В небесном пепле

Юго-западная Англия, июнь 1471     Кроули знал, что с Ангелом будет трудно. Особенно первое время на пути в валлийские земли. Он превосходно понимал, что сдержанность Азирафаэля в Лондоне – в окружении йоркистов – была напускной. Гибель воспитанника ранила Ангела гораздо больнее, чем тот готов был признать и уж тем более позволить себе показать глубину личной трагедии.      Кроули и не настаивал. Он слишком берег чувства Ангела, чтобы по собственной инициативе начать ворошить его рану. Раз Азирафаэль не хочет говорить об убитом принце, они не станут говорить.      Тем не менее Кроули видел, как мучился Ангел. Видел, до чего натянутой была его редкая улыбка. Видел, до чего задумчиво-печальным становился взгляд в моменты тишины. Этот мальчишка унес с собой в могилу некую часть Азирафаэля. Очень важную часть, о получении которой Кроули мог только мечтать! А она волею судьбы досталась Эдуарду Ланкастерскому – смертному, что, должно быть, и не осознавал своего счастья, пока был жив.     Такие мысли не внушали Кроули радостных чувств. А потому он, будучи оптимистом по натуре (и немного собственником в душе), решил во что бы то ни стало вернуть прежнего Азирафаэля. Кроули мог отдать годы и целые десятилетия, но добиться своего. Он не любил сдаваться. Не в такой ситуации.      Итак, Кроули объявил войну ангельской печали. Он отвлекал Азирафаэля от грустных мыслей самыми отчаянными усилиями. Старался, по крайней мере. Ангел не был дураком: Азирафаэль отлично осознавал, на что направлены действия Кроули. Он в меру в своих сил шел ему навстречу. Этого было достаточно.      До тех пор, пока изобретательность Кроули не подвела его на второй день пути. Все темы, не затрагивающие войны в Англии и во Франции, были им исчерпаны. Разговор, даже наиболее отдаленный от политических событий, все равно, так или иначе, подходил к болезненной теме последнего столетия. Воображение Кроули подняло белый флаг.      И тут помощь пришла с неожиданной стороны.     Меньше всего Кроули подозревал, что его вернейшим союзником однажды станет книга. И король Артур.     К удаче Кроули, Азирафаэль взял с собой в дорогу только что вышедшее из-под пера Мэлори сочинение о легендарном короле Англии. В свое время Ангел был рыцарем Круглого стола и, как современник прославленного Артура, не мог не заинтересоваться содержанием книги.      Обычно он читал на вечернем привале в свете костра. Кроули безмолвно наблюдал, как скользят глаза Азирафаэля по строчкам, как разглаживаются напряженные морщины на его лице, как весь преображается Ангел, уносимый воображением во времена тысячелетней давности.      «Какою же силой обладают человеческие истории», – думал Кроули, пристально глядя на Азирафаэля, не устоявшего перед искушением книги. Все великое и все злодейское могло оживать на страницах рукописей волей мастера пера. Кроули по долгу службы заключил, что будет неплохо использовать этот вывод в своих отчетах начальству. И применять на практике для завлечения людей в Ад. Он был демоном, как-никак.     У историй Мэлори обнаружилось еще одно достоинство: днем в пути Ангел мог подробно пересказывать Кроули все то, что прочел накануне. Как правило, Азирафаэль всегда сопровождал рассказ собственными замечаниями, а Кроули, в свою очередь, подхватывал тему*, и разговор плавно перетекал в воспоминания. Но самое главное – Азирафаэль отвлекался от тяготивших его переживаний.  *Благо и он был современником Артура, пусть и со стороны основных противников короля.     Так что порой Кроули желал расцеловать Мэлори за столь своевременно сочиненную историю Артура. Однажды в районе Вудстока послышался негромкий щелчок пальцев – и в десятках милях от Оксфордшира, в Тауэре, заключенный писатель неожиданно узнал, что ему даровали прощение и вручили денежную компенсацию за годы, проведенные в тюрьме. Если ты демон, это не значит, что ты не умеешь быть благодарным.      И все же книга помогала не всегда.      Как-то поздним вечером, когда глаза Кроули слипались после утомительной дороги и мерное потрескивание костра навевало на него сонливость, Азирафаэль вдруг отложил свою книгу, произнеся:    – Тебе не кажется, что близится Конец?      Кроули, все еще в полусонном состоянии, неразборчиво ответил:    – Как по мне… а-а-х… – он широко зевнул, потягиваясь. – Сюжет только в самом разгаре. А Черный Рыцарь? Мэлори, что не напишет про мой грандиозный выход? Меня еще ни разу не обделяли вниманием, Ангел…    – Я не про книгу, Кроули, – перебил его Азирафаэль. – И не про твое задетое самолюбие. Я имею в виду настоящий Конец. Тот самый.    – А.      Кроули принял сидячее положение и серьезно посмотрел на Ангела.     – Почему ты спрашиваешь?     Азирафаэль пожал плечами.     – Последнее время мне все больше кажется, что Он становится ближе. То, что происходит… Ну знаешь: голод, Жанна, чума, эти бесконечные войны… Ты не видишь в этом своеобразных… ну, знамений?     Кроули резко дернул головой. Ангел застал его врасплох. А он-то думал, что они избегают подобных разговоров!    – Не вижу, – ответил Кроули сухо. – Мученики были всегда, чего стоит та история с Авелем! Ваши любители на такие фокусы, ты и сам знаешь. Что до чумы… Вспомни Юстиниана. Разве после той заварушки наступил Судный день? Ну а войны, Ангел, никогда и не прекращались. По-настоящему, – добавил Кроули и пристально посмотрел ему в глаза. – Те вещи, которые видятся тебе знамениями, просто стечение обстоятельств, Азирафаэль.      Ангел прикусил щеку, бросил взгляд на догорающий костер и медленно проговорил:    – Я бы и сам хотел ошибаться.    – Так ты ошибаешься! Поверь мне, Ангел. За эти годы много всего накопилось. Ты устал, вот и все. Это пройдет.     Азирафаэль промолчал. Он вообще много молчал теперь.     Пламя костра постепенно затухало. На небе ярко выделилось созвездие Близнецов. Кроули откинулся на спину и закрыл глаза. Но сон как рукой сняло.        Оксфордширский лес гостеприимно встречал путников приятным шелестом листвы. Покрытые густой зеленью ветви деревьев любезно пропускали солнечные лучи в дремучую чащу, отчего на небольших полянах пускались в задорный пляс пятна света. Летний ветер нежно покачивал хвои высоких сосен.      На окраине дороги завела свою песнь кукушка.     Идиллия природы была бы чудесной, если бы не жуткая колея. Регулярные дожди, заливавшие графство вот уже несколько дней, совершенно обезобразили дорогу. Вязкая, сырая колея крайне мешала передвижению. И Кроули с Азирафаэлем, наконец-то прибывшие в Оксфордшир в первый погожий день, оказались лицом к лицу с последствиями продолжительных ливней.     – Ты уверен, что есть только эта дорога? – спросил Азирафаэль, озадаченно оборачиваясь к своему спутнику.     – Ангел, будь у нас выбор, думаешь, мы бы поехали через эту чащу?     Кроули поравнялся Азирафаэлем и нахмурился. Он смотрел на дорогу так разочарованно, словно та нанесла ему страшнейшее оскорбление, не оправдав возложенных на нее надежд.     – Кто тебя знает, – пробормотал Азирафаэль и уже громче сказал: – Ну что ж, раз этот путь единственный, у нас будет превосходная возможность пройтись пешком. Не уверен насчет тебя, но сам я просто чер… чрезмерно устал от седла.    – Ты хотел сказать чертовски устал? А, Азирафаэль? Давай, скажи это! Отсиженный зад стоит того, чтобы сквернословить хотя бы разок, – Кроули подмигнул, приспустив очки.    – Ради всего, дорогой! Прекрати уже паясничать, – Азирафаэль слез с коня и поздновато спохватился: – И я не собирался ничего такого говорить!     Кроули спрыгнул на землю следом за ним, после чего с уверенной усмешкой отчеканил:    – Собирался.    – Нисколько!    – Дело твое. Мы оба знаем, что я прав.     Оставив возмущенного Азирафаэля позади, Кроули немного прошелся вперед, чтобы размять ноги и заодно осмотреть колею. Он бегло подумал, что за последние пару дней Ангел стал больше походить на привычного себя в былые дни. Возможно, время и истории об Артуре действительно лечили рану Азирафаэля. А, возможно, Ангел просто научился убедительно притворяться.      Вернувшись к Азирафаэлю, Кроули резюмировал:    – Пройти пешком мы точно сможем. Но придется запачкаться.    – Это не так страшно, – пожал плечами Азирафаэль. – Главное, что мы сможем двигаться дальше.    – Я думал, ты не любишь грязь, – ни с того ни с сего бросил Кроули.      Сколько он помнил, Азирафаэль всегда был претенциозен в выборе одежды и аккуратен в ее ношении. Изысканные кружева, золотая парча, бархатные нашивки – Ангел одевался так, словно был потомком королевской крови. Порой наряды Азирафаэля создавали ему проблемы. Однако Ангел в своих принципах был до ужаса капризен и неисправим. До сегодняшнего дня.    – Даже если и так, это никоим образом не должно остановить нас на полпути, – сказал Азирафаэль.      Кроули хмыкнул. Ангел не признался в собственной слабости, но и не опроверг ее. До чего же изворотливым он научился быть, сочиняя отчеты на Небеса. А, может, размышлял Кроули, здесь сказывалось его демоническое влияние?    – Ты идешь? – окликнул Азирафаэль.     Кроули, выдернутый из мыслей, уставился на Ангела. А затем, сообразив, что Азирафаэль собрался первым прокладывать путь в колею, исполнил нечто, что должно было выглядеть замысловатым поклоном.    – За тобой хоть в грязь, Ангел.       – Треклятая дорога! Чтоб я еще раз поперся в такую слякоть!    – Боже, у меня ощущение, что эти пятна на одежде не уберутся даже чудом…    – Пошевеливайся, упертая скотина! Если я еще раз шлепнусь, обещаю: ты пойдешь на колбасу!..    – Кроули, несчастное животное не виновато в том, что ты поскользнулся!    – Еще как виновато! Не надо было упираться копытом в землю, слышишь, адская ты тварь?      Лошадь Кроули издала противное ржание, будто возразив своему хозяину ответными ругательствами.      С того момента, как единодушное решение идти через чащу было принято, прошло уже четыре часа. К этому времени Азирафаэль насквозь промочил ноги, Кроули дважды упал в лужу, оба они порядком распсиховались, а лошади, ведомые за уздцы, неожиданно подумали, что настало самое подходящее время продемонстрировать свой характер. Дорога же словно нарочно не уменьшалась, заставляя путников все глубже увязать в колее.       Постепенно по мере своего продвижения в чащу они стали слышать человеческие голоса, и за очередным поворотом Азирафаэль и Кроули увидели огромную крытую повозку, расписанную пестрыми узорами, одним колесом намертво застрявшую в яме. Повозку безуспешно пытались сдвинуть с места двое мужчин.      Вдруг прямо перед Азирафаэлем откуда-то из кустов выпрыгнул молодой человек. Лет двадцати, одетый просто с остроконечной шляпой на голове, он был безоружен и улыбался до ушей, но Кроули моментально насторожился – малец имел лицо настоящего плута, для таких в Аду выделен особы отдел.      – Эй, привет достопочтенным сэрам! – задорно выкрикнул он. – Какое счастье видеть, что не нас одних занесло эту клоаку! Уж простите, что радуюсь вашим несчастьям, но теперь я по крайней мере убежден, что вас послала нам судьба. Значит, великий Отец не настолько занят, чтобы позабыть про бедных артистов. Раз так, будьте любезны, достопочтенные сэры, не противьтесь воле судьбы и помогите нам выбраться из ямы, а?     Кроули даже опешил.     Наглец смотрел на них абсолютно прямо, ничуть не заискивая и проказливо ухмыляясь.    – Майкл! – окликнула женщина, появившаяся рядом с повозкой. – Майкл, оставь добрых людей в покое и немедленно подойди сюда.     Плутоватый молодой человек… Майкл, то есть, еще раз вызывающе стрельнул глазами на Кроули с Азирафаэлем и послушно ретировался к повозке. Женщина, которая звала юношу, выглядела старше его лет на десять-пятнадцать. Она была стройной и высокой, белокурой, с мягким овальным лицом. Женщина одарила Кроули и Азирафаэля извиняющимся взглядом и стала что-то горячо доказывать Майклу на ухо.     Кроули не был бы самим собой, если бы не воспользовался своим змеиным слухом, чтобы узнать, о чем говорят люди.     – Подумай, что ты делаешь! – отчитывала женщина. – Это же настоящие лорды, посмотри, как они одеты… А ты говоришь с ними так, словно встретил приятелей в кабаке!    – Ну и что с того, Кэт? – заартачился Майкл, тем не менее он виновато спрятал руки в карманы. – Как по мне, странные у нас в королевстве пошли лорды, раз идут пешком без экипажа, да еще и в грязи с головы да ног.     – Даже если так, ты не имел права вынуждать их нам помочь!    – Это еще почему? – горячо возмутился Майкл. – Они что, не могут потолкать повозку? Это двое взрослых мужчин, Кэт. Представь, сколько у них силищи! Или, надевая плащ лорда, эти лицемерные щеголи перестают быть мужчинами, а?     – Майкл!    – Что? А кто будет толкать еще? Ты, Кэт? Лили? Тогда старик Ник? Или крошка Робби?..     Азирафаэль не мог, как Кроули, расслышать препирательства Кэт и Майкла, но после наблюдений за бесплодными стараниями людей вытащить из ямы колесо, с решимостью заявил:    – Кроули, мы должны им помочь.     Кроули застонал. Этого следовало ожидать.    – Я демон, Азирафаэль, если ты забыл. Я похож на толкателя застрявших колымаг?     – Кроули, они не справятся без нас! Представь, в каком положении оказались эти несчастные.    – Не надо было переться в такую грязь. Сами виноваты, – пробурчал Кроули, бессовестно игнорируя тот факт, что они с Азирафаэлем именно так и поступили четырьмя часами ранее.      Но Ангел уже не слушал, он привязывал своего коня к ближайшему дереву на краю дороги. Кроли вздохнул.    – Мамочка! – раздался детский голос.      Из повозки выглянула девочка с маленьким ребенком на руках.     – Робби опять плачет! – пожаловалась девочка. – Он не хочет сидеть внутри, он хочет гулять.    – Надень ему жилетку, Джоанна, – сказала светловолосая женщина – Кэт, вытирая лоб рукой. – И поиграй с Робби на поляне там подальше, пока мы не управимся с колесом.      Кроули еще раз протяжно вздохнул и, последовав примеру Азирафаэля, направился к чертовой повозке.      Им даже не пришлось использовать чудеса. Азирафаэль толкал с правой стороны вместе с Майклом и мужчиной весьма преклонных лет, Кроули – с левой рядом с человеком, представившемся ему как Уилл. Получилось не сразу: колесо застряло нехило, как выяснилось. Но в какой-то момент Кроули, которому уже надоела эта возня, ласково огладил левое колесо и устрашающим шепотом пообещал, что если в ближайшую минуту повозка останется на месте, то она сильно разочарует одного демона и развалится на месте под действием сил его гнева. Не стоило удивляться, что с новой попыткой колесо поддалось. Кроули победоносно хмыкнул. Он не подозревал, что с противоположной стороны Азирафаэль сделал то же самое, пообещав повозке двадцать лет превосходной работы, если только она не станет упрямиться и выкатит колесо из колеи.      В любом случае, какие бы силы не сработали – эфирные или оккультные – повозка вновь была на ходу.     – Что ж, – довольно сказал седовласый мужчина, кивнув Азирафаэлю с Кроули. – Видно, Майкл оказался прав, и нам крупно повезло, что вы оказались здесь.     – О, да, мы очень вам обязаны! – сердечно выдохнула Кэт, державшая на руках мальчика, такого же белобрысого, как и она.     – Ох, нам было не трудно помочь, – улыбнулся ей Азирафаэль и покосился на Кроули. – Правда ведь?     Кроули промычал что-то не слишком разборчивое про ангельские манипуляции и капризных маленьких детей.    – На самом деле, мы и сами не подозревали, что настолько увязнем в этом лесу, – продолжил Азирафаэль, с сожалением оглядывая колею. – Но мы с моим спутником едем в Уэльс, и нам непременно надо было пересечь Оксфордшир.     – Едете на запад? – вновь заговорил седой мужчина. У него был очень острый взгляд, пронзающий людей будто швейная игла. – Я тоже был когда-то в тех землях, – туманно пояснил он. – Меня зовут Николас, но эти умники, – мужчина указал на окружавших его людей, – зовут меня «старым Ником», ума не приложу почему.      Старик иронично улыбнулся.    – Азирафаэль, – коротко представился Ангел, и качнул головой в сторону Кроули. – А мой спутник…    – Кроули.    – Спасибо, дорогой. О, – взгляд Азирафаэля остановился на цирковых атрибутах, выпавших из повозки. – Вы даете представления?     – Ага, мы артисты, – дернул плечами Майкл.    – Ездим по городам, – продолжила Кэт. – Сейчас, например, в Рединг. Но погода сильно задержала нас.     – Сегодня лучше не спешить, – заметил Кроули, придирчиво оглядывая повозку. – Надо дать дороге просохнуть, иначе через десяток ярдов ваша колымага вновь увязнет.      Тут подал голос Уилл, коренастый полноватый мужчина с тонкими усами и по-детски широко распахнутыми глазами:    – Да, вы правы. На этот день наш путь окончен. Увы, мы слишком много времени провели в лесу, – он обратился к Азирафаэлю и Кроули. – Майкл подстрелил трех куропаток сегодня днем, и в силки попался кролик. Моя жена, Кэт, соберет нам земляники. Поужинайте с нами, пусть это будет хоть малой долей благодарности за вашу помощь.      Азирафаль покачал головой.    – Спасибо за предложение, Уилл, но у вас дети, да и сами вы утомились, мы не станем утруждать вас…    – Останьтесь, господа, – произнес старый Ник. – Не принимайте за дерзость мои слова, уважаемые сэры, но вы выглядите уставшими. И промокшими.     – Одежду можно будет высушить у костра, – подсказала Кэт.     Кроули встретился с вопросительным взглядом Азирафаэля. Тот явно хотел согласиться. Самому Кроули было абсолютно все равно на предлагавшийся ужин, что касается сырой одежды – они с Ангелом справились бы и своими силами. Но эти люди нравились Азирафаэлю, их разговоры и суета были способны лишний раз отвлечь его от воспоминаний. Так что Кроули не возражал.    – Я не против, Ангел.     – Ну что ж, – Азирафаэль кивнул Уиллу, – мы можем помочь вам приготовить ужин?        Жаренных куропаток и кролика все смогли отведать только после захода солнца, когда тьма опустилась на оксфордширский лес и единственным источником света стал небольшой костер, разведенный на поляне, поодаль от главной дороги.     Этому пиршеству предшествовали многочисленные действия по устройству ужина и ночлега, начавшиеся после того, как один ангел предложил помощь бродячим артистам. Азирафаэль вместе с Кэт, Майклом и детьми отправился на сбор земляники. Кроули остался в компании Уилла и старого Ника. Потом к ним также присоединилась Лили – девушка-акробатистка. Ее темные волосы были неровно обрезаны по самые уши, молчаливая и серьезная, Лили сидела на краю повозки и сосредоточенно ощипывала птиц.     – Ее брат умер три месяца назад, – пояснил Уилл Кроули, когда они разводили огонь.     – Что его скосило?     Уилл помрачнел.    – Чума, – тихо ответил он. – Зараза все еще бродит по этой стране. Возникает вспышками то тут, то там. Но никогда не уходит.     О, да, Кроули много слышал о Старушке за прошедший век. Тогда она разыгралась не на шутку в Европе. Видно, до сих пор не угомонится, все ей мало крови.    – Ее брат был силачом, – пояснил Уилл. – Мог поднять Лили на одной руке.     К моменту их разговора Кроули уже знал, кто кем являлся в их своеобразной бродячей труппе. Уилл и Кэт, муж и жена, выступали на подмостках с юности. Уилл играл на флейте и лютне, а Кэт танцевала, кружась по сцене. Когда их прошлая труппа распалась, супруги оказались одни, но вскоре к ним присоединился старый Ник – главный актер отрицательных ролей.      О старом Нике знали только, что в молодые годы он был путешественником и авантюристом, успевшим побывать не в одной стране на континенте. Ходили слухи, что старый Ник был даже как-то связан с Инквизицией – то ли работал на нее, добывая сведения, то ли наоборот – едва не превратился в жертву. Так или иначе, старый Ник совмещал в себе многое: и боевой опыт солдата, и ловко подвешенный язык священника, и изворотливый ум венецианского торговца. Старый Ник превратился в негласного лидера их маленькой труппы, каждый участник которой признавал несомненный авторитет предводителя.      Еще через несколько лет после старого Ника в компанию к Кэт и Уиллу влился Майкл – фокусник и антипод старого Ника на сцене. К этому времени у супругов росла дочь Джоанна, а затем родился и сын Робби. Последними из тех, кто вошел в состав труппы, были брат с сестрой – акробатистка Лили и ее брат силач Том. Именно он и пал жертвой Старушки Чумы.      Уилл отправился за сухими ветками, чтобы подкормить огонь, не желавший разгораться от отсыревшей древесины, которая пропиталась влагой после продолжительных дождей. Кроули обернулся и понял, что находится под наблюдением старого Ника. Похоже, старик приглядывался к нему. Кроули усмехнулся. Но после первой фразы, брошенной старым Ником, усмешка медленно сползла с его лица.     – Завтра вам с вашим другом стоит поспешить в Уэльс, если хотите застать графа Ричмонда, – словно невзначай произнес старый Ник.      Кроули тоже присмотрелся к нему. Старый Ник сидел, облокотившись на серый тюфяк, который извлекли из повозки. Он шлифовал деревянную маску и негромко насвистывал самому себе. Мелодия показалась Кроули знакомой.     – С чего вы взяли, что мы едем к графу Ричмонду? – вскинулся он.     Старый Ник коротко рассмеялся.    – Это так очевидно, сэр Кроули, – произнес он, не отрывая глаз от своей работы. – Двое лордов в лесу. Без охраны и экипажа. Да еще спешите убраться подальше от Лондона.     – Может, нам с Азирафаэлем просто не нравится компания, – пожал плечами Кроули.    – Особенно компания короля Эдуарда Йоркского? – глаза старого Ника хитро блеснули.      Кроули сделал устрашающее выражение лица демона, которое он приберегал для особо спесивых грешников.      Бесполезно. Старый Ник продолжал насвистывать.    – Новый Йоркский король недавно вошел на престол, не так ли? – наконец сказал старый Ник. – Едва он надел корону, как вы с сэром Азирафаэлем бежите на запад. Спрашивается, зачем? Кто может быть в Уэльсе? Ответ очевиден: граф Ричмонд от крови Оуэна Тюдора, последнего из Ланкастеров. Вы сторонники Алой розы.     – И вы спокойно говорите мне это?      Старый Ник вновь зашелся тихим смехом.    – Именно, сэр Кроули. Я говорю спокойно, ибо я не боюсь ни вас, ни вашего друга. Вы изгнанники в опале. И свободы у вас сейчас даже меньше, чем у меня, старого бродячего артиста.      Кроули поджал губы. Сам того не понимая, старый Ник ударил по больному.     – Мне все равно на ваши войны, – продолжил Ник, вперившись в Кроули взглядом. – Все равно, кто сидит на троне. Йорк или Ланкастер… Бестолковые игры, кровавые игры. Только народ и гибнет из-за них.      Кроули подкинул шишку, через секунду та плюхнулась в пламя костра.     – Вы сказали, нам стоит торопиться?      Старый Ник примерил на себя маску. Из двух прорезей на Кроули посмотрели проницательные глаза.    – Слухи ходят, что граф Ричмонд теперь под ударом, – ответили из-за маски.     Кроули фыркнул.    – Генрих Тюдор – потомок Ланкастеров, разумеется, он под ударом, когда на престоле Йорк.    – А что сделали бы вы, сэр Кроули, зная, что находитесь под угрозой от короля Англии?    – Дал деру?     – Именно, – вновь подтвердил старый Ник. – В Уэльсе что-то намечается, сэр Кроули. Поэтому я и советовал вам торопиться.     Кроули задумался, в словах старого Ника был резон. Он и раньше подозревал, что они с Азирафаэлем ввязываются в очередную авантюру, скача из огня в полымя. Но одно дело – думать самому, и другое – услышать подтверждение собственным мыслям от смертного. Чертовски умного смертного.     – Ну, теперь он точно разгорится, – на поляне появился Уилл с сухими ветками. – И можно жарить перепелок.     Скоро с земляникой вернулись Кэт, Азирафаэль и Майкл. Семилетняя Джоанна шла за взрослыми, поддерживая маленького Робби – тот еще не слишком хорошо ходил. Кроули улыбнулся про себя: Азирафаэль уже успел расположить к себе всю компанию артистов. Кэт расслабилась, уверившись, что лорды из столицы отнюдь не всемогущие боги, и даже стервец Майкл был польщен ангельской обходительностью.      Сначала они жарили единственного кролика, затем – трех перепелок. Кэт принесла твердый сыр, который купила в городе неделю назад. От земляники исходил приятный аромат свежести и лета.      Пока готовился ужин, Кроули, будучи по природе своей теплолюбивым, грелся у костра и высушивал многострадальную одежду. Он украдкой наблюдал за Азирафаэлем.      Кроули всегда знал, что Ангел был неравнодушен к человеческим выдумкам по части шоу и представлений. Будь то греческий театр времен трагедий Софокла, будь то глашатай на улице, развлекающий толпу, Азирафаэль всегда находил эти зрелища чрезвычайно занимательными. Для ангела он подозрительно сильно любил переодевания, дурачества, игры лицедеев, песни, танцы, акробатические трюки… Как разительно Азирафаэль отличался от других ангелов! Кроули порой посещала мысль, что напыщенный индюк Гавриил даже не подозревал, насколько отуземился его подчиненный. Азирафаэль с куда большей охотой участвовал бы в человеческих цирковых представлениях, чем пел в ангельском хоре*.      Вот и сейчас Ангел не мог упустить возможности окунуться в атмосферу балагана и праздника, в мир бродячего артиста. Майкл, который полностью растерял свою спесивость под действием чар Азирафаэля, показывал ему фокусы с яблоком. Взмах разноцветного платка, фрукт исчезает в воздухе, и хоп – очередной взмах – выкатывается из правого рукава Майкла. Взмах руки – и второе яблоко оказывается в кармане Азирафаэля. И тому подобное. Элементарные фокусы, на строгий скептический взгляд Кроули. Но Ангел был от них в восторге. Майкл, подкупленный его искренним восхищением, пообещал Азирафаэлю научить его нескольким трюкам.  *Кроули имел весьма смутные воспоминания о данной процедуре на Небесах и сомневался, что ангельские хоровые выступления до сих пор практиковались. Хотя от Гавриила можно было ожидать, чего угодно. Азирафаэля Кроули, естественно, ни о чем таком не спрашивал.     На поляну вышел малыш Робби. Мальчик с белоснежным пушком на голове, с мягкими, румяными щечками, тут же неуверенно зашагал к Ангелу и Майклу. В этот момент последний как раз учил Азирафаэля извлекать из рукава мяч. Ангел попытался повторить трюк, но с непривычки исполнителя фокуса мяч полетел не в ту сторону. Смешавшись, Азирафаэль предпринял отчаянную попытку его поймать, выглядя при этом так комично, что крошка Робби заливисто засмеялся.      Кроули замер. Азирафаэль на секунду тоже.      Ничего особенного, просто детский смех. Счастливый смех, заразительных смех. Двухлетний малыш смеялся, и Кроули подумал: это было лучшим из того, что могло произойти. Смех ребенка. Маленького мальчика. Смех чистого доброго создания, еще не столкнувшегося с несправедливостью мира, с болью и обидами. Малыш Робби простодушно смеялся, а Кроули чувствовал, что обязан этому ребенку. Бывают такие моменты… вполне обыденные моменты, когда понимаешь – что-то меняется. И Кроули словно на каком-то невидимом человеческому взгляду уровне ощущал, как сухая корка раны Азирафаэля – раны, оставленной гибелью близкого ему существа, – начинает трескаться и разрушаться. Смех человеческого ребенка. В эту минуту он был могущественнее всех эфирных и оккультных чудес вместе взятых.     Малыш Робби не отставал от Азирафаэля. Ангел, как это часто бывает у детей, превратился в его любимца. Мальчик ползал вокруг Азирафаэля, теребил пуговицы на одежде Ангела, снова и снова подкидывал ему мячик или яблоко, чтобы тот опять его неловко ронял. И вновь, и вновь громко, беззаботно смеялся.      Кроули видел, как на несколько мгновений все застыли, завороженные этой сценой. Старый Ник на своем тюфяке, Уилл, жаривший перепелок на костре, Кэт, перебиравшая землянику… Лили, Майкл, Джоанна – все будто под наваждением следили за игрой крошки Робби и Азирафаэля, смертного ребенка и Ангела Небес.      Кроули вдруг отвернулся и поковырял палкой костер. Ему отчего-то стало очень тоскливо. Он и сам не знал почему.       Когда поляну окутали сумерки, мясо было окончательно прожарено, однако костер не тушили, оставив его как источник тепла на ночь. Лили и Майкл расстелили на поляне одеяло, сложив туда всю землянику. Неразговорчивая, угрюмая Лили впервые повеселела и что-то прошептала Майклу на ухо. Тот ей тепло улыбнулся, совсем не проказливо и не плутовато, как улыбался для всех на публике. Кроули покосился на Азирафаэля, подозревая его в чудесах, но на удивление Ангел не обращал на парочку никакого внимания.     – Почему ты в темных стеклах?     Кроули перевел взгляд на оказавшуюся рядом с ним Джоанну. Девочка была старше Робби лет на пять-шесть, но казалась совершенно непохожей на своего брата. Худенькая, высокая, с острыми как у олененка коленками, оттопыренными ушами и неряшливой темной челкой, она вовсе не была миловидной. На Кроули Джоанна смотрела чуть застенчиво, но не скрывая своего любопытства.       – Это? – Кроули указал на очки.     Джоанна кивнула.      За долгое пребывание Кроули на Земле его, конечно, не раз спрашивали о необычном аксессуаре. С тех пор, как людям стало не все равно на змеиные глаза, конечно. В зависимости от настроения Кроули отвечал, что очки ему нужны из-за проблем со зрением или потому, что они выглядят на нем стильно. Если он был совсем не в духе, а интересующийся оказывался слишком уж приставучим типом, Кроули снимал очки и позволял смертному удовлетворить свое любопытство. Иногда это было весело.      Но ребенка пугать ничуть не хотелось и врать про болезнь глаз тоже. Все-таки зрение у него было куда лучше, чем у многих.      – Видишь того приятеля?     Джоанна посмотрела в ту сторону, куда показывал Кроули.    – Сэра Азирафаэля? Твоего друга? – уточнила она.    – Ага. Мы с ним поспорили, что я прохожу целый месяц, не снимая эти темные стекла. Он не верит, что я смогу.     – По-моему, глупый спор, – нахмурилась Джоанна. – Ведь тебе приходится даже спать в них!     Кроули усмехнулся самому себе и мягко улыбнулся девочке.    – Глупый, согласен. Но зато я выигрываю.    – А что ты получишь взамен?    – М?    – Ну, когда выиграешь?    – А. Ну… – Кроули замялся, думая, что бы мог потребовать у Азирафаэля, заключи они подобный спор. – Наверно, желание. Заставлю его сквернословить полный час, например.      Джоанна разочаровано вздохнула.    – Тоже странное желание, сэр Кроули. Вот я бы… – вдохновленно начала она. – Вот спроси меня кто-нибудь и я… – Джоанна смутилась.    – И что бы ты пожелала? – подбодрил ее Кроули. – Какое-нибудь платье? Аметистовый кулон? Или что там еще хотят девчонки…    – Платье было бы здорово, – согласилась Джоанна и строго по секрету поделилась с Кроули: – Но платье у меня будет и так. В Рединге, куда мы едем, мама обещала купить новую ткань, чтобы сшить мне платье. С лазурными лентами. Они такие красивые!.. Нет-нет, – покачала головой Джоанна, отвлекаясь от восхищения будущим нарядом. Вместо этого она сказала мечтательно: – Я бы хотела, чтобы у нас был дом. Я видела, многие дети живут в домах, мы проезжали мимо них. Там есть сад и забор. Я бы растила цветы… И я бы хотела себе ягненка. М-а-а-аленького – вот такого! Я бы держала его во дворе. Ты видел когда-нибудь ягнят, сэр Кроули?    – Конечно.    – Правда они милые? – улыбнулась Джоанна. Кроули подумал, что никто из взрослых, похоже, еще не открывал девочке страшную тайну, о том, что, как правило, делают с милыми ягнятами. – Вот, и у меня был бы свой ягненок. И мы жили бы все вместе! В своем доме! Я, мама, папа, Робби… И старый Ник жил бы с нами. И Майкл, и Лили…    – Это достойное желание, – серьезно сказал Кроули.     – Думаешь?    – Знаю, – Кроули откинулся на ствол дерева, и решил, что, если поделится с этой девочкой некоторыми своими заключениями, ничего плохого не будет. Скорее всего, ребенок ничего не поймет, а Кроули выскажет то, о чем думал несколько лет. – Человека определяют не только его грехи и добродетели, ведь и то и другое не всегда взаправду, – видя, что Джоанна хмурится, Кроули пояснил. – Ну смотри, священник всегда подает страждущим, да?    – Ну да.    – То есть… в душе он может и не хочет подавать, ему бы лишний раз сберечь монету. Да обязан, ведь это добродетель, как ни крути. Ему это зачтется, пусть в его поступке и не было искренности. Поэтому грехи и добродетели не всегда характеризуют человека, а вот…    – Что?    – Желания, – Кроули понизил голос и прошептал. –  Самые сокровенные. В них человек себя не обманет, ведь кто знает твои желания лучше тебя, верно?     – А что обычно желают люди?     Кроули устало покачал головой.    – По-разному, – ответил он. – Деньги, славу… Подвиги. Зависит от человека. Кто-то хочет здоровья себе, чтобы муж выжил после чумы, чтобы ребенок не болел. Или мечтает, лишь бы у соседа корова сдохла. Короли и лорды часто просят дееспособных наследников. Разумные желания, учитывая нынешнюю ситуацию.      Джоанна некоторое время жевала губу. Кроули поднял бровь. Неужели задумалась? Через некоторое время молчания девочка спросила:    – А чего хочешь ты?      Кроули опешил в третий раз за один день. Слишком много удивлений за несколько часов. И все связаны с этими артистами.     – Я? – переспросил он, пытаясь потянуть время.    – Да. Самое сокровенное желание, – ввернула ему его же слова Джоанна.    – Я… я не знаю.    – Но как?     Кроули пожал плечами. Ему показалось, что он резко затормозил на краю черной пропасти, будто почувствовал холодные дуновения из ее глубин. Заглянуть в эту черноту было очень страшно. И смертельно опасно. Опасно не только для него.    – Может, я просто не хочу знать, – произнес он, и добавил со всей искренностью, на какую был способен. – Иногда лучше не знать. Наверное, я чересчур труслив для этого.      Джоанна округлила глаза. Она собиралась сказать еще что-то, но ее окликнула мать, и девочка подбежала к Кэт и брату.      Настроение Кроули неуловимо летело в направлении Нижнего Офиса. Черт. Девочка неплохо умела задавать вопросы. А Кроули впервые столкнулся с тем, что не знал, как ответить. Быть может, тысячи лет назад Он тоже не знал, что сказать ему, одному из своих детей? Неприятное чувство. И все же достаточно ли этого, чтобы отправить кого-то в грандиозный полет с точкой назначения «Бассейн кипящей серы»?      Ужин действительно был восхитительным. Неожиданно для самого себя расщедрившись, Кроули достал два бурдюка с вином, которые всю дорогу держал прицепленными к седлу. Уилл, старый Ник и Майкл охотно распробовали напиток из королевских запасов Кроули. Азирафаэль безуспешно прятал довольную улыбку, буквально кричащую что-то вроде «очень-мило-с твоей-стороны-дорогой».     – Ой, заткнись, Ангел.      Кролик удался на славу, от перепелок Кроули категорически отказался, а вот земляники поел. Сочные лесные ягоды прямо-таки таяли на языке, оставляя сладкое послевкусие.      Он почти ни с кем не говорил, отдавая прерогативу вести беседу Ангелу. Азирафаэль болтал с Кэт о чудесных пирогах с голубикой, которые он пробовал в Рединге и которые ей обязательно следовало купить в местной таверне, когда артисты приедут туда. С Уиллом – о том, сколько выручки можно собрать за раз с уличных представлений. Со старым Ником – о роли злодея Мордреда в предательстве короля Артура. Азирафаэль похвалил рукодельные таланты Лили и Джоанны, мастеривших шляпки с колокольчиками для будущих выступлений. Обе польщенно заалели. Но лучше всего Ангел сдружился с прохвостом Майклом. Кроули всегда поражался тому, что Азирафаэль так легко находил общий язык с негодяями, которых как магнитом притягивало к Ангелу.       Речь шла о Робин Гуде, лучшей роли Майкла, как он сам горделиво признавался.     – Вот вы говорите, сэр Азирафаэль, – вещал Майкл, закидывая в рот кусок перепелки. – Говорите, что Гуд – символ своей культуры...    – Я сказал, он – символ своего времени, – поправил Азирафаэль, пересыпая горсть земляники к себе в ладонь. – Не будь Эдуард Второй так непопулярен среди народа, благородный разбойник был бы не нужен, чтобы восстанавливать справедливость в глазах людей…    – Ну да, вот и о том же! – торопливо заверил Майкл. – Я к тому, что в наши дни представления с Робин Гудом проходят на ура. Зрители смотрят, открыв рот. И почему?    – Устойчивый архетипический характер персонажа, – пожал плечами Азирафаэль. – Увлекательное содержание и вместе с тем довольно простые сюжетные линии, понятные неискушенному зрителю.     – А вот и нет! – довольно воскликнул Майкл, словно он только и ждал подобного ответа. – Все дело в жизненности его истории.     – В каком смысле «жизненности»? – нахмурился Азирафаэль, однако тут же отвлекся.      К Ангелу на колени вновь карабкался малыш Робби. Азирафаэль взял его на руки, и мальчик сразу запустил свои пальцы ему в волосы, с интересом ощупывая их. Ангел, точно в поиске успокоения в минуту слабости, незаметно потерся щекой о руку ребенка. Кроули со странной смесью из невыразимой грусти и одновременно торжества наблюдал, как малыш Робби делает то, на что были не способны ни время, ни книги, ни сам Кроули. Исцеляет Азирафаэля: прикосновениями своих нежных пальчиков льет волшебный бальзам на его рану. Возрождает в глазах Азирафаэля прежде погибший огонек света, который, казалось, навсегда исчез из ангельских глаз после гибели Эдуарда Ланкастерского.         Майкл, не способный оценить всей важности того, что происходило между Азирафаэлем и малышом Робби, щедро отхлебнул из бурдюка Кроули и с готовностью принялся объяснять про своего Гуда:    – Каждый из зрителей легко может поставить себя на место героев – брата Тука, Скарлока или сына мельника, неважно! Проблемы персонажей совпадают с их собственными. Сбор урожая, притеснения власти, налоги… помните старину Уота Тайлера, а? Это близко людям, и они сопереживает героям, как самим себе! Справедливость в реальной жизни им восстановить не под силу, но в представлении злодеи получают тумаки, мы за это получаем деньги, а зритель получает чуточку мстительного удовлетворения. И все остаются в выигрыше.       Пока крошка Робби теребил завязки на ангельском плаще, Азирафаэль хитро улыбнулся доводам Майкла. Заметил слабое место, понял Кроули. Ну сейчас начнется…     – Да, это абсолютно верно, но все же…     Глаза Ангела вновь азартно блеснули.     – Все же? – подобрался Майкл.    – Кое-что не складывается, – заявил Азирафаэль. – Вы, мой дорогой, упускаете из виду главного персонажа. Если мы говорим о близости героя и зрителя, то разумно предположить, что в таком случае слишком мало внимания уделяется самому Робину. Неужели среди ваших зрителей так много благородных грабителей с дамой сердца? Неужели переживания основного персонажа кажутся людям понятными только потому, что они сами оказывались в подобной жизненной ситуации? Я думаю, здесь нечто иное.      Майкл откинулся на тюфяк рядом со старым Ником и закусил травинку.    – Вы, стало быть, сэр Азирафаэль, не верите в благородных разбойников?    – Не в этот век.     Майкл лукаво усмехнулся и спросил:    – А если я расскажу вам историю о ловком молодом человеке, который стал бандитом не по своей воле, вы мне поверите?    – Смотря насколько убедительным будет рассказ, – не менее лукаво ответил Азирафаэль, усаживая малыша Робби на колени поудобнее. Кэт уже даже и не пыталась забрать у него ребенка, мальчик ни в какую не шел к матери.    – Это будет та история про привидение и гремящие доспехи? – спросила Джоанна.      Майкл возмущенно замахал руками.    – Эй, Джо, а ну тихо! Ты уже слышала историю, поэтому сиди молча и не мешай мне.    – Больно надо, – обиженно пробурчала девочка и пересела от Майкла к Кроули. – Это тебе, – сказала она, протягивая ему букет из темно-синих васильков.      Кроули опешил в четвертый раз за день. По-видимому, это становилось нормой.     – Эм, да. Спасибо, Джоанна. Отличные цветы. Серьезно. Когда ты успела их собрать?    Джоанна смущенно улыбнулась, шмыгнула носом.     – Когда мы ходили за земляникой, – пробормотала она, и словно оправдываясь добавила: – Это сэр Азирафаэль их заметил, а я сорвала.     – Прелестный букет, Джоанна, – помог Ангел, который, судя по реакции, подозревал, что Кроули не слишком силен в благодарностях за такие подарки.      – Ага, точно! Чертовски прелестный! – подхватил Кроули.      Азирафаэль улыбнулся в светлую макушку малыша Робби.     – В общем, – объявил Майкл. – Рассказ.      Взгляды собравшихся замерли на нем. Джоанна осталась сидеть возле Кроули. Майкл, убедившись, что всеобщее внимание сосредоточено на нем одном, начал говорить:      – Я встретил этого парня Хартфордшире, в таверне, два года тому назад. Ну как парня… Ему было лет тридцать, наверное. Рыжий, с веснушками на лице, но выглядел он настоящим разбойником. Взгляд лихой, шрам на щеке да усы подкрученные. Каково, а? Я даже спросил, неужели ему не лень их подкручивать каждый день. А он мне ответил: стиль, мол, превыше всего. Что бы ты ни делал – хоть форму усам придавал, делай это стильно, говорит. Во как!      Он не назвал своего имени. Я спрашивал, но тот не ответил, вместо этого хлебнул эля и сказал, что его прежнее имя осталось в прошлом, а нынешнее – дозволено знать только друзьям да врагам. Он спросил, что я здесь делаю, и я ответил, мол, собираю истории для своих представлений. Он сказал, что может рассказать историю мне, если я только не забуду ему подливать в процессе. Я согласился, деньги у меня с собой были. А выглядел этот тип так, будто и правда пережил удивительную историю… да не одну.       Тут Майкл прервался, обведя публику взглядом. И потом брякнул:    – Раз этот товарищ не соизволил назваться, то я имею права дать ему имя на свое усмотрение. Буду звать его Робином. Робином Гудом нашего времени.      Никто не возражал, и Майкл продолжил:    – Так вот, этот Робин сказал, что проезжал мимо Хартфордшира и решил заехать сюда не случайно. Сказал, это памятное место, где он видел своего господина в последний раз. Ну об этом еще будет речь… Он вообще страшный романтик, этот Робин. Романтик, несмотря на бандитский вид. Вот что он мне рассказал.     Майкл глотнул эля.    – Когда-то он был слугой одного очень знатного лорда. Робин служил у него в поместье, недалеко от Лондона. Сначала он следил за домом, а потом, когда началась война лордов – этих Йорков и Ланкастеров – ходил со своим господином в походы. Если честно, понятия не имею, что он там делал – то ли был оруженосцем, то ли исполнял какие-то поручения – я так это и не выяснил. Но спустя месяцы что-то произошло, и Робина его лорд отправил обратно в поместье, поближе к столице. Только дома парень узнал, что господина убили в районе Хартфордшира. Отрубили голову, вроде как. Короче говоря, Робин остался без работы и без покровителя. Но это-то ладно, нашел бы другую службу, невелика беда! Однако парень был из верных, как говорится… Видно, привязался к своему лорду. Клянусь чем угодно, у бандита Робина слезились глаза, когда он рассказывал про весть о его кончине. Уж очень парень уважал этого господина.       Итак, Робин не ушел из поместья. Все слуги разбежались, а он остался – из верности или от глупости, но остался. А это было время ох какое неспокойное: в Лондоне – переполох, короля нет – свергнут, лорды воюют друг с другом, люди в панике… Самое раздолье для грабителей. Одна шайка в то время повадилась совершать набеги на деревушки вблизи Лондона: перехватывали торговцев, ехавших из Сити, грабили дома тех, кто позажиточней. И, разумеется, огромный пустующий дом богача – казненного лорда – не мог не привлечь их возможной наживой. Робин это понимал, да не уходил. Как, мол, я брошу дом господина? А если он каким-то чудом жив остался и слухи лживы о его гибели, он вернется – а поместье разграблено… Дурак, этот Робин! – вдруг воскликнул Майкл в сердцах. – Преданный, наивный дурак.     Как-то ночью Робин услышал шум во дворе поместья. Шайка добралась до него раньше, чем ожидал бедняга. Но делать было уже нечего, только соображать, как выйти сухим из воды и выжить, если повезет. Робин знал, что бандитам известно про казнь его господина и хозяина дома. Тогда он бросился к черным доспехам, что стояли на верхнем этаже. Этот лорд был чудак при жизни и доспехи, очевидно, не носил. Ставил их в доме для красоты. Затем Робин весь нырнул в доспехи, он был таким щупленьким, что легко проскользнул в черное железо и скрылся с головой под массивным воротником. Шлем он зажал под мышкой, чтобы выглядеть рыцарем без головы.     Когда разбойники забрались в дом, то сначала Робин сохранял тишину. Но едва бандиты зажгли масляную лампу, как парень заскрипел латными башмаками. Он выступил из тени на самом верху лестницы. Представьте! Ночь, тьма, ужасающий скрип железа и рыцарь без головы. А черные доспехи освещает луна! Было чему испугаться… Пара разбойников завопила, остальные отпрянули назад, и только их предводитель – знаменитый Черный Мясник – остался на месте с топором в руках. Да и у него губы побелели, черт возьми! Кто-то заверещал: «Дух усопшего! Он нас проклянет!». А Робину только этого и надо. Он заговорил, и голос его из-за стенок доспехов казался глухим, словно из загробного мира. «Верно ты ждешь кары, глупый смертный! – проскрежетал Робин. – Вы прервали покой усопшего, чтобы ограбить его дом. Смертные подлецы, неужели вы не понимали, что проклятие призрака будет преследовать вас за этот грех?!»      Майкл прервался и обвел слушателей веселым взглядом.    – Надо признать, шайка здорово перепугалась, – задорно сообщил он. – Большинство грабителей понеслись на выход, но не Черный Мясник. Храбрости у того было не занимать, а, может, он и заподозрил что-то неладное с эти духом. И тогда наш Робин в надежде закрепить успех сделал пару шагов навстречу улепетывающим бандитам, вот только чуточку не рассчитал тяжесть доспехов. И он – бабах, – Майкл развел руками, чтобы продемонстрировать масштаб катастрофы. – Как покатился с лестницы! Шлем отлетел прямо под ноги Черному Мяснику. Ну тут он, конечно, сообразил, в чем дело. И Робин подумал в отчаянии: «Все, кончено! А ведь план почти сработал!». Робина выдернули из доспехов, Черный Мясник схватил его за грудки. Смотрит на парня сурово, Робин уж ждет, чтоб шею ему свернули быстро, без мучений. И тут Черный Мясник как заржет! Хохотал так громко, что остальные грабители опасались, как бы от его смеха не проснулась вся округа. «Такого парня, – сказал Черный Мясник, – мне и не хватало».     На этом эпическом повороте сюжета Майкл смочил горло и утер вино рукавом.    – Вот так и оказался наш Робин в шайке Черного Мясника. А что было делать? Либо смерть, либо грабеж. Да и не протянул бы Робин один так долго. Зато Черный Мясник по достоинству оценил его находчивость. В шайку Робин влился как родной и вскоре, благодаря хитрости и ловкости, стал одним из лучших помощников главаря. Другие бандиты его уважали. За несколько месяцев до нашей встречи с Робином Черный Мясник умер от гангрены. Но шайка не распалась, вовсе нет! И знаете кто ее возглавил? Наш Робин! Вот только он действует иначе, чем Черный Мясник. Робин не любит жестокость, всякую бесполезную резню презирает. Не-е-ет, – протянул Майкл. – Он предпочитает другие способы выманивать деньги. Засады в лесу, переодевания в стражников, хитроумные уловки для напыщенных индюков – так вот Робин и работает. А какие только фокусы он с друзьями не проворачивал под носом у вооруженных лордов! «Если грабишь, делай это стильно!» – за наш разговор он не раз говорил это мне…      Таков был этот человек в Хартфордшире. Не знаю, существовал ли Робин Гуд в реальности, но если да, то ему многому стоило поучиться у этого парня. Наш Робин, кстати, бедняков не грабит: говорит, неспортивно. А вот скряг священников или пузатых торговцев – это пожалуйста! – Майкл устало размял шею. – Теперь вы верите в Робин Гудов среди нас, сэр Азирафаэль?     Кроули, убаюканный историей Майкла, перевел взгляд на Ангела. Малыш Робби заснул у него на коленях.     – Очень убедительный рассказ, стоит признать, – сказал он. – Вы знаете, что случилось в дальнейшем с этим молодым человеком?     Майкл покачал головой.    – Неа, больше я его не встречал и о шайке этой ничего не слышал. Не знаю даже, как она называлась.      – Неужели ты все это не придумал, Майкл? – впервые подала голос Лили.      У Майкла от ее внимания загорелись глаза. Он положил руку на сердце и произнес:    – Все правда, Ли. Клянусь головой! Ни единого слова не приврал!    – Знаем мы твою правду, – проворчал с тюфяка старый Ник.      Майкл насупился.    – Как будто тебе кто-то верит, старый интриган, – язвительно ответил он. – Вон спросите у Джо, я ей эту историю уже рассказывал. Эй, Джо, изменился ли мой рассказ хоть чем-нибудь?     Джоанна, зевнув, покачала головой.     Для Кэт ее зевок стал сигналом. Она забрала спящего малыша Робби у Азирафаэля, и, поманив к себе Джоанну, повела детей спать в повозку.      У костра повисло уютное молчание. Уилл извлек из кармана флейту и заиграл тихую мелодию. Ту же мелодию, что насвистывал вечером старый Ник. Кроули она еще показалась знакомой.     – Откуда эта музыка? – внезапно спросил он, прервав плавные звуки.      Все уставились на него, как будто ни с того ни с сего обнаружив, что Кроули умеет говорить.     – Так… это же из той песни про кукушку, – пролепетала Лили. Она сидела, прижавшись к Майклу.     – Какую еще кукушку?     Уилл продолжил играть, а Лили запела. Тихо-тихо запела. И Кроули вспомнил, где он слышал эту песню.    – Summer has arrived, Loudly sing, cuckoo! The seed is growing And the meadow is blooming, And the wood is coming into leaf now, Sing, cuckoo!     Ну конечно, думал Кроули. Именно эту песню о приходящем лете, о возрождении жизни пел безумный король Генрих Шестой, сидя под белым кленом в то злополучное утро, когда ланкастерцы совершили атаку на занятый Йорками Сент-Олбанс. О том, что с Кроули случилось дальше, он вспоминать не хотел. Порой ему до сих пор казалось, будто его бок покалывает от последствий ранения.    – Как много сегодня звезд, – раздалось из темноты.     Это вернулась Кэт. Немного постояв в стороне, она подсела к мужу возле огня.    – Это напомнило мне о трех солнцах, помнишь? – спросила Кэт.      Уилл согласно кивнул, протирая рукавом флейту.     – Какие три солнца? – не понял Азирафаэль.     Кэт повернулась к нему.    – Неужели вы не видели, сэр Азирафаэль? – поразилась она. – Накануне битвы между сыновьями Ричарда Йоркского и их противниками Ланкастерами в небе в один момент засияло сразу три солнца.     Черт. А ведь все шло так хорошо. Кроули насторожился. Только на секунду, но по лицу Азирафаэля пробежала тень.    – Боюсь, в тот день я был не в форме, – пространно сказал Ангел, отводя глаза.    – Настоящие три солнца! – поделилась с ним Кэт. – Говорят, это было благое знаменье, предвещавшее победу трех сыновей Йорка.     – Чепуха ваши знаменья, – прорезал темноту скрипучий голос старого Ника.     Кэт обиженно нахмурила брови.    – А что это, по-твоему, было?    – Ага, Ник, старина, блесни своими знаниями и просвети нас, – колко бросил Майкл, который до сих пор не простил старому Нику его замечаний по поводу достоверности истории о Робине.      Старый Ник недобро усмехнулся.     – Так и быть, я просвещу тебя, Майкл. Но уверен, ты пожалеешь о том, что узнал, – зловеще проговорил он.     Майкл картинно закатил глаза.     – Ой, брось, старина! Забыл, что ты сейчас не на сцене? Давай уже говори, что это были за три солнца?    – Солнце только одно, – заметил старый Ник. – То, что видели люди в тот день, было двумя звездами, которые слишком близко подошли к главному Светилу.     Кроули, имевший об устройстве Вселенной, и Солнечной системы, в частности, куда большие познания, чем какой бы то ни был смертный, всегда с любопытством слушал теории людей относительно мира звезд. Ему импонировали маленькие человеческие слабости объяснять непостижимое понятными любому смертному способами и словами.    – Но почему именно в тот день, когда все эти знатные ублюдки хотели поперерезать друг друга? – не отставал Майкл.     Старый Ник отмахнулся от его слов.    – Это никак не связано, – отрезал он. – Просто совпадение, не иначе. Правда в том, что ваши три солнца были предвестием Конца. Я не шучу, не ухмыляйся, Майкл. Вино ударило в голову тебе, но не мне. Я думаю, – старый Ник тяжело вдохнул свежесть наступающей ночи. – Я думаю, что большую часть того, что происходит там, в вышине, – он указал на звездное небо, – человеческому глазу увидеть не дано. С каждым столетием звезды, огромные и горячие шары, стремительно приближаются к Солнцу. Они летят неумолимо, и ничто не в силах остановить их. Однажды придет день, когда звезды и Солнце столкнуться. И этот день скоро, раз даже вы, глупцы, увидели в небе сияние тех звезд, ошибочно приняв их за Солнце. Нравится тебе такой Конец, а Майкл?      Майкл не ответил, сурово уставившись на сапоги старого Ника. Вместо него голос подала Лили:    – А что будет потом?     Глаза старого Ника засияли каким-то безумным блеском.    – Потом? Потом будет небесный пепел. Горы небесного пепла, который покроет все на земле. Сараи и конюшни, таверны и кабаки, замки лордов, города, реки, горы – все это будет неважным. Все это исчезнет под небесным пеплом. Он будет падать с тех звезд, что уничтожат друг друга, падать очень и очень долго. Ты боишься, Лили? Не надо бояться, дорогая. Ведь это будет звездный час человека. Единственный и последний час его наивысшей силы. Подумайте! – старый Ник вскинул старческую ладонь. – Представьте, что эти звезды движутся навстречу Солнцу потому, что так распорядилось мирозданье. Потому, что иначе нельзя. Они не умеют сопротивляться, эти звезды – лишь могучие пустые оболочки. Они поступают так, как заведено. Они уничтожают друг друга, ведь не могут по-другому.      Но не человек. Не человек, друзья мои! В минуту своей гибели человек будет сильнее звезд! Сильнее своей смерти, ибо он станет ей сопротивляться. Не потому, что так устроены правила игры, а потому, что хочет жить! Жить, да! Матери будут спасать своих детей, влюбленные сражаться за каждый новый вдох и даже безнадежный больной, который и без того гниет в своей кровати, и он не уйдет без боя. Все они станут тонуть в небесном пепле. Все они будут знать, что обречены. Но это бессмысленно, ибо человек сможет умереть так, как решит он сам. Сражаясь за свою жизнь. В то время как небесные светила выиграют, не подозревая даже, что все решено уж за них. Звездный час человечества, – повторил старый Ник. – Он наступит под дождем из небесного пепла, говорю вам. Способность делать выбор – это право есть только у человека, друзья мои, только у него одного!      У костра не в первый раз за ночь повисла тишина. Но в этот момент она была не уютной, как прежде, а тяжелой, пропитанной тревогой и затаенным страхом.     – Ты говоришь ужасные вещи, старый Ник, – голос Кэт подрагивал.     – Ужасные вещи? – вскинулся он. – О да. Но это то, что я все еще могу делать, не так ли? Мой выбор, и никто мне не запретит. Ужасные вещи, ха! Смотреть в лицо неизбежному и не бояться говорить об этом – вот, что ты называешь ужасными вещами, Кэт. Как ты не понимаешь, что это мой выбор?     Кроули повернулся к старому Нику. Он был как никогда серьезен, черные стекла очков скрывали острый прищур его змеиных глаз.    – А как же Бог? – спросил Кроули. – Всевышний не вписывается в твою концепцию Судного дня.      На мгновение вопрос, казалось, застал старого Ника врасплох. Но только на мгновение.     – Порой меня посещает мысль, – медленно произнес старый Ник. – Что Господь, о котором вы говорите, сэр Кроули, слишком умен, чтобы ввязываться в созданное им самим. На Его месте, – добавил старый Ник. – Я бы не стал.      Да уж, не удивительно, что вокруг прошлого старого Ника ходило столько темных историй. Инквизиции было чем заинтересоваться.    – Ох, Ник! – Кэт прижала ладонь ко рту и неверяще покачала головой, глядя на старика. – Как ты можешь!..    – Уймись, Кэт, я не заставляю тебя соглашаться со мной.     – Или Ему просто все равно, – вдруг выдал Кроули, посмотрев на старого Ника. – А, вообще, я думаю, ты прав. Ага, прав. Про весь свой небесный пепел прав.     – Кроули, – предостерегающе прошептал Азирафаэль.    – Будет тебе, Ангел. Как будто ты не понимаешь! – с какой-то отчаянной горечью воскликнул Кроули. – Небесный пепел, ха! Звезды, стремящиеся уничтожить друг друга… Чертовы правила Вселенной! И люди, Азирафаэль, люди! Маленькие, глупые, отважные люди… Чертовы люди с их чертовым выбором. Они-то имеют право выбирать, и этого не отнять ни вашим, ни нашим!..    – Кроули! – на этот раз Азирафаэль повысил голос.     Кроули замолчал. Он действительно позволил выплеснуться слишком многому и слишком личному. Уловили ли сидящие рядом смертные незаслуженную зависть и обиду в его голосе по отношению к ним? Азирафаэль вот точно почувствовал – не случайно ведь занервничал.     Больше никто ничего не говорил. Старый Ник продолжал бросать свои пронзительные понимающие взгляды на Кроули, и тот ощущал себя под этими взглядами, как безоружный солдат под градом из стрел. Лили и Майкл задумчиво водили пальцами по примятой траве, рисуя им одним ясные узоры. Сердобольная Кэт нервно поглядывала в сторону повозки, в которой спали дети. Уилл и Азирафаэль не зная, чем себя занять и что сказать, столкнулись неловкими взглядами.    – Сыграете еще раз ту мелодию, дорогой Уилл? – спросил Ангел.      Уилл поспешно кивнул и прикоснулся губами к флейте. Тихая музыка привычно полилась из инструмента.      Кроули улегся на землю, подложив под голову свернутый плащ.      В этот раз мелодия казалась Кроули непередаваемо печальной. Была какая-то грызущая тоска в ее мягких звуках, изящно, но просто устроенных нотах… Народная песенка о лете и кукушке слышалась Кроули как плач по Земной жизни, которой у него никогда не будет по-настоящему. Смертные станут петь про кукушку во время дороги, насвистывать мелодию за работой в полях. Кто угодно – хоть король Англии в своем дворце, хоть старый Ник или Уилл в их повозке. Но они никогда не услышат в ней тоски расставания, которая трепетно отзывалась в Кроули. Эта песня принадлежит людям, эта музыка принадлежит им тоже. Хрупкая и прекрасная. Она погибнет, как и все в этом мире, когда придет конец дней.      Когда посыплется небесный пепел, по удачному выражению старого Ника.     А потому музыка обязана существовать сейчас, пока еще есть время. Кроули и ему подобные не имеют права посягать на нечто сокровенное. Это только для них. Только для людей. Как бы Кроули не хотелось…    – Пой весело, кукушка, – прошептал он, вторя песне.     Кроули зажмурил глаза. Вокруг него витал запах костра и леса, сырой травы и земляники. Где-то рядом с Кроули сидел Азирафаэль. Это было правильно, это было по-настоящему. Это было тем, без чего он сошел бы с ума.      Постепенно все разбрелись спать. Кто – направился в повозке, кто – разлегся на одеялах и тюфяках. Возле костра Азирафаэль и Кроули остались вдвоем.      – Странные смертные.     Ангел слабо улыбнулся.    – Артисты.     – Ты даже не стараешься притворяться.    – Ты тоже.     Кроули перевернулся на бок. Вопросительно поднял бровь на сидящего Азирафаэля. Ангел, несколько замешкавшись, расстелил на земле свой плащ. Тот уже не сиял образцовой белизной, покрытый серой дорожной пылью и мелкими коричневыми пятнами грязи – неизменной спутницей этого дня. Азирафаэль неловко улегся на спину.     – Обычно я не люблю спать, – пробормотал он в темноту. Блики костра слабо играли на его висках.     – Обычно ты читаешь.    – Сегодня не хочу.    – Странный денек, да?     – Да уж, кто бы мог подумать…      Они замолчали. Вокруг было тихо, за исключением далеких переливов птичьих голосов да кваканья лягушек. Кроули подумал, что этой ночью не сумеет уснуть.     – Они чувствуют, – вдруг произнес он.    – М? Ты о чем?     Кроули шумно выдохнул.    – О людях. Помнишь, ты спрашивал меня, чувствую ли я Конец? Они чувствуют.      Азирафаэль зашуршал листвой, он повернул голову к Кроули.     – Они многое понимают, – отчасти согласился Ангел. – Кроули?    – М?     – Мы с тобой нужны им.    – В смысле силы добра и зла?    – Нет, мы с тобой.      Кроули порывисто поглядел на Азирафаэля. Это были не те слова, которые, как правило, позволял себе Ангел. Но взгляда Азирафаэля он не поймал: тот умиротворенно закрыл глаза, собираясь последовать рекомендации давнего врага и приятеля, уснув на несколько часов.     Кроули некоторое время разглядывал его лицо. Оно посвежело. Грустные морщины разгладились, на бледных щеках пробивался румянец.     Эти артисты стоили того, чтобы потолкать ради них скрипящую колымагу.      Кроули закрыл глаза. На звезды смотреть он не хотел. Сегодня – не хотел. И, вопреки его опасениям о бессоннице, через пару минут Кроули сладко и спокойно спал в чаще оксфордширского леса.     …Утром они с артистами расстались скоро. Кроули объяснил, почему им с Азирафаэлем стоит поторопиться к Ричмонду на запад, и Ангел признал обоснованность совета старого Ника.     – Знаешь, я думаю, мы все еще можем застать его в Уэльсе, – поделился Азирафаэль.      Но им придется ехать быстро. Передышка окончена.     За вечер и минувшую ночь дорога каким-то чудом подсохла так, что Азирафаэль с Кроули смогли перебраться в седло.     С артистами они попрощались коротко, но сердечно. Кэт настойчиво пихала в руки Азирафаэля остатки земляники, а Майкл на прощание подарил Ангелу мячик для фокусов. Кроули пожал руку Уиллу, похвалив его игру на флейте, а со старым Ником он обменялся сдержанными кивками. Лили и дети еще спали.     Когда Азирафаэль и Кроули скрылись за поворотом, оставив повозку артистов позади, они оба почувствовали неощущаемые на физическом уровне дуновения оккультных и эфирных сил.    – Благословил детей? – спросил один.    – Добавил им денег? – уточнил второй.      Оба синхронно кивнули.     Кроули отчего-то представил, как счастлива будет Джоанна, когда мать наконец-то купит ей ткань для нового платья. С лазурными лентами.      Но тут же Кроули, смутившись своей сентиментальности, сказал себе, что для демона он опустился особенно низко.      Его ждали серьезные дела… Кстати, о делах.     Кроули попытался подобрать наиболее мягкую формулировку для своих опасений, но не преуспел, выдал как есть:    – Азирафаэль, – рискнул он, чуть придерживая поводья. – Ты же понимаешь, что с Генрихом Тюдором тоже может не получиться? Ведь есть шанс, что твой граф Ричмонд окажется тем еще говнюком.      Ангел невозмутимо кивнул.    – Я понимаю, я тоже оцениваю риски, Кроули. Но давай попробуем еще раз, пожалуйста? Если мы убедимся в том, что Генрих Тюдор ничем не лучше правящих Йорков и всех прошлых игроков из Ланкастеров, желавших растерзать страну, но сохранить корону... Если мы убедимся в этом, – с нажимом повторил Азрифаэль. – То мы уедем. Куда ты предлагал, дорогой? В Венецию?    – Во Флоренцию. Но в Венецию тоже можно. Если хочешь.    – Пусть Генрих будет нашей последней попыткой, – с необычным для себя вызовом произнес Азирафаэль.    – Договорились, Ангел, – к Кроули возвращался его энтузиазм. – Тогда поспешим: скорей приедем, скорей узнаем, что да как.      И Кроули с Азирафаэлем погнали лошадей галопом. Разгромно проиграв все предыдущие партии, они вступали в заключительную игру, победа в которой принесла бы долгожданный мир в Англию после череды многолетних королевских войн за престол.