Крыша | ВеЛис

      Звонил безымянный номер.       Значит, не Велланд.       За неизвестным номером скрывался знакомый женский голос. – Хээй, крошка, ну, ты чума! Если это такая пиар компания, то очень необычно и кульно, потому что я повелась. Конечно, таким звезды балуются, но ты почти звезда. И я думала, что у тя способ менее публичный. Ваще знаешь, это вообще законка, если твой друг не в курсах. Принцип согласия, конфиденциальности, ю ноу.       Ваще я думала, мы тебе устроим пиар, но ты и сама не промах! Кстати, заказик в силе, потому что мы всё ещё надеемся на тебя? – Он в процессе... – вымолвила Лис, чувствуя, как оседает голос. – Пинк.... Что происходит?       В трубке кашлянули в замешательстве. – Ну, тип, ваш плакат и фотку скинули. Детка, ты в беседах хоть сидишь? – Пинк..., –больше слов выдавить не получалось, но музыкантша понимала полутона. – Ты тип реально не в курсах... Ой, эт стрёмно. Там вообще ниче такого, не нюдсы, как обычно бывает, прост плакатик по приколу. Я хэзэ, кто мог тебя слить, но это может быть срок..… – Что за плакат и где?..       Слова-выдохи и клокот внутри. Пространство сузилось до голоса в устройстве, а звуки до пары слов, словно кошмар наяву и ты не можешь проснуться. Ты слушаешь, но сквозь вакуум. Ты смотришь, но не видишь.       И нет сил даже ущипнуть себя, чтобы очнуться от боли.       «Велланд» – имя как спасение всплыло в памяти.       «Велланд» – словно зов, молитва, просьба.       Очень странно молить и просить помощи у того, кто так много не знает. От кого ты сознательно скрываешь всё.       «Велланд» – слишком тоскливо и потерянно, словно в поисках ориентира.       Его здесь нет. Он не позвонил, вопреки всему / чутью.       Вернее, кто-то позвонил. Но не он.       «Не делай глупостей»       Я сделала самую большую глупость, когда решила связаться с тобой. – Лис? – голос Пинк пробился сквозь толщу апатии, и девушка вздрогнула, но не вынырнула. – Рыж? – шёпот на ухо опалил шею.       В тот раз Лис точно вздрогнула, дёрнулась, оборачиваясь и едва не стаолкиваясь с ним носом.       С кем?       Взгляд плыл, но тёмные волосы и чёрный цвет она узнала.       Велланд?       Нужно пощупать.       Потрогать.       Обнять.       И она дотронулась. Трогала, щупала, ощущала и понимала, что рядом с ней не иллюзия, а живая плоть. Руки, плечи, голова – всё настоящее.       И это можно обнять.       Вздохнуть.       И оно не сопротивляется. И отвечать особо не спешит. А потом медленно приобнимает в ответ.       Лис дышит, вздыхая, чувствуя, как постепенно успокаивается лихорадочно бьющееся сердце, под закрытыми веками сужаются зрачки и в кои-то веки клонит в сон. В спокойствие.       Вот только аура вокруг какая-то не велландская.       Слишком тёплая, слишком спокойная, слишком... живая       Обычно Велланд обнимает мягко, но более собственнически. Так обычно прячут за спину в случае опасности.       Он давал ей свободу действий, но при этом следил и наблюдал, как кот в темноте.       Нынешнее же тело осторожно не само по себе, а вынужденно. Будь у него возможность, её бы прижали как любимую игрушку, как девушку после долгой разлуки.       Слишком трепетно и аккуратно, словно чужую любимую вазу из древней коллекции.       Руки невольно начали щупать вновь. Открывать глаза не хотелось – слишком просто.       Постепенно подключилось обоняние. От Велланда всегда пахло чем-то свежим, холодным, как цитрус или мороз, как что-то тёмное, как тёмная ночь. Не терпкое, не классическое, как обычно пахнет от парней.       Этот же... Лис вздохнула глубже и приобняла сильнее.       Было уютно, тепло, по-домашнему. Что-то родное, своё, похожее на воспоминание, по которому ностальгируешь в тревожные минуты. Словно объятия кота («Борис... »), словно тёплый плед, в который заворачиваешься дождливой мрачной осенью.       О том, что такие объятия обманчивы и вот-вот могут превратиться в тиски, она старалась не думать. Вздохнув, она почувствовала тепло. Тепло родного тела. Чего-то.. другого.       Не велландского. Ощупывание стало наиболее продуктивным. Под руками была ткань футболки. Футболки.       Велланд же носил рубашки, чаще всего шёлковые, лёгкие. Их не перепутаешь ни с чем.       До сознания медленно доходило.       «Господи, Кома», – Литс открыла глаза, вывернулась из объятий и отвернулась, вспыхнув от смущенияе (или скорее стыда).       Она снова к нему пристаёт!       Лежащий по-прежнему в руке телефон стал отвлечением и спасением.       Ещё одна вспышка.       «Пинк!» – Алло, Пинк, ты здесь? – Я тута, тута. Ты чего так запыхалась? Кстати, я слыхала голос, ты не одна? – Одна! Одна! Тебе показалось! – Спóко, спóко, я ж не напираю. Я просто хотела предупредить. Ну, плакат, знаешь. Кстати, я слышала, ты заболела. Обычно всегда выглядываю в толпе. Всё окэ? – Да-да, я в порядке. Мне уже лучше. Да и, знаешь, это самая частая отговорка. Мне нужно было время для твоего заказа. Я всё сделаю. Я сегодня приду. Где этот плакат?       Пинк замолчала, видимо, опешив от её напора. Обычно Лис была очень сдержанной, она привыкла держать всё под контролем. Но в моменты, когда нужно кого-то убедить, что-то доказать, она начинала говорить, много, быстро, суетно и... возможно, неубедительно и лживое, но именно в такие моменты с её уст срывалась правда. Например, сейчас: она не больна и это частая отговорка у студентов.       Пинк скоро пришла в себя, но рассеянность по-прежнему сквозила в её голосе. – Да, где-то там, в вашем корпусе. Я видеть не видела, но на фотках нагляделась. Пурпур видела, сказала, прикольный. Я же решила тебе звякнуть, мало ли что. – Спасибо, Пинк... – Лис выдохнула, поднимаясь. – Спасибо... Я скоро буду. Заказ отправлю на днях, не волнуйся. –Окэ, – пробормотала Пинк. – Только ты, это, держись. Хейт – дело страшное, не лучше фанатов. – Я постараюсь. До встречи. – До встречи, Лис.       Звонок прекратился, и Лис тотчас начала собираться. Желание схватить тревожный чемоданчик было сильно, но сначала ей нужно увидеть плакат, а не бежать. Кидая вещи в шоппер, она суетилась по комнате, и за беготней не сразу заметила, что Кома притих.       Он по-прежнему сидел на полу, подогнув колени, и задумчиво молчал. Непривычно было видеть его таким тихим. Кома всегда что-то да говорил: шутил, смеялся, продкалывал, либо смотрел, с интересом наблюдал за всем вокруг. Сейчас же он был потерян. Неужели потерял свою finis?       На краю сознания парила причина его молчания, но Лис отбросилась её. Ей не до этого. Её колотила дрожь.       Сообщения, плакат, кошмары.       Что же дальше будет?       Что же будет с ней?       Неожиданно одногруппник подал голос. Тихий, слегка обиженный и непривычно чужой. – Зачем ты решила скрыть, что я с тобой?       Лис промолчала, но замедлилась со сборами, расстерянно сминая пальцами ткань футболки. Она стояла ку нему полубоком и не желала не то, что смотреть, но и слушать. Ей не нужны слухи.       Шорох сзади оповестил, что парень медленно приподнялся. – Чего это вдруг? Ты меня стесняешься? Да мы даже не встречаемся, Лис.. – Не надо, – вскрикнула она, подняв руку, не позволяя приблизиться и советуя замолчать.. – Не надо называть меня по имени, не надо сближаться!       Кома наклонил голову и прищурился. Без шутливой улыбки это было жутко. – За последние сутки ты пыталась сблизиться со мной. –Давай не будем об этом! – капризно, визгливо и крайне непривычно. – Я же извинилась. Давай забудем! Что мне сделать, что ты больше этого не вспоминал? – Как насчёт перестать скрывать то, что ты чувствуешь? – Кома смотрел открыто, слегка рассеянно и встревожено, но искренне, по-философски. Задумчиво вглядываясь в каждое её движение. – В универе и тут, ты словно два разных человека. Там ты однотонная, словно носишь маску. Тут же – многоцветная, словно калейдоскоп. Ты меняешь от эмоции к эмоции, как вспышка. Тебе явно плохо, ведь некуда выбрасывать подобное, правда? Честно, лучше иногда бить подушку, чем близких, и кричать в неё же, а не на других. Тебе же... Ты слишком многое держишь в себе, не давая выплеснуться, даже наедине, когда никто не видит. Ты боишься, что одной тебя все и так видят? Ты привыкла носить образ, маску и в итоге приклеилась к ней, желая, но не в силах оторвать. Ты запуталась, ты в клетке. Ты заперла саму себя, но не можешь выйти, хоть и держишь в руках заветный ключ. Ты никому не доверяешь, хочешь, но не можешь. Ты бродишь в темноте, ищешь свет, но стоит ему забрезжить, как сразу отворачиваешься. Ты прячешься. Ты сгораешь внутри дотла, но не от хорошего.       Ты не можешь найти себя среди стольких эмоций и образов. Сегодня я видел тебя разной: от весёлой и вдохновлённой до печальной, испуганной и подавленной. Ты пытаешься выбрать один образ, подавив остальные. Но это вся ты. Сдерживаясь, ты делаешь хуже. Оно потом всё равно выплеснется, вспыхнет. То, другое, подавленное. Будет больно. Очень больно. Тебе же не нравится боль? Она никому не нравится. Поэтому перестань сжирать себя. Перестань делать больно себе, пытаясь спасти других. Им не легче, а тебе ещё больней. Спаси себя, отпусти.       Лис чувствовала, как слезы текут по щекам, а перед глазами возрастает пелена. Тот, кого она вот-вот посчитала другом, сделал ужасное: влез к ней в голову и начал учить.       Одна из причин, почему она от всех закрывается.       И ощущала, как свет в окне гаснет и захлопываются тяжёлые треснувшие створки. Лампочка гаснет, как ночная идея поутру. Мир погружает во тьму неприятных, злых сумерек.       Её будто словно облили ее собственными цветными красками. Смешали их в грязь, уничтожив все, что она старалась сохранить. Секреты. Ее секреты.       Да, возможно слова правдивые, но это всё равно, что лечить сердце пациента без анестезии. Нельзя заживо резать плоть. Нельзя лесть в душу, треская её ещё больше.       Надёжный дружеский образ померк.       Мир померк.       Она больше не будет проявлять эмоции.       Сядет на таблетки, депрессанты, в крайнем случае, на саму наркоту.       Только бы спрятаться.       Чтобы не лезли.       Никто.       Никогда. – Не лезь. Ко мне. В голову. – сглотнув слезы, сквозь пелену холодно произнесла Лис.       Она ничего не видела. Не хотела видеть.       Зря она открылась. Зря показала другие части себя, была расслабленной и излишне наивной.       Руки помощи нет.       Любая рука в любом случае волей-неволей может столкнуть вниз, в пропасть.       Тогда она лучше прыгнет туда сама.       Тогда некого будет винить.       Лис отворачивается, делает шаг и оседает на пол. Безумная слабость сковывает тело. Когда она последний раз ела?       «Возможно, умереть от голода не так уж страшно, хоть и больно» – подумала Лис, сжимаясь в комок.       Ей уже нечего терять.       Нож вставлен, рана есть, зачем сопротивляться кровопотере, если осталось совсем не долго и уже нет сил.       Впервые это состояние не сопровождалось слезами. Было больно от пустоты внутри, но потом должно стать легче.       Хуже, чем тогда уже не будет.       Уже..       Не..       Будет..       Лис почувствовала, как гаснет тьма.

***

      Она провалилась то ли в некий сон, то ли дремоту.       Ей просто нужно было отлежаться кульком. Успокоиться. Поспать.       Голова, тяжёлая, раскалывалась и тянула к полу. Тело было укутано в кокон, подоткнуто одеялом со всех сторон. Как в детстве... Под головой не было подушки, но ей явно аккуратно подложили что-то другое.       Было тепло, но тело по-прежнему сковывал холод. Так обычно бывает зимой, когда засыпаешь с открытой форточкой, а утром просыпаешься, кутаешься, но не можешь заснуть.       Воспоминания превратились в пепел. Она не помнила, что было до.       Возможно, к лучшему.       Лис медленно открыла глаза и обняла одеяло. Она лежала лицом к двери, и поворачиваться не хотелось.       Было стыдно и неловко.       Память понемногу возвращалась.       За спиной послышался шорох. Слегка скрипнул матрац.       Лис приподнялась, повернулась на другой бок. Волосы упали на лицо, она не стала их поправлять.       Прикрыла глаза, мерно задышала, но он явно понял, что она не спит.       Судя по шороху, подсел чуть ближе. Но трогать не стал. – Получше?       Лис промолчала. – Такое со всеми бывает, это нормально. Даже меня иногда заносит. Ты же все-таки человек, а не машина. Просто накипело, вот и всё. Ты супчик, который выкипел, как бы бредово это не звучало. Люди, как попкорн в микроволновке, греются, взрываются, но стоит чуть переборщить, как от пышек остаются чёрные угольки. Ты не виновата. Не ты поставила себя в микроволновку и забыла выключить, просто производитель забыл указать время на упаковке. Прости, что влез куда не надо. Но этот выброс тебе был нужен. Я не специально. Просто у тебя накопилось.       Лис села, обняв колени, скрывшись за волной волос, прерывая его монолог. Кома непривычно болтлив, причём по-философски, и это слегка раздражает. Больнее всего от того, что в словах неформала была правда. Велланд так, глубоко не забирался, хотя явно хотел, но слишком её уважал. Кома уважал тоже, но... Он иногда не мог вовремя остановиться. Словно вместо свечи поджигал динамит.       Лис не хотела это обсуждать, но промолчать сейчас, значит заставить его согласиться со своими мыслями.       Никто не должен знать.       Говорить так сразу тоже не хотелось. Он сильно обидел её.       Лис глянула под одеяло, потом медленно встала. Кома настороженно приподнялся. – Да, у меня был небольшой стресс. Такое со всеми бывает.       Она слегка покачнулась, но устояла. – Давай не будем акцентировать на этом жили внимание и займёмся тем, что важно.       Она подошла к шопперу и продолжила складывать вещи. Кома за её спиной замер, настороженно наблюдая. – А о чем вы болтали с Пинк? После её звонка ты ещё больше побледнела. Что за плакат? – А? Да так чья-то дурная шутка! – отмахнулась Лис. – Пустяки!       Кома явно не поверил, но промолчал. И Лис понимала: из-за какой-то дурной шутки не собираются, как на пожар. – Я могу пойти с тобой?.. –А? Да, как хочешь, – Лис продолжала в пятый раз разглаживать кофту. Осторожность Комы напрягала, но уже не пугала. Тот словно играл в сапёра, прощупывая каждый шаг. – Ты собираешься в универ?.. – Да, должно быть, эта странная шутка там. –В.. Он знает?       Лис замерла, а потом вновь воспрянула. – Не знаю, должно быть. Он же вездесущий. – О да, он... – Кома оборвал свой энтузиазм на полуслове, договаривать так и не стал. Просто молча потоптался на месте, выжидая.       Лис в тишине сложила оставшиеся вещи и обернулась. – У тебя с собой... нет? – Я налегке, – Кома поднял толстовку и сумку. – Тогда пошли.       Лис вышла из комнаты, но в последний момент её окликнули. – Лис, телефон.       Она обернулась. Кома кивнула на забытый на кровати предмет, но приближать не стал.       Внутри что-то оборвалось. Лис с тоской подумала, что парень её теперь боится как огня. Она не хотела, чтобы её боялись. Тогда она окончательно останется одна.       Лис вернулась в комнату и подошла к кровати. Потом в последний раз оглянулась на него.       На губах застыл вкус "извини", горький, терпкий.       Но так и не сорвался.       Зато их взгляды пересеклись, не дрогнув.