* * *
Больница на Брайтон-авеню встретила глухим светом, как в перламутровой раковине, ещё в холле. Пациентов Билл не приметил ― пара стариков только в халатах в рубчик беседовала на скамьях первого этажа ― недалеко от регистратуры. С Греем они поднялись на третий этаж ― тихий и узкий коридор, парочка крупных фикусов. Прикусив ноготь большого пальца, Билл косился на двери палат. Триста ― триста один ― триста два. Молчали. Билл потеснился к Грею ― плечом корябал его локоть при каждом шаге. Клокотала в конце коридора лампочка. Изнутри Билла не морозило. Почти. Если возьмёт Грея за руку, совсем оттает? У Билла внутри громоздкие айсберги, о которые и разбиться недолго. Неужели Грей рискнул бы отправиться в такое плавание? Он манёвренный. Словно до сих пор разъезжал на точёных коньках. ― Сл-лушайте, мистер Грей, ― начал Билл, вдохнув побольше ― воздух пах стерильными резиновыми перчатками, ― сп-пасибо вам за… вы п-поняли. Но вы типа не об-бязаны со мной… тут… Пожестикулировав, Билл замер у триста двенадцатой палаты. ― Ты научился вежливо посылать, ― улыбнулся Грей, остановившись напротив. ― Да я не… ― Всё путём, Билли. Я понял. Тебе надо побыть с другом. Вам, ― поглядел он в окошко палаты. Привстав на мыски, Билл вытянул шею ― в свете лампы за дверью блестела лысина мистера Тозиера. ― Конечно, я не зайду с тобой. Он поглядел на Билла, сунув руки в карманы бомбера. Словно кому-то себе? кому-то наверху? поклялся за ним присматривать. И рядом шествовать почти незримо ― сродни сторожевой зверюге. В свете больничных ламп Греево лицо белесоватое ― будто наложенный грим для роли в фильме о спортлегенде. У Грея своё кино ― на которое ни один зритель не ходок. Билл моргнул ― представил его в палате, как Ричина. Для Грея тесная, как для великана человечье ложе. ― Я быстро, ― вдруг сказал Билл. Обещаю. Постучав в дверь, он вошёл в палату. Обернулся, не успев ещё за собой закрыть, ― мигнул Грею, как напарнику-шпиону. У них тоже будут общие тайны. В палате было тихо ― только миссис Тозиер изредка всхлипывала, прижимая к носу платок. Поглядела на Билла, замершего у закрывшейся двери, ― о уильям проходи проходи ― и засобиралась, подпихнув мистера Тозиера локтем. Ричи в койке смотрелся странно ― словно чужой Биллу человек. Балабола легко представить на шезлонге или в гамаке ― сочиняющим больше, чем по чесноку что-то рассказывающим. А в палате муляж. Копия. Клон. Прикоснёшься ― а он ледяной, будто слепок из папье-маше. Под капельницей он как на поводке ― никуда из этой конуры и не вырваться. На тумбочке перламутрово поблёскивала полупустая бутылка воды. Плюшевый заяц со стёртым занюханным, как у хозяина носом на самой маковке. ― Ему лучше, ― прошептала миссис Тозиер, когда они проходили мимо Билла к двери. От неё пахнуло чем-то сладковатым ― будто ликёром. Принюхавшись, Билл понял ― успокоительное. ― Побудет здесь, а потом… А потом ― что? Она не договорила. Мистер Тозиер поторопил её, и она сжала Биллово плечо с короткой улыбкой. Всё путём. Ты ни при чём. Если бы она знала. Грей знал. Билл ждал от него скошенного взгляда ― ну что, доигрался, да? ― а попробуй угадай с этими взрослыми. Попробуй угадай с этим Греем. Ему всего-то двадцать пять. А с виду пережил парочку войн на той стороне света. ― Э-эй, Доходяга, ― позвал Ричи осипшим голосом с койки. Билл обернулся ― за Тозиерами с тихим щелчком закрылась дверь. Подскочив, накренился ― и обнял его измождённое… тельце? Ричи никогда не был таким тощим ― словно позаимствовал диету у Вафли. От него пахло сыростью улицы ― Билл коснулся мокрых кудрей на затылке. Немного ― блевотиной. Таблетками и прочей полезной дрянью, призванной вытравить из его кишок другую. А из сердца бы ― Билла. На что такие друзья, которые не могут докричаться. Билл всхлипнул в его костлявое плечо, вытирая нос ― стёсывая об узелок завязки на больничной робе. ― Охрененный прикид, да? Как будто в «Медсёстрах» снимаюсь, ― хмыкнул Ричи. Билл всё ещё мог называть его Балаболом. Ричи его ― Доходягой. Значит, между ними ничего не дало трещину? Билл заделает-заштопает, если можно. Прошьёт касаниями ― вот как к руке, например. Сев на край койки, он сжал Ричину ладонь ― только бы не отпустить. Балабол бледный, с лёгкой синевой под глазами ― словно уже успел навидаться рассветов не на земле. Расскажет ему, спасут ли там Биллову душу? Билл не мог на него смотреть. Отвёл глаза ― взглядом встречаясь с выцветшим плюшевым зайцем на тумбочке. Что, зайчик, ― и ты налажал? ― Это мамка принесла, ― пояснил Ричи, кивнув в сторону тумбочки. ― Говорит, лучше усну. Я с ним не дрых уже лет пять, так что… Не смейся, в общем. ― И не д-думал. Как ты? ― Ну, если не считать, что я наблевал с канистру и сам же в этом поплавал, обоссался, чуть не обделался и не сдох от разрыва сердца, то-о-о… ― протянул Ричи, возведя глаза к потолку, ― неплохо. Правда. Успел запрыгнуть на поезд, если хочешь. ― А если бы нет? ― просипел Билл. Ладонь онемела ― крепко тискал Ричину. Балабол и не шикнул. ― Было бы тебе уроком. Ты никогда не научишься чему-то, пока кого-нибудь не потеряешь. Глаза у него опухшие ― того гляди сомкнутся веки, будто створки устрицы. ― Как это с-случ-чилось? ― спросил Билл, чуть ослабив хват руки. Ричи не убрал свою. ― Оно само. ― Ричи, я же… ― начал Билл, хмурясь ― впрямь сломал бы ему пальцы, ― но Балабол оборвал, прокашлявшись: ― Да-да. «Я же серьё-озно», ― передразнил он, складывая пересохшие губы трубочкой. ― Короче, дело было так… А, ладно. ― Нет, расскажи! Билл подался к нему, большим пальцем погладив Ричину руку. Словно они мальчишки в скаутской группе, на двоих делившие один секрет ― пока все спят. Здорово было бы вновь шептаться о жмурах в озере Хайленд ― якобы кто-то коснулся их пяткой, купаясь, ну и… Сейчас жмуров как-то больше. Сколько ни греби в попытке достичь берега ― а утянут к ним на дно. ― Приплёлся ко мне Морти, ― начал Ричи вполголоса, вновь покосившись на дверь. ― Ну ты знаешь, тоже из гонцов… типа тебя, но его гребли за последний месяц раза два. Так вот, предлагает мне шмальнуться так, что у-у-у… ― Ричи присвистнул и, прокашлявшись, продолжил: ― Ну я и улетел. Чуть грёбаному Иисусу на колени не приземлился. ― Ты переб-брал? ― нахмурился Билл. ― Мэ-а, ― замычал Ричи, мотая головой. Глаза у него сделались влажными, что у рыб. ― Сам знаешь, Доходяга, что я не из этих… не из этих глухих. Просто дикая смесь. Блядь, ядрёная. Он потряс головой, не поднимая на Билла взгляда. В его воспоминаниях бывать не хотелось. Если только одним глазком заглянуть, сдув с них слой какой-нибудь дряни. У Грея ― ледяную крошку. Аккуратнее ― вопьётся ведь в сердце. Как одному мальчику, из ледышек собиравшему замки да слова. Как спасать будешь? ― Слушай, ― продолжил Ричи вновь осипшим голосом, ― я тебе так скажу, Билл. Не знаю, что там мутит Крейг, но это нехорошие штуки. От них дохнешь просто на раз. ― Я не л-лезу в его дела, ― пожал плечами Билл. ― Я тебе говорю, ― настаивал Балабол, пару раз глубоко вдохнув. ― Не знаю, что он мутит, но дело пахнет дерьмом. Не измазюкайся. Хорошо? Сколько ни оттирайся, а запах к Биллу давно пристал. Он опустил глаза на Ричину ладонь в своей руке ― под ногтями чернела грязь. Проехался взором вдоль локтя ― никаких следов не нашёл. Что там мутит Крейг, не Биллово дело. Может, было когда-то ― когда он только-только поступил к нему, как новобранец в отряд. Сколько ни суйся ― а отхватишь столько, что следы сходить будут вечность. Но Ричи он кивнул, поглядев на него. Как скажешь. Нет-нет, не извазюкаюсь. На мне ни пятнышка. Словно на Ричиной больничной робе в дурацкий мелкий горох. ― Он гондон, ― вдруг сказал Ричи после короткого вздоха. ― Не понимаю, как ты его терпишь и почему с ним возишься. Балабол заострил взгляд на Билловой шее. Он навострил свободной рукой ворот толстовки, как озябшая птица. Сдув крохи льда с Греевых воспоминаний, случайно замёл себя. Чувствуешь, как в сердце колет?* * *
Лифт дзенькнул на первом этаже. Пропустив молоденькую медсестру, Билл вышел в просторный тихий холл. Огляделся ― пара стариков разбрелась по палатам. Огляделся ― напротив стойки регистрации заприметил Грея на скамейке. Он повернул голову ― видимо, заслышав Билловы шаги. ― Как твой друг? ― спросил, поднявшись со скамейки. Билл переглянулся с медсестрой в регистратуре. Ага, тот ещё дылда. Задирай башку ― тогда, может, углядишь где-то там его макушку. Про проломленный лёд Билл уже не шутил ― даже про себя. Кто знает, что впилось, кроме осколков костей, Грею в спину. ― Но-нормально. Я думал, вы… ― Уже поздно, ― перебил его Грей, поглядев в сторону раздвижных дверей, ведущих на выход. ― Лучше довезу-ка я тебя. ― Да вы и так… Ко-ороче, спасибо, мистер Грей, ― вздохнул Билл, потерев переносицу. ― Но… ― Мне будет спокойнее. Грей не Крейг ― к нему в тачку прыгать не стрёмно. Словно в карету скорой ― всё равно ведь откачают. Как Ричи. А если бы нет? Ты портишь всё, чего касаешься. Билл тайком оглядел Грея ― вроде бы цел с его последнего прикосновения. Может, на него не действует? Испытал на себе чары куда-а-а разрушительнее. ― Его Ричи зов-вут, ― шмыгнул носом Билл, запихнув ладони в карманы куртки. ― Можно Балабол. ― Балабол, ― повторил Грей, усмехнувшись. Они направились на выход ― только теперь Билл почувствовал, что колени словно ватой набило ― как у игрушек на чердаке из материного детства. ― Ну а тебя как кличет? ― Доходяга. Билл дёрнул плечом. Никому этого не говорил. Хорошо, что Грей не узнает про Крейгово зайчик или манда. Хорошо, что сам таким не окрестит. Хорошо, что он для Грея просто Билли. ― А у вас было п-прозвище? ― оживился Билл, когда они вышли на крыльцо больницы. Хлобыснул под ворот куртки и толстовки ветер, провонявший горелым бензином. ― Ну, в «Медведях». ― Робо. ― Как Питер Уэллер? ― улыбнулся Билл, склонив голову к плечу. ― Клёво. ― А теперь Терминатор. ― Биллу показалось, заразил его улыбкой. Тоже передаётся воздушно-капельным. ― Клёво. Апгрейд. По пути до Биллова дома они в основном молчали. Оконца кропила морось ― как просеянное битое стекло. Или ледышки. Те, что Билл сдул с Греевых воспоминаний. Если снаружи ― можно вдохнуть посвободнее. Притулившись лбом к ледяному окну, Билл сомкнул глаза. На миг хотел ― а голова чуток клюнула, и он выпрямился. В Крейговой тачке он не видел ни одного сна. В Греевой тянуло провалиться в самые глубокие, что в топкое болото. Чистые Биллу давным-давно не снятся. Вымотался, верно. Сначала болтовня с хныкающей Кин, потом поиски-поиски-поиски ― денег на звонки, Ричи по звонкам. Проще высидеть несколько факультативов кряду. Проще сбежать от клянчащего наркоту Генри. Эко дело ― теперь-то Билл без тренировок и сдавать начнёт. ― Как Ричи оказался в больнице? ― спросил Грей на полпути к Биллову дому. Узнал вывеску «У Уилки» ― закусочной, что прикрывала его зад перед матерью. ― Перебрал. ― Это я понял. С чем же? С ним такое часто случается? ― поглядел он на Билла. Тон ровный ― не продавливающий. Не отдавал затаённым под языком зайчик. ― Впервые, ― ответил Билл, потеребив с лёгким звоном «собачку» молнии от рюкзака. ― Он… б-балуется в основном. Я уж скока раз гов-ворил, чтоб… Дум-маете, слушает? ― А что же, нет? ― Вон все эти ра-азговоры, ― кивнул Билл куда-то за плечо. ― Не доорался до него. ― Иногда нужно говорить шёпотом. Чтоб тебя услышали, ― сказал Грей, свернув на Грант-стрит. ― Знаешь такой эффект? ― Вроде того. С Ричи и то, и друг-гое бесполезняк, ― вздохнул Билл, не глядя на него. Опустив взгляд, покусал нижнюю губу. Коробка передач перед глазами мазнула. Проморгался ― вроде подутихло. Но не в груди, где собиралась буря. Билл давно не ревел навзрыд ― сам не зная, по чему. То ли по себе, давно потерянному ― неверлендовские мальчишки даже не сыщут, ― то ли по себе, ещё не найденному. Мальчишке, который водил бы Джорджи на хоккей и не пропустил ни одного матча. Мальчишке, который был бы как Грей. И у которого всё путём. Он припарковал машину напротив Биллова дома ― свет вновь теплился на кухне. Сновала длинная материнская тень за блекловатыми шторами. ― Я т-тоже бесполезняк, ― сказал Билл, опустив взгляд на худой рюкзак. От тишины стало глухо ― Грей выключил мотор машины, звякнув ключами. Молчал ― что ещё, мол, скажешь. У Билла набралось бы на целый томик ― успевай только записывать. А у Грея? На пару глав? «Травма» да «Исцеление». Вот и вся его история. Короткие всегда нравятся людям больше. ― Думаешь? ― спросил он. ― Ну к-конечно. Я же… ― Билл вдохнул ― щипоту в носу почти прогнал, да вцепилась, подлая. ― А если бы он ум-мер? А если бы… Если бы на его месте был я. По Биллу бы никто не плакал. Очередной школьник, загнувшийся от наркоты. Гляньте-ка на его бэкграунд ― полистаем… И папаша торчок? Это всё генетика. Таких не жалко ― естественный отбор. ― Ты к нему примчался, как только узнал, ― начал Грей, чуть склонившись вперёд ― попытался заглянуть в Биллово лицо. Билл припрятал взор ― нет уж. Осколки слезинок в глазах не блеснут. А он не вытащит ― больно крепкие пальцы. ― И пытался докричаться. Билл облизнул соль под нижней губой ― сглотнул так, что и Грей, верно, услышал. ― Ты… ― с коротким вздохом продолжил он, ― слишком много на себя валишь, Билли. Плечи не удержат. Переломишься. Греевы-то вот целы ― пока что. А он словно целый мир на них тащить пытался. Подняв взор, Билл поглядел на него, шмыгнув носом. Нет, у Грея история не на пару глав ― всяко больше. Биллу в них местечко тоже сыщется. Хотя бы на пару строчек. Надпись на надгробной плите. Фонарь поодаль румянил Греево лицо охристым ― скулу да нос высекли тени. Взглянешь вот так ― ему всего-то двадцать пять. Взглянешь днём ― дашь все тридцать с небольшим. Тот возраст, когда хоккеисты со льда съезжают навсегда ― а коньки забрасывают под кровать, как мальчишки ― дохлые скейты. ― Мжно-взть-вас-за-рку? ― пробормотал Билл ― сам крепче вцепился в лямку рюкзака. А взявшись, лучше не отпускать ― вдруг засосёт трясина по макушку. Никому не слыхать ― а под ногами хлюпало. Грей протянул ему ладонь ― крупная, шайбы в три наверно от основания до кончиков пальцев. Билл вложил руку. Обе. Притих. Словно гадалка-шарлатанка на Камберленде ― кто к ней ни приди, пообещает счастья. Билл бы тоже ― только язык не ворочался, будто варёный. Он тайком прощупал мозоли на горячей мякоти ― самыми подушечками. Глянул на Грея ― чувствуется? По нему не поймёшь. Билл для него, интересно, противник ― или партнёр по команде. Руки согревались ― отекали теплом. Словно Билл в нём выкупался ― как птица в его горсти. ― Мне так т-тепло ещё не было, ― признался шёпотом. Чтобы точно услышал. знаешь такой эффект? Тепло ливануло на щёки ― словно Билл наполнялся им, как сосуд. Лишь бы не встряхивать. Перемешаешь ― и вовсе вскипит. А то и грохнет. Грей на миг ― Биллу показавшийся тянучим, что зажёванная резинка, ― стиснул его пальцы и выпустил. Хватит с тебя. Хватит с нас. ― Ступай домой, Билли, ― сказал он, кивнув на дверцу с Билловой стороны. ― Нужно выспаться и отдохнуть. ― Я не х-хотел за-зад-держ… ― Тебе. Годится? ― поднял он брови. Билл кивнул и поглядел на него ― ещё разок, попристальнее, прежде чем покинуть машину. Морось озлобилась ― щёки шкрябала. А улыбку всё равно когтями не сдёрнула. Он вошёл в дом, скидывая рюкзак с плеча. Вдохнул запах печёных яблок ― задержал дыхание на пару секунд. У печёных яблок цвет Греевых глаз. ― Где тебя снова таскало? ― напустилась на него Шэрон, выйдя в прихожую. Помогла стащить сыроватую куртку, цокая языком, ― Билл и не заметил, что немного промок. Думал, в топкое болото провалился только ногами. ― Ричи в б-больнице, ― сообщил он, поглядев в проём, ведущий на кухню, ― уминая яблоко, Джорджи хмурился. ― В больнице? ― Шэрон выпрямилась, распахнув глаза. ― Как это вышло? ― От-травление. Я нав-вестил его, вот и… ― Он в порядке? Врачи делают всё, что нужно? ― Да, мам. Она кивнула, чуть сжав Биллово плечо ― словно родственника пациента, который совсем недавно перешёл на божье попечение. Выученный жест. Заученный. Но Билл не вскинулся. ― Переодевайся, и я тебя накормлю. Ты весь ледяной, ― заметила Шэрон. Словно впрямь вернулся из морга. Или сразу восстал из могилы ― где две строки на надгробной плите выщерблены Греевой рукой. Поднявшись в ванную, Билл прикрыл за собой дверь и остановился у раковины. Ладонями оплёл лицо перед зеркалом ― на них ещё сохранилось тепло Греевых рук.