По барабану

***

Январь и февраль тянутся китайской резиной. То ли из-за длительного периода темноты, то ли из-за паршивой погоды. Снег валит неделю, а следующую — тает, смешиваясь с тем, чем посыпают улицы, и превращаясь в отвратительную кашу под ногами. Выходить из дома не хочется абсолютно, так что посещать тренировки приходится через силу. Спасибо, мама, за то, что не дала завести собаку. Придумывая кучу дел каждый раз, когда на меня находили приступы желания быть ответственным и заботиться о ком-то. В один из первых подобных, она отправила меня в баскетбольную секцию. В последний — предложила попробоваться в капитаны команды университета. Так что, ответственности за других мне теперь хватало сполна. Но с каждым днём, как бы не хотелось отрицать, я всё больше понимал, что дни тянутся медленнее из-за отсутствия Ярославцева в моей жизни. Тот его ответ во мне что-то сломал. Или, скорее, починил. Кажется, это называется гордостью. Я больше не бегу по первому его зову. На самом деле, я вообще не читаю его сообщения. А чтобы не возникало желания, сразу удаляю. К слову, пишет он не слишком часто, сначала было пару сообщений в неделю, а последнее и вовсе пришло дней десять назад. Я каждый день ругаю себя за то, что лезу на его страницу. За то, что, идиот, жду очередное «Зайду после тренировки?». «Выйди, поговорить надо», — всплывает на экране телефона, из-за чего тот чуть не падает мне на лицо. Хочется малодушно проигнорировать снова, но, взяв яйца в кулак, в фигуральном смысле, натягиваю пуховик и шагаю в темноту подъезда. Ярославцев стоит под козырьком и курит, освещаемый едва-едва светом фонаря. — В честь чего игнор? — спрашивает, стряхнув пепел, а потом и вовсе тушит недокуренную сигарету. — Занят был, — отвечаю, стараясь смотреть в глаза, но зрачки бешено скачут то к носу с лёгкой горбинкой, то к впалым щекам, тронутым двухдневной щетиной, то к кольцам в ухе. — Полтора месяца? Видимо, очень важные дела, — усмехается, привлекая всё же внимание к лисьему взгляду и приподнятым вразлёт бровям. — Не думал, что тебя мои дела заботят, — отвечаю резче, чем сам от себя ожидал. У Андрея волосы мокрые от тающего снега, что медленно и тихо окутывает двор. На его утеплённой какой-то вшивой подкладкой косухе капюшона, естественно, не подразумевается, а шапки он, похоже, презирает. Покрытая из-за холода мурашками шея не прикрыта тоже, излюбленный красный свитер с растянутой горловиной годится разве что на корм для моли. — Мать дома? — спрашивает, поднимая голову к горящим окнам. — А что? — включаю дурака совершенно осознанно. — В гости напрашиваюсь, — улыбается слишком широко для такого маленького рта. А на что я рассчитывал? Засмущать? — Зачем? — Яйца гудят, сил нет. Прикрываю глаза, сглатываю. — Чая нет, — говорю зачем-то, прикладывая магнит к домофону. — Даже не знаю, переживу ли, — отвечает тут же, поднимаясь. Обычно Андрей бесится, что я на свой шестой предпочитаю идти пешком, но в этот раз плетётся и даже не дышит демонстративно тяжело, напоминая, что курильщики со стажем лестницы не жалуют. — Так каково это, полтора месяца дрочить в одиночку? — спрашивает, отдышавшись, когда заходим в квартиру. — Может, я нормальные отношения завёл, — вешаю свой пуховик и поднимаю косуху Ярославцева с пуфика. — Нормальные это типа, когда кино, вино и домино? — Андрей стягивает ботинки, наступая на пятки. — Ага, типа того, — снова прячу глаза. Знаю, что стоит ему своими раз на меня взглянуть, считает всё, словно рентген. — Я тебя умоляю, Рома. Ну какие нормальные отношения? Девушки тебя вряд ли интересуют, а ходить за ручку с парнем ты зассышь, коллеги по полю не поймут. И самому себе по морде заехать хочется, потому что он прав. Баскетбол значит для меня слишком много. Чёрт, зачем я вообще в это влез? На что рассчитывал? Что один раз не пидорас? Или что получится переспать и забыть? Да, именно на это. А потом бамс — один раз перерастает в регулярный секс со всеми вытекающими последствиями с виде никому не нужной влюблённости. Ага, себе-то я могу в этом признаться. — Послушай, Андрей… — Я же просил, — закатывает глаза. — Да иди к чёрту, не нравится, смени имя, — обрываю его прямо в тот момент, когда он стягивает свитер и идёт в мою комнату. — Почему бы тебе не найти кого-нибудь ещё? — Зачем? Меня всё устраивает, — он расстегивает ремень, а потом медленно, гипнотизируя точно, ширинку. — Чтобы найти кого-то надо куда-то идти, что-то придумывать, знакомиться с новыми людьми. — А я вроде как всегда тут как тут? Андрей лезет рукой мне под футболку, пальцами пересчитывая кубики. Сверху вниз, а большим под резинку домашних спортивок. — Ух ты, уже даже не колется, — рука полностью перемещается на лобок, жестко поглаживая по отросшим волоскам. В отличие от Андрея, мне всегда казалось, что наличие волос мешает. Пока я пытаюсь собраться с мыслями, он успевает стянуть с меня штаны вместе с трусами, уткнуться носом в жесткую щетину и губами тронуть. — Я только с тренировки, в душе ещё не был. — Да похуй, Ром, — отвечает Ярославцев, проходясь сухими губами по всей длине ещё не вставшего полностью члена. — Ты что-то хотел сказать? — усмехается, собака, трогая уже языком, а затем и вовсе берёт в рот показавшуюся головку. — Ты говори, слушать-то мне ничто не мешает. — Почему… — горло сжимает спазм от первых приятных ощущений, — почему вообще я? — Слушать, а не на вопросы тупые отвечать, Степанов, — он отрывается недовольно, но поднимается ловко, заменяя рот ладонью, которую предварительно жутко похабно облизывает. Так, что у меня встаёт уже полностью. — Окей, раз ты так хочешь попиздеть, давай, только сними уже эту идиотскую футболку. Андрей толкает меня к кровати, усаживается на колени, обхватив оба наших члена ладонью, и что-то неразборчиво говорит. — Знаешь Илью, нашего бас-гитариста? Такой с длинными волосами, — я киваю невпопад, и Ярославцев продолжает. — Он мне долго нравился, а в тот вечер я твёрдо решил взять всё в свои руки, потому что Илья со мной вечно заигрывал, мы даже пару раз целовались после выступлений, но дальше не заходил. — И? — спрашиваю, понимая, что Ярославцев прямо сейчас, в этот вот момент, почему-то решает быть откровенным со мной. — Я ответственно подошёл к вопросу, подготовился, даже сам себя растянул, — Андрей тормозит немного, поэтому я решаю подбодрить его — целую в плечо, а оттуда прокладываю путь к кадыку. — Но Илья в тот вечер снял какую-то тёлку и уехал с ней, как только мы последнюю песню сыграли. Все разошлись, а я решил остаться и вусмерть упиться. — Ты не был пьяным, — говорю с сомнением, хотя помню тот вечер вплоть до деталей. — Ты рано пришёл, — шепчет Андрей мне на ухо. — Такой красивый, хороший парень с нашего потока. Ты всем нравился, а меня подбешивал. Золотой мальчик, — последнее он тянет со стоном, когда я заставляю его прогнуться, прижаться твёрдым, жилистым телом, а пальцами грубо надавливаю на позвонки, один за другим. — Так захотелось тебе жизнь подпортить. — Поэтому ты мне отсосал, а потом дал себя поиметь? — не понимаю, но то, что он говорит, одновременно ранит и чертовски заводит. — Ну да, чтобы ты не был больше таким образцово-показательным, — Ярославцев откидывает голову сильнее, когда мои пальцы, наконец, добираются до его растрепанных тёмных волос и тянут ощутимо. — Но знаешь, — он прерывается, чтобы поёрзав, сесть удобнее, руками обхватив меня за шею, — тебе кто-нибудь говорил, как сильно ты меняешься во время секса? Из меня так и рвётся звериный рык, словно желая подчеркнуть сказанное. Рывком встаю, удерживая немалый вес высокого, хоть и худого, Ярославцева на одной руке, второй не переставая сжимать его волосы. Мгновение — он уже спиной на плохо заправленной кровати, а я между его разведенных ног. — Сразу видно, что пытаешься всю жизнь свою контролировать. Мысли, желания, тело. И только, когда трахаешься, себе отпускаешь. Я прав? — Тебя, я смотрю, не остановить теперь? — спрашиваю, склонившись совсем низко, у губ Андрея. — Ты знаешь, как меня заткнуть, — отвечает уже мне прямо в рот. Но я не целую. Андрей прав, когда дело доходит до секса, романтик во мне забивается в угол сознания, уступая место у руля кому-то иному. И этот иной грубо переворачивает его на живот, лицом в подушку. Ставит на колени, надавливая на спину, чтобы сильнее прогнулся. У Ярославцева ямочки над ягодицами. Каждую проверяю языком, потому что свет в комнате так и не включен, а уличный позволяет видеть лишь очертания и тени. — Очень самоуверенно, — слетает с губ, когда обнаруживаю, что Андрей неплохо так растянут. Готовился, значит. — А если бы я не вышел? Нашёл бы кого-то ещё? — Скорее всего просто подрочил бы и лег спать, как и всегда в последние полтора месяца, — фыркает и снова утыкается в подушку, обнимает её руками покрепче и ведёт задницей, пока не чувствует, как охрененно устраивается в ложбинке мой член. Ругаюсь тихо и встаю с кровати, потому что вспоминаю, что резинки в кошельке. — Мне самому начинать? — психует Андрей, когда меня нет буквально минуту. — Блядь, походу замок заело. — В куртке возьми. И смазку прихвати, — кидает Андрей лениво, рухнув на кровати. — И сиги, — уже мне в спину. Возвращаюсь как только, так сразу, а Ярославцева в постели уже нет. — Давай стоя, — говорит, ловя меня за запястье и дергая к стене, к которой прижимается лопатками. Сам разворачивается ко мне спиной и подставляется, нетерпеливо потираясь, пока раскатываю презик и лью смазку прямо на член. Холодная. Пользуюсь случаем подрочить немного, пока растираю по всей длине, чтобы не кончить сразу, как войду. Кроет быстро. Стоит только толкнуться. Ярославцева кроет тоже. Он стонет так, что начинаю верить, что действительно полтора месяца только дрочил. Причём, скорее всего, традиционно. А смазку использовал максимум, чтобы рука по члену лучше скользила. — Нахуй, пошли на кровать, — шипит он, устав, видимо, стоять на цыпочках. Андрей высокий, но баскетболист тут всё-таки я. — Нет, — усмехаюсь, толкнувшись особенно глубоко перед тем, как выйти, — развернись. Андрей послушно выполняет просьбу и грубо матерится, когда заставляю его подпрыгнуть и обхватить себя ногами. — Я тебе, блядь, не мадам, чтобы меня на весу ебать, — продолжает шипеть гадюкой, но держится за плечи крепко, когда резко вставляю обратно, прижав его спиной к стене. — У тебя обои рельефные. — Потерпишь, — улыбаюсь бесновато, продолжая двигаться в нём. Андрей раз за разом бьётся затылком, но всё равно шею подставляет под поцелуи. Ноги начинают затекать, потому что весит он реально не как мадам, но решаю дожать именно в этой позе. Блядская полуулыбка на лице Ярославцева вдохновляет на подвиги, а низкие стоны, сигнализирующие, что он скоро кончит, подстёгивают изъебнуться, но выгнуться сильнее, чтобы под таким углом ему было ещё круче. Андрей дёргается, едва не соскакивая с моего члена. Кончает резко и без рук. Меня забирает тоже, когда чувствую горячую сперму на животе и его язык в ухе. Я каждый раз узнаю о нём что-то новое, а он, кажется, меня уже выучил. Как я и говорил, некоторым всё даётся слишком просто. Плавно опускаю его на ноги, но Ярославцев всё равно держится за мои плечи. — Я перекурю и продолжим, — обещает он, покачиваясь направляясь к подоконнику. Окно на проветривание, щелчок зажигалки. И едва слышное шуршание тлеющего табака. На улице тихо, будто «москов невер слип» всё же «слип». Крепко слип. — У меня до тебя никогда с парнями не было, — срывается с губ, когда включаю настольную лампу, и та освещает голую спину с красными ссадинками от обоев. — Хм, ну вот, что я и говорил, снова золотой мальчик, — Андрей выдыхает дым в окно, а я подхожу и прижимаюсь к нему сзади, у меня снова стоит, хотя минуту назад кончил. — Я тогда, честно говоря, не верил, что ты согласишься. — Пока смотрел, как ты на барабанах играешь, по кругу гонял одну и ту же мысль: интересно, а трахается он так же круто? — Ого, Ваше Высочество, что за грязные словечки? — Андрей просовывает узкую ладонь в приоткрытую форточку, чтобы не тушить бычок снова в горшке с чахлым кактусом. Сигарета мелькает огоньком и пропадает. Хочет развернуться, но мои ладони, сжимающие подоконник по обе стороны от него, мешают. — Во-вторых, действительно круто. Из моих уст это заставляет нас замолчать минут на пять. Замереть, подумать. Не знаю, важно ли ему, что «во-первых». Скорее всего, нет. Ярославцев откидывает голову мне на плечо, приглашая к продолжению вечера. Язык скользит по солёной шее, губы замирают на бьющейся жилке. Подростком я фанател от «Сумерек» даже больше, чем старшая сестра. Андрей провокационно жмётся ягодицами, а когда член снова удачно ложится в ложбинку, не выдерживаю и толкаюсь несколько раз, имитируя секс. — Охуенно, — тихо говорит он и тянется к моей правой руке, чтобы уложить её себе на яйца. Эдварды в моей башке побеждают — присасываюсь к шее и сжимаю второй рукой, чтобы не вывернулся. Кто-то против засосов на видных местах. Кто-то же не Рома. Роме же не стыдно светить синяками. Ромина личная жизнь не станет сенсацией для всего универа. — Полегче, придурок, — хрипит он, когда на шее уже багровеет несколько пятен, — удушье — херовый фетиш. — Прости, — шепчу, целуя поверх засосов. — Выеби меня ещё раз, и я подумаю, — он выворачивает шею сильнее, чтобы сунуть язык мне в рот. Целуется Ярославцев не хуже, чем трахается. Он делает это редко, но каждый раз, как серпом по яйцам, и душу хочется продать. Где ближайший перекрёсток? — У тебя в куртке только один презик был, — шепчу между поцелуями, продолжая ему надрачивать. — Я чист, на той неделе проверялся, — сообщает он. Как будто это что-то повседневное — предложить секс без защиты. — А ты?.. — Да, я тоже. Оставляю ему пространство для подумать, что именно «тоже». У врача я не был, но с прошлого лета не спал ни с кем другим. Так что, значит, чист. Тоже. Но это своеобразное признание в верности решаю оставить для себя. Андрей заводит руку за спину, чтобы придать моему члену направление, и насаживается сам до самого конца. Замирает ненадолго, привыкая. Мы редко пробуем на всю длину, но сейчас он, уже один раз кончив и покурив, расслаблен максимально. Моих же бесов никотином не подкупить. Они всё ещё зверствуют. Мы стартуем сразу в ритме грёбаного марафона, сбиваемся то и дело, потому что по-прежнему мешает хоть и незначительная, но разница в росте, да и поцелуи, которые всё больше походят на борьбу, отвлекают, но Андрей не даёт отстраниться. Рукой, в гимнастической позе изогнувшись, обнимает за шею. — Хочешь в меня кончить? — шепчет он сбивчиво мне в губы, и мне срывает башню окончательно. Грубыми, рваными толчками вбиваюсь в него, так же грубо двигая рукой. Он захлёбывается стоном, который я ловлю губами. Оргазм накрывает так резко, что в глазах темнеет, а сознание удерживает, кажется, только сжимающийся на мне Андрей. Вместе у нас выходит впервые. Покурив ещё раз прямо в кровати, куда буквально падаем, он быстро одевается, кинув обыденное «мне пора». Вернувшись из душа, замечаю мигающий сигнал на телефоне. «окно закрой долбоёб не май месяц».