Честность — это залог долгой и крепкой дружбы. Пифагор.
«Я дал слово, что возьму это крепость! И вот мое дело, не уступающее словам!» Согласно легендам, таковы были слова офицера королевской армии, поклявшегося взять неприступную крепость Новелит, закрывавшую путь рейнсвальдским войскам. Одна из множества войн, прошедших во времена рождения королевства, в эпоху, когда даже в землях метрополии не считались безопасными, а молодые дома были еще слабы и неопытны, лишь собирая по осколкам наследие разбитых колонизаторов, оставшихся без помощи и поддержки. Это были времена, когда острый меч и верный пистолет в кобуре решали намного больше, чем хитрые слова и звонкая монета. Время, когда весь новый мир балансировал на грани, и только что вспыхнувший свет королевства в любой момент мог потухнуть снова, поглощенный тьмой вокруг. Империя Герион, тоталитарное государство ракхов, похожих на людей существ, подчинивших себе немало островов и анклавов, не желала возникновения нового и независимого государства в секторе и решила выжечь угрозу прежде, чем она станет реальной. Они пришли в пространство Рейнсвальда со всей своей силой, обрушившись на королевство словно шторм. Дома приняли вызов, выставив все, что имели, и новоизбранный король повел их в бой. Война затянулась на долгие годы, немало крови было пролито и немало времени прошло до того момента, когда Рейнсвальд смог перейти в контрнаступление. Крепость Новелит стояла на их пути слово непреодолимая преграда, об которую разбивались все атаки объединенной армии. Казалось, что ничто не способно пробить оборону, и лишь горы трупов и остовы уничтоженных кораблей оставались напоминаниями о прежних неудачных попытках. Офицер королевской армии, маршал Гористар Киссельн, выходец из простых солдат, когда-то попавших под рекрутские наборы, поклялся собственной жизнью и честью, что возьмет крепость или же останется лежать под ее неприступными стенами. Он поклялся перед королем Рейнсвальда собственной кровью, и его клятва была принята. Мало кто верил, что подобное вообще возможно, к тому же маршал запросил меньше сил и кораблей, чем предполагалось для полномасштабного штурма. Гористар Киссельн решил действовать хитрее и жестче, чем его предшественники. Он не ударил по самой крепости, как предполагалось. Вместо этого он использовал рейдерские тактики, нанося быстрые, словно укусы, удары по самым уязвимым точкам коммуникации противника, нарушая снабжение Новелита и перехватывая конвои с продовольствием и пополнением для крепости. Легкие фрегаты, корветы и маломощные авиаматки били и скрывались в подпространстве быстрее, чем успевало подойти подкрепление. Согласно приказу маршала солдаты не оставляли после себя ничего, кроме разрушений, без разбору убивая и военных, и гражданских, сбрасывая бомбы как на промышленные объекты, так и на мирные купола. Ракхи не отличались гуманностью или состраданием, но разоряемые анклавы и конвои стоили денег, они приносили прибыль и платили налоги, пополнявшие казну. Командир гарнизона крепости отлично понимал, что его силы выманивают из-за защиты крепостных стен, но у правителей и чиновников было совсем другое мнение по этому вопросу. Все больше сил приходилось оттягивать из крепости, чтобы прикрывать важные направления и крупные города, на которые рейдерские эскадры совершали налеты. На некоторое время налеты прекратились, и ракхи, уничтожив несколько небольших рейдерских групп, решили, что и здесь одержали победу, но вместо этого последовал второй удар. Силы маршала ударили по крепости, но атака оказалась лишь отвлекающим маневром. Основной флот ждал, когда вернутся подкрепления, отправленные на защиту окрестностей. Они возвращались неравномерно, находясь на разном расстоянии от Новелита, торопясь и не всегда просчитывая варианты более безопасного возвращения. Силы маршала перемололи их без особого труда прежде, чем они смогли объединиться и прийти на поддержку остаткам гарнизона. Крепость потеряла больше половины своих сил, а маршал развернул все войска, чтобы закончить штурм прежде, чем подойдут новые подкрепления из внутренних районов империи рахков. Однако теперь бой шел уже на его условиях. Штурм был кровавый и жестокий, защитники отказывались сдаваться и отчаянно цеплялись за каждый метр, готовые скорее умереть на своих позициях, чем отступить. Однако их уже было слишком мало, и рейнсвальдцы смогли подняться на стены, втягивая защитников в изматывающие бои на дистанциях кинжального огня или в беспощадные рукопашные схватки. Пленных не брали ни с одной из сторон. Маршал Гористар Киссельн проложил себе путь к сердцу Новелита по трупам врагов и своих солдат. Сохранилась легенда, что когда король Рейнсвальда Илаир Третий прибыл в захваченный Новелит, его улицы и коридоры устилали трупы, а горячий дым от пожарищ поднимался настолько высоко, что тепловизоры видели его за сотни километров. Маршал встречал короля во внутреннем дворе в иссеченном и избитом пулями доспехе, сам едва живой от усталости. — Я дал слово, что возьму эту крепость! И вот мое дело, не уступающее словам! — таковы были первые слова маршала, когда он увидел короля. Стоя на куче трупов ракхов, принявших свой последний бой возле статуи своего императора, он развел руки в стороны, залитый кровью буквально с ног до головы. За то, что сдержал свое слово, он и получил дворянский титул графа, а его девизом и стало «Слово и Дело», как напоминание о твердости данных обещаний. Гербом графского рода стал пустошный волк, жестокий и опасный хищник, который следует за своей добычей, взяв след, многие мили, без устали преследуя жертву, а схватившись с врагом, сражается до конца, не отступая и не убегая. И Гористары должны быть такими же. Стойкими и неотступными, готовыми до конца сражаться за свой выбранный путь, какими бы рисками это не грозило. Граф Омфей Гористар задержал взгляд на картине, где был изображен предок их рода, стоявший перед королем. Талантливый художник изобразил тот самый момент, когда Гористар Киссельн произносил свою знаменитую фразу. Как давно это было, и насколько с тех пор изменились правила, по которым живет мир. Тяжело вздохнув, он развернулся к Респиру, с которым они остались одни в этом зале. — Друг мой, в свое время я обратил на тебя внимание исключительно потому, что ты представлял собой все противоречия дворянского рода, словно специально собранные в одном твоем лице. Ты представляешь собой то, чем было когда-то Рейнсвальдское дворянство, и во что оно превратилось теперь. Ты способен подняться к вершинам, но при этом не можешь вырваться из грязи страстей… — Надеюсь, это можно считать за комплимент? — Респир откинулся в своем кресле и смотрел на графа с таким прищуром, что начинало казаться, будто он что-то замышляет. Однако граф уже успел выучить, как ведет себя несносный герцог, и читал его как открытую книгу. Чаще всего такое поведение было всего лишь показным, не скрывая за собой ничего, кроме слишком гордого взгляда на мир. — Нет. — Омфей снова вздохнул, посмотрев на Респира с некоторым разочарованием. — Я предполагал, что ты более обучаем, но теперь все больше кажется, что все же ошибся. Чем больше я стараюсь донести до тебя мысль, тем упорнее ты сопротивляешься моим попыткам. — Тогда у меня возникает закономерный вопрос. — Респир очень внимательно изучал свои ногти, вечно неровные и обгрызенные. — Кто из нас двоих больше вызывает разочарование? Тот, кто сам это провоцирует, или тот, кто постоянно пытается ломиться в открытую дверь не с той стороны? М? — Сказанного уже достаточно, чтобы я отдал приказ охране… — Тогда что вас сдерживает, граф? — Респир оскалился, впервые подняв на него взгляд. — Можете приказать хоть сейчас, я уверен, что мои мозги будут весьма хорошо смотреться на вашем ковре. Особенно, когда подсохнут. Только не разрешайте своей тупой прислуге стирать их слишком быстро, а то педагогического урока для следующей вашей игрушки не получится. Омфей снова вздохнул и прикрыл глаза, в очередной раз напоминая себе, зачем он вообще в это все ввязался. На Респира были большие планы, но вот укротить этого человека, казалось, невозможно. Он слово испытывал прочность сдерживавших его рамок, дожидаясь того момента, когда точка невозврата будет пройдена. А может, как иногда казалось самому графу, герцог действительно хотел умереть, но был слишком труслив, чтобы сделать это самостоятельно. Тонкая грань между помыслами и действительностью в виде страха и эмоций, только именно она и нужна была графу, поэтому он и не ломал Респира до конца, оставляя в целости тот хребет, что его держал, но из-за этого и вынужденный терпеть его несносное поведение. Прежде он отправлял людей на переработку в биомассу и за куда меньшие проступки. — Я слишком много в тебя вложил, чтобы просто так оставить эти средства подсыхать на моем ковре. — Граф опустился на стул и смерил своего собеседника тяжелым взглядом. — Респир, ты вообще сейчас понимаешь, чем мы занимаемся? — По всей видимости, очередным словоблудием, от которого проку будет, как и от всего, что было раньше. — Герцог развел руками и разочарованно вздохнул. — То есть, никакого. Граф, я осмелился выразить вслух все свое мнение касательно ваших дел, и теперь вы решили отчитать меня в гордом одиночестве, чтобы больше никто не видел? Только вот чью репутацию вы больше храните? Свою или мою? — Репутация в данном случае не имеет никого значения. — Граф посмотрел на свой почти что пустой бокал, взболтнул оставшиеся на донышке капли, а потом поставил его на стол. — Я хочу прямо услышать от тебя твое мнение касательно всего этого, без каких-либо условностей. Только между нами. — Мне казалось, я выразился достаточно ясно… — Да, в выражениях ты не стеснялся, это видно. — Граф усмехнулся. — Однако я услышал только блеяние маленького мальчика, не понимающего взрослых игр. Теперь же я хочу услышать слова мужчины, достойного дворянского титула. Респир потемнел и замолчал, уязвленный, но не знавший, как поступить. Чтобы он ни сказал в эту минуту, подтвердило бы слова графа, а выглядеть проигравшим герцог не любил. Пауза могла бы затянуться, если бы сам Омфей ее не прервал. — Мой милый друг, с твоими неприкрытыми эмоциями ты не сможешь прожить при королевском дворе и нескольких часов! Научить скрывать собственное настроение и то, что действительно тебя тревожит. Умей улыбаться тем, кого ненавидишь, и выказывать свое раздражение тем, кого уважаешь и хочешь помочь. Оставляй своих противников в неведении до того момента, пока не станет слишком поздно. А тебя же можно читать словно страницы еженедельных изданий… Граф жестом руки остановил уже рвавшийся в ответ поток слов, и все же вернулся к теме разговора. — Политика Рейнсвальда не прямая колея, в которой ты можешь разгоняться до тех пор, пока выдерживает мотор. Это целая паутина, сплетенная множеством игроков, каждый из которых уверен, что именно он сидит в центре и дергает за все остальные ниточки. И каждый раз, когда ты касаешься любой из протянутых нитей, даже самых мелких, тонких и незначительных, ты можешь запустить цепочку событий, которую уже не сможешь контролировать. Цепочку реакций, мотиваций, решений, колебаний и порой даже открытой злобы, о которых можешь и не подозревать, когда делаешь всего лишь одно действие. И когда вся эта цепочка совершит круг и вернется к тебе, ты можешь быть сметен получившейся волной. Улавливаешь, что хочу до тебя донести? — Очередную порцию слов, которая полезна лишь тем, что занимает время… — Шанс выжить в этом мире! — Граф резко сменил интонацию, добавив достаточно металла в голос, чтобы напомнить о той разнице, что была между ними. — Ты все еще ведешь себя словно ребенок! Тычишься из угла в угол, размахивая ручками вместо того, чтобы просто сесть и разобраться, как и что нужно делать! Все то, что ты называешь пустой болтовней, намного полезнее целых армий, брошенных не в то время и не в то место! Сила порой нужна лишь для того, чтобы поддержать сказанные слова, но применять ее стоит лишь в самом крайнем случае. А порой нужно сделать так, чтобы твой противник считал, что именно он сильнее, что преимущество на его стороне. И только тогда твой выстроенный план сможет сработать. И для этого приходится жертвовать. Порой очень даже многим! — Пока что я вижу, что вы даете своим врагам инициативу. Даете возможность оправиться от старых ран, но при этом не делаете ничего, что можно было использовать себе на пользу! — Респир выдохнул. — У вас был шанс прижать Эдварда там, в этой глуши среди развалин, ударь вы в полную силу! Боевой флот легко бы смел защиту тристанцев, а здесь, на Рейнсвальде, король все равно бы ничего не узнал. Некому было бы рассказать о произошедшем! — Не все решается силой. Тристанец еще нужен мне живым. В каждой ситуации должен быть свой подход. И ты должен знать это не хуже меня, раз носишь титул дворянина королевства. Нашей ошибкой было уже то, что преемником титула барона стал этот мальчишка, а не его дядя, в которого мы вложили немало средств. Это наша самая большая ошибка за последнее столетие. Однако использовать силу сейчас неразумно. Король все еще владеет ситуацией, и вряд ли будет обрадован новой войной между феодами. — Граф снова посмотрел на свой бокал, посмотрел затем на Респира, а потом все же активировал панель вызова прислуги легким движением руки. — Да, раз уж прибыл ко мне так спешно… Ты не голоден? — О, меня уже накормили гостеприимством графства. — Респир даже встал со своего место, но, вместо того чтобы подойти к графу, просто облокотился на спинку своего кресла. — Тогда, граф, объясните мне, почему, признавая Эдварда ошибкой, которую допустили сами, вы все еще не пытаетесь ее исправить? Почему просто нельзя поставить этого выскочку на место? Почему?! Герцог в сердцах пнул кресло, так что оно с жалобным скрипом ударилось об столешницу и едва не развалилось. Омфей же только улыбнулся. Истинная причина такой ненависти Респира крылась вовсе не в политике и не в стремлении помочь своему покровителю достичь тех вершин, к которым стремился. Герцог оставался корыстен до самого конца, мечтая о том дне, когда Эдвард Тристанский испустит свой последний вздох. Респиру нужна была его любовь. Столь уязвимое и хрупкое чувство, обладающее при этом столь разрушительной мощью, что могло сломить даже самых крепких и стойких людей. Омфей Гористар отлично знал — именно это чувство гложет Респира Росского. И от того оно становилось страшнее, что оставалось неразделенным. Любовь к принцессе Карийского дома, старшей из детей Рокфора Карийского, до положения которой. Вспыхнувшее словно факел во тьме его души, она оставалось той искрой, что жгла без перерыва, мешая ему беспристрастно взглянуть на этот мир. И именно это обостряло его остальные чувства. Не в силах найти этому гневу иной выход, Респир нашел себе другую цель. Эдвард Тристанский. Герцог впервые встретил Изабеллу Карийскую на одном из приемов, что давал граф Фларский в своем замке, когда начинал свою компанию по претензиям на королевский престол. Граф Гористарский также был туда приглашен, и никто не ограничивал его в возможности привести с собой протеже или родственников. Граф Фларский отличался любовью к помпезности и пышности в своем окружении, и с таким же трепетом относился к праздничным вечерам. Сколько он денег тратил на это, вряд ли мог кто-то подсчитать, кроме самого графа, но Флар был богатым и процветающим феодом, так что сорить деньгами он вполне мог себе позволить. Респир Росский не был частым гостем на таких вечерах, окраины королевства нередко жили своей жизнью, и порой не втягивались в хитросплетения отношений метрополии и центральных регионов. Герцоги совсем молодых и незначительных феодов, чье население порой не превышало размеров не самых крупных городов центральных феодов, в приграничных регионах жили собственной жизнью, занятые собственными конфликтами и интересами. Для некоторых даже не имело особого значения, какой король сидит на престоле, Кенингхорм оставался некой недосягаемой вершиной, от которой они зависели примерно так же, как и от воли Небес. Покорно, не оставляя далеко за пределами рассуждений о повседневных заботах. Оказавшись в центре жизни королевства, Респир в первые минуты выглядел как контуженный, ошалело крутя головой в разные стороны и разглядывая прибывших гостей. Имена многих из них были известны по всему Рейнсвальду, а традиции приглашать на званые вечера и своих политических соперников, чтобы похвастаться перед ними, оставались одними из самых крепких в королевстве. Цвет дворянства и промышленников Рейнсвальда собрался в тот день в приемных залах, и среди них был и Рокфор Карийский, прибывший с супругой и со своей дочерью, постепенно выводя ее в свет. Только что закончившая обучение при королевском дворе, она казалось цветком молодости и наивности, распустившимся среди пепельных равнин Рейнсвальдского острова. И, естественно, каждый из молодых гостей на нее засматривался, словно вживую увидел тот идеал прекрасной леди, о которых рассказывают в рыцарских эпосах и легендах. Девушку сопровождали ее фрейлины и целая стайка подружек из рыцарских фамилий феода, щебеча как вспугнутые пташки. А она сама с таким же удивлением, словно приехала с далеких окраин, рассматривала пеструю толпу вокруг. Граф ее уже видел не впервые, но вот для Респира она стала первым светлым лучиком в жизни, даже просто блеснув совсем рядом. Герцог смотрел на нее весь вечер, забыв даже о том, что есть на балу и другие девушки. В итоге он решился пригласить прекрасную принцессу на танец, где под звуки задорной музыки гости веселились и смеялись. Счастливейший момент в жизни Респира, когда Изабелла со смехом увлекала его в празднующую толпу, и он не видел задумчивого взгляда Омфея Гористарского, стоявшего у одной из мраморных колонн и внимательно наблюдавшего за своим протеже И с того самого дня Респир был без ума влюблен в принцессу, это чувство захватило его полностью, как и любое другое, легко прокладывающее себе путь в душе молодого дворянина, слишком ломкой и податливой. Только, в отличие от прежних его запалов, оно никак не желало проходить, обрастая все новыми впечатлениями и самовнушением герцога. Граф позволял этому чувству и дальше вести Респира, но в то же время не отпускал и не ослаблял сдерживавший его поводок, выжидая нужный момент. Только чем дольше он держал, тем сильнее герцог рвался, воспылав любовью к Изабелле. Их чувство не были взаимными, Изабеллу заботили совсем другие вещи, да и сам Респир не мог уже точно вспомнить, что она говорила ему. Его фантазия дорисовывала все необходимое, и чем дальше был он от объекта своих вожделений, тем подробнее и ярче становились эти фантазии. Омфей посеял семена, изредка их удобряя новостями или историями, словно случайно полученными, но подтверждавшими эти слова. Любовь к Изабелле была тем самым рычагом, который позволял всегда удерживать Респира в нужном направлении. А сам молодой герцог еще не подозревал, для чего вообще он был нужен. Эдвард Тристанский стал причиной личной ненависти Респира лишь потому, что граф однажды заметил, что крепкие отношения между Карией и Тристаном будут только надежнее, если подтвердятся династическим браком. И этого стало достаточно, чтобы Респир превратился в кинжал, направленный в сердце молодого тристанского барона. Граф умел ждать, но порывы Респира порой мешали, пусть и незначительно. Все выстроенные планы требовали кончины нынешнего короля, но герцог явно не желал ждать так долго. — Время еще не пришло. — Сказал Омфей тихо, но не настолько, чтобы герцог не услышал этих слов. — Что? — Респир по птичьи склонил голову, внимательно глядя на графа и ожидая продолжения. — Матерь Земная! Что вы сейчас сказали? — Не смей выражаться при мне. И внимательно следи за своим языком, а то я все-таки прикажу его тебе отрезать и в руку вложить. Может быть, тогда у тебя получится его держать на месте. — Холодным тоном указал ему Омфей. — Я сказал, что время еще не пришло. Эдвард Тристанский нужен мне. И желательно в роли барона. Нужен до определенного времени. Пока Иинан Третий дышит, я не только сам не коснусь его и пальцем, но и другим не позволю этого сделать. — Что? — Респир в один миг осел и потерял прежнюю уверенность в своих силах. — Граф… Граф, что вы сейчас говорите?! Эдвард?! Этот проклятый ублюдок, грязь под ногами, слишком о себе возомнившая, нужен вам?! Зачем?! Матерь Земная! Зачем он нужен вам?! Вы совсем с катушек съехали?! Омфей Гористар встал со своего места и спокойно, не ускоряя шага, подошел к Респиру, схватившему за эфес своей церемониальной шпаги, но все же не посмевшему обнажить клинок. Граф словно нехотя поднял руку, неотрывно глядя герцогу в глаза, а потом ударил. Пощечина обожгла щеку Респира, хлестка и сильная, как удар кнута, герцог даже на ногах удержаться не смог, успев только ухватиться за спинку кресла и лишь потому не свалившись на пол. — В следующий раз я действительно отрежу тебе язык, — предупредил граф, поправляя кольцо на пальце, пока его протеже приходил в себя, сплевывая кровь. — И будь любезен не пачкать полы в моем замке, это может негативно сказаться на репутации моей прислуги. — Ага, ваша любовь и забота просто выходят за всякие границы. — Респир вытер губы тыльной стороной руки. — Наверное, я не самая надежная игрушка в ваших руках, раз не собираетесь мне рассказывать все планы. Вместо этого только натягиваете поводок. — Значит, ты заслужил такое обращение. — Граф остался столь же равнодушен. — Респир, ты просто должен понять свою роль в общем плане и строго ей следовать. Если же ты не будешь этого делать, то я решу, что в итоге ты мне и не особо нужен. Хочешь вернутся на те задворки королевства, откуда я тебя вытащил? Будешь и дальше прожигать свою жизнь в рубке на турнирах и возне с другими герцогами за очередной кусок скалы, где есть хоть что-то из полезных ископаемых? — Я об этом не просил… — Но ты согласился, когда тебе предложили! И потому ты будешь и дальше делать, что тебе сказано. Тогда я закрою глаза на твои выходки. — Граф говорил медленно, выделяя каждое слово, и Респир дернулся так, словно его снова ударили. — Не думай, что от меня в секрете остались твои игры в солдатиков, которых собираешь из всякого сброда на границах. Кого ты собрался с ними побеждать? Тристанского барона? С этими уродцами ты даже напугать его не сможешь. Поставить на место короля? Пожалуй, я даже дам тебе попытаться провернуть подобное. Это будет выглядеть очень смешно. — Я сам решу, что мне делать! — Не посмеешь! Я за тебя решу. А ты будешь смирно делать то, что тебе скажут. И сейчас ты должен прекратить свои игрушки в армию и отправиться в Истерхию. Там для тебя найдется работа, которая как раз придется тебе по нраву. — О, так значит, меня только для этого и вызвали в метрополию, чтобы встряхнуть как нашкодившего щенка, а потом опять отправить в самую глушь разгребать ваши проблемы? — Респир сплюнул остатки крови еще раз и смерил графа тяжелым взглядом. — А объяснений я опять так и не услышу? — О, нет, объяснения для тебя как раз есть. В этой глуши, как ты выразился, Эдвард провел одно из крупнейших, по рамкам королевства, собрание внешних партнеров и союзников, пригласив всех, кого считал хоть сколько-то важными. Всего лишь за несколько дней он вернул прежнее довоенное влияние бароната и даже усилил его. — А ваша великолепная атака, как я понимаю, только в этом ему помогла. — Респир даже не скрывал сарказма. — Да, он сумел ее использовать себе на пользу, но не стоит думать, будто барон Тристанский смог меня обыграть. Князь Алексард был той фигурой, которая, даже проиграв, остается весьма полезной. Он еще сыграет свою роль. А вот чего действительно барону следовало опасаться, так это не князя со своими излишне завышенными ожиданиями, а тех, кто ведет себя намного тише и хорошо умеет считать деньги. — Омфей Гористар снова активировал голографическую панель пульта управления и, нажав несколько клавиш, вывел над столом трехмерное изображение участка Известного Пространства, который Респир не мог узнать. По следующему движению руки барона активировались новые проекторы, быстро выстраивая тонкие ниточки проложенных подпространственных маршрутов с отметками выходов в реальность и перестройки на новые направления. — Что это? — Это… Схема путей и маршрутов поставок Тристанского бароната за пределы королевства. Барон мудр не по годам, раз догадался не доверять одной единственной транспортной компании в столь важном деле, но даже в самой сильной корпорации не все зависит только от управляющей верхушки. Тысячи и тысячи сотрудников занимаются простой рутинной работой изо дня в день, зарабатывая жалкие крохи, чтобы прожить до следующей получки. И как легко таких людей соблазнить столь знакомым звоном золота. Они вполне могут выдать важную информацию даже без согласия руководства. Да и стоит это порой намного дешевле. — Граф посмотрел на герцога. — Кажется, тебе хотелось заставить тристанца страдать? Вот тебе все возможности для этого. Заодно проверишь своих молодцев в этом деле. Тристанская охрана не самый простой орешек, и те, кто выживут после боя с ними, вполне смогут еще где-нибудь пригодиться. — Что с меня требуется? — Поинтересовался Респир, во все глаза глядя на карту. — Ничего особенного. Просто не оставляй после себя никого, кто смог бы рассказать о произошедшем. А еще лучше — не оставляйте вообще никого в живых. Надеюсь, это не так сложно? — Не так, чтобы не выполнить. — Респир усмехнулся. — Господин, этот ваш приказ я исполню со всей ревностью, на которую только способен. — Надеюсь, что хотя бы в этот раз ты меня не подведешь. Респир только молча приложил руку к груди и поклонился. — Я еще зачем-то нужен вам? — Нет, можешь пару дней отдохнуть и воспользоваться гостеприимством Гористарского замка, на это ты получаешь мое одобрение. — Граф позволил себе по-отечески улыбнуться, глянув на своего протеже. Тот вернул улыбку обратно, только слишком едкую. — Тогда я поспешу как можно быстрее покинуть Мыс Харкии. Благо, теперь у меня появились дела, которые наконец-то понравятся моему столь самодовольному сюзерену. Не посмею задерживаться с их исполнением. Граф покачал головой, не представляя, как вообще можно повлиять на герцога, кроме как действительно исполнить обещанное. Хотя и тут он не был уверен, что такой подход поможет.***
Орбитальная платформа «Терримз», принадлежавшая горнодобывающему концерну Эпсил, была не самым подходящим местом для посадки. И в любом другом случае Калгер Энистон трижды бы подумал, стоит ли вообще задерживаться здесь. Однако указания были четкими и ясными, и связной Сатона Тристанского ожидал его именно здесь, потому пришлось опускать челнок. Закрытых ангаров на таких платформах не было и в помине, зато открытые причалы гроздьями растянулись вокруг центрального кольца станции без какого-либо нормального плана, словно их достраивали по мере необходимости там, где проще. И все равно найти свободное место среди пристыкованных без всякого порядка и логики шаттлов, челноков и транспортников оказалось непросто. Пришлось повозиться, выбирая наиболее подходящее место. — Ладно. Ждите меня здесь. От корабля далеко не отходить, возможно, взлетать придется очень быстро. И лучше откройте оружейный ящик… — предупредил Калгер, снимая шлем и облегченно вздыхая. Большая часть его жизни прошла в полетах, на кораблях самых разных классов и размеров, но он так и не смог привыкнуть к тому напряженному состоянию, что возникает, когда сидишь на месте пилота. Даже подключение к нейросистемам не особо помогало, дублирование мысленным контролем снимало нагрузку, но не освобождало от мыслей, что достаточно микроскопической ошибки в работавших компьютерных системах, и можно влететь в посадочную площадку как пуля, не успев даже сообразить, что произошло. Этот страх был словно фобией, преследовавшей его только в такие моменты, и избавиться от него не получалось. Сняв со спинки кресла пилота свой длиннополый плащ из грубого, но прочного материала, производимого в одном из отдаленных анклавов, Калгер набросил его на плечи, поправил складки, а потом проверил, насколько легко доставать оружие из скрытых креплений под руками. Безоружным показываться в таком месте было равносильно особо изощренному способу самоубийства, но и светить им тоже не слишком удачное решение. Здесь вполне могли найтись и такие, которых заинтересует цена замеченных стволов. И только ради них местные бандиты могут попытаться перерезать горло не слишком удачному стрелку. Несмотря на то, что эта территория считалась принадлежащей Рейнсвальду, силы королевства здесь появлялись крайне редко. Всех, и корпорантов, и феодалов, устраивал сложившийся порядок вещей, при котором в королевство продолжали поступать цистерны со сжиженными редкоземельными газами, добываемыми на острове внизу, куда со станции спускались толстые кабели орбитальных лифтов. Там даже в непроглядной тьме Небес расстилалось целое сверкавшее море, в котором переливались все оттенки зеленых и желтых цветов. Как небольшие островки внизу проглядывали вершины скал и холмов с каменными россыпями, едва выступавшие из густого тумана, поглотившего всю поверхность Острова Воздушных Водопадов, как поэтично назвали его первооткрыватели. Только те, кто впервые видел его, понимали, почему он такое название получил. Потоки газов, намного тяжелее воздуха, проходя сквозь узкие и глубокие ущелья, рассекавшие берег острова, срывались вниз настоящими водопадами, становившимися все шире и шире, постепенно исчезая в окружающей тьме. Калгер, заходя в шлюз, закрепил на лице дыхательную маску и тяжело вздохнул. Он не любил высаживаться на рейнсвальдской территории. Появляться там капитаном дерзкого и быстрого рейдерского корабля или даже командиром небольшой боевой группы, нанося точные удары по торговым постам, где склады ломились от товаров, а охрана заскучала и растеряла боевые навыки от безделья — это ему нравилось. Он так и действовал, пока не встретил Респира Росского — бил и отступал быстрее, чем рейнсвальдские войска успевали развернуть боевые порядки, чтобы раздавить надоедливого рейдера. И никогда прежде даже для вынужденного ремонта не задерживался в пределах рейнсвальдского пространства. Здесь опасно. Здесь враг. Здесь можно натолкнуться на агентов королевской разведки, оперативников феодалов или даже просто на слишком умного офицера, который признает в очередном гражданском своего потенциального противника. Пусть даже конкретно на этой станции вероятность встретить королевского агента намного меньше, чем потерявшего рассудок наркомана, собиравшегося намотать твои внутренности на лезвие своего виброкинжала, эти места оставались землей врага. Никакой охраны и службы безопасности порта на станции не было и в помине. Корпорация, контролировавшая станцию, даже не волновалась о подобных мелочах, вполне справедливо считая, что прибывавшие пространственные скитальцы сами могут о себе позаботиться. А если не могут, то от такого дурака в принципе не будет много пользы, так что он и не особо нужен. Посадочные зоны разделяли небольшие и тонкие мостики, уводившие к самой станции, где единственной преградой на пути к падению в туманные облака острова оставались только предупредительно мигающие сигнальные огни вдоль невысоких бордюров. На тонком мостике чуть меньше двух метров в ширину это была не самая надежная защита, но другой не предусматривалось. А впереди уже поднимались внешние защитные стены станции с выдававшимися вперед гранями оснований башен комплексной защиты, за которыми уже поднимались уровень за уровнем закрытые купола и шестигранники жилых модулей, облепленные террасами, арками и тонкими башенками оборонительных систем. Даже переходной шлюз с причалов во внутренние сектора станции был выстроен в форме ворот, охраняемых высокими статуями ангелов, чьи крылья сходились над закрытыми створками. Калгер, мельком оглянув выветренные и давно не обновляемые маленькие статуэтки святых в нишах вокруг ворот, остановился и осенил себя знаком Неба, заметив изображение святого Флориана, считавшегося проводником в лучший мир для невинно убиенных. Не будучи особенно верующим человеком, Калгер помнил, как трепетно к этому относилась его жена когда-то. Возможно, ее святой Флориан тоже когда-то подвел за руку к белоснежным вратам в лучший мир, где ей суждено обрести покой. Шлюз раскрылся с тихим шипением, и Калгер прошел внутрь, почти сразу же оказавшись на полузаброшенном таможенном контроле, де терминалы уже давно не работали и были разграблены, а от турникетов не осталось ничего, кроме изломанных и изрисованных кусков металла. Когда нет необходимости в охране, нет и необходимости в поддержании всей системы контроля. Местные жители сами отсеют все необходимое. Или же не отсеют, но усвоят и привыкнут. Ему нужно было заведение с весьма многообещающим названием «Райские уста», на одном из верхних уровней нижнего купола. Выстроенные в форме сот структуры жилых и промышленных секторов поднимались рядами друг над другом, иногда объединенные в более открытые и широкие помещения или же, напротив, закрытые и перекрывавшие проход. Они все объединялись в сложный и запутанный лабиринт технических ходов, переходов и тоннелей, где-то кишевших жизнь, а где-то заброшенных и пустых, и только ровный гул работающей вентиляции напоминал о том, что место не совсем заброшено людьми. В основном здесь жили рабочие, спускавшиеся на смены в добывающие заводу далеко внизу, и их семьи, но среди торговых и жилых улочек можно было встретить выходцев из самых разных слоев населения. За последние десятилетия, когда станция стала перевалочным пунктом для курсировавших караванов корпорации и нескольких небольших феодов, ее население заметно выросло за счет эмигрантов всех мастей, стремившихся оказаться как можно дальше от строгой и жестокой руки рейнсвальдского закона. От беглых матросов и преступников до отчаявшихся неудачников, все потерявших в жизни и пытавшихся начать сначала вдали от знакомых мест. «Райские уста» были одним из тех мест, где можно найти выходцев практически со всех слоев населения станции. На первых этажах в густом дыму дешевых благовоний, табака и наркотических смесей развлекались матросы кораблей, охранники и солдаты, получившие увольнение на ближайшие выходные. Здесь играла музыка, а света горевших под потолком ламп хватало ровно настолько, чтобы получалось разглядеть окружающих людей среди общего полумрака. На сцене и барной стойке извивались тела практически обнаженных танцовщиц, а местные девицы в даже слишком откровенных нарядах всегда готовы были услужить любому щедрому клиенту, подтвердив название этого заведения. Зато выше, на верхних этажах, располагались комнаты для особо важных гостей, с обитыми бархатом стенами, мягкой мебелью, подносчицами и музыкой на заказ, где любой, кому позволяли средства, мог устроить именно тот отдых, который желает. Имевшаяся у владельцев собственная служба безопасности позволяла даже проводить там переговоры, гарантируя, что никто не будет подслушивать и мешать встрече. Калгер поднялся на третий этаж, где лифт выходил сразу в ресторанный зал с барной стойкой, живой музыкой и вежливо улыбающимися официантками, обнаженными и с ошейниками. Рабство было запрещено на территории Рейнсвальда. И это был один из тех немногих моментов, за которые Калгер испытывал нечто вроде уважения к местным феодалам. Однако многие особенно предприимчивые дельцы обходили эти запреты, выкупая рабов на невольничьих рынках за пределами королевства и официально давая им свободу, но в реальности держа в таких условиях, что рабство казалось уже и не столь тяжкой ношей. Почему таких хитрецов не арестовывали и не вешали сразу, пират не мог придумать точный ответ, но подозревал, что чем дальше метрополия, тем больше закрывают глаза на принятые законы, а представители власти погрязают в коррупции и круговой поруке. Он сразу же направился к барной стойке, лавируя между столиками, за которыми сидели респектабельного вида господа, позволяя себе отдохнуть, либо в тиши и спокойствии обсудить скопившиеся дела друг с другом. Оттолкнув одну из служанок, уже подошедшую к нему с подносом и предложением принять заказ, Калгер уселся на свободный стул перед барной стойкой и устало облокотился на длинную столешницу. Бармен в строгом костюме и идеально выглаженной белой рубашке с пониманием посмотрел на пирата и молча налил ему бокал чуть заметно светившейся фиолетовой жидкости, тягучей, словно масло. Калгер взял бокал и сомнением посмотрел сначала на его содержимое, а потом уже на самого бармена. — Не беспокойтесь. Все совершенно безопасно. Местный рецепт из сока растений, что местные выращивают в теплицах. Считается редкостью и экзотикой. — бармен пожал плечами. — Клиентам нравится. Пират кивнул и все же опробовал напиток, приятно удивившись необычному букету вкусов. Кивнув бармену кредитную пластинку, он развернулся и, облокотившись на стойку, окинул взглядом зал, пытаясь понять, есть ли здесь представитель Сатона Тристанского или же его еще следует дожидаться. — Впервые в подобном месте? — На соседний стул уселся человек, выглядевший как корпорант не самых высоких должностей. В гражданской одежде, но уж слишком напоминающей военную форму, он щелкнул пальцами и заказал у бармена высокий и тонкий бокал с коктейлем. Выкинув оттуда зонтик, он сделал глоток и снова посмотрел на пирата. — Это вам не верхние уровни городов метрополий, но здесь все же довольно неплохо. По местным меркам. — Кажется, я не помню, чтобы заказывал собеседника. — Нахмурился пират, исподлобья глядя на подсевшего человека. — Вам требуется что-то конкретное или же следует сразу предложить убраться с глаз долой? — Я просто хотел сказать, что если вы ищите конкретного человека, то у меня есть нужная вам информация. — Корпорант безразлично пожал плечами, гораздо больше внимания уделяя содержимому своего бокала, чем Калгеру. — Мне показалось, что вы именно такой человек. Пират моментально напрягся. В эти секунды прозвучали контрольные слова, чтобы узнать представителя тристанца, и он с удивлением посмотрел на этого человека, нисколько не похожего на скрывавшегося от вездесущей тристанской разведки беглеца. — Если у вас есть информация, то я готов ее купить. — Осторожно произнес он свою часть контрольных слов, и подсевших корпорант услужливо улыбнулся и одним залпом опустошил весь бокал. — Тогда пройдемте. Наш разговор не стоит обсуждать в столь публичном месте. Здесь замечательные комнаты со звукоизоляцией, где никто не помешает нашему диалогу. А местные владельцы предпочитают сохранять конфиденциальность встреч, чтобы не подмочить свою репутацию. Волноваться не о чем. — Я и не волнуюсь. — Калгер только пожал плечами. — Если что-то пойдет не так, то просто вас убью. Это сразу избавит от целого ряда проблем нас двоих. Большинство комнат в этом заведении были оборудованы большой и широкой кроватью, но несколько помещений предназначались специально для ведения переговоров, совсем небольшие и при этом обустроенные всеми удобствами. Пара мягких диванов, столик и контрольная панель по вызову официантки были обязательным условием. — Значит, перейдем к делу. — Сразу сменил тон представитель Сатона Тристанского. — Вы прибыли от герцога Росского? — А вы догадливы. — Калгер опустился на ближайший диван и раскинул руки в стороны. — Сделаю свою догадку, что именно вы меня и ждали. Забавно. Я прибыл даже раньше намеченного срока. — Я должен был убедиться, что за вами не тянется хвост. Герцог не производит впечатления человека, который может сделать все с первого раза и без единой ошибки. Тем более, есть еще один очень важный вопрос. Одобрена ли эта встреча графом Гористарским? — Вам обязательно спрашивать у графа разрешение? Или вы обращаетесь к нему каждый раз, когда собираетесь с кем-то поговорить? — Я задал конкретный вопрос. — А мне интересно, есть ли в голове вашего сюзерена хоть что-то, кроме желания выслужиться перед гористарским графом? — Калгер наклонился вперед и сложил руки перед собой, готовый в любой момент выхватить спрятанные под плащом пистолеты. Его собеседник сразу помрачнел, подбирая наиболее подходящие слова для ответа, но в итоге только сел напротив, посмотрев пирату в глаза. — Хорошо. Я сделаю вид, что не стану интересоваться истинными причинами желания вашего сюзерена выйти на связь с Сатоном Тристанским. Однако со своей стороны вы должны сразу сказать, для чего именно вам это необходимо. — Я скажу только то, что велел мне сказать человек, которого вы назвали моим сюзереном. — Калгер откинулся назад, сохраняя дистанцию вытянутой руки со своим собеседником. — Респир Росский заинтересован в сотрудничестве и помощи вашему сюзерену. Он велел передать, что разделяет его интересы и желание покончить с Эдвардом Тристанским, а потому готов оказать всю помощь, на которую только будет способен. И сразу скажу, что в ответ ему нужно не так уж и много. Достаточно лишь поддержки Тристанского бароната, когда Сатон Тристанский вернет себе то, что принадлежит ему по праву. Карты на стол, как говорится. Ваша очередь. — Смелое заявление. Однако у моего сюзерена есть серьезные подозрения, что слов герцога так и останутся словами, ничего больше за ними не последует. — Представитель дяди нынешнего тристанского барона развел руками. — Я не знаю вашего имени, уж простите, так что и не могу выразить, как следует к вам обращаться. Однако герцогство Росское не представляет из себя ничего важного в плане рейнсвальдской политики. Таких феодов сотни на окраинных землях королевства, и многие наверняка точат зубы на каких-то своих конкурентов. Смысл вообще обращаться к ним, если скорее станут помехой, чем настоящим союзником? — Герцог предлагает вам не только свою помощь, но и поддержку его союзников, уже выразивших свое неудовлетворение от правления нынешнего тристанского барона. До тех пор, пока мы не получим конкретный ответ вашего сюзерена, мне запрещено называть какие-либо конкретные имена и титулы. — Тогда смысл вообще верить вам? Единственный известный союзник вашего герцога — граф Гористарский, признающий его своим протеже. Однако этого мало, особенно с учетом того, что граф и так поддерживает моего сюзерена. И не только словами, как вы можете заметить. А что, кроме ничем не подтвержденных обещаний, может предложить герцог Росский? — На настоящий момент герцог Росский может предложить полсотни боевых кораблей с тренированными экипажами из наемников, готовых к проведению рейдерских операций и партизанских действий на коммуникациях любого противника, на который им только укажут пальцем. Эти силы в ближайшее время вырастут еще больше, но поскольку мы говорим прямо сейчас, то пока только то, что имеем. — Калгер Энистон развел руками. — Этого, естественно, недостаточно, чтобы свалить барона Тристанского, но уже хватит, чтобы усилить ваш флот. Сколько кораблей он насчитывает? Двадцать? А, нет… Двадцать два. И ни одного тяжелее легкого крейсера. Я ведь прав? — Откуда вам знать? — представитель Сатона безразлично пожал плечами. — Герцог Росский знает больше, чем можно подумать с первого взгляда. Да и граф ему доверяет явно сильнее, чем вашему сюзерену. А может быть, граф Гористарский просто не хочет, чтобы Сатон обрел достаточно сил для самостоятельных операций. Ну таких, чтобы не согласовывать каждый чих с графом. — Калгер вздохнул. — Сатона держат на слишком коротком поводке. А граф не слишком горит желанием портить жизнь тристанскому барону, разрешая только незначительные операции, не способные сместить баланс. Или я не прав? — Я могу то же самое сказать и про герцога. — Последние слова собеседнику Калгера явно не понравились, но спорить с ними он не пытался. Калгер отлично знал, что говорил. Сведения о возможностях Сатона были получены Респиром фактически из первых рук, и сомневаться в их правдивости не приходилось. — Можете, только что вам это даст? — Калгер пожал плечами. — Да, герцог Росский просил передать вам вот еще что. Графа Гористарского не интересует успех вашего сюзерена в борьбе против тристанского феодала. Ему достаточно самого процесса. Он ослабляет обе стороны. А в выигрыше находится… Ну, думаю, понятно, кто. Сатона такое положение вещей устраивает? — Ваш сюзерен хочет сказать, что граф Гористарский нас обманывает? У него есть доказательство подобного? — А своей головой думать никогда не пробовали? Граф правит Гористаром, с которым у вашего любимого бароната всегда были трения. И вы думаете, ему действительно важно, чтобы Тристан достиг процветания и свободы? Вас используют. Точно так же, как и герцога Росского. Только мой наниматель в этот честно признается, а ваш, по всей видимости, больше занимается облизыванием своей гордости, чем попытками действительно проанализировать творящееся вокруг. — За такие слова я уже должен вас убить. — Представитель Сатона Тристанского опустил руку к поясу, и Калгер сразу напрягся, сообразив, что тот тянется за оружием. Если теперь потянутся за своим, то дальнейшие действия предсказать уже будет невозможно. Они успеют нашпиговать друг друга зарядами за считанные секунды, а звука выстрелов из-за изоляции здесь никто и не услышит. — А может быть, вместо этого вы все-таки воспользуетесь тем, что у вас между ушей и донесете предложение герцога до вашего сюзерена? Знаете, есть старая поговорка о том, что пучок сухих ветвей сломать намного сложнее, чем одинокую веточку. И вашим, и нашим союз пойдет только на пользу. — Что герцог хочет взамен? — Верности данному слову, — Калгер развел руки в стороны. — И мой наниматель, и ваш Сатон, да и я сам сейчас хотим, в принципе, одного. Крови Тристанского барона. Так давайте объединим усилия. А с остальным можно разобраться и позже. — Я донесу слова герцога Росского до моего сюзерена. В следующий раз мы встретимся, чтобы ваш… наниматель услышал слова Сатона Тристанского. — Вот и замечательно. — Калгер кивнул головой. — Может, теперь выпьем? Отметим нашу встречу? Да и подозрительно выходить совершенно трезвыми из подобного места. Словно мы тут два евнуха в борделе. — Вообще-то, это и есть бордель, если вы еще не заметили. — Тем более! Трезвыми отсюда точно не стоит выходить! — Калгер активировал панель вызова официантки. — Начнем с простого. А потом уж отправимся дальше по своим делам…