Квартал историй (сборник)

      Запах чистого, шершавого постельного белья в приюте ассоциировался у Моно с помехами. Он долго смотрел в деревянный потолок, весь в пятнах, слушал перешептывание мальчишек в спальне и закрывал глаза, чтобы перенестись в Бледный город, где с любой улицы виднелась Телебашня. Теперь где бы Моно ни находился, в его голове шипели помехи. Ему не всегда снился Бледный город, но в последнее время — только он. Когда-то Моно просыпался в лесу, затем — в старой Школе или Больнице, а теперь на этих грязных улицах, где вечно лили дожди. Мало ли кому чего снится. Вот только в своих снах Моно был не один.       Еще давно, когда он только привыкал к этим снам, он нашел ее — свою молчаливую спутницу. При встрече она показала ему шесть пальцев, и сначала в мыслях Моно звал ее Шесть, затем девочка стала Шестой. Их вязкие сновидения, чаще похожие на кошмары с гигантскими распухшими фигурами взрослых, ловушками и хищными манекенами, делились на двоих.       В Бледном городе Шестая нашла себе желтый дождевик, и с тех пор любое желтое пятно ассоциировалось с ней. В приюте, где просыпался Моно, маловато было желтого. Даже солнце, когда их выводили на прогулки, казалось не таким ярким, как дождевик Шестой во сне. Тусклое и бесцветное, как свет Телебашни. Но не как дождевик, нет.       Во сне нет ничего приятного, если каждый раз нужно убегать от безликих и безмозглых взрослых, прятаться по углам и подворотням и мучиться от раскалывающей голову боли. Ничего, кроме руки Шестой в собственной ладони. Только ради этого Моно заставлял себя закрыть глаза и погрузиться в сон. А просыпался, несколько мучительных секунд осознавая себя, с надеждой найти ее здесь.       Никому из редких знакомых девчонок и мальчишек, даже из старших, тайком куривших за углом, не снились такие сны. Но на то они и особенные: существует только одна девочка, в душе которой что-то шевельнется при словах «желтый дождевик» и которая знает о Бледном городе. А там они продвигались в сторону Башни, надеясь разрушить ее влияние. И чем ближе они подбирались, тем сильнее волновался Моно. Во сне никогда не получалось спросить Шестую, живет ли она в приюте и считает ли она вообще все это сном. Иначе было бы сильно проще. Да и она ни разу не видела его лицо. Моно просто не мог себе позволить его показать.       А если, когда они доберутся, произойдет что-то ужасное? Если они не вернутся? Невольно Моно задумывался, а что будет, если там, во сне, он умрет?       Девчонки в приюте на лицо были все одинаковые: умытые, грустные со спокойными глазами. Их серые платьица казались Моно насмешкой, хотя сам он ходил в точно таком же блеклом. Однажды Моно все же привиделась Шестая. Почти такая же, как во сне: шустрая и босая. Ему показалось, что она соскочила с подоконника в коридоре и скрылась за углом. Была ли это девочка из его снов, смелая, отчаянная и решительная, или просто очередная приютская сирота без снов о страшной Телебашне?       Этим вечером Моно с трудом заснул из-за смутных переживаний, а во сне погрузился глубже обычного, как иногда бывало, и Шестая вытащила его слишком поздно. Из неосторожно открытой двери, возможно, из самого его подсознания, выползло нечто страшное, по ошибке облаченное в человеческую долговязую форму. Тощий человек, которого Моно самостоятельно выпустил из телевизора, шел медленно, но неотвратимо, будто смерть. Он недавно спрашивал, могут ли они умереть? Спрятавшись под кровать, он задал себе этот вопрос снова. И быть может, из-за ответа не смог вылезти и смотрел, как Тощий утащил Шестую. Он так и не нашел ее в приюте. А теперь потерял и во сне.       Когда он открыл глаза потолок оставался прежним, но что-то изменилось в самом пространстве вокруг. Неприятно сосало под ложечкой, груз вины казался неподъемным. Если бы он только мог подойти к Шестой прямо сейчас, схватить за руку и пообещать, что найдет ее там, во сне. Но Моно не мог. И оставалось только ждать, когда прогремит отбой, и Моно сможет взглянуть в лицо своему страху.       С каждой ночью его сны становились все насыщеннее и нереалистичнее. Он уничтожил Тощего, проник внутрь и Телебашни и с трудом узнал свою старую подругу, которую кошмары превратили в монстра. Чтобы ни случилось, Моно собирался помочь ей, даже если ради этого придется сделать ей больно.       — Привет? — позвал он неряшливую босую девочку за партой.       Она незаинтересованно скользнула по нему взглядом.       — Ты никогда не носила желтый дождевик?       Она вскинула голову и вскочила, глядя на него исподлобья, прямо как в первую встречу. За секунду до того, как она выбежала из класса, Моно уже знал, что не станет ее догонять. Шестая нужна ему, но он не хотел напугать. Теперь, когда он спас ее во сне и нашел в реальности, она отойдет от шока и доверие между ними снова будет крепким. Когда Моно закрывал глаза, он спешил, чтобы снова увидеть желтый дождевик, а когда между ними разверзлась пропасть, Моно без сомнений прыгнул, и Шестая его поймала. Короткие секунды она смотрела ему в лицо, прежде чем отпустить.       Моно проснулся, задыхаясь с ощущением падения. И пониманием, что, кажется, опять потерял Шестую. Он искал ее по всему приюту. Не давить, просто поговорить. Спросить. Извиниться. Напомнить, как много они пережили вместе. В темноте. Грязи. Белом свете Телебашни. Но босая лохматая девочка как будто испарилась. Иногда ему казалось, что если он выглянет из окна спальни, то под окном в сторону леса будет тянуться цепочка маленьких следов. Никто не суетился, не кричал по всему приюту, что пропал ребенок, а Моно хотелось, просыпаясь, трясти каждого человека по очереди, пока они не осознают масштаб трагедии.       Его сны стали липкими и мерзкими, как сырой фарш. Там больше не было ничего, кроме ожидания и тикаюших под крышкой черепа часов. Он тоскливо болтал ногами, сидя на единственном стуле посреди огромного организма, и размышлял, что сейчас снится Шестой, где бы она ни была.       Моно открывал глаза, пялясь на потолок приюта и ожидая, что он сменится на что-то другое. Однажды он вырастет и, может, тогда найдет Шестую в большом мире взрослых. В какой-то момент день так растянулся, а отбой все не наступал. Моно и забыл, что должен спать и видеть тот странный тягучий сон.       И тогда Моно снова открыл глаза.       Проснулся на разложенном диване в своей родной однушке. Потер глаза, пришел в себя, умылся, глухо проговаривая:       — Куда вода, туда и сон, куда вода, туда и сон.       А подняв глаза, наткнулся на желтую записку, наклеенную на зеркало.

Прости. Мне жаль, но мы не будем вместе.

      В стаканчике стояла всего одна зубная щетка. Из кухонного шкафа пропала кружка с изображением глаза. Ему остался только едва уловимый женский запах на собственной растянутой желтой футболке.