Пустой мир. Книга 1. Темные небеса.

Когда дело идет о вопросах религии, люди берут на себя грех изворотливой неискренности и интеллектуальной некорректности. Зигмунд Фрейд.

      Город Голоф-три считался небольшой по рейнсвальдским меркам агломерацией, и относительно новой по дате основания. Его заложили на безжизненных окраинах Драконьих гор всего лишь несколько столетий назад, как один из перевалочных пунктов на пути паломников, шедших к храму Первого Основателя. Со временем его кварталы разрастались, растягивая все дальше щупальца магистралей и монорельсовых дорог, обрастая новыми куполами и промышленными районами.       В пустых породах ближайших гор не было полезных ископаемых для добычи, но город жил за счет потока паломников, а вместе с ними и торговцев, прибывавших в его суетливые воздушные порты. И потому очень скоро Голоф-три превратился в один из важных торговых пунктов на этой части побережье метрополии. Туда прибывали караваны и торговые корабли изо ближайших субсекторов, соседних государств и вольных городов. Городские порты, открытые для паломников, не контролировались столь жесткими таможенными ограничениями, как остальные внутренние порты, и зачастую именно там можно было сбыть товары, запрещенные к прямой торговле внутри королевства.       Большая свобода, изначально выделенная по просьбе Церкви для паломников, стала лазейкой для торговцев в мощном щите протекционистской политики королевства. Местный феодал смотрел на налаженные потоки контрабанды сквозь пальцы, считая прибыли от серой торговли более высокими, чем риск попасться за нарушение королевских правил. А Церковь не обращала на серый рынок внимания, пока поток паломников не сокращался.       Голоф-три рос за счет открытой и подпольной торговли, но вместе с этим в нем росли нарывы преступности, питавшейся контрабандой и полулегальными сделками. Власть феодала над городом не только внушала чувство безопасности торговцам, но и прикрывала преступные организации до тех пор, пока они не нарушали выстроенные негласные правила. Взаимная выгода была очевидна, а ее проявления стали настолько яркими, что видели их даже простые горожане. Однако власти продолжали мириться с криминальным миром, разросшимся в торговых кварталах и нижних уровнях, пока он не мешал поступлению денег в казну. Пока паритет сил власти и подпольных банд сохранялся, и ничто его не нарушало, город оставался в шатком балансе между законом и анархией. Между властью феодала и карающим мечом королевских сил, ни за что не согласившихся бы принять такой преступный улей в метрополии королевства.       Об этом городе прислужник слышал и раньше, от охраны и паломников, приезжавших оттуда. Для его скудного воображения город казался действительно небольшим и ничего не выражающим. Его разум мог принять существование огромных многоуровневых городов, закрытых куполами и усеянных высотными орбитальными шпилями. В книгах о них говорилось немало, и в мыслях каждый раз вырисовывались монументальные стены, окруженные защитными сооружениями и с многочисленными стягами и гербами правящих домов. Он представлял там огромные воздушные корабли, спускавшиеся из темноты к дрейфующим докам или нижним пристаням. Это были города-крепости, города-мегаполисы, на которых держались власть и могущество королевства. Именно такими он их себе представлял по описаниям в книгах и иллюстрациям в старых манускриптах. Голоф-три он таким не представлял.       Послушник с удивлением понял, впервые покинув монастырские стены, что у него практически нет представлений о реальном масштабе внешнего мира. Снаружи даже сам монастырь был больше и величественнее, чем всегда казался изнутри. Его огромные монолитные стены и внешние укрепления, будто вытесанные из цельного камня, нависли над послушником, грозясь похоронить под собой снова, стоит только отвести в сторону взгляд.       Изнутри этот размах не ощущался, всегда разделенный на множество отдельных помещений, нарезанный отдельными стенами и проходами, дверьми и галереями, отдельными залами и коридорами. И только снаружи получалось оценить все невероятное величие, на фоне которого человек казался не просто ничтожеством. Отдельный человек просто не существовал, затерянный на фоне величественных статуй и титанических башен. Казалось невозможным, что такие же простые люди, как и он сам, смогли построить нечто подобное. Лишь в своей общей массе, в объединенной форме, сложив усилия миллиардов и миллиардов людей, человечество могло сравниться с собственными же памятниками и крепостями.       Голоф-три, возникнув в иллюминаторах, и вовсе поразил воображение прислужника, появившись из темноты за очередным горным склоном в свете множества прожекторов и огней. Легкий транспортный квадракоптер со знаком Инквизиции на борту поднялся выше ущелья, и в его бортовые иллюминаторы стало видно всю панораму города, разросшегося в низине среди горных отрогов.       Море света, расплывшееся во мраке под черным небом, начиная от контурных огней дрейфующих доков и суборбитальных платформ, и заканчивая яркими прожекторами вертикальных кварталов городских шпилей, поднимавшихся высоко над закрытыми куполами центральных кварталов. Ближайший из куполов, куда они направлялись, в диаметре был никак не меньше двадцати километров. И чем меньше до него оставалось, тем больше он казался. Его многоуровневые стены, поднимавшиеся ряд за рядом, перекрывались высокими башнями комплексной защиты и орудийными батареями, словно прямо за ними начинались дикие земли.       Прислужник даже не сразу понял, что смотрит на увиденную картину, открыв рот. Чтобы собраться с силами и успокоиться, потребовалось немало усилий над собой. Мир снаружи был намного больше, чем могло выдать все его воображение, ограниченное прежде лишь монастырскими стенами. Он был настолько огромен, что от первого осознания увиденного прислужник даже испугался, внезапно почувствовав себя совершенно беззащитным и открытым на фоне бескрайних пространств.       Настолько ничтожным и малозначительным он никогда прежде себя не ощущал. Чувство страха резко сжало горло, не дав толком выдохнуть, и послушник отстранился от иллюминатора. Мысли сбились в кучу, и вычленить хотя бы одну получилось не сразу. Слишком много впечатлений. Слишком много эмоций, ожиданий и надежд. Слишком много тревог и страха перед будущим. Он не мог понять даже, что одолевает его сильнее — страх перед неизвестностью или надежда на то, что скрывается за этой туманной пеленой. Мысленно он успокаивал себя тем, что хуже уже вряд ли может быть, а будь у инквизитора какие-то отдельные домыслы на его счет, он вряд ли бы стал их скрывать.       — Господин, скоро садимся, — сообщил пилот через динамики в салоне. Вместе с прислужником там сидело всего несколько человек. Сам инквизитор практически не обращал внимания на окружавших, занятый чтением своего инфопланшета.       Те, кто его сопровождал, как догадался прислужник, должны были выполнять роль его свиты. Знания об инквизиторах у него были очень малы, эта организация не любила делиться секретами даже внутри Церкви, и сама суть ее оставалась в тайнах и тенях среди интриг и перипетий сложной жизни королевства. Однако все знали, что ни один инквизитор не выполняет свою работу в одиночку.       Каждый из них волен сам выбирать себе помощников по собственному усмотрению и для своих целей. Одни отбирали сопровождающих словно хирургические инструменты, точно и внимательно, каждого со своей узкой специализацией и задачами. Другие создавали себе небольшие армии и флотилии, не отвечая ни перед кем, кроме руководства Инквизиции и глав Церкви. Для многих из них люди оставались всего лишь расходным материалом, не имевшими ценности каждый по отдельности. А были и такие, кто старался бороться за каждую человеческую жизнь. Каждый из них был волен сам выбирать себе путь и способ решения задач, но каждый из них и отвечал за свои действия единолично.       Прислужнику больше всего знакомыми казались двое бойцов в броне инквизиторских штурмовиков. Подобных солдат он видел и прежде в переделах храма, пусть никогда и не разговаривал с ними. Они вечно носили шлемы, скрывая свои лица, всегда оставаясь спокойными и молчаливыми. Насколько он знал, бойцов Инквизиции подвергали мощной ментальной обработке, граничившей с форматированием сознания, перекраивая и перестраивая их личности так, чтобы не оставить и шансов для ростков еретических мыслей. Многие их них давали обет молчания, исключая только короткие команды и отклики, необходимые для боя. Их серебристая броня с черными знаками инквизиции практически не отблескивала в тусклом свете ламп салона, а оружие они держали наготове, пусть никакой опасности и не предвиделось.       Намного больше его интересовал другой сопровождающий инквизитора. Ничего подобного послушник прежде не видел и не слышал. Этот человек был одет в странную броню, плотно прилегавшую к телу и повторявшую все его контуры. Только когда тот двигался, из-под тонкого эластичного материала выступали угловатые края бронепластин. В отличие от шлемов штурмовиков, на его шлеме не было даже намека на линзы визоров или прорези для глаз. Сплошной металл. Этот человек сидел в стороне от остальных, и изредка от него доносились странные и даже пугающие звуки. Дергался от них прислужник, особенно когда только их услышал. Звучали они так, словно его душили удавкой. И иногда этот человек вздрагивал всем телом, единственный закрепленный на своем месте ремнями безопасности.       Инквизитор никому его не представил, а сам послушник побоялся первым начинать разговор. От чувства, что он лишний здесь, отвлекал только иллюминатор и возможность посмотреть на мир снаружи. Почему-то ему всегда казалось, что Рейнсвальд весь покрыт тьмой, и там лишь изредка проблескивают светлые пятна городов.       И каково же было его удивление, когда он увидел, что на острове нет места, откуда нельзя увидеть искусственный свет. Это были прожектора аванпостов, яркие магистрали дорог или монорельсовых путей, протянутые по острову, словно пульсирующие вены, или же сияющие огни замков и городов. Их было больше. Намного больше, чем он мог предложить. Не только огромные мегаполисы из сотен куполов и орбитальных шпилей. Там сверкали небольшие поселки рудокопов, и боевые крепости, и транспортные узлы, и маленькие города, разросшиеся на пересечении путей, вокруг отдельных портов или промышленных комплексов. Множеством огней по периметру сверкали во мраке пустошей — и рудники, и ряды искусственных ферм, и водяные экстракторы, и огромное количество других зданий и построек, которые, как оказалось к его удивлению, были раскиданы по всему острову на просторах между городами.       Когда они пролетали над склонами Драконьих гор, ему в глаза бросились крепости и флотские терминалы, выстроенные прямо на крутых и обрывистых скалах. Там же, на вершинах гор, стояли наблюдательные аванпосты, а прямо среди ущелий и отрогов гор тянулось несколько ярко освещенных автострад и магистралей монорельсовых поездов. Только теперь он начал действительно понимать, почему королевство раскинулось так далеко за пределы центрального острова. И дело даже не в поиске полезных ископаемых, новых источников воды или незараженных территориях, как очень часто упоминается в книгах в качестве причин экспансии. На Рейнсвальде просто стало тесно. Здесь слишком много людей. Они пробрались во все его самые отдаленные участки, и больше не могут вместиться в его просторах. Именно потому люди покинули остров в поисках новых мест, разнося разумную жизнь все дальше и дальше.       На какой-то момент прислужник отвлекся и не заметил, как собственные мысли полностью затопили все его сознание. Он представил человечество в виде потока, когда-то ключом забившего в Рейнсвальде, и оно очень быстро затопило остров, наполняя его, словно вода бокал. И как только достигло граней, то тут же полилось за его пределы. Этот поток растекался все дальше, заливая другие острова, превращаясь в настоящее наводнение, сметающее все на своем пути. Неудержимое и только растущее в своем могуществе, человечество рвалось все дальше и дальше, сложное, опасное и многогранное, закручивавшееся в водовороты и сталкивавшее волну с волной, сметая препятствия и преграды, разбрызгивая миллионы жизней в пенящихся гребнях. Оно разливалось не столько по островам, сколько в самом мраке бесконечной тьмы, окутавшей этот мир. Крошечный огонек, столь слабая искорка, что незаметная совершенно на общем фоне темных вихрей, человечество Рейнсвальда превратилось в настоящий факел, от которого отринула тьма, будто боясь обжечься. Факел, засиявший так ярко, что обратил на себя взор всей вселенной, привлекая внимание и надежду.       — Скоро садимся! — голос пилота из динамиков прозвучал даже слишком резко и неожиданно, вырвав прислужника из собственных мыслей. Он будто вздохнул заново, и весь мир в первое мгновение казался даже слишком ярким и четким, словно пропала прежняя пелена, висевшая перед глазами.       Никто не обратил на это внимание. Даже он сам уже через пару мгновений выбросил бы эти фантазии из головы, посчитав за эмоции от нахлынувшего потока впечатлений. Только эта мысль, увиденная в грезах, так и осталась в нем, словно прибитая гвоздем. Прислужник почувствовал на себе взгляд, но это был не инквизитор, только мимолетно улыбнувшийся ему, не были и штурмовики, видевшие в нем не больше, чем пустое место. Этот взгляд был жесткий и пронзительный, пробивавший до самой души. От этого ощущения было настолько неприятно, что он даже головой начал крутить в поисках источника раздражения.       Странный спутник инквизитора замер на своем месте, а сплошное забрало его шлема повернуто прямо к прислужнику. Именно его взгляд он и чувствовал, пусть и не видя глаз. Однако ощущение было настолько явственным, что не оставалось причин сомневаться. И каким-то образом этот странный человек тоже понял, что на него смотрят. Он медленно, не отворачиваясь, кивнул, а затем приподнял правую руку, словно в знак приветствия. И только после этого вернулся в свою прежнюю позу. Ощущение пронзительного взгляда тут же исчезло, но и ощущение покоя не вернулось. Осталось только непонимание произошедшего. Прислужник чувствовал себя так, словно нарушил какое-то негласное правило, о котором и не подозревал. И его поймали за руку, потребовав ответа. А он даже не понял, в чем его обвиняли.       — Внимание! Посадочные зоны в военном секторе заняты, там что-то с переброской частей, и нас посадить никак не могут, — снова включился динамик в салоне, заговорив голосом пилота, — диспетчерская дала направление на основной гражданский порт, там только что освободилась одна площадка. Разрешите переключить направление?       Инквизитор приподнял голову, но отвечать на весь салон не стал, вместо этого приложив два пальца к уху и перестроившись на частный канал связи с пилотом. Послушник снова прилип к иллюминатору, стараясь отвлечься от этого неприятного чувства и пытаясь увидеть, в чем же разница между военным сектором и гражданским портом.       Каждый город Рейнсвальда — не только место массового скопления людей, промышленный или экономический центр. Каждый город в первую очередь является неприступной крепостью, военным сооружением, готовым к внезапным нападениям и сам готовый принять войска для грядущих сражений. Их высокие крепостные стены и многоуровневые артиллерийские батареи строят далеко не просто так. И немало тех, кто пытался покуситься на независимость королевства, обломали зубы своих армий в попытках взять эти неприступные укрепления.       В каждом городе расположены военные гарнизоны и на постоянном дежурстве находятся корабли воздушного охранения. И каждый порт королевства всегда имеет свой выделенный военный сектор, где могут причалить корабли флотов феода. Обычно военные причалы закрыты от большинства горожан, и даже не все военные могут попасть туда без специального разрешения. Каждый военный сектор или даже отдельный порт должен обеспечивать максимально быстрое и качественное выполнение задач, в отличие от гражданских портов.       Гражданские сектора воздушных портов были вратами в каждый город для торговцев и перевозчиков всех мастей. Это большие и сложные структуры со множеством уровней и причалов, десятками и сотнями мест для стыковки прибывавших кораблей, для выгрузки товаров и высадки пассажиров. Чаще всего они разделены на отдельные грузовые и пассажирские сектора, многочисленные уровни и выделенные линии, и через них каждый день проходят миллионы людей и сотни миллионов тонн грузов. И такие постоянные потоки не могут не оставить свой след на внешнем виде портов. Это огромные, кипящие и бурлящие жизнью районы, со своими сложными и далеко не всегда сразу понятными правилами. В переплетениях коридоров, складов и разгрузочных линий легко заблудиться и непросто понять, куда нужно идти.       В административных комплексах портов разворачиваются целые биржевые представительства и оптовые стоки, а на складах уже сразу начинает идти торговля. В портовых зонах, особенно старых городов, разрастается собственная подпольная жизнь, в которой создаются целые банды, делящие порт по своим, незаконным правилам. В старых складах, полузаброшенных технических помещениях и среди лабиринтов разгруженных контейнеров появляются свои рынки, базы, запретные зоны и даже мастерские преступных кланов, выгрызающие у правительственных сил свое право на существование и прибыль. Иногда между ними сохраняется шаткое равновесие, а иногда портовые зоны считаются одними из самых опасных кварталов, где силы законников не могут навести окончательный порядок, устранив угрозу банд, потерявших рамки дозволенного.       Послушник много читал о портах, но сам никогда не видел ни одного, кроме небольших грузовых пристаней, какие были в монастыре. Туда периодически прилетали транспорты с эмблемами Церкви и привозили те необходимые припасы, какие не получалось доставить быстро наземными путями. Иногда послушников приводили помочь с разбором грузов, и ему запомнились закрытые залы внутренней гавани, вырезанной в скалистой горной породе. Они казались такими огромными для человека, привыкшего к небольшим помещениям келий и внутренних залов монастыря. Даже центральные соборы со своими триумфальными и помпезными нефами и сводами не производили такого впечатления. Послушнику хотелось снова почувствовать те же ощущения, что охватывали его и тогда, но перед глазами появилась картина, какой он никак не ожидал увидеть.       Он понимал, что городской порт будет намного больше, но не мог даже представить, насколько. В тот миг портовые зоны показались ему действительно бескрайними. Порт Голоф-Три был буквально забит кораблями. Его огромные причалы, расположенные на горных склонах на высоте пары десятков километров над линией острова, переходили в несколько крупных платформ, державшихся в воздухе благодаря антигравитационных двигателям. Над ними медленно барражировали, привязанные к городским кварталам суборбитальными лифтами, дрейфующие пристани, а еще выше, так, что казались едва подсвеченными пятнами, были заметны орбитальные платформы для сверхтяжелых кораблей.       Челноку инквизитора пришлось встраиваться в корабельные маршруты над портом, чтобы найти место к указанной платформе. Они пролетали мимо огромных сухогрузов, достигавших в длину нескольких километров, и больших транспортов, десятками прибывавших в порт. Мимо них пролетало множество кораблей различных форм и размеров, выстроившихся в четкие линии по направлению к зонам посадки и стыковки. Здесь были корабли не только с Рейнсвальда, но и те, чью различительную символику послушник не мог узнать. Он не успевал разглядеть даже все знаки феодов или компаний на проходивших мимо судах.       — Никогда не любил гражданские порты, — недовольно заметил инквизитор, обратив внимание на то, как не может оторваться от иллюминатора бывший послушник. — Слишком шумно. Слишком много лишних людей. Слишком много всего, на что приходится закрывать глаза.       — Закрывать глаза? — послушника зацепила последняя фраза, и он оторвался от зрелища борта старого тяжелого транспорта со знаками Церкви, прибывшего, если верить эмблемам на его борту, из земель в нескольких секторах от Рейнсвальда.       — Грехи не делятся на большие и малые, — инквизитор пожал плечами. — Они остаются грехами, и долг любого инквизитора в первую очередь состоит в том, чтобы вычищать эту заразу с корнями. И подобные порты — рассадник грехов.       — А что там может быть? — послушник чувствовал, что должен стараться запоминать как можно больше из его слов.       — Все, на что только способна человеческая фантазия. Это ворота в каждый город, и все, что люди придумывают, обязательно проходит здесь. Легально или контрабандой, уже не важно. И как не были бы строги законы короля, в каждом таком порте можно найти нарушения по каждому из них, — инквизитор скривился. — Те, кто обязаны защищать закон, порой сами допускают подобные нарушения. Если мы сейчас внимательно займемся этим портом, то вывернем наизнанку совсем другую его сторону. Коррупция. Коррумпированные офицеры таможни. Воровство. Торговля людьми и оружием. Наркотики. Незаконное протезирование и генное вмешательство. Контрабанда. Еретические артефакты… Все, что только можно придумать. Большую часть из этого должна отсекать портовая служба, но… не всегда мир работает так, как мы хотим. Готовься пока к высадке и старайся держаться рядом… Варрен!       — Да, господин, — один из штурмовиков повернулся, услышав свое имя.       — Отвечаешь за него. Он никогда прежде не покидал пределы монастыря. Не хочу, чтобы его зарезали первые же доходяги в порту.       — Принято, господин, — штурмовик только кивнул и на секунду задержал взгляд на послушнике, прежде чем вернуться к собственным делам.       Послушник испуганно покосился в сторону иллюминатора. Он имел представление, что крупные города далеко не так безопасны, как кажется с первого взгляда, но считал, что силы правопорядка имеют там достаточно власти, чтобы граждане могли свободно гулять по улицам. Нервно выдохнув, он снова поднял взгляд и увидел, что инквизитор все еще смотрит на него.       — Вопросы? — он по привычке опустил взгляд, но потом, вспомнив, что официально больше не является послушником монастыря, заставил себя взглянуть в лицо инквизитора. Тот продолжал сверлить его взглядом, словно ожидая, будто вопросы действительно есть.       — Почему вы сказали, что на это приходится закрывать глаза? — он вздохнул, но решился все же уточнить, чтобы понять ситуацию до конца. То, что перечислил инквизитор, считалось тяжелейшими преступлениями в королевства, и почти за каждое из них обвиняемого ждала смертная казнь. Только даже представитель одной из самых могущественных организаций Церкви с практически всесильными полномочиями говорил о них как о норме, сопровождавшей повседневную жизнь.       — Потому что бороться с этим бесполезно, да и слишком мелко, — инквизитор усмехнулся. — Мы никогда не сможет истребить в людях желание наживы за счет того, что запрещено законом. Ни одни силы в мире не в состоянии исправить грешную сторону человека. Это такая же часть каждого из нас, как и та, что стремиться к свету Неба. Весь грех в этом мире мы не в состоянии уничтожить… Инквизиция поддерживает баланс, чтобы грехи человечества не склонили чашу весов. Мы не сдуваем пылинки, мы сталкиваем с весов те камни, что действительно их могут нарушить. Понимаешь?       — Не совсем… господин… — послушник покачал головой. В ответ на его слова раздался смех. Придушенный и короткий, словно человек не смог его сдержать, услышав такой ответ. Только это не был инквизитор. Это была та самая странная фигура в закрытом шлеме. Послушник дернулся от этих резких звуков, но Айзхорн только махнул рукой, чтобы не обращал внимания.       — От Лафаэта весьма сложно скрыть что-то, даже если он сам этого не хочет. И знает он достаточно, чтобы твое непонимание показалось ему смешным. В отличие от тебя, он пришел ко мне уже подготовленным, так что чему-то мне даже самому пришлось у него учиться. Но твоя ограниченность в таких простых вещах может показаться действительно забавной. Жизнь внутри монастырских стен разительно отличается от того, что ждет тебя снаружи. Постарайся привыкнуть, что этот мир не живет по догматам Церкви. А иногда и вовсе им противоречит. — Айхорн отвлекся на несколько секунд, снова приложив два пальца к уху и отдав несколько новых приказаний совсем тихо, так что и слышно не было ничего. Когда он снова вернулся к послушнику, то задорно усмехнулся. — Твой первый урок состоит в том, чтобы понять место Инквизиции в этом мире. В мире развращенном и погрязшем в грехах. В мире, где догматы Церкви не строгий свод законов, как внутри монастырских стен, а всего лишь звук, издаваемый проповедниками на папертях соборов. Сам увидишь. И постарайся смотреть лучше.       Транспорт заходил на посадку. Они прошли выше широких причалов с состыкованными кораблями и пролетели к небольшим посадочным площадкам верхним секторов. Здесь административные и складские постройки порта находились на платформах, поднимавшихся друг над другом и закрытые общими внешними стенами. Челнок со знаками Инквизиции пролетел под одним из уровней и, проскользнув между толстых опорных столбов, облепленных дополнительными постройками и террасами, оказался прямо над одной из посадочных площадок пассажирского порта. Как понял послушник, это не общие сектора, а выдялялись для мелкого транспорта. Кроме них на посадочных местах стояло еще несколько таких же небольших судов, не более двадцати метров в диаметре.       Пилот сделал круг над свободным местом и потом уже осторожно приземлился, используя только антигравы. Послушник понял, что они приземлились только по тому, что наблюдал за всем процессом в иллюминатор, и в какой-то момент весь обзор закрыла куча сложенных буквально в одном шаге от площадки контейнеров. Только тогда он понял, что его первый в жизни полет подошел к концу.       — Держись рядом и никуда не отходи, — предупредил инквизитор, придержав его за плечо, когда уже все выходили наружу. — Мы долго здесь задерживаться не будем. Будешь все время рядом со мной, но ничего не говори, пока сам не разрешу тебе говорить. Хотя… молчать ты умеешь.       Послушник кивнул и неуверенно последовал за ним к выходу. На него сразу обрушилось огромное количество звуков, запахов и необычно ярких цветов. Порт гудел повседневной жизнью, и его бесчисленных шумов и грохота не чувствовалось, заглушенных толстыми бортами транспорта. И стоило только люку транспорта раскрыться, как весь гвалт навалился на послушника. Вся какофония звуков была ничуть не похожа на гул толп паломников, приходивших в монастырские храмы. Слишком много электрических и металлических звуков, криков и обрывков речи, рева двигателей от кораблей и гула работающих механизмов. На мгновение ему показалось, что они вышли прямо посреди поля боя, но это ощущение исчезло прежде, чем послушник успел его даже толком разобрать.       Посадочные площадки находились по обе стороны от центрального прохода, и практически все свободное место было забито контейнерами и ящиками, дополнительными грузовыми секциями и складами. Послушник решил, что здесь приземляются не только пассажирские челноки, но все-таки и что-то разгружают, оставляя прямо здесь и не довозя до основных складов. Хотя людей здесь тоже было много. Очень многие были в странных и непонятных костюмах, явно не принадлежавших рейнсвальдцам. Он даже в толпе успел заметить нескольких личностей, заметно отличавшихся от привычного человеческого облика. Мутанты или представители гуманоидных ксенорас. Несмотря на довольно жесткую расовую политику королевства в таких местах, куда прибывали корабли даже из других секторов, встретить ксеноса было не то, чтобы особенной редкостью. На них накладывались свои ограничения, но и им самим редко когда требовалось покидать пределы портовых зон.       Послушник вертел головой во все стороны, пытаясь увидеть и отложить в памяти как можно больше. Перед его глазами пролетало все то, о чем прежде только читал в старых книгах, и все, что строилось в голове воображением, в действительности оказалось лишь бледной тенью. Он и не мог представить, насколько огромным, подробным и детальным был этот мир. Ни фрески, ни записи в монастырских архивах, ни истории прихожан не могли передать и сотой доли всех эмоций и впечатлений, наполнявших его в эти мгновения.       Группу инквизитора уже ждали. Несколько человек в форме службы безопасности порта. Они их проводили до выходов с посадочной зоны, через административные помещения и зоны ожидания. Город снаружи казался огромным, но послушник даже поверить не мог, насколько масштабным он был на самом деле. Половина всего монастыря могла поместить в одной только портовой зоне, а это лишь один из городских районов, и то не самый большой. Впечатлений и видов было настолько много, что он даже не успевал все запоминать, пока шел вместе с группой инквизитора.       Он заметил только, что они направлялись не на корабль. Покинув портовую зону, группа пересела на один из бронеавтомобилей и устремились в суету городских улиц. У салона машины практически не было окон, если только не считать тонких бойниц в корпусе, но и они были закрыты заслонками, какие послушник открыть не решился. Он только пытался понять, что происходит, продолжая вертеть головой по сторонам и ловить отрывки переговоров между бойцами инквизитора.       — … Срочная информация… — окончание фразы инквизитора привлекло его внимание, когда тот, что-то показывал на инфопланшете одному из штурмовиков, — Два месяца работы все-таки дали результаты. И если будем действовать прямо сейчас, не дожидаясь согласования с местными силами безопасности и этого идиота губернатора, то можем завершить всю операцию одним ударом. Жаль только, что так не вовремя, но планы все еще можно изменить.       — Информации меньше двух часов. Совпадение, что мы оказались здесь как раз вовремя, чтобы получить ее и даже еще получить время для подготовки…       — Совпадений не бывает. Мы здесь столько времени как раз для этого. И мы вовремя вернулись, чтобы успеть отреагировать первыми, без лишнего согласования. Наши штурмовые группы сейчас где?       — Направляются к указанной точке. Как и предполагалось по первоначальному плану, двигаются разными маршрутами, чтобы не вызывать подозрений. Штаб на корабле как раз занят тем, что согласует их продвижение с силами полиции…       — Хорошо. Это хорошо. Мы выдвигаемся туда же. Если я правильно представляю ситуацию, это задача именно для сил инквизиции. Отправьте сообщение на корабль. Мне нужен срочный запрос к силам спецназа безопасности города. Сил инквизиции здесь хватит, чтобы разворошить улей, но штурмовиков может не хватить переловить всех культистов. Пусть высылают всех, кого могут, и намертво отцепляют квартал. Без моего личного согласия не пропускать никого. Именем Инквизиции я объявляю этот квартал зараженным ересью, и любой, кто попытается его покинуть без разрешения, признается еретиком и подлежит уничтожению на месте. Пусть доведут до сил полиции. И что любой, кто ослушается этих слов, также подлежит уничтожению.       — Как вам будет угодно, господин, — штурмовик кивнул и, поднявшись со своего место, направила к кабине грузовика. Послушник только рот приоткрыл от этих слов, сообразив, что попал в водоворот событий, к каким не был готов, да и сам Айзхорн вел себя так, словно напрочь забыл о своем новом ученике, уделяя ему теперь внимания не больше, чем любому из предметов мебели вокруг.       И в этот момент он ощутил сильный холод. Необычайно тяжелая рука упала ему на плечо, и ощущение жуткого колючего холода прошло по всему телу, пробирая до самого сердца. Это был не тот холод, что послушник ощущал прежде в глубоких подвалах и катакомбах монастыря, и не такой, какой можно было почувствовать на верхних площадках соборов, открытых всем ветрам. Он не кусал кожу и не схватывал мышцы. Холод разрастался изнутри, поглощая все теплое и светлое в душе, ледяными пальцами пережимая сосуды и заставляя сердце биться дергано и неровно. Даже дышать стало тяжелее, словно легкие наполнили острые куски битого льда.       Он едва смог повернуть голову, чтобы наткнуться на невидящий взгляд слепой маски одного из соратников инквизитора. Лафаэт. Когда он успел пересесть, чтобы оказаться рядом с ним, послушник даже не заметил.       — Тебе сейчас не стоит вмешиваться. Просто сиди и наблюдай, — послушнику потребовалось какое-то мгновение, чтобы понять, что этот голос, низкий и глухой, звучит только у него в голове. Из маски Лафаэта не доносилось ни единого звука, но каждое слово послушник слышал четко и понятно. — Планы нашего господина несколько изменились, но для инквизитора это лишь часть работы.       — Кто ты? — только и смог выдохнуть послушник, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Ни о чем подобном он никогда прежде не слышал и никогда не находил упоминаний ни в одной из книг.       — Тебе назвали мое имя…       — Не об этом… — послушник в эту минуту не мог сказать точно, произносит ли он свои слова вслух или же они точно также звучат только у него в голове.       — А, ты об этом. Еще одно дитя с затуманенным взором, взращенное церковью только для того, чтобы нести слово в такие же пустые головы. — При этих словах Лафаэт издал звук, напоминавший смешок. — Мир намного сложнее, чем говорится в церковных книгах, а люди не настолько уж и созданы по замыслу Небес, как принято думать. У некоторых из нас есть особенности, о которых не принято распространяться.       — То есть, ты…       — Нет, я не мутант. Даже инквизитору никто бы не позволит держать в своем сопровождении мутанта. Я такой же человек, как и ты. И, подозреваю, мы с тобой похожи даже больше, чем тебе сейчас кажется, — Лафаэт говорил серьезно, но холод начал медленно отступать, — Такие люди, как я, очень большая редкость. Мы чуть ближе к голосу Небес, и можем видеть и слышать то, что недоступно простым людям. Видеть суть вещей и событий. И потому господин инквизитор держит меня рядом. Ему важно то, что я вижу. И потому его так заинтересовал и ты.       Послушник бросил еще один взгляд на Айзхорна, погрузившегося в дела. Он никогда не думал о себе как о ком-то особенном, и первый раз допустил эту мысль только тогда, когда сам инквизитор ему об этом сказал. Только тогда речь шла лишь о нежелании подчиняться и соглашаться лишь с тем, что говорят.       — Я почувствовал это, еще когда мы только подлетали к городу, — голос Лафаэта стал тише. — Ты не просто так оказался в монастыре. Те, кто отдали тебя туда, тоже это знали. И потому пытались отдать под строгий контроль Церкви, чтобы ты сам не стал проклятьем. Для себя и для других.       — О чем ты все говоришь? — послушник начал бояться. Лафаэт говорил так спокойно о таких пугающих вещах, выворачивая все его понимание о прежней жизни наизнанку.       — Пока тебе сложно понять такие вещи, но… — Лафаэт убрал руку с его плеча, и жуткие ощущения пробирающего до сердца холода пропали, но вместе с ними пропал и его голос. Послушник успел только выпрямиться и вздохнуть, когда вытянутый палец этого человека уткнулся ему в лоб. От одного касания послушника вжало в спинку кресла, не давая пошевелиться. — Это ощущается, если знаешь, что искать и где смотреть. Это словно легкая рябь вокруг человека, которая появляется, стоит лишь попытаться коснуться. Я вижу ее у тебя. И вижу, что ты тоже способен видеть. Пока что только способен, но сам не знаешь как. Господин инквизитор еще никогда не ошибался. Если не сегодня, то в ближайшем будущем точно это проявится. И тогда останется лишь понять, куда направить твои способности…       — Господа! — голос инквизитора прозвучал, словно из-под воды, приглушенный и растянутый, прерывая их диалог. — Мы почти приехали! Приготовиться!       Лафаэт убрал палец, и послушник снова обрел способность управлять своим телом. Айзхорн либо действительно не заметил ничего, либо просто сделал вид, что ничего не видел. Его внимание полностью переключилось на штурмовиков.       — Держись рядом, и не выходи вперед меня, — ему на грудь упала рука в бронированной перчатке. Варрен. Штурмовик в первый раз обратился к нему лично, когда остальные бойцы в машине зашевелились, готовясь к выходу. — Будет жарко, и плохо будет, если будешь мешаться. Мы с тобой останемся в тылу.       — Да, господин, — послушник кивнул.       — Не господин. Варрен.       — Да… Хорошо… Варрен.       — Хорошо. Это хорошо.