Глава 8: Безмолвный крик
18 мая 2011 г. Нарцисса была похожа на призрака, застрявшего между двумя мирами. В пять утра в саду, окутанном темнотой, ее тень мерцала на траве. В мерцающем свете одинокого уличного фонаря ее освещала сама луна. Белая шелковая ночная рубашка свисала ниже колен, и ветер трепал ее, как бесшумно развевающийся флаг. Ее ноги были обнажены от холода, а распущенные белокурые локоны развевались по плечам. У ног лежал упавший халат. Гермиона стояла и наблюдала происходящее за раздвижной стеклянной дверью. Лицо Нарциссы было безучастным. Оно было пустым. Кожа была настолько бледной, что почти просвечивала. Глаза были молочными, совершенно ледяными. Она не находилась в своём собственном сознании. Благодаря утренним исследованиям и записям, сделанным во время их с Тео беседы с Чарльзом о возможных причинах нерегулярных показаний Нарциссы, Гермиона не спала, когда зачарованный пергамент, на котором фиксировались показатели ее пациентки, начал дрожать - знак беды. В считанные секунды она прошла через камин. Она не ожидала увидеть такое. Малфой. Он стоял перед стеклянной дверью и смотрел на свою мать, сцепив руки за спиной. Высокий и внушительный, и единственное что она заметила не сразу, а лишь когда подошла ближе был синяк, а под глазом медленно нарастало пунцовое пятно. Но Гермиона не удостоила Малфоя и взглядом, уже доставая из зачарованной сумки свою палочку и зелье для успокоения пациента. - Как долго она там пробыла? - Понятия не имею. Я нашел ее в таком состоянии, когда вернулся домой. А, после ночной работы в Уэльсе. Она сомневалась, что он вообще спал. Гермиона засунула руку в сумку поглубже и стала рыться в ней в поисках нужной ей вещи. - И как давно это длится? - Тридцать минут. - Ты пытался... - Грейнджер, состояние моего лица должно точно сказать тебе, что я делал, а что нет. - В его тоне прозвучали резкие нотки, которые не были приятными. Лицо Малфоя, покрытое синяками не выражало абсолютно ничего. Он сделал шаг назад. - Это уже не первый раз. Я оставлю тебя делать свою работу. - Когда он повернулся, одна его рука по-прежнему была за спиной, а другая - правая - лежала на плече, обхватывая его, словно пытаясь снять напряжение. Ему было больно? Она сказала ему вслед: - Я понимаю, что ты не хочешь вмешиваться, но это не только моя работа. Это ее жизнь, и она твоя мать. Было бы неплохо узнать твою версию ее болезни. Малфой не остановился, не отреагировал, исчезнув из виду через двойные двери кабинета, расположенного рядом с лестницей. Шторы опустились, и он исчез, оставив Гермиону наедине с Нарциссой. Гермиона со вздохом оглядела пустую комнату, взяла себя в руки и вышла на улицу. Предрассветный воздух был хрустящим; ветерок оказался прохладнее, чем она ожидала, и от этого она почувствовала себя немного хрупкой. Напротив, трава под ногами была мягкой, как только она медленно сошла с булыжника. Инцидентов было не так много, но достаточно, чтобы Гермиона научилась лучше обращаться с Нарциссой. Она знала, что нужно сохранять спокойствие, отвечать кратко, без резких движений, не наклоняться, чтобы поднять халат, а использовать заклинание, что она и сделала. Гермиона уже собиралась наложить согревающие чары на мантию - Нарцисса должно быть уже была ледяной, - как вдруг женщина резко повернулась. Физически она была невредима, но её глаза оставались пустыми. Потерянными. Призрачными. Губы дрожали. Не от страха, а потому что она что-то шептала себе под нос. Гермиона не могла расслышать. Нарцисса несколько раз моргнула, что заставило Гермиону подумать, что она выходит из этого эпизода, но нет. Она выглядела слишком счастливой, чтобы видеть Гермиону. Улыбка на лице Нарциссы была медленной, знакомой. Ласковой. - Меда… У Гермионы перехватило дыхание. Любая логика и научные исследования говорили ей, что она совсем не похожа на Андромеду, но Нарцисса видела именно ее. Призрак из ее прошлого и тень из ее настоящего. Образ. Мираж. Она знала, что нужно делать, что нужно сказать, но желание помочь Нарциссе было очень сильным. Гермиона глубоко вздохнула и отправилась в это путешествие вместе с ней. Помогла ей вернуться в то время, когда жизнь была проще, разум - целее, а сестра - рядом. - Цисса, - ласково сказала Гермиона, стараясь как можно лучше подражать речи Андромеды. - Тебе холодно? - Она потрогала голую руку Нарциссы и поняла, что ей не холодно. Ведьма была невероятно теплой. Просто невероятно. Инстинктивно она оглянулась через плечо, почти ожидая кого-то еще. Но никого не было. - Как красиво на улице. - Нарцисса подняла глаза к небу, ее тон был таким легким, какого Гермиона никогда раньше от нее не слышала. - Думаю, я останусь. Хотя бы ненадолго. - Скоро наступит утро. Тебе стоит зайти в дом. Нарцисса медленно опустила голову. Взгляд был одновременно манящим и печальным. Она коснулась лица Гермионы с такой нежностью, что та не могла пошевелиться, заглянула ей в глаза и подошла ближе. - Я знаю, что ты не настоящая. - Голос Нарциссы дрогнул. - Я знаю, что ты - галлюцинация. Как и другие. Как и другие. От этих слов по позвоночнику Гермионы пробежал холодок. В уголках ее глаз появились слезы. - Но я рада, что теперь здесь ты. Хотя бы для того, чтобы увидеть тебя снова. Нарцисса обмякла, и Гермионе ничего не оставалось, как притянуть ее к себе и опустить на колени в траву. Боль Нарциссы была громкой в утренней тишине. Она стягивала и сжимала, вырезала и лепила, давя на хрупкое тело, пока оно не рассыпалось. Слушать ее рыдания было так же мучительно, как и осознавать, что она, скорее всего, не вспомнит этот эпизод. Гермиона погладила ее по волосам. - Все хорошо, я здесь. В груди Гермионы появилась боль, тяжесть, мешающая нормально дышать. Ничего ужасного, просто это воспоминание не покидало ее несколько дней. Недели. Месяцев. Желудок вздрагивал, когда Гермиона с трудом подавляла поднимающуюся в горле тяжесть. Это был человеческий фактор уродливой, жестокой болезни, за которой было несправедливо и больно наблюдать. Ужасно было переживать это на собственном опыте. Это было холодное напоминание о том, что вся жизнь Нарциссы меняется не по ее воле, и есть части ее пути, которые она никогда не вспомнит. Например, сожаление по сестре. Удар по сыну. И, боги, хоть она и была самым отвратительным человеком, с которым Гермиона когда-либо обращалась, но долг Целителя - быть терпеливой. Быть понимающей. Быть доброй... даже когда Нарцисса не была такой. И это отрезвляло. Заземляло. Гермиона держала Нарциссу, пока та не успокоилась, пока ее хватка не ослабла, пока она не овладела собственным разумом настолько, чтобы делать свою работу. По коже пробежал холодок, пальцы дрожали, пока она не откупорила пузырек. - Цисса, к-кого еще ты видишь? Это был вопрос, на который Гермиона боялась узнать ответ, но, тем не менее, должна была его задать. Должна была узнать. Нарцисса подняла голову, и Гермиона, прошептав заклинание, осторожно вытерла глаза. В ее голосе прозвучала эмоция, которую она так хорошо скрывала днем: ужас. - Я вижу тех, кто уже мертв, я знаю это. Темный Лорд, он был здесь, такой же реальный, как и ты... Гермиона сглотнула. Малфой. На лице Нарциссы проступили страх и растерянность; тот небольшой румянец на лице быстро поблек. Она знала, что будет дальше, она уже испытала это однажды. Сопротивление. Паника. Страх. - Выпей. Это поможет им уйти. - Ты не настоящая. Почему я должна тебе доверять? - Потому что я... - Гермиона замялась, подыскивая причины. Она не хотела лгать, но ей также было необходимо, чтобы она подчинилась. - Просто доверься мне. Пожалуйста. Каким-то чудом Нарцисса поверила, приняла флакон дрожащими руками и поднесла его к губам. Успокоительное подействовало быстро, и вскоре Гермиона левитировала ее обратно в дом и уложила в постель. К тому времени, как она закрыла дверь спальни Нарциссы и попросила Зиппи сообщить ей, когда та проснется, Гермиона была измотана до предела. Как физически, так и эмоционально. В голове у нее крутилось несколько идей о том, как эффективно использовать команду паллиативной помощи, которая должна была вернуться в начале следующей недели. Возможно, болезнь была еще на ранней стадии, но Нарцисса нуждалась в круглосуточном наблюдении, и это невозможно было сделать с помощью одного лишь зачарованного пергамента, отслеживающего ее жизненные показатели. Должен был быть кто-то, кто смог бы привести ее в норму и выявить причины, вызывающие приступы. Помочь ей. Один человек на день, другой на ночь. Гермиона все еще размышляла над логистикой, когда вернулась на кухню и обнаружила Малфоя, кладущего ежедневную записку на место Скорпиуса. - Я полагаю, что твоя попытка была успешной. - Он не поднимал глаз, но в его голосе звучала такая же усталость, как и в ее голосе. - Да. - Гермиона сделала паузу. - Ты вообще собираешься спать? Ей пришлось спросить об этом, потому что, если подумать, он проводил дни в Министерстве, а ночи в Уэльсе, обследуя с группой возможное убежище Пожирателей смерти. Малфой, по определению, горел с двух концов... и это было видно. Он стал выглядеть осунувшимся и неестественно бледным. Его поза и лицо говорили о том, что он не спал уже несколько дней, если не больше. - Тебя это не касается. Это прозвучало от него как всегда резко. - Нет, пожалуй, не касается, - Гермиона полезла в сумку и достала две склянки, которые могли бы помочь ему пережить этот день, - Стимулирующее и Подвязывающее зелье. Нахмурившись, она достала третий - обезболивающий, после чего поставила их все на край стола. - Одно - от боли. Два других - для тебя. Они не заменяют полноценного отдыха, но без какой-либо помощи ты станешь опасен для всех вокруг и для себя. Гермиона знала это наверняка. Она сама не раз попадала в больницу Святого Мунго, искушая судьбу. - Мне не нужны твои зелья, Грейнджер. Мне также не нужна твоя жалость. Она сжала кулак и, сделав глубокий вдох, оставила зелья на столе в качестве предложения. - Я не жалею тебя и уж точно не завидую твоей жизни. Возьмешь ты их или нет, Малфой, мне все равно. Я пытаюсь помочь, и сегодня у меня нет сил на твое отношение. Твоя мать... - А что с ней? - Она отдыхает, а я... - За кого она тебя приняла? - спросил он. Гермиона вздохнула и провела шершавой рукой по щеке. - За Андромеду, но я сомневаюсь, что она что-нибудь вспомнит, когда проснется. - К счастью для нее. - Его фырканье было горьким, раздражающим, насмешливым. Глаз Малфоя стал еще хуже - злой и болезненный, свежий синяк растекся по скуле и сгинул на правом виске. Другая отметина на левой стороне лица была той самой, которую Малфой безуспешно пытался залечить. От виска к щеке тянулась красная припухшая полоса, выделявшаяся на фоне бледной кожи. Ей было жаль его, за то, что, скорее всего бы произошло, когда он пошел помогать матери, за то, что болезнь матери делала с ним. Не то что бы он когда-нибудь смог бы признаться в этом. - Я уже сказал, что мне не нужна твоя жалость, Грейнджер. И прежде чем ты станешь отрицать это, мне не нужна легилименция, чтобы услышать это громко и ясно. Гермиона преодолевала его оборону, делая шаг за шагом, пока между ними не остался только стол. - Прости меня за то, что я испытываю к тебе сострадание, я постараюсь этого не делать. Но если ты присядешь, я смогу тебя вылечить. - Я в порядке. Надув губы, Гермиона сначала погладила свою руку, а затем положила руки на бедра. - Ты ужасен в Целительных чарах, Малфой. А ещё ты абсолютно точно не в порядке. - Его лицо оставалось беспричастным, почти как маска, если бы не небольшое движение челюсти. - Она рассказала мне, что видела, кем ты ей показался. Должно быть, это был... - Я не собираюсь обсуждать это ни с тобой, ни с кем другим. Он резко вышел из комнаты. Провожая его взглядом, Гермиона хмуро смотрела на пустое место, которое он только что занимал. Все прошло примерно так, как и предполагалось. Два из трёх зелий, которые она оставила, исчезли. Гермиона не заметила, как он взял ни одно из них. То что осталось на столе было обезболивающим. *** Гермиона занялась приготовлением чая и завтрака, собираясь остаться до пробуждения Нарциссы. Сидя у острова и перелистывая книгу рецептов в поисках идей для обеда, она украдкой поглядывала на Зиппи (как делала это каждое утро), пока он готовил изысканный завтрак для Скорпиуса. - Почему ты готовишь Скорпиусу такие сложные блюда? - Так хочет госпожа, - машинально ответила Зиппи. - Госпожа хочет усовершенствовать его вкус. Это было просто смешно: мальчик никогда не выглядел заинтересованным. Зиппи щелкнул, и готовое блюдо полетело туда, где каждый день сидел Скорпиус, зачарованный на тепло. Продолжая свою ежедневную рутину перед возвращением в комнату Нарциссы, эльф исчез вторым щелчком пальцев - и был немного ошеломлён, когда она поблагодарила его. Гермиона недолго оставалась одна. Малфой появился в дверях, когда она ставила чистую чайную чашку обратно в буфет. Весь в синяках, он выглядел спокойным и уравновешенным. Очевидно, он принял зелье. К нему вернулся цвет лица, глаза стали ярче, осанка выпрямилась, он даже принял душ и переоделся. Единственная причина, по которой Гермиона смогла это определить, - разница в фасоне, материале и покрое брюк. Да и волосы не были полностью сухими. От пиджака он отказался, заменив его чёрной кожаной кобурой для палочки, которую он пристегнул к правому плечу. Лучшее положение для того чтобы быстро ее выхватить. Возможно, по этой же причине его очки были заправлены в ворот рубашки спереди. Он надел их только после того, как бросил папку на край столешницы. - Ты оставила это. Неизвестно, что было внутри. У Гермионы были исследования, разбросанные между двумя домами. - Ингредиенты для зелий моей матери. То, что она потеряла два дня назад. Малфой открыл папку, и когда она приблизилась, то увидела его неаккуратные каракули. Он сделал пометки. Много. Почерк, который она с трудом могла разобрать. Гермиона посмотрела на бесстрастного мужчину, но он не шелохнулся, и она сделала небольшой шаг в сторону от него. Там были заметки о ее утреннем и дневном зелье. Может быть, предложения? На вечернем зелье Малфой обвел кружком два ингредиента (узловатую траву и корень одуванчика), еще два подчеркнул (козий рог и хмель - несколько раз) и сделал под ними несколько неразборчивых комментариев. Гермиона наклонила голову, пытаясь расшифровать эти каракули, но так ничего и не придумала. - Кто создал зелье? Его вопрос заставил ее дважды моргнуть. - Я думала, ты не хочешь в этом участвовать. Едва скрываемое раздражение проявилось в мгновение ока. - А я думал, что, будучи целителем моей матери, ты будешь достаточно проницательна, чтобы понять, что что-то идет не так. - О, я знала, что что-то не так. Я знаю это уже несколько недель. Единственная причина, по которой ты этого не знаешь, заключается в том, что тебе все равно. Просто... - Твое вечернее зелье не работает. Гермиона вдохнула, готовясь к ответу, когда тот остановился. - Прости? - Не отрываясь от работы, она поднесла пергамент к лицу и прищурилась, разглядывая его записи. Мерлин, это была пятерка или треугольник? Или двойка? - Кто-нибудь говорил тебе, что твой почерк – просто ужасен? Не то чтобы я понимала твои записи, но с чего ты взял... Слова отмерли, когда она почувствовала, как он коснулся ее руки, навис над ее плечом, как тень. Малфой указал на ингредиенты, которые он обвел взглядом. - С чего ты взяла, что нужно использовать такое количество травы и корня одуванчика? - Подснежник был бы слишком тяжел для ее желудка, а эти два ингредиента были рекомендованы в качестве замены без снижения эффективности. - Кто тебе это сказал? - Я подтвердила эти смеси у нескольких мастеров зелий... - Это ленивый подход, не похоже на тебя, и, честно говоря, меня чертовски раздражает, что я должен так много объяснять человеку, который якобы такой умный. - Последнее слово было выплюнуто так, словно оно было чем-то мерзким. Гермиона выпрямила позвоночник и расправила плечи, разогретые от того, что она была взволнована, раздражена и выбита из колеи одновременно - состояние, которое рядом с ним начинало казаться нормальным. Она презирала его настолько, что вопрос о том, почему он ее тревожит, был заперт в коробке внутри еще большей коробки, в металлической клетке, и засунут за заколдованную дверь в ее сознании. Она повернулась и оказалась с ним лицом к лицу. Его массивная грудь была на уровне ее глаз, поэтому она подняла голову и посмотрела на его сильную челюсть, на его глаза за оправой очков - когда он их надел? - Что касается состояния твоей матери, то я ограничена тем, что знаю, тем, что читала во время исследований, и тем, что мне рассказали. Эта ситуация выходит за рамки всего перечисленного. Очевидно, что существует пробел, о котором я не знаю. Ты не можешь винить меня, но ты можешь поменять это чертово поведение, Малфой, и сообщить мне, чтобы я могла помочь ей. - Ты хочешь, чтобы я сделал за тебя твою работу? - Нет, мне нужна твоя помощь и сотрудничество. Если ты что-то понял, а похоже, что понял, то либо говори, либо убирайся. - Твои эксперты - идиоты. Хуже всего было не то, что Малфой в ее личном пространстве критиковал ее трудовую этику, а то, что часть ее мозга засекла и зафиксировала все несоответствия. Его противоречия. Она почувствовала смутный запах мяты, кедра и чего-то свежего, исходящий от него. Ей хотелось, чтобы запах был таким же ужасным, как и его поведение. - Мои эксперты не просто так занимают первые места в своей области... - Гермиона вспомнила, от кого она защищается, и отшатнулась. - Вообще-то, я не понимаю, зачем я тебе это объясняю. Ты неоднократно заявлял, что тебя не волнует никакая часть лечения твоей матери. - Меня это и не волнует. - Малфой стряхнул невидимые ворсинки со своей рубашки. С этого ракурса синяки на его лице выглядели еще хуже. В его голосе прозвучали грубые нотки, от которых волосы на шее Гермионы встали дыбом. - Я просто подумал, что ты должна знать, Грейнджер, что, хотя ингредиенты не являются технически неправильными, зелье становится неэффективным из-за аллергии моей матери на козий рог. Что? - Прости, какой аллергии? В личном деле Нарциссы не было указано ни одной. И то, что аллергия все-таки на самом деле была, вызвало в Гермионе гнев, вызванный вопиющим пренебрежением Нарциссы к собственному здоровью, чтобы держать в секрете такую мелочь, как аллергия. Мог быть нанесен серьезный ущерб. Во-вторых, это могло быть ключом ко всему: ее нерегулярные результаты и то, как она, похоже, резко ухудшила свои показатели к вечеру. Ни одно из зелий не было эффективным, если не принимать все три соответственно. Вот так. Месяца работы будто не было, вот так просто. Настроение Гермионы еще больше испортилось. Она закрыла папку. - Что за аллергия? Выражение лица Малфоя сменилось на нечто среднее между оскалом и ухмылкой, но глаза оставались жесткими. Если это вообще возможно, он стал выше. - Я не удивлен, что она тебе не сказала. Сама она вряд ли это помнит, но это не смертельно. Козий рог обладает магическими свойствами, которые на нее не действуют, что нейтрализует твои вечерние зелья... и, судя по тому, что я читал, вероятно, и все остальные. - Под каждым словом, под каждым вздохом таился какой-то намек - чувство гордости за свои знания. Гордость за то, что он знает что-то, чего не знает никто другой. И откуда она это поняла о нем? Ну, в конце концов, она могла распознать это в себе. - Когда ты догадался об этом? - Вчера вечером, перед тем как отправиться в Уэльс. Накануне я нашел твой список ингредиентов и посмотрел. Выяснить проблему было несложно. - Потому что она твоя мать и ты знаешь такие вещи. - Нет, потому что я обращаюсь к себе и своим собственным знаниям, когда хочу что-то выяснить. А не к так называемым экспертам, - огрызнулся Малфой. - Есть несколько альтернативных вариантов, которые могут послужить заменой, но, судя по остальным ингредиентам, тебе следует добавить больше арки и корня одуванчика. Я указал их количество на пергаменте. Кроме того, хмель там вообще не нужен. Он бесполезен, не является связующим веществом, как думаешь ты и твои эксперты. Могу я предложить что-нибудь попроще, например, шеллак. Гермиона потеряла дар речи. Малфой, очевидно, думал об этом больше, чем мог бы признаться. Тем не менее, это было самое большое, что она когда-либо слышала от него, когда он говорил о чем-либо, в особенности касательно лечения своей матери. Шаг вперед. Перемена? Он был открыт, как бы это ни было случайно. Гермиона с трудом сдержала желание расспросить его о миллионе вещей, раз уж он оказался в разговорчивом настроении. - Как ты узнал о ее аллергии? - Ингредиент был в ее зелье... - Малфой вспомнил о себе, об их близости и о том, с кем он говорит, и потянулся, чтобы забрать свои слова обратно. Один шаг вперед, два шага назад. Малфой поправил галстук и провел рукой по передней части рубашки, после чего сделал еще один шаг назад. Гермиона следила за каждым его движением, пока он замыкался в себе. - Какая разница, откуда я знаю, Грейнджер? Теперь и ты знаешь. У тебя есть пергамент и решение. Свари зелье с учетом этих рекомендаций, и оно должно сработать. - Хорошо. - Она ждала, что он скажет что-то еще, но он не сказал, давно уйдя в свою крепость с высокими стенами. - Спасибо за помощь, пусть и неохотную. - Я просто не хочу, чтобы меня снова ударили. Гермиона нахмурилась. - Сколько раз уже происходило нечто подобное? - Достаточно. - Ну, вот и все. - Кроме того, я нашел твою книгу по зельям и оставил её наверху, в специально отведённом для тебя месте. - Она мне понадобится для варки, вместе с пергаментом, разумеется. Его бровь приподнялась над очками. - Ты варишь с помощью книг? - Да. - Потому что ты не знакома с зельем? Гермиона сложила руки. - Я варю с книгами, и даже с пергаментом, независимо от того, сколько раз я создавала зелье. Это необходимо для безошибочного приготовления зелий. - Почему? - Почему что? - Зачем нужны книги или пергамент? Зачем нужны указания, если ты и так знаешь, что делаешь - особенно если ты уже готовила какое-то зелье раньше? - А какое это имеет значение? - защищаясь, спросила она. - Зелье сварено правильно. Он поднес руку к подбородку и издал небольшой звук, после чего достал из кобуры свою палочку и вызвал один флакон с зельем своей матери. Ее дневная доза. Малфой без труда поймал его, снова убирая палочку в кобуру. Разрываясь между визуальным осмотром своей работы и просто наблюдением за ним, Гермиона выбрала какой-то извращенный гибрид действий, который заставлял ее следить за каждым движением рук Малфоя, за каждым движением его глаз. Она сделала тот же вдох, что и он, пока он откупоривал зелье, и вдохнула небольшой аромат. Гермиона не могла отвести взгляд. - Каждую неделю я смотрю на зелья, которые ты оставляешь для моей матери. Признаться, твои зелья выглядят корректными, и качество их довольно хорошее, учитывая отсутствие фантазии. - Это заставило ее вздрогнуть. - Они... лучше, чем у некоторых аптекарей. Хотя могло бы быть и лучше. Она и так не очень хорошо воспринимала любую критику, но его слова прямо обжигали. - Как они вообще могут быть еще лучше? - Если бы ты экспериментировала, они могли бы быть лучше, но ты, очевидно, этого не делаешь. - Отголосок того мальчика, которым он когда-то был, окрасил глубокий тембр его голоса. - Я нахожу это очень странным. - И почему же? - Я помню тебя другой. И тут же пламя ее гнева погасло. Гермиона моргнула в немом замешательстве. Его шаг вперед был настолько же уверенным, насколько ее шаг назад - оборонительным. - У тебя всегда были правильные ответы. Выручай-комната. Протеанские монеты. Амбридж. Дракон в Гринготтсе. Твой проект с домовыми эльфами. Я уверен, что ты, Поттер и Уизли сумели скрыть от мира еще многое, но в том виде, в котором это происходит сейчас, люди пойдут за тобой, если ты решишь возглавить их. - Я в этом не заинтересована. - Насколько я помню. - Взгляд Малфоя был тяжелым, как свинцовая гиря. - Ты не только сменила профессию, но и не экспериментируешь. Уже не такая смелая, да? Ее пальцы сжались в кулак. Когда она ничего не ответила, он стал пристальнее вглядываться в нее, нечитаемые глаза искали в ней то, что за несколько секунд показалось ей годами. Она не в первый раз слышала эти слова, но, услышав их от Малфоя, да ещё в сочетании с измотанностью после Нарциссы она поникла. Она больше не хотела вступать в бой. Гермиона сохраняла спокойствие, поднимая свою папку. - Пойду проверю, как там твоя мать. - Она прошла мимо него, собираясь уйти, решив подождать в гостиной Нарциссы, пока она... - Интересно, - сказал он, его голос прозвучал громко в тишине. - За последний месяц это все, что мне нужно было сказать, чтобы заставить тебя замолчать. Он пытался вывести ее из себя. Она не клюнула на эту приманку. - Я так же устала, как и ты, делающий вид, что не устал. - Гермиона развернулась, используя последнюю искру энергии, чтобы доказать свою правоту. Высокомерие Малфоя сменилось гримасой. "Не стоит недооценивать меня, Малфой. Я все еще довольно смелая, но я не трачу энергию на эксперименты, если мне это не нужно. Пока у меня нет оснований. А сейчас у меня их нет. Кроме того, ты говоришь о том, кем я была, в то время как единственной причиной, по которой я делал все это, было то, что это было правильно. Я сделала все это, чтобы помочь Гарри. В этом плане моя работа закончена. - Возможно, но теперь ты Целитель. Я полагаю, что улучшение зелий, которые ты даешь своим пациентам, требует экспериментов. - Зелья работают. Или должны были бы работать. Причиной всего этого является нераскрытая аллергия твоей матери, но это не отменяет всего остального. Когда это будет исправлено, они будут работать. Зачем мне пытаться исправить то, что работает? - Если что-то не сломалось, это еще не значит, что ты достигла оптимальных результатов. Откуда ты вообще знаешь? - возразил Малфой. - Ты не провела достаточно экспериментов, чтобы понять, сломалось что-то или нет. Я считаю, что знание - это стремление к истине, а не удобное применение. Всегда есть место для совершенствования. - Это можно сказать и о людях. Он резко вздрогнул, что подчеркнули синяки на его лице, но оправился. - Ах, да. Люди. Ты думаешь, что так хорошо нас всех знаешь, не так ли? - С твоей оценкой моего характера можно утверждать, что ты такой же. Малфой насмешливо хмыкнул. - Не трать мое время на чушь про "мы так похожи". Это не так. - Я никогда не говорила, что мы похожи. Я… - Весь последний месяц я слушал твою риторику, твои мнения и твое глубокое желание сделать мир лучше - по одному человеку, по одному взаимодействию за раз. Это все идеалистическая чушь, но я соглашусь. Если говорить об экспериментах, то как можно стремиться к лучшему миру, если ты не хочешь экспериментировать? Если не позволять себе пробовать что-то новое? Безумие - это делать одно и то же снова и снова, но ожидать другого результата. Его слова разожгли в Гермионе огонь, призыв к обороне. Все мысли о том, чтобы отказаться от разговора, исчезли, как дым на ветру. - Во-первых, я не жду других результатов. Я ожидаю правильных. Во-вторых, это не все чушь... - Люди не созданы для того, чтобы заботиться о ком-то, кроме себя, своего круга семьи и друзей, и всех, кто служит им для достижения цели. Люди по своей природе эгоцентричны и жадны. Все, что мы делаем, мы делаем ради собственных интересов. Она сделала шаг к нему. - Людям не свойственно ничего, кроме человеческой природы. Однако твой пессимизм меня не удивляет. - Я реалист, Грейнджер, и ты можешь говорить всякие правильные вещи, но ты ничем не отличаешься от других. Твоя деятельность выглядит как альтруизм, когда тобой движет желание чувствовать себя хорошо, хорошо выглядеть в глазах других и не отступать от своих принципов. Твой эгоизм может принимать разные формы, но в конечном итоге ты такая же, как и все. - Ты понятия не имеешь, кто я. И о том, чем я занимаюсь. - Я знаю достаточно о твоей работе. Не то чтобы только это, но твоё представление о том, как "оказывать большее влияние делая маленькие шаги", не соответствует твоему поведению, - возразил Малфой. - Чтобы вызвать перемены, о которых ты говоришь, ты должна быть готова вносить изменения и модификации в существующие решения. Ты должна продолжать двигаться вперед. Нельзя быть такой самодовольной, как сейчас, и полагаться только на имеющиеся знания. Гермиона переместила свой вес. - Ты цитировал Эйнштейна, когда говорил... - Твоя предвзятость дает о себе знать. - Малфой выглядел скорее разочарованным, чем раздраженным. - Нет, это не так. - Она надулась, но не от злости, а потому, что Гермиона почувствовала себя взволнованной, и это чертовски ее раздражало. - Как я уже говорила, если ты хочешь процитировать Эйнштейна, он также сказал, что проблемы не могут быть решены с тем же мышлением, которое их создало. Ты считаешь мои убеждения чушью, но не высказал своего собственного мнения по этому поводу. - Тебе неинтересно слушать мои рассуждения. - Я бы ничего не сказала, если бы не интересовалась твоими рассуждениями. - Она подошла к нему, как дикая кошка, но Малфой не отступил. Даже когда она стояла прямо перед ним, достаточно близко, чтобы дотронуться. - Так легко критиковать, когда сам ничего не делаешь. - Значит, мы все должны быть такими, как ты? Решать мировые проблемы по очереди? Нахмурившись, он сложил руки, и на секунду глаза Гермионы переместились на рукав его рубашки, вспомнив цветные пятна на его руке, о которых ей не позволяло забыть её любопытство. - Я не удивлена, что ты неверно истолковал мое высказывание, - сказала она. - Мы не можем решить все мировые проблемы. Я ни разу не перекладывала эту ответственность на свои плечи. Я всего лишь один человек. Как и ты. Перемены всегда начинаются с малого. Более того, я считаю, что наш долг как людей - оставить этот мир лучше, чем мы его обрели, по мере наших возможностей, и именно это я и намерена сделать. По-своему. Начиная с этого момента. Гермиона приподнялась на кончиках пальцев ног и прошептала Исцеляющее заклинание. Малфой оперся одной рукой о гранит и резко вдохнул, собираясь возразить, но его слова не прозвучали. Она прошептала очередное заклинание, но его взгляд оставался тяжёлым. Пронзительным. Его трудно было игнорировать. Трудно понять. Напряжение уходило из него по мере того, как действовала магия. Она наблюдала, как боль, в которой он никогда не признавался, начала отступать. Прошло несколько секунд, но казалось, что гораздо больше, прежде чем его синяки полностью поблекли, зажили и исчезли, превратившись в ничто, кроме безупречной кожи. - Так уж я устроена, - почти шепотом сказала она, опускаясь обратно, пока подошвы ее туфель снова не коснулись деревянного пола. Его глаза следили за ее действиями. Следили за ней. Они одновременно выдохнули. Гермиона почувствовала себя не в своей тарелке, но не настолько дезориентированной, чтобы помешать ей донести свою точку зрения. - Я не совсем альтруистка, но я создана для того, чтобы заботиться о людях. Я создана для того, чтобы помогать всем и каждому, даже тебе. И для человека, которому все равно, ты явно много думал о моем характере. Это вывело его из транса. - Точно так же, как я предполагаю, что ты пытаешься определить мой. Ты уже получила ответы? - Нет. Он был так хитер, так оборонялся; чтобы понять его, потребовалась бы тысяча бесед и больше энергии, чем у нее было времени. Малфой бросил на неё странный взгляд и посмотрел на часы. Гермиона взглянула на часы позади него. Было чуть больше семи. Пора уходить. Малфой не попрощался, он никогда не прощался, а просто обошёл её стороной, направляясь к выходу. Единственным отличием сегодняшнего дня было то, что он несколько раз провёл грубой рукой по волосам. Он уходил, чтобы продолжить свой график, работая на работе, за которую ему так и не заплатили, а она оставалась в его доме, чтобы заниматься своими делами - и при этом замечать мелочи, которые её не касались. Пламя ее любопытства продолжало разгораться. Что именно? - Скорпиус каждое утро непременно ищет тебя. Малфой остановился в дверном проеме. Она видела, как вздымаются и опускаются его плечи, как сгибаются его руки, как строга его осанка. Его дыхание было слышно. - Я просто... подумала, что ты должен знать. *** Гермиона подумывала о том, чтобы присутствовать при пробуждении Нарциссы, но не стала. Ей нужен был отдых. Как и всем остальным. Расшифровав почерк Малфоя, все утро изучая в кабинете альтернативные варианты и предварительно проверив все у своих экспертов, которые были впечатлены предложениями Малфоя, Гермиона обратилась к Невиллу, чтобы узнать, есть ли у него в теплице травы. К счастью, у него были уже высушенные травы. Идеально. После этого Гермиона стала кормить кур объедками со стола и вымещать своё недовольство на сорняках в саду. Она поливала все в теплице и делала заметки о том, как растет арка для Невилла. Оно росло. Не сильно, но достаточно. Когда почти все было сделано, Гермиона перед одиннадцатью пообедала и взялась за книгу. Но после того, как она доела бутерброд и дочитала две главы, к ней вернулось нарастающее разочарование, которое отвлекало её до тех пор, пока она не стала читать страницы по два раза. Так она оказалась в своей варочной комнате с верной книгой на подставке, готовя порцию вечернего зелья для Нарциссы. Очень скоро все было порублено, нарезано кубиками, измельчено, отсортировано и добавлено в бурлящий котёл. Пламя было слабым, как и положено. Всё было так, как и предписывал Малфой, писавший ужасным почерком, который она уже начала расшифровывать. Гермионе потребовалось чуть больше времени, чем обычно, чтобы сосредоточиться. Немного больше времени, чтобы успокоиться. Больше усилий, чтобы прояснить мысли. Варение было настолько трудным, насколько оно могло быть успокаивающим, но сегодня Гермиона была несомненно взволнована. Это было связано с навязчивыми мыслями, которые засели в голове после разговора с Малфоем. Не то чтобы она не могла варить без книг - она могла, - но в действии, в рутине был комфорт. В привычке была знакомость. Гермиона не была увлечена ни зельями, ни кулинарией. Несмотря на то, что у нее была целая комната, отведённая для этих целей, она готовила и варила зелья в основном для других. Но радость, которую она получала от этого, заключалась не только в том, что она могла помочь им, но и в том, что в ней оставалась часть ребенка, которому нравилось выполнять указания. Гермионе нравился порядок, стабильность; ей нравился процесс создания чего-то, что, по правде говоря, не требовавшее особого таланта. А что касается отказа от экспериментов? В других проектах не было необходимости. Все работало так, как надо, благодаря обширным исследованиям и консультациям с экспертами. Нет смысла менять то, что уже доказало свою эффективность. Нет необходимости менять написанное. То же самое можно сказать и о Нарциссе. Корректировка вечернего зелья не потребовала особых усилий - всего лишь доработки. Сейчас зелье выглядело так, как он описал в уголках пергамента. Что он хотел, чтобы она сделала? Отрегулировала все? Это не имеет смысла. Прогнав эту мысль, Гермиона вдохнула и выдохнула, позволяя его словам скатиться с ее плеч в кучу у ног. Затем она сделала все по-своему. Прошло положенное время, прежде чем зелье источило слабый фиолетовый дымок, свидетельствующий о завершении работы. Разлив его в семь флаконов, она бросила взгляд на стену и нахмурилась. Был уже почти час дня. Нарцисса должна была скоро встать. И им нужно было поговорить. В таком настроении она вернулась в дом Малфоя, где запаслась новыми вечерними зельями и избавилась от старых. Когда Гермиона пошла проведать Нарциссу, Зиппи стояла у её двери. Она настороженно спросила. - Проснулась ли она? - Госпожа продолжает мирно спать. - Пожалуйста, позови меня, когда она проснется. А если она не проснется через час, все равно позови меня. Я буду здесь. - Да, мисс. Дружелюбно кивнув домовому эльфу, который, казалось, с готовностью выполнил её приказ, она вышла тем же путем, что и вошла, и прошла через личную гостиную Нарциссы. Комната была оформлена в ее традиционном стиле - единственная часть дома, украшенная подобным образом, символ того, что комната принадлежит только ей. Как и кабинет Малфоя. У Гермионы были варианты, как скоротать время. Наверху, рядом с местом, где Скорпиус проводил уроки, находился небольшой кабинет, который был освобождён после того катастрофического первого дня. Гермиона направилась туда, когда заметила в гостиной что-то странное. Кто-то выбился из своего расписания. Скорпиус. Стоя у стеклянной двери спиной к Гермионе и глядя в пустой сад, он прижимал одну руку к стеклу, на котором наверняка осталось пятно, которое Зиппи придется оттирать. Это было самое одинокое зрелище, которое Гермиона когда-либо видела. Она отправилась на поиски его няни и нашла Катерину в библиотеке, где проходили занятия с самим репетитором. Она помогала ему настраивать упрямое пианино для уроков музыки. Гермиона спросила, не заметил ли кто-нибудь из них, что их ученик ушёл. - Все в порядке. Я найду его, когда мы будем готовы приступить к занятиям. Это было похоже на то, что она уже делала раньше, на то, в чем у нее был большой опыт. - О, я знаю, где он. - Мистер Грейвс нажал клавишу на пианино. Хотя Гермиона не была склонна к музыке, для нее это прозвучало необычно. - Вы можете присмотреть за ним, пока мы не закончим? Гермиона чуть было не сказала что-то совсем другое, но согласилась: - Конечно. Скорпиус стоял там же, где она его оставила, рука по-прежнему лежала на стекле. На что он смотрел, Гермиона понятия не имела. Она встала рядом с ним, чтобы попытаться понять это, но все, что она сделала, это предупредила его о своем присутствии. Он поднял голову, не испуганный и не удивленный. Просто пустой. Последний месяц они по умолчанию смотрели друг на друга. Он делал это за завтраком и иногда за обедом, когда Нарцисса требовала его присутствия. Скорпиус наблюдал за тем, как Нарцисса задает свои вопросы - Гермиона старалась не делать этого при нем, но Нарциссе было все равно. Это было невинно, хотя и немного нервировало, но все изменилось две недели назад, когда Гермиона стала переставлять его стакан с соком с правой стороны на левую, чтобы он перестал случайно тянуться к стакану Нарциссы. После этого Скорпиус стал смотреть на нее по-другому. Это было трудно объяснить. Всякий раз, входя на кухню, он оглядывался по сторонам в поисках отца, а затем, после вздоха разочарования, его взгляд падал на неё. Только на неё. И он наблюдал за Гермионой, слушая бабушкины наставления так, что она была уверена, что если его проверить, то он никогда не вспомнит, что она говорила. Скорпиус наблюдал за ней во время завтрака, но не притронулся к своему соку, пока она не переложила его из правой руки в левую. А через несколько дней он даже начал оглядываться на нее, когда его отправляли на уроки. Когда Гермиона в первый раз помахала ему рукой, он чуть не врезался в стену. Вторым побуждением Гермионы было хихикнуть, но оно быстро пересилило первое: убедиться, что с ним все в порядке. Но Скорпиус только покраснел и ушел. Она не слышала, как Нарцисса прокомментировала его поведение, но услышала её раздражённый вздох. - Ну и мальчишка. Сегодня все было по-другому. Скорпиус так долго смотрел на нее, что Гермиона решила первой начать разговор. - Не хочешь выйти на улицу? Было пасмурно, дул легкий ветерок, скоро пойдет дождь, но, возможно, он продержится достаточно долго, чтобы Скорпиус смог подышать свежим воздухом. Кивок, который он дал в ответ, был таким же нерешительным, как и ожидалось. Эта неуверенность сохранилась и после того, как она открыла дверь, позволив порыву ветра растрепать его волосы. На самом деле, Гермионе пришлось выйти первой, прежде чем он неуверенно последовал за ней. - Приятно, да? Скорпиус не согласился, и не более чем через несколько порывов ветра Гермиона последовала за ним в дом, где он сел перед окном, поправил волосы и стал наблюдать за погодой, больше довольный тем, что наблюдает, чем тем, что испытывает сам. Не найдя ничего лучшего, Гермиона присоединилась к нему, подобрав под себя ноги как и он. Дождь не прекращался. Темнеющие тучи продолжали надвигаться, и вскоре капли застучали по стеклам в медленном ритмичном ритме, который усиливался по мере того, как буря проносилась над головой. Гермиона взглянула на Скорпиуса и увидела, что он с любопытством смотрит на нее. На месте прежней улыбки появилась мягкая. - Ты очень напоминаешь мне своего папу. Только ты не хмуришься так сильно, как он. Скорпиус оживился и придвинулся ближе, желая услышать больше. О своем отце. Гермиона почувствовала легкое головокружение. - Твой папа... ты хочешь узнать о нем больше? - Скорпиус кивнул, дрожа так, как дрожат дети, когда подавляют волнение. В груди нарастал ужас. Она потерла затылок. Что она могла рассказать Скорпиусу Малфою о его отце? В школе он был избалованным хулиганом, фанатиком, невежественным пуристом крови, нетерпимым и манипулирующим, считающим себя лучше других. Малфой был сыном своего отца. Но во всём нельзя было винить его родителей. Он сделал неправильный выбор, совершил ужасные поступки, и - слова Кингсли вновь прозвучали в его голове. И хотя Драко Малфой был таким, каким он был, она не имела права его осуждать. По крайней мере, не по его внешнему виду. Вообще не имеет права. Не сейчас. Он пытался искупить вину по-своему. Гермиона, хотя и совершенно по-другому, делала выбор, за который искала искупления, как и её родители. То, что Гермиона была на стороне победителей в войне, не оправдывало её поступков, так же как и то, что он был на стороне проигравших, не делало его вечным злодеем, неспособным измениться. Это делало их обоих людьми. Они оба способны на великие и ужасные поступки. Не ей решать, чего он заслуживает, но в тот момент речь шла не о Малфое. Дело было в Скорпиусе. Тем не менее, дать ему правдивую информацию о том, каким был его отец, было действительно не лучшим решением, даже если бы она искала ответы на вопросы о том, кем он был сейчас. В тех фрагментах жизни Драко Малфоя, которые она имела, было мало смысла - оставленные им записки противоречили его дистанции, время, потраченное на выяснение проблем с зельями матери, противоречило его равнодушию к ее болезни, - но кое-что Гермиона знала точно: он изменился. И Скорпиус заслуживал того, чтобы узнать эту версию своего отца. Она знала, что не в ее власти говорить ему что-либо, но открытое любопытство на его очаровательном лице заставило Гермиону попытаться найти что-нибудь, что она могла бы сказать. - Мы с твоим отцом... мы не были друзьями. Я не очень хорошо его знаю, но я знаю, что он умный и умеет чинить вещи. - Чем больше она говорила, тем легче ей становилось. - Он хорошо летал. Он играл в квиддич...- Скорпиус наклонил голову, как растерянный совенок. - Ах, ты не знаешь квиддич. Я тоже не знаю, но… - Может быть, когда-нибудь Малфой научит его. - Твой отец отлично разбирался в зельях. Кажется, и сейчас хорошо это делает. Все это не было ложью, даже если правда была намного сложнее, чем та, которую она выдавала. Скорпиус застыл на каждом ее слове, щеки раскраснелись, словно он затаил дыхание. Он хотел узнать его. От вида его любопытства сердце Гермионы сжалось в груди. Она стала перебирать в уме всё что знала, чтобы помочь ему. - Он любит читать газету и разгадывать кроссворды. Он плавает. Он каждый день занимает твое место за столом и сам кладет туда записку для тебя. Это заставило его замереть, прежде чем он достал из кармана брюк не одну, а целую горсть записок, уронив несколько, как это делают дети, когда пытаются схватить слишком много вещей сразу. То, что высыпалось из карманов, представляло собой каждодневные записки, которые Скорпиус держал рядом с собой, пытаясь расшифровать слова отца, слишком неразборчивые для него. В этом была грустная ирония, которую Гермиона не могла игнорировать. Она не могла не чувствовать боль в голове и сердце. То, что она ему рассказала, было не так уж много, но, судя по тому, как он перевел взгляд с нее на ноты, возможно, этого было достаточно. Пока что. Просмотрев каждую записку и попытавшись расшифровать её, Скорпиус вернул их в карман, который был явно зачарован, чтобы вместить огромное количество вещей, которые он там хранил. Затем он вернулся к наблюдению за бурей, встал и замер перед стеклом, точно так же, как она застала его раньше. Он выглядел задумчивым и неподвижным, отчего казался старше своих пяти лет. Как будто судьба преподнесла ему плохую долю - а может, и не одну, - но он терпел. Даже то, как Скорпиус держал себя, подобно своему отцу, заложив обе руки за спину, вызывало у нее одновременно чувство веселья и грусти. Это была странная смесь. Она видела, что под всем этим скрывается страдание. И меланхолия. Раскаты грома и вспышки молний то появлялись, то исчезали, но он не вздрагивал. Его внимание было сосредоточено на каплях дождя, которые скользили по стеклу, искажая окружающий мир. Он начал беспорядочно обводить след маленьким пальцем. Когда она наблюдала за ним, из глубин ее сознания прозвучал вопрос. - Ты в порядке? Она почувствовала, как ее сердце екнуло, когда Скорпиус напрягся и расклеился у нее на глазах. Он вздрогнул, как будто ее слова нанесли ему физический удар, а рука, все еще лежащая за спиной, сжалась в маленький кулачок. Это действие сильно затронуло все струны сердца Гермионы. Она услышала, как Скорпиус резко вдохнул и прислонился головой к прохладному стеклу, затем сделал шаг назад, обхватил живот маленькими ручками и свернулся калачиком, словно ему нужна была защита, и единственное место, где он мог её найти, было... в самом себе. Гермиона действовала скорее по инстинкту, чем по логике, положив ему на плечо нежную, ободряющую руку. Он уклонился. Его посыл был ясен. Не трогай. Держись подальше. И она слушала, но оставалась рядом, беспомощная, ненавидящая, что раскопала его боль. Щеки Скорпиуса покраснели, когда он полностью повернулся к ней спиной, делая рваный вдох за вдохом, словно борясь за воздух. Пытаясь удержать внутри что-то, что отчаянно хотело вырваться наружу. - Это... это нормально - не быть в порядке. Скорпиус не издал ни звука, его обида осталась безмолвной, но его боль? Она была громкой и ясной. Это потрясло Гермиону до глубины души. Он уставился в потолок, борясь с ней, дыша так громко, что это оглушало. Как и буря за окном, буря перед ней была силой природы. Скорпиус был всем что могла слышать Гермиона в тот момент. Его опустошенность - все, что она могла почувствовать. Но постепенно он начал понимать, что он не один. Она была рядом. И он, казалось, отступил еще дальше. Глубже. Поправляя лицо шаг за шагом. Взял дыхание под контроль. Скорпиус делал все, кроме плача. И она ненавидела одну только мысль о том, что его научили контролировать себя до такой степени. Гермиона подползла к нему, снова оказавшись в поле его зрения, лицом к лицу. Она не знала, что сказать или что сделать. Но она знала, что должна что-то сделать, пока он снова не замкнулся в себе. Гермиона не прикоснулась к нему, но постаралась сделать все возможное, чтобы утешить. Одно слово. Единственное, на которое она была способна. - Скорпиус. Все успехи, которых он добился, были скомканы дрожанием губ. Слезы, выступившие на глазах, были с трудом смахнуты маленькими ладошками, которыми он закрыл лицо. Скорпиус пошатнулся. - Я могу помочь? Боже, как же сильно дрожали ее руки от непреодолимого желания помочь ему, дотянуться до него, дать страдающему ребенку утешение, в котором он так отчаянно нуждался. Но взгляд, которым он смотрел на нее, преследовал Гермиону еще долго после того, как он достаточно успокоился, чтобы уйти. Этот взгляд говорил только одно. Нет. Она не могла помочь. Он слишком долго молчал и держал все в себе. *** Джинни смотрела на пирог, предложенный Гермионой, с таким же подозрением, с каким она смотрела на Джеймса, когда он пытался обвинить Альбуса и Лили в том, чего они явно не совершали. Гермиона затаила дыхание, пока та не приняла предложение. Кто бы отказался от пирога? Особенно от черничного. Это был любимый пирог Лили. Но согласие не разгладило нахмуренные брови Джинни и не убрало с её лица прищуренное выражение, означавшее, что Гермиона не уверена, будет ли Джинни держать себя в руках для содержательной лекции или оставит это до следующего раза. По правде говоря, она не знала, что было бы хуже. - Ты печешь десерт только по принуждению или на чей-то день рождения. - Джинни посмотрела на второй пакет. - Сегодня ничей день рождения, а ты уже два пирога испекла. Что, черт возьми, с тобой сегодня случилось? Вообще-то, она испекла три. - Я сделала это для Дафны. Она любит пироги. - Гермиона выдохнула. - Где дети? - Хорошая попытка отвлечь внимание. Я разрешаю. Джеймс наверху, заканчивает делать домашнее задание. - Она остановилась и крикнула, чтобы он спустился, потому что Гермиона была рядом. Она сразу же услышала движение. - Лили с моими родителями, а Альбус гуляет с Гарри. Ему нужен перерыв. - Джинни вздохнула и присоединилась к ней за столом. - Сегодня в школе было тяжело. Он пришел домой в слезах и до сих пор обедает один. Гермионе было неприятно это слышать. Ал был таким добрым и щедрым, но он никогда не знал, что сказать другим детям. Он так волновался, что просто замирал, как будто боялся сцены. Дети избегали его, обзывали, и... в общем, ему нужен был друг, который бы его понимал. - Я знаю, что это не мой выходной, но если ты... - О нет, мы не можем. Джинни отмахнулась от нее. - Гарри пригласил его на ужин, и они собираются в Планетарий. Альбус любил звезды. - Я бы не отказалась. - Мысли о боли и одиночестве другого маленького мальчика закрутились в её памяти, затем отступили, а потом вернулись с новой силой, как прилив. Вместе с ним Гермиона почувствовала, как в груди поднимаются первые признаки эмоциональной отдачи от прошедшего дня. Гермиона почувствовала, как в глазах защемило так же, как и в груди, и яростно моргнула, чтобы не дать слезам упасть. Ноготь ее большого пальца сильно впился в ладонь. - Было бы здорово увидеть его. Джинни наклонилась вперед и положила свою руку поверх сцепленных пальцев Гермионы, пытаясь поймать ее взгляд. Гермиона посмотрела мимо подруги на вошедшую в комнату рыжую девушку. - Привет, Джеймс! - поприветствовала она его с сияющей улыбкой, которая быстро потускнела. В свои семь лет Джеймс не любил обниматься, да и никогда не любил. Он скорее был склонен бежать или жаловаться, но, видимо, что-то в лице Гермионы заставило его подойти к ней с такой неуверенностью, какой она от него никогда не видела. Что-то, что заставило его остановиться рядом с ней... А затем обнять ее. Объятия длились недолго, всего несколько секунд, но они помогли. Джеймс перепрыгнул на сторону Джинни и широко улыбнулся. Слишком широкой. Как у Чеширского кота. - Маааааам... Джинни посмотрела на него пристальным взглядом. - Ты закончил свои задания? - Да! - Иди, обувайся, я отведу тебя к Бурр... - С криком он выбежал обратно, и через несколько секунд они оба услышали его топот наверху. Джинни захихикала про себя, и Гермиона не могла не присоединиться к ней. - Джордж устраивает фейерверк в Бэрроу. Анджелина в городе. Ты должна пойти. Отвлекись от того, что тебя беспокоит. - Это просто возобновится завтра. - Ты так и не сказала, что сегодня произошло. - Не что. - Гермиона глубоко вздохнула. - Кто. Джинни приподняла бровь. - Малфой? - Да, но не тот, о котором ты, наверное, думаешь. Самый маленький из них... - Гермиона растерялась. – Джинни… - О. - Все, что ее подруга знала о ситуации с Малфоями, казалось, встало на свои места. - О... сколько времени прошло? Шесть месяцев?" Джинни поморщилась, слишком много зная о потере. - Не так уж много времени. Ни для кого из них, даже для Малфоя. Гермиона нахмурилась. - Насколько я поняла, это не был брак по любви. Просто долг. - Это не отменяет того факта, что он кого-то потерял. Слова приклеились к ней, как вторая кожа, как пленка, которую невозможно очистить никакими средствами. Они засели в ней и вызывали зуд. Одно дело - думать о Драко Малфое как об отце и сыне, но совсем другое - напоминать себе, что на самом деле он вдовец. Он кого-то потерял. Его поведение, конечно же, никогда не служило поводом к этому; он никогда не вел себя как человек, находящийся в трауре. Но это было несправедливо с ее стороны. Как можно указывать кому-то, как правильно горевать? Тем более такой человек, как Драко Малфой, чья гордость и защитная реакция не позволяли ему просить о помощи даже в самой простой форме. Даже когда он в ней нуждался. Особенно тогда. Отказавшись от приглашения Джинни, Гермиона отправилась ко второму пункту назначения: К Дину и Дафне. Когда после наступления темноты она появилась на пороге их дома, Дин бросил взгляд на её лицо, затем на то, что она держала в руках, и отступил в сторону. - Даф! Гермиона здесь! Похоже, она принесла пирог! Дафна материализовалась на вершине лестницы. О! Какой? - Они встретились взглядами, и между ними промелькнуло понимание. - Дин, ты можешь... - Рон пригласил меня в Бэрроу на фейерверк, помнишь? Но ты сказала, что хочешь, чтобы я... - Поработал над детской, да-да, но теперь ты можешь идти. - Дафна уже начала спускаться по лестнице, держась одной рукой за перила, а другой поглаживая свой постоянно растущий живот. Она была на восьмом месяце и начинала ковылять, поэтому она подошла к мужу и крепко поцеловала его, прежде чем оттолкнуть от себя. Дин ушел раньше, чем она успела передумать, но не без ласкового взгляда в ответ. - Хочешь, я принесу что-нибудь домой? - У нас закончились чипсы. Ты их все съел. Все знали, что это ложь, но Дин улыбнулся. - Конечно. Извини, милая. - Сырные, пожалуйста. Он хихикнул, кивнул и оставил их одних в фойе. - Пахнет вкусно. Дафна приняла пирог, приподняв бровь. - Да, - Прежде чем она успела спросить, Гермиона ответила: - Черничный. - Один из моих любимых. Дафна провела их в гостиную. Гермиона сняла туфли и устроилась на меньшем из двух диванов, ожидая, пока Дафна возьмет две вилки. Они ели в дружеском молчании. Дафна использовала свое пузико для балансировки пирога. Когда они уже наполовину закончили, она поднесла вилку к губам и передала пирог Гермионе. Не то чтобы она закончила, но ей явно было что сказать. - Как бы мне ни нравился твой пирог, я знаю, что ты испекла его не только для того, чтобы прийти сюда и поделиться им со мной. Ты вообще не любишь печь, если только это не чей-то день рождения или ты взволнована. - Дафна протянула руку и ухватила еще один кусочек. - Ты выглядишь взволнованной. Что случилось? - Когда Гермиона ничего не сказала, Дафна вздохнула. - Очевидно, что-то случилось, так что не ври. - Просто долгий день. - Как он? То, что Дафна имела в виду именно его, было очевидно. Джинни задавала ей тот же вопрос, но почему-то сейчас честность давалась ей легче. Потому что она знала. Потому что она сама испытала боль Скорпиуса. Отец и сын были не единственными, кто потерял кого-то. - Я... - Гермиона тяжело выдохнула. - Я потратила несколько часов, чтобы приготовить и испечь этот пирог с нуля, размышляя о том, как такой маленький человек может чувствовать так много. Это... Умопомрачительно. Разбивает сердце. Невыносимо. Еще долго после его ухода Гермиона пыталась удержаться в рамках, установленных ею, когда она начала работать целительницей Нарциссы. Гермиона пыталась удержать веру, идею, гребаное заблуждение, что она сможет удержаться за пределами шторма семьи Малфой. У нее это плохо получалось. Гермиона стояла возле библиотеки и слушала, как Скорпиус мучается на уроках музыки, как няня мягко поправляет его снова и снова, пока не пришло время переходить к другому предмету: мертвым языкам. И, похоже, ему тоже было нелегко: мистер Грейвс постоянно заставлял его сосредоточиться. Гермиона только сейчас смогла отстраниться. Но дискомфорт не проходил, нашептывая правду, которую она предпочитала игнорировать, потому что это было не ее дело. Как любил напоминать Малфой, у нее был один пациент, и это была Нарцисса. Но так ли это? Этот случайный вопрос заставил Гермиону полностью отстраниться - не только от комнаты, но и от дома. Остаток дня она предоставила Зиппи заниматься питанием Нарциссы, а сама отправилась домой, выполола сорняки, погоняла кур, провела реорганизацию шкафов и энергично испекла три пирога. Третий будет подарком для няни Скорпиуса. - Я заходила до этого, видимо, сразу после того, как ты ушла. - Дафна не выглядела особенно взволнованной этим визитом. - Я не задержалась. У него был не очень хороший день. Конечно, нет. Гермиона прикусила губу, прежде чем спросить: - Он смотрел на тебя? - Нет. Они продолжили есть пирог с новой силой, но Гермиона уже не чувствовала ни сладости фруктов, ни богатства корочки. Все это было на вкус как ничто, как пыль. Они одновременно прекратили есть. Гермиона поставила пирог на стол, а Дафна смотрела мимо нее на глухую стену над головой. Она схватила Гермиону за руку и держала, не задавая лишних вопросов. - Я расстроена, - тихо призналась Гермиона. - И я не уверена, что смогу оставаться объективной. - С Нарциссой? - Нет. - Гермиона глубоко вдохнула, пока Дафна наблюдала за ней, и выдохнула, пока у нее ничего не осталось. - Со Скорпиусом. Я не всегда категорична, знаешь ли. У меня есть сердце. Я не слепа и не глуха к ребенку, который взывает о помощи. Я старалась держать дистанцию. Я наблюдаю за этим целый месяц, но не знаю, как долго я смогу игнорировать то, что так вопиюще происходит у меня на глазах. Как они этого не видят? - Драко слишком занят, чтобы видеть это. Слишком отвлечен, пытаясь искупить свои грехи и все исправить, чтобы защитить свою семью. Слишком подавлен всем, что произошло, и всем, что надвигается на него невероятно быстро. Это было оправданием, но в то же время и реальностью. Гермиона не знала, сочувствовать ей или критиковать. Поэтому она не стала делать ни того, ни другого. - А Нарцисса и не хочет видеть. - Дафна покачала головой. - Она умышленно не замечает, что превращает его в Драко. К счастью, не в того, каким он был в детстве, а в того, кто он сейчас. - Апатичный? Пессимистичный? Разочарованный? Разобщенный? - Список продолжался и продолжался. - Ах да, все это. Но еще больше... одинокий. - Почему Малфой одинок? У него есть все вы в любом качестве, которое ему нужно. У него есть Скорпиус, который неделями носит с собой письма, которые ему совершенно непонятны, но делает это, потому что он отчаянно хочет узнать своего отца. - Гермиона была растеряна еще больше, чем когда-либо. - На мой взгляд, это его выбор: дистанция, которую он держит, и одиночество, которое, как ты говоришь, он чувствует. Он одинок только потому, что хочет быть таким. - Это не оправдание, это все, что он умеет.В одиночестве ты сам пожираешь себя; на людях тебя пожирают многие, теперь – выбирай.
Фридрих Ницше