Неудачники

После работы Гермиона заглянула в аптеку, где поначалу работал Драко. Аккуратно поговорив с неприветливым владельцем, она выяснила, что Малфой все ещё числится здесь на полставки. Платили же в этом заведении ничтожно мало, и по расчетам Гермионы оставаться здесь для Драко было совершенно бесполезно, он только потерял бы зря время, которое мог провести с ней или в поисках других источников дохода. Поэтому, подсунув владельцу сотню галлеонов из собственного кармана, Гермиона потребовала выдворить Малфоя. Тот, человек низкий, падкий до денег, не стал задавать лишних вопросов. Ещё один пункт в благосостоянии Драко был улажен. Что же ещё? Стоит позаботиться о его расходах и максимально их сократитить. Это она тоже может организовать. Он снимает две квартиры: ту, в которой живёт вместе с Асторией и сыном, и ту, в которой встречается с ней — наполовину, они не стали ничего менять. Можно договориться с хозяевами его «семейной» квартиры о снинижении стоимости для него и ежемесячной компенсации от нее, потому что если она договориться о том же в их общей квартире, это будет слишком для него подозрительно. Но она может подобрать другую квартиру, поприличнее, кроме всего прочего, и оплачивать большую часть сама — не обговаривая с ним, конечно. Далее, на какой-нибудь праздник — годовщину их отношений или Рождество — она может подарить ему приличный костюм. Мелочь, но наверняка Малфою не захочется падать лицом вниз на новой работе, особенно когда он получит степень зельевара. Правда, это занимает много времени — целых два года, которых у них абсолютно нет, но Малфой способный ученик, а мадам Дегути наверняка не откажется завершить курс для него экстерном — скажем, за полгода, или, в крайнем случае, за девять месяцев. Гермиона буквально закружилась в том потоке идей, которые должны были облегчить и заметно улучшить финансовое положение Драко. Все эти договоры с квартирами, гранты, вечное подкупательство и лебезение в конце концов настолько ее захватили и вымотали одновременно, что она стала крайне раздражительна и нетерпелива на своей собственной работе, но особенно — в своей жизни и в своем собственном доме. Теперь она была для Рона и Розы откровенно чужой. С ее приходом дочь забивалась в угол собственной комнаты — не потому, что Гермиона могла поднять на нее руку, нет, до такого она не опускалась, но потому, что один ее взгляд, казалось, мог испепелить Розу на ровном месте. Ее самые частые слова, обращенные к дочери, были: «Не мешай», «Уйди», «Потом» и «Нет». Слова, от которых веяло душераздирающим холодом, особенно для ребенка и со стороны матери. Гермиона не знала, как так вышло, что она стала почти совсем равнодушна к дочери. Долгое время, поначалу, после рождения Розы, она винила себя за это, убеждала всех вокруг словами и поступками в полной противоположности своих чувств, и могла бы выиграть какую-нибудь премию за исполненную роль. Но жить в этой роли всегда, особенно с появлением в ее жизни Драко, она не могла. Теперь она с ужасом наблюдала, как и самые остатки ее искренней материнской любви, и так очень слабо выраженной, и последние крохи притворства таяли и тонули в ее раздражительном настроении и ухудшающемся с каждым днем характере. Будто все плохое, что было в Гермионе Грейнджер, некогда золотой девочке, с этими обстоятельствами ее жизни выплывало наружу и постепенно одерживало верх над всем остальным. Ее натура, осознанно лишившись верности — супружеской и дружеской одновременно, — которая была будто бы сдерживающим фактором, теперь становилась темной, властолюбивой, корыстной, непреклонной и автоматически отталкивающей для тех милых и добрых людей, которые ее окружали: Рона, Гарри, Джинни, всего прочего семейства Уизли, школьных друзей и приятелей. И все они это замечали, но замечали интуитивно, где-то на уровне подсознания, не решаясь из-за своей природной доброты и некоторой робости вынести сомнения о своей подруги на обдумывание и тем более обсудить это с ней. Они все просто предпочитали не замечать в этом проблему, в чем-то уступить Гермионе, где-то промолчать, отойти от темы и застенчиво улыбнуться. И это было бы приемлемо, если бы их личности были равны по силе ее. Если бы они тем не менее могли смело смотреть ей в глаза. Но они не могли. Она стояла на порядок выше, и теперь, с превращающимся постепенно в диктаторский характером, совершенно подавляла их всех. И сама очень хорошо это видела. И вот это ее по-настоящему ужасало. Она видела в них реакцию на себя, и эта реакция нравилась ей все меньше, от чего сердилась она все больше. Это был замкнутый круг, выхода из которого как будто бы не было. А Драко… что ж, он просто был другим. Он не походил на тех людей, которые всю жизнь обычно окружали ее. Он был другим по происхождению, по воспитанию, по убеждениям и по образу жизни. Он тоже не был равен ей, но с ним ей было интересно. Даже не как с человеком, но как с социальным типом людей, как с представителем некоего класса, входа в который иным путем у нее не было. И она изучала его: подробно, досконально, истинно научно. Как исследователи влюбляются порой в объект своего изучения — преданно и искренне, даже с самоотдачей — так влюбилась в Драко и Гермиона, уверенная между тем, что своими хлопотами она приближает день их окончательного воссоединения, а не пытается получше обустроить свою «исследовательскую лабораторию».

***

Что касается чувств к ней самого Драко — он находил в Грейнджер прочную опору, а на деле даже — подпорку, без которой он падал и раскачивался из стороны в сторону. Этакой опоры его проницательной, но «неустойчивой» личности так не хватало ни в ком, с кем он имел дело прежде. Ее решительный взгляд грел его, успокаивал и подчинял себе, не прямо, не задевая самолюбия, как что-то, что подразумевается, но никогда не озвучивается вслух. Он видел, что она не идеальна, видел, как она менялась, видел, что изменения эти происходили не в лучшую сторону, но ничего не предпринимал для того, чтобы избавить ее от этих ухудшений тем или иным образом. В то же время он хотел жениться на ней, по-настоящему хотел, и работал в министерстве с одной лишь этой целью. Без законных узов брака его опора в ее образе была шаткой и ненадежной, она могла ускользнуть от него в любой момент. Поэтому, прекрасно понимая все, Драко сознательно оставлял все как есть, и в этом была основа и сама суть его позиции. Отношения Драко с Асторией тем временем почти что сошли на «нет». Он приходил домой очень поздно, порой заполночь, порой под утро. Она никогда не ждала его, а при встрече ограничивалась холодными дежурными поцелуями в щеку за завтраком, когда он к нему выходил. К сыну же Драко относился лучше, чем Гермиона к своей дочери, он любил его, но ничем, кроме смущенного похлопывания по плечу, выразить это не мог. Так раскалывались сразу две, счастливые раньше с виду, семьи. Возможно, все дело в том, что это была лишь видимость благополучия?