Душевнобольное сердце

— Федор я сейчас сдохну к чертям! — то и дело бившись головой об подушку, он все никак не мог успокоиться. — Ты уже близок к своей мечте. Продолжай в том же духе, и у тебя все обязательно получится, — по классике жанра в голосе Достоевского не слышалось ни капли заинтересованности, но Дазай привык к этому, поэтому просто продолжал. — Ты как всегда гениален и остроумен. Что мне делать то? — он не прекращал свой скулеж на протяжении нескольких часов. Наверное с того самого момента, как вернулся с приема. — Сначала посвяти меня. Что случилось? — Я не знаю… — перебравшись на койку Федора, он уселся напротив. Щеки горели красным пламенем, а сам он готов кричать, ломать и рыдать. — Он такой… Даже не знаю, как описать! Такой чудесный! — Матушка, родная, миленький, а ты случаем не влюбился? — посмеиваясь над его "горем", он иногда отрывается от газеты и смотрит на ошарашенного Осаму. — За всего одну встречу, как же так. Сдаешь позиции, Дазай, обычно все с точностью наоборот. — Ну уж нет! Быть такого не может. Чтоб я, да еще и в парня?! — его словно молнией ударило. Бегая по небольшому помещению, он все еще недовольно высказывался, чуть ли не крича. — Ну что за бред вообще!   На деле же эти мысли посетили его с первой минуты, как он покинул кабинет. Чужой голос эхом звучал в голове, как и чарующий образ. Ну нет, он не мог влюбиться! Скорее всего, его одурманила мимолетная симпатия из-за долгого отсутствия близости с кем-то. Но почему он тогда не чувствовал подобного от Федора или других врачей мужского пола?.. Просто привык к ним! Ничего более. К этому тоже скоро привыкнет и все пройдет!   Мысленно споря с самим собой, Осаму старался отрицать все, что сам же и придумал. Даже если что-то и могло зародиться в его сердце, этому не бывать. Начнем с того, что они врач и пациент, которым строго запрещено иметь хоть какую-то близость друг с другом. В итоге он принял, наверное, худшее решение в своей жизни. — Я так его выведу, что он с криками убежит отсюда! — самодовольно улыбаясь снаружи и убивая себя внутри, Дазай хотел застрелиться к чертям. — Именно на это мы и спорили, забыл? — О да…   Он молчал на приемах, старался уйти, огрызался, кричал, игнорировал его, временами даже хватал абсолютно любые острые и туповатые предметы, стараясь хоть немного порезать свою кожу и все тщетно. На лице все также расплывалась мягкая улыбка, а буйные выходки он спокойно устранял. Это приводило в ужас! Хотелось драть волосы, биться головой об стенку и все в этом духе. Почему он такой замечательный?! Из-за всего этого на одном из приемов Осаму даже… Разрыдался? Горячие слезы скатывались по щекам, но он ни на секунду не отрывал взгляда от Накахары. С позволения Дазая он даже обнял его! Обнял, черт возьми. Они сидели так на протяжении, наверное, часа. — Я надеюсь, что завтра мы сможем с тобой спокойно поговорить. Хорошо? Я ведь желаю тебе только лучшего, — еще секунда, и следом за этим предложением вырвалось бы какое-нибудь ласковое прозвище. Так соберись. Он твой пациент и ты не можешь позволять себе подобного. — Если тебе будет легче, то можешь называть меня просто Чуя.   Угомонив свое буйное сердце после всего этого, Осаму решил выпросить у работников несколько листов и карандашей. Кажется, кто-то начал забывать о своих чудесных способностях. После каждого приема Дазай начал рисовать. Каждый портрет с каждым разом был все точнее и точнее. Передавались все более мелкие детали, которые он начал замечать. Конечно, из-за отсутствия постоянной фигуры перед глазами не всегда появлялась возможность точно передать увиденное, но он ни разу и не подумал останавливаться. После всего этого он казался слишком особенным по сравнению с остальными, и это выводило еще больше! Но, несмотря на это, он казался идеалом.   Так продолжалось на протяжении нескольких месяцев. Казалось, он действительно идет на поправку и все налаживается. Под его кроватью, наверное, уже больше сотни портретов одного человека, и его это ни капли не смущало. Чудесный образ пленил сознание, и он был не против. И все же, снимая розовые очки, суровая реальность была перед ним. Начнем с того, что их отношения по-прежнему никак не смогут существовать. Да и кто по собственной воле захочет связаться с больным? И все же этот идиот решил сам все испортить. Великолепная сила мысли и самовнушения завершила свою миссию.