севера и юга, и втягивать в нее третью сторону, по его мнению, не лучшая идея. — Он далеко не неженка голубых кровей, как ты выразился. Да, наследник престола, но без синдрома Бога, перед которым должны все стелиться. С ним все давно обговорено — будет жить с вами на равных условиях. Никаких привилегий, кроме отдельной спальни и ванной, — объясняет Ен и потирает глаза, которые за несколько дней закрывались во сне только на пять часов. — Что-то с трудом верится, что принц, проживший всю жизнь с кучей прислуг, сможет принять суровую реальность, — хмыкает Сохи. — Он сам изъявил желание активно участвовать во всем, что будет происходить в Трансире. Понимает риски и опасности, поэтому проблем не возникнет, — уверяет Ен. — И что это значит? Будет мешаться на заданиях и вставлять свои пять копеек на собраниях? — вклинивается Намджун. — Именно так. Примите то, что он наш союзник, имеющий такие же права и полномочия, как каждый из вас. От себя лично прошу вести себя с ним нормально, без неуместных шуток и издевок, — строго произносит мужчина, смотря на Хосока, которому по большей части была адресована просьба. — Че ты так смотришь? Ничего не обещаю, я это не контролирую. Если будет вести себя, как напыщенный индюк, я не смогу сдержаться, — оправдывается парень, получая в ответ смешки от братьев и сестры. — Постарайся, Хосок. Это важно, действительно важно, так что отнесись к моим словам серьезно, — твердо повторяет Ен, на что альфа нехотя кивает. Ему всегда было сложно сдерживать эмоции и унимать внутреннюю энергию, льющуюся через край. С самого детства отличался беспокойством и активностью, но пьющие родители, настругавшие, не считая Хосока, еще троих детей, просто спустили ситуацию на самотек, даже не заметили проблему и не удосужились показать ребенка врачу. В детском доме воспитатели списывали буйность на переходный возраст и сложный характер, причисляя парня к «трудным подросткам». Так и получилось, что Хосок до сознательного возраста прожил с синдромом дефицита внимания и гиперактивностью без должного лечения и предотвращения симптомов. Если бы взрослые проявили чуть больше сознательности и чуткости к этим особенностям, можно было бы приостановить этот процесс и избавить парня от часто проявляющихся порывов. В новой семье к этому относились с пониманием и без всякого раздражения, даже в моменты, когда Хосок перегибал палку. Братья и сестра, знающие его большую часть жизни, всячески помогали, подбадривали и откровенно разговаривали в моменты упаднического настроения, успокаивали в минуты эмоциональных вспышек и поддерживали, понимая, как ему самому тяжело. От лечения Хосок наотрез отказывался, воспринимал предложение о походе к врачу в штыки, не желая пачками пить таблетки и становиться равнодушным овощем. Сам старается сдерживать симптомы, что получается далеко не всегда. — На сегодня все, поезжайте на аэродром и летите в Темис. Я прилечу послезавтра вечером, немного понаблюдаю за Ианом и Сокджином, — произносит желаемые слова Ен, потирая забитые мышцы шеи. Ему бы, по хорошему, завалиться спать на пару суток, чтобы восстановить силы, но дела ждать не будут. — Отдохни сегодня, хотя бы немного, — шепчет Сохи, подходя к мужчине, пока братья идут на выход. Сталкивается с ним глазами, смотря с искренней просьбой и беспокойством. Лицо Муна сразу же смягчается, появляется подобие улыбки, но усталость никак не скрыть. — Отдохну, не переживай, — сжимая ее плечо, обещает он. — Иди, не заставляй братьев ждать, — слыша звуки открывающейся двери, добавляет и несильно толкает девушку. Сохи поддается, но продолжает взволнованно смотреть на Ена, пока не скрывается за поворотом в коридор. Ей больно видеть его таким, он прилагает слишком много сил, чтобы выйти победителем из этой схватки, и они с братьями не имеют права его подвести. … Иан сбегает с Главного Совета сразу же после казни Чхве вместе с лавиной людей. В тот момент инстинкты взяли верх, понесли в общей массе на выход, давая шанс на спасение. Выйдя на свежий воздух, мужчина переполнился яростью — его помощника убили на глазах у всех, перед этим обнародовав грязь, пачкающую репутацию целого Кандаона. Иан знал о существовании безликих, информаторы в течение полугода часто докладывали о неизвестных и их действиях, но он не видел в пятерке стоящих противников, за которыми необходимо приглядывать. Но теперь все изменилось, повернулось на сто восемьдесят градусов — они зашли слишком далеко, подобрались к Киму настолько близко, что становится не по себе. Голова разрывалась от вопросов. Откуда им известно о делах Главы, его приближенных и отношениях с Сокджином? В клане завелась крыса, сливающая информацию? Что, если безликие — южане, не согласные с методами Иана, и хотят его убрать? Мужчина дрожащими от перенапряжения руками пишет сообщение водителю, велит немедленно подать машину. Поднимает голову, оглядываясь, по всей территории лихорадочно носится элита, не зная, что делать. Одни на грани нервного срыва, другие в ступоре от увиденного, но обе группы действуют одинаково — бегут не оглядываясь, желая оказаться в своих особняках, чтобы почувствовать иллюзию безопасности. — Иан! — надрывный омежий крик прерывает его, альфа сразу поворачивается на голос, видя растерянного Сокджина, стремительно идущего к нему. Напрягается еще больше — он напуган, и причиной его страха, по большей части, является он сам. — С тобой все в порядке? — спрашивает он, оглядывая омегу, когда они сталкиваются. Джин цепляется за его руки, ища поддержку, кивает несколько раз, но перепуганный взгляд расширенных глаз говорит совсем о другом. Иан тут же обнимает его, пытаясь перенять часть подкошенного состояния на себя, чтобы облегчить чужую душу. Не стесняются так стоять на виду у всех — смысла в этом больше нет, безликие бессовестно раскрыли сокровенную тайну. Джин весь дрожит, альфа гладит по спине, успокаивая, хотя у самого внутри не лучшая обстановка. — Что нам делать? — отстраняясь, тихо спрашивает омега, отчаянно бегая глазами по его лицу. — Нужно убираться отсюда, поехали. Машина сейчас будет, — звучит уверенно и твердо, чтобы быть для него не сломленной стеной опоры и поддержки. Для него он хочет стараться, для него он хочет быть крепким плечом, в котором даже Глава целого государства порой нуждается. Автомобиль подъезжает через пару минут, они быстро садятся, и Иан холодно командует водителю ехать в особняк Сокджина. — Что происходит, Иан? Откуда они все это узнали? — омега заламывает пальцы рук, не зная, куда деть накопившиеся эмоции. Не похож сам на себя — растерян и подкошен, не может утихомирить бурю тревоги внутри и мыслить трезво. Говорит сам себе успокоиться и сфокусироваться на возникшей проблеме, а не метаться из стороны в сторону, но ничего не выходит. — Поговорим в доме, — отрезает Иан, вгрызаясь в затылок водителя. Теперь нельзя никому доверять, обговаривать планы исключительно с проверенными людьми, число которых необходимо значительно урезать. Пока крыса не нашлась, все разговоры будут вестись шепотом под закрытыми дверьми. Поездка до коттеджного поселка занимает около получаса по перекрытым, пустым улицам. Когда машина покидает территорию, они стремительно идут внутрь особняка, паранойдно оглядываясь по сторонам, но никого не находят. Глубокая ночь, небольшие улицы поселка давно пусты, и во многих домах уже потушен свет. — Теперь ты мне объяснишь, что происходит? — сразу же начинает Джин, как только Иан закрывает входную дверь. Омега скидывает туфли и идет в огромную гостиную, обнимая себя руками, чтобы немного успокоиться. Он идет за ним, не зная, что отвечать. — Я сам ничего не понимаю, Джин, — потирая пальцами глаза, произносит мужчина. Омега садится на диван, колени подрагивают, а руки сильнее сжимают сами себя. — Что значит, ты не понимаешь? Хочешь сказать, что был не в курсе того, что творится в Кандаоне, и не знал, что появился информатор? — строго спрашивает Джин, неудовлетворенный ответом. — Я не уверен, что он появился. — Откуда по твоему они все это знают? — Мне известно столько же, сколько и тебе. Я не знаю их источников, не знаю их происхождения, я даже имен их, блять, не знаю! На них нет абсолютно ничего, действуют скрытно и тихо, они, как сраные тени — есть повсюду, но незаметны, — срывается Иан, шагая перед сидящим Джином. Он сразу замолкает, не желая превращать все в ругань. Отголоски разума шепчут, что нужно сосредоточиться на безликих, а не на выяснениях личных отношений. — Уверен, это север постарался. Почерк Муна — сделать все хитро и непонятно. — Не вздумай объявлять войну Темису, — неожиданно твердо произносит Джин, поднимая исподлобья глаза на мечущегося Кима. Понимает, что он настроен решительно, безликие нанесли сильный удар, который нельзя простить или забыть. Они перешли черту, а за ней только одно. Неизведанная пропасть, ведущая к многочисленным смертям. Он останавливается, смотрит на нее, не веря словам омеги, который всегда был на его стороне и всячески поддерживал даже в самых морально низких поступках. — Ты видишь другие варианты? Поверь, безликие — проект севера, это нельзя оставлять просто так, — хрипит он, надеясь переубедить. — Никаких подтверждений этому нет, твоя уверенность лишь предчувствие и предположение. Работать нужно с самими безликими, а не с севером. Начнешь войну — обретешь сразу двух противников и падешь, — от испуга и внутренней суеты не остаётся следа. Вернулся привычный Глава Трансира — уверенный омега с холодным рассудком, руководствующийся лишь разумом. Голос твердый и ровный, тело успокаивается, дрожи будто и не было, глаза будто и не видели недавнего ужаса. — Армия Кандаона сильнейшая в Трансире, — напоминает Иан с гордостью. Это неоспоримый факт. Бойцы Кандаона — настоящие роботы, не знающие чувств и эмоций. Он смог воспитать армию людей, беспрекословно подчиняющихся и не способных ослушаться. — Но не на материке. — Думаешь, в случае войны север заручится чей-то поддержкой? — Однозначно. И думаю, если безликие действительно причастны к Темису, это произошло уже давно. Я говорил, Мун сильный противник, и тебе пора бы это принять. Его ходы сложно предсказать, и как бы не хотелось, но это правда, — невозмутимо произносит Джин, чем колит альфу в собственное достоинство. На лице возникает тень недовольства, которое он старается сдерживать. — Слушая тебя, даже не понимаю, на чьей ты стороне, — хмыкает Иан, выжидающе смотря на него. Джин поджимает губы, он явно недоволен таким словам. — То, что я делаю для Кандаона и тебя, в частности, дает повод сомневаться во мне? Пока нет войны, я полностью на твоей стороне, но, если она начнётся, то, как Главе Трансира, мне придется уйти в нейтралитет, — безжалостно и холодно произносит омега, делая очередной удар мужчине. — Война неизбежна, и ты это знаешь. Юг начнет ее и закончит. Мы поставим на место Темис и его прихвостней в масках, — будто чувствуя на языке горечь, Иан морщит лицо. — Вспомни, что было, когда юг начал войну. Четыре года ада, руины вместо городов, нищета и смерти людей от голода. Этого ты хочешь добиться? Опустить Трансир на дно, чтобы потешить самого себя? Опомнись, Иан, — до последнего давит Сокджин, пытается переубедить, надеясь, что получится. — Я все сказал, Джин. Пойми, я, как Глава клана, не могу закрыть на все это глаза и стерпеть казнь своего приближенного у всех на обозрении. Север уже сделал первый шаг, моя задача — сломать ему ноги и поставить на колени, — решительно отрезает Ким. — Война начнётся в ближайшее время, я предупрежу тебя, — добавляет он. — Не рассчитывай на поддержку столицы. Никто из членов Совета не станет отдавать голос в пользу юга, и я не буду их переубеждать, — наносит последний удар, ставя Иана перед выбором. Он говорит о помощи Просперита, но и так понятно, что речь идет о личной поддержке, как его омеги. — Если Кандаон начнет военные действия на территории столицы, я пущу все силы, чтобы стереть юг с лица земли. Не смей касаться Просперита, — холодно и резко добавляет Джин, смотря на мужчину с неприкрытым отвращением. Его отношение изменилось в секунду, тогда, когда он выбрал свое эго, ради которого готов устроить войну в Трансире. — Хорошо, я тебя понял, — сухо отвечает Ким. — Надеюсь, ты понимаешь, что пути назад нет. Между властью и мной, ты выбираешь первое, — он встает, собираясь идти на второй этаж, останавливается возле него и вгрызается взглядом. — Это предательство, Иан. Плюешь на мои слова, как омеги, которого выбрал, и, как Главы государства. Не думай, что я забуду это, — бегает ледяными глазами по хмурому лицу и направляется к лестнице. — Переночуешь в гостевой спальне, но утром, будь добр, избавь меня от своего присутствия, — кидает напоследок он через плечо и тихо поднимается по ступенькам. Когда альфа остаётся один в пустой гостиной, он садится на диван, шумно и тяжело вздыхая, потирает руками лицо, чтобы немного придти в себя от разговора с Джином. Мечется меж двух огней, равнозначных и ценных. Не может отказаться от полной власти и идеи о войне. Он воспитан по другому, не так, как обычные люди, росшие в любви и заботе родителей. Никогда не видел улыбку на лице отца, адресованную ему, не слышал похвалы, не чувствовал приятной, сдавливающей силы родительских объятий. Жил, как яйцо в инкубаторе — под пристальным наблюдением и контролем со всех сторон. Не знает, как можно иначе, не знает, как можно не хотеть иметь власть и подавить противника. … Глубокой ночью, когда все государство погружается в темень, частный самолет, отправленный днем на остров Нобилит, приземляется на закрытую учебную базу в Темисе. На борту лишь несколько человек. Пилоты, милая стюардесса, член королевской семьи и его помощник-охранник в одном лице. Принцу, молодому человеку двадцати шести лет, пришлось отказаться от сопровождающей свиты в целях безопасности. Его прибытие в Трансир является большой тайной, и было бы неудобно размещать с десяток людей, которые в поездках обычно плывут тенями рядом с ним. Это было серьезным нарушением правил для королевской семьи, но Ен смог уверить Его Величество, что безликие лично возьмут охрану принца на себя, и ему ничего не будет угрожать. Сам Его Высочество с огромным энтузиазмом, в силу своеобразного характера, отправлялся в поездку на материк, хоть повод был весьма печальный и удручающий. Молодой омега уже год являлся фактическим правителем острова. Так сложилось, что альф у Его Величества и его омеги не родилось. Супруг подарил королю двух прекрасных омег, которых с рождения готовили к трону. Король Нобилита, слег пару лет назад после пережитого инфаркта, но даже это на какое-то время не смогло отстранить его дел острова. Пытался оставаться на прежних позициях, но последствия приступа принудили отойти в сторону и доверить королевство в руки старшего сына. Вся элита острова была в ужасе. Мало того, что всеми уважаемый монарх в плачевном состоянии, так еще и принц, не отличавшийся серьезным отношением к политике, приступает к своим обязанностям. До болезни отца он славился богемным образом жизни, любил отдыхать в компании мажористых друзей на закрытых вечеринках, а его расслабленное алкоголем лицо часто пестрело на обложках местных газет. Совсем не видел себя на престоле, не хотел там быть, но так или иначе слушался короля, который являлся для него неоспоримым авторитетом. Родитель всячески пытался приструнить сына, угрожал отречением и лишением титула, но любящее отцовское сердце не позволило этого сделать. Сам принц отчасти понимал его, видел переживания в глазах и даже не сопротивлялся службе в армии, куда его отправили на два года в целях перевоспитания. Но, увы, сильно это не помогло. Он лишь обучился определенным навыкам, улучшил физическую форму, сломался, как личность, и неимоверно заскучал по прежней жизни, наполненной весельем и развлечением. Если бы не давно устоявшиеся правила передачи короны по наследству, трон разумнее было бы уступить его младшему брату. Парню всего двадцать четыре, но он уже успел зарекомендовать себя в глазах подданных, как человека рассудительного, небезразличного к их жизни и справедливого. Да и сам принц, на плечи которого внезапно взвалили огромный груз ответственности, не был рад такому раскладу. В политику до этого особо не вникал, мог лишь поддержать незатейливый разговор с важными людьми Нобилита на светском вечере. Бросать привычный образ жизни и надевать маску серьезности, которая чужда, было сложно. Веселых друзей пришлось заменить на высокопоставленных министров, которые, кроме как о важных делах, не могли ни о чем поговорить, темные помещения клубов на светлые залы для переговоров, громкую музыку на монотонные отчеты о делах королевства. Благо на помощь наследнику пришли политические деятели, быстро ввели в курс дела и направили нескончаемую энергию в нужное русло. Смогли поумерить пыл, успокоить и слепить более менее ответственного человека, за которым стоит целый остров. За несколько лет тусовщик с бесконечным списком друзей стал достойным наследником короны, более серьезно относился к народу и проблемам, стараясь их решать. Бунтующий, легкомысленный характер остыл, баловство и разгульный образ жизни остались тёплыми воспоминаниями из бурной молодости. Время от времени легкомысленный характер давал о себе знать в колких, местами неуместных шутках и ребячестве, но на это не обращали большого внимания, списывая все на особенности, имеющиеся у каждого человека и радуясь, что это не недельные загулы, как бывало раньше. Юнги с Чонгуком, как и было обговорено, ожидают прилетевших гостей на самолетной площадке, сидя в тонированном джипе. Вокруг ни души. Все бойцы и старшие чины давно спят в казармах и набираются сил. Некоторое время никто не появляется из приземлившегося самолета, но после дверь выдвигается под силой хрупкой, на первый взгляд, стюардессы, и выезжает трап. Принц вежливо, обаятельно улыбаясь, прощается с девушкой и ступает на ступени, задерживаясь на первой. Оглядывается по сторонам, оценивая обстановку, непринужденно хмыкает и поднимает голову к бесконечному небу, продырявленному звездами. Смотрит пару секунд, наслаждаясь чистотой бескрайности, глубоко вдыхает воздух, пропитанный стойким запахом пороха и резины, и крупно вздрагивает, когда холодный ветерок внезапно обдает его. Давно он не ощущал прохлады, тем более в летнее время года, привык к жгучему солнцу и влажности, что сразу заметно по загорелой коже и легкой одежде. Юнги с пассажирского сидения наблюдает за ним, проходясь глазами по изящной фигуре издалека. Чуть ниже него, прямая осанка, присущая аристократии, мягкие, но утонченные черты лица — прямой нос с узкой переносицей, ярко выраженные скулы, сглаженные углы челюсти, аккуратные, пухлые губы, изогнутые в непринужденной улыбке. На нем легкие бежевые брюки, отлично сидящие на длинных ногах, белая, заправленная рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами и темно-коричневые туфли с острым носом. В руке сжат пиджак в тон брюкам и дорожная сумка из натуральной кожи. Когда Его Высочество отрывается от неба и спускается с трапа, Кайл не отрывает глаз. Молодой человек, как и подобает знати, несёт себя с достоинством и благородством. Таких людей он видел впервые — соответствующих своему статусу, умеющих подать себя в самых простых движениях, в которых читается принадлежность к голубой крови — элегантная, размеренная походка, изучающий все подряд, но слегка отрешенный взгляд и непонятная смесь непринужденности и серьезности на лице. — Пойдем, — произносит Чонгук, грубо вырывая Юнги из мыслей и открывая дверь машины. Братья подходят к принцу, уже собираются поприветствовать на землях Трансира, как неожиданный шум прерывает их. Замечают неуклюже вывалившегося из самолета молодого мужчину лет тридцати пяти. Споткнувшись на ровном месте, чуть не падает, стюардесса тут же подрывается, пытается схватить его за руку, но все заканчивается благополучно. Ловит равновесие, оставаясь на ногах, смущенно поглядывает на встревоженную девушку, что-то мямлит и спускается с трапа. Принц, развернувшись на возникшую суматоху, лишь усмехается, продолжает следить за помощником, чтобы случайно не пропустить очередной казус. В силу его рассеянности они происходят довольно часто и являются главной причиной безобидных насмешек. — Не обращайте внимания, с ним постоянно что-то происходит, — легко смеется принц, поворачиваясь к братьям. Чонгук сдержанно ухмыляется уголком губ, глядя на мужчину, который спешно направляется к ним, а Юнги, чуть склонив голову к плечу, разглядывает лицо Его Высочества, будто оно покрыто непроницаемой тканью, и он пытается что-то увидеть. Янтарные, глубоко посаженные глаза окружены густыми ресницами и всегда слегка хитро прищурены. Платиновые с оттенком серого волосы легкими волнами небрежно колышутся на ветру, а передние пряди спадают на широкий лоб без единой морщинки. Добрая, без фальши и наигранности улыбка дарит приятное тепло одним своим присутствием. — Добро пожаловать в Трансир, Ваше Высочество, — вежливо и добродушно улыбаясь, произносит Чонгук и протягивает руку. — Ох, большое спасибо, но прошу, без официоза. Мне так это не нравится. На «ты» и просто Чимин. Все-таки я еще не так стар, — снова смеется принц, пожимая грубую ладонь. — Как скажешь. Марид, — Чонгук произносит второе имя, имеющееся у каждого безликого. — Да, да, Марид. Отец говорил мне, что у вас здесь все серьезно, и вы используете фальшивые имена, — кивая самому себе, произносит Чимин и поворачивает голову к Юнги. Секунда молчания, янтарные глаза пробегаются по сосредоточенному лицу и ярко-красной копне волос, и губы изгибаются в хитрой улыбке. — Пак Чимин третий, — деловито, но серьезно представляется принц, выставляя руку. — Инсан, — сухо представляется парень, протягивая левую ладонь. Всегда здоровается «не по правилам», не желая показывать правую, изуродованную до костяшек. Чимин лишь хмыкает, быстро меняет руки и жмёт левой. Юнги невольно подмечает мягкую, бархатистую кожу и милые короткие пальцы, которые с приличной силой стискивают его. Кропотливое воспитание, которому было уделено много времени частных учителей, заканчивается ровно тогда, когда открывается его рот. Принц не скупится на изобретательные словесные обороты, не упустит возможности сострить или подшутить. Никакого негативного посыла такие фразочки, конечно, не несут. Он просто играется, наслаждается эмоциями людей, которые часто легко предугадать. Одни непонимающе вылупляют глаза, другие учтиво поддакивают, улыбаясь, третьи, редкий тип, пытается отбиться и уколоть в ответ. С самооценкой у Его Высочества все более, чем хорошо, и обычный подкол никак не подкашивает ее, поэтому он иногда позволяет людям почувствовать себя чуть лучше, чем они есть на самом деле. — А почему не Красная Шапочка? Тебе бы подошло больше, — спрашивает принц, смотря на волосы. Юнги слегка теряется от неожиданного вопроса, хмурится от смешка Чонгука и вгрызается в янтарные глаза, горящие озорством. Хочет вырвать руку, но омега не позволяет, еще больше распаляет парня, но тот ничего не показывает. Непроницаемое, мрачное лицо без явных эмоций. — У меня тоже есть с кем вас познакомить, — быстро меняется Чимин, выпуская наконец руку и поворачиваясь к подошедшему помощнику. — Антонио, мой личный ассистент, помощник и правая рука, — берет бету за локоть и чуть тянет вперед, будто хвастаясь игрушкой перед друзьями. — Рад с вами познакомиться, господа, — вежливо улыбается Антонио и суматошно жмёт руки братьям, чуть не запутавшись в собственных. Поглядывает на них, одетых в чёрные брюки карго, тяжелые берцы и закрытые толстовки с горлом, и невольно кожа покрывается мурашками. Военное одеяние совсем отличается от их классического, чем только доказывает разницу Трансира от других государств. Здесь иная жизнь — опасная и ценная, та за которую воюют и выгрызают землю. — Взаимно, — почти одновременно произносят парни. — Сейчас поедем в особняк, где вы сможете передохнуть после перелета, а завтра уже отправимся на учебные базы, — оповещает Чонгук, на что Чимин согласно кивает. — Это наш автомобиль? — удостоверяется Антонио, указывая головой на джип за спинами братьев. — Да. Что-то не так? — ловя брезгливость во взгляде, спрашивает Чонгук. — По инструкции я должен его осмотреть, — объясняется помощник, на что принц демонстративно закатывает глаза и тяжело вздыхает. — Антонио, прошу, прекрати. Я целый час ждал в Нобилите, пока ты осмотришь самолет и разрешишь полет. Хоть сейчас, на земле, избавь меня от своих формальностей и правил, — жалуется омега, на что помощник беспомощно вылупляет глаза, пытаясь вставить слово. — Я утомился и не собираюсь еще оттягивать время до встречи с кроватью, — заканчивает принц и целенаправленно шагает к машине. — Прошу прощения, — смущается Антонио и спешит последовать за принцем в попытке переубедить. Как только предоставляется возможность высказаться, Юнги не упускает ее. — И это наши союзники? — он делает шаг к брату, шипя сквозь зубы от негодования. — Неженка голубых кровей и неуклюжий доходяга? — И почему я сам не додумался до Красной Шапочки? — серьезно спрашивает Чонгук, задумываясь и поднимая глаза на его волосы. — Издеваться еще будешь? — новое прозвище явно не пришлось ему по вкусу, от чего раздражение внутри стремительно начинает просыпаться. — Заканчивай, ты уже заебал своим нытьем и истериками, — резко отвечает Чонгук. Вечные претензии и недовольная физиономия брата начинают напрягать, на протяжении шести месяцев Юнги ходил мрачный, чем сперва волновал Чонгука, а после бесил. — Совсем охуел? Если ты забыл, то напомню. Я вообще против войны и всего, что сейчас происходит. Но мы ввязались в это, мы, блять, начали это, и поэтому должны всё сделать правильно, чтобы не подохнуть при первой же атаке. А наши союзники похожи на парочку мажоров из элитного общества, — яростно выплевывает Юнги. — Если такой пацифист, можешь валить. Справимся без ноющей обузы, — слова вылетают сами собой, и парень тут же жалеет, видя на лице Юнги недоумение и растерянность. — Что? Слышишь, что говоришь? — не веря в услышанное, спрашивает он. Никогда бы не подумал, что война станет причиной таких больных слов. Они — братья, прошедшие детский дом, одиночество, клан и смертельную опасность, а сейчас Чонгук вот так просто посылает его. — Пойми уже, что другого выбора нет. Ты либо с семьей, либо под землей, — твердо произносит Чонгук, но на Юнги это никак не действует. Делает шаг назад, в прямом смысле отдаляется от брата, смотря на него, как на чужака. — С семьей под землей, помяни мои слова, — заканчивает Юнги и уходит, не желая продолжать конфликт. Он услышал уже достаточно, большего не выдержит. Чонгук тяжело выдыхает, потирая руками лицо. Чувствует себя настоящим уродом, позволившим эмоциям взять верх над разумом. Сейчас они должны быть вместе, стоять плечом к плечу, а не сыпать друг на друга недовольствами и обидами. Они всегда были близки с Юнги, существовали одним целым, готовы всегда помочь и защитить, но уже полгода подготовки к войне напряженную ситуацию обостряют постоянные конфликты. Чонгук отчасти понимает брата, который искренне не хочет убивать и отмывать от рук кровь, но пытается донести, что они с братьями и сестрой слишком давно впутались дела кланов, чтобы сейчас так просто выйти сухими из воды. Это будет предательством, а кланы такого не прощают. Поднимает голову к небу, будто пытаясь в черном небе найти выход из этой задницы. Но кроме мелких звезд и неполной луны ничего нет. … Братья с Чимином и Антонио прибывают в особняк быстро, тратят на дорогу около получаса, добираясь по пустым улицам. Сохи, Намджун и Хосок тепло принимают союзников легким ужином, приготовленным собственноручно, и парой бутылок вина. На семерых алкоголя не так много, чтобы опьянеть, но хватит для расслабления. Незатейливые разговоры наполняют столовую, погруженную в полумрак, Чимин практически не замолкает, рассказывает о жизни в Нобилите и творящихся там делах. С грустью делится состоянием отца, чем трогает Сохи, с которой быстро находит общий язык. Антонио, как и всегда, сидит тихо, не пьет и особо не вникает в разговоры, следя за каждым действием безликих и оценивая общую обстановку в доме. Это стало привычкой за годы работы на королевскую семью — он должен оставаться в трезвом рассудке и внимании, чтобы в любой момент защитить принца. Чимин пришелся по душе не только Сохи, Намджун с Хосоком так же быстро спелись с ним и нашли темы для беседы. Первый обсуждал его службу в армии, расспрашивал об условиях и приобретенных навыках, а второй с открытым ртом слушал истории о богемной жизни, клубах и бурной молодости. Юнги, сильно подкошенный от слов Чонгука, сидит молча, будто не здесь, заливает боль вином и терроризирует зубами пирсинг в губе. Чон, видя его состояние, тоже не может отвлечься и хотя бы на один вечер погрузиться в семейную атмосферу, которая напоминала о прекрасном и теплом прошлом. Постоянно поглядывает на брата, в пол уха слушает разговоры и изредка вставляет односложные фразы. Его не меньше подкосила ссора, желание извиниться и крепко обнять Юнги распирает изнутри, но понимает, что тот не захочет с ним разговаривать. Так было всегда. Альфа просто закрывался, уходил целиком в свои мысли и не шел на контакт. Лишь через некоторое время оттаивал и решался все обсудить. В этом они кардинально различались, потому что Чонгук быстро остывал, анализировал конфликт и мог спокойно принять свою вину. Никогда не отнекивался и не оправдывался, искренне извинялся, если был не прав, и зачастую первый шел на примирение, потому как конфликты совсем не любил. Он и в этот раз готов первым начать разговор, главное — выждать правильный момент, чтобы не получить отказ. Компания сидит за столом недолго, чтобы не чувствовать себя разбитыми на утро, в третьем часу ночи все разбредаются по спальням, погружая дом в сонную тишину. Чимину и Антонио пришелся дом по вкусу. Он, конечно, и рядом не стоит с королевским дворцом, но и назвать избушкой будет преступлением. В выделенных им гостевых комнатах, находящихся рядом друг с другом, есть все необходимое — большая кровать, шкаф, письменный стол, плазменный телевизор и небольшая ванная комната. Для жизни на пару недель более, чем достаточно. Помощник наспех, под торопящие недовольства принца, проверил спальню и направился в свою, где наконец смог немного расслабиться и отдохнуть. Вырубился практически сразу же, как только голова коснулась мягкой подушки. День сегодня был сложным, но завтрашний еще сложнее. Утро встречает особняк пасмурным небом, холодным ветром и ароматом приближающегося дождя. Совсем не похоже на летнюю погоду. Да и пробуждение дома нельзя назвать добрым. — Что значит напали на склады? — тихо спрашивает Намджун, выпучив глаза и смотря на Чонгука, ходящего туда-сюда по гостиной. — То и значит, блять. В семь утра на четыре склада в разных точках Темиса налетело около двух тысяч южан, наших было меньше тысячи. Вырезали, как скот, они даже не успели вызвать подкрепление. Все мертвы. Восемьсот человек, сука. За десять минут, — альфа нервно сжимает телефон, совесть орет истошным воплем. Двадцать минут назад Ен сообщил о нападении, тут же вызвал частный самолет, чтобы вернуться в Темис. Чонгук тут же поставил на уши весь особняк, дергался при каждом движении и не знал, что делать. Все пошло под откос. Восемьсот семей остались без отцов, сыновей, братьев и мужей. По их вине. Они же понимали, что Кандаон начнет действовать, почему не усилили охрану, не снарядили людей большим количеством оружия? Пустили все на самотек и конкретно проебались. Смерть каждого, кто был этим утром на складе, теперь давит на душу всех безликих. От этого тошно и мерзко, хочется забыться или втащить самому себе посильнее, чтобы очнуться от этого кошмара и проснуться в прошлом, где нет войны и смертей. — Поступили, как сраные крысы. Напали утром, без предупреждения. Я уверен, они знали о количестве людей, поэтому атаковали в таком количестве, — выплевывает Хосок, морщась. — Что теперь делать? — Сохи, сидящая за столом, заламывает руки, смотрит на стеклянную поверхность, находясь в прострации, как и все остальные. — Я позвоню отцу и скажу высылать армию, — встревает Чимин. Голос серьезный и мрачный, от вчерашнего болтуна и весельчака нет и следа. Точеное лицо хмурое, сосредоточенное, но у единственного за столом не выражает никакой паники. Он знал, для чего ехал в Трансир, и, что его здесь ждало. — Ваше Высочество, думаю, сначала стоит обсудить это с Господином Муном. Когда он прибудет? — спрашивает Антонио, поворачиваясь к Чонгуку. Тот не успевает ответить, как принц прерывает. — Я не спрашивал твоего мнения, Антонио. Сам способен решить, что делать, и как будет лучше. Мун будет только через несколько часов, у нас нет столько времени. Кандаон настроен решительно, и следующая атака может произойти прямо сейчас, — твердо, с нотами грубости отрезает он, испепеляя взглядом помощника. Мужчина замолкает, поджимает губы, понимая, что здесь бессилен. Он знает этот тон. Когда он появляется, переубедить принца не получится никогда. — Я согласен, на это нет времени, нам нужно подкрепление, — хрипит Юнги, удивляясь самому себе. Согласился с неженкой голубых кровей. — Тогда поступаем так. Чимин разговаривает с королем, остальные едут на склады. И нужно как-то похоронить их. Они были частью клана, и достойны приличных похорон, поручите это людям Ена. Все расходы на Темисе. Когда приедет Ен, обсудим дальнейшие действия, — немного успокоившись от нахождения решения проблемы, Чонгук наконец останавливается и опирается руками о стол, за которым все сидят. Еще ночью он был завален едой и окружен приятными разговорами, а сейчас вынужден быть местом собрания по такому печальному поводу. Все начинают расходиться, альфа глубоко дышит, чтобы прийти в себя. Истерикам сейчас не место, ему нужно взять себя в руки, но сделать это практически невозможно. Будь его воля, отмотал бы время назад и сам бы поехал на этот чертов склад. — Пойдём выйдем, — встав из-за стола и подойдя к брату, тихо произносит Юнги. Они выходят на террасу, но воздуха все равно мало. Недостаточно, чтобы очухаться. Мин лезет в карман домашних треников, достаёт пачку сигарет с зажигалкой и молча передает Чонгуку. Тот дрожащими руками достаёт первую сигарету, зажимает губами и чиркает колесиком, пытаясь поджечь, но пальцы не слушаются. — Сука, — бубнит он, и только с четвертной попытки пламя касается кончика сигареты. Берет вторую, быстро поджигает и отдает Юнги, который принуждает себя смотреть на огонь. — Как ты? — затянувшись, спрашивает Юнги, чтобы хоть как-то начать разговор. И так понятно, что ему сейчас несладко. — Хуево, Юнги. Мы же знали, что так будет, и от этого еще поганее. Ничего не сделали, блять, чтобы это предотвратить или хотя бы дать югу отпор, — отчаянно выдыхает дым, ходя на месте, не в силах стоять спокойно. — Восемьсот человек за десять минут. — Это война, Чонгук. Именно поэтому я был и буду против. Это первые восемьсот человек, дальше тысячи, десятки тысяч, если не сотни, — Юнги не хочет нагнетать, но по другому не получается. — Я знаю, знаю, блять, но понятия не имею, что с этим делать. Думал, буду готов, но нихуя. Всего трясет после звонка Ена. А дальше будет только хуже, — признается Чонгук, открываясь брату. Снова затягивается, перекладывает ответственность за стресс на сигарету, но она отказывается помогать, никак не снимает напряжение. — Успокойся, слышишь? — Юнги кладет руки на плечи брата, заглядывая в чёрные глаза, полные растерянности. Видит его таким впервые, хочет перенять хотя бы часть переживаний на себя, но у самого уже полная чаша. — Ты не один, Чонгук. Мы все вместе проживем это, будем рядом и поможем. Да, люди будут погибать. В огромном количестве по независящим от нас причинам. Это не наша война, не мы должны чувствовать вину за их смерти. — Это война Муна и Кима. Ен наш отец, воспитавший нас и подаривший новую жизнь. Мы должны привести его к победе, — протестует Чонгук, но уже спокойнее. — Перестань делать из него спасителя. За ним столько же дерьма, сколько за Кимом. — Как ты можешь так относиться к нему? Забыл, что было в те дни после пожара в детском доме? Он оплачивал твое лечение, чтобы ты сейчас стоял передо мной, а не лежал в могиле, — хмурится Чонгук, не понимая брата, на лице которого возникает безумная улыбка. — Забыл? — Юнги отстраняется, выкидывает сигарету и поднимает кофту. — Серьезно думаешь, что такое можно забыть? Посмотри, братец, — Чонгук сжимает челюсть, но все же опускает глаза на голый живот Юнги, на правой половине которого кожа искажена огромным шрамом от пожара. — Я каждый сраный день вспоминаю ту ночь и свою жизнь до него. Жизнь без длинных рукавов и джинс в плюс тридцать, без отвращения к отражению в зеркале, без страха от ебучей зажигалки и газовой плиты и без косых взглядов на пляже, — цедит он, одергивая кофту. — Никто не думал о том, хочу ли я такой жизни, в которой каждую секунду буду чувствовать себя уродом, а другие шарахаются, как от прокаженного. Для меня Ен не спаситель, и я не собираюсь вторить каждому его слову. Я участвую во всем этом только из-за вас, вы моя семья, а не он, — выговорившись, отворачивается и глубоко дышит. Чонгук молчит, сжав челюсть до спазмов, смотрит на взбудораженного Юнги и затягивается. Молчат около минуты, но Чон прерывает тишину. — Прости за вчерашнее. Я не считаю тебя ноющей обузой, правда, — фраза в голове звучала куда лучше, чем в реальности. Мин усмехается, мотая головой, Чонгук поддерживает горьким смешком, опуская глаза в ноги. — Проехали. Пойдём уже, дохуя дел, некогда стоять пиздеть. … Ен прибыл в Темис в десять утра и сразу же собрал срочное совещание верхушки клана. В час дня по телевизионным новостям было объявлено о начале военных действий. Обычные люди пребывали в состоянии шока и полной растерянности. Паника поглотила Темис, жители не знали, что делать. Бежать? Сидеть тихо и довериться Главе? Выйти с протестами и попытаться остановить войну? В два часа дня в СМИ начали крутить обращение Муна к северянам. Он просил сохранять спокойствие, не действовать безрассудно и полностью довериться власти. Обещал прекратить происходящее в ближайшее время, звучал убедительно, хоть и сам мало верил в то, что говорил. Не знал, насколько это затянется, не знал, что будет дальше, не знал, чего ожидать от юга. Единственное было известно и неимоверно удручало.

В государстве Трансир началась война.