Aristotle and Dante Dive Into the Waters of the World

ЭТО БЫЛ ПРЕДПОСЛЕДНИЙ день в этом году, и в этом была его красота. И несмотря на то, что ветер был холодным, солнце было тёплым, и пока я был на пробежке, я подумал, что весь мир пылал жизнью. Год подходил к концу, и некий порядок заполнял хаос в моей жизни. Словно всё хорошее сходилось и всё стало иметь смысл. Мой брат ушёл из моих мыслей и, если он когда-нибудь вернётся, я никогда больше не буду страдать от боли от того, что я любил его, когда был маленьким. Он больше никогда не будет преследовать меня в жизни или во снах. Я чувствовал, словно новый год был полон надежды и обещания, что что-то необычное и красивое ждало меня. Я был счастлив. Я принял душ после того как вернулся с пробежки и поговорил с Лэгс. Она старела. Но её глаза всё ещё горели жизнью, и она всё ещё виляла своим хвостом как щенок. Мы с мамой пили кофе, а Лэгс лежала рядом, положив голову мне на колени, “Твои друзья очень забавные. Забавные и замечательные. Они хорошие люди. За всем этим смехом и юмором скрываются серьёзные молодые умы. Мне нравится их компания.” Мы с мамой разговаривали какое-то время. Она не спросила меня о брате. У нас было полно времени, чтобы поговорить об этом. Не сегодня. “Я схожу за продуктами. Я хочу сделать хорошее новогоднее жаркое. И, конечно же, менудо* на канун Нового Года.” “Почему бы вам с папой не сходить на танцы?” “Твой отец это худший кошмар. Я не помню, когда мы в последний раз танцевали. Когда дело доходит до танцев, твой отец любит смотреть. Я люблю сидеть дома. Не знаю почему, но я чувствую сильную близость с твоим отцом в канун Нового Года. Думаю, он чувствует то же самое. Звучит скучно, но мы любим канун Нового Года. Мы пьём вино, слушаем музыку и разговариваем о музыке, которую слушаем и какое значение она для нас имеет. Когда часы бьют двенадцать, он целует меня. И я снова чувствую себя молодой.” И она выглядела снова молодой. Я подумал о моих целующихся матери и отце, когда пробивает полночь и старый год кончается, а новый начинается. Я представил их как двух молодых людей, обнимающих друг друга, и как все беспокойства в мире уходят. Только они вдвоём. У них впереди ещё целые жизни. Дома было тихо. Моя мать ушла в магазин, а отец спал допоздна. Я писал в свой дневник за кухонным столом. “Папа, что такое?” Он стоял в дверном проёме, ведущем на кухню и держался за сердце, ему было трудно дышать и он смотрел на меня, вид паники на его лице, а потом он упал на пол. “Папа! Папа!” Я держал его, а он смотрел на меня, и я не знал, что делать. И он прошептал, “Ари,” но не мог сказать больше ни слова, и я хотел, чтобы мама была здесь, я не знал, что делать, я хотел позвонить 911, но я не хотел его отпускать, пока держал его, а он цеплялся за меня, а потом он просто улыбнулся мне, посмотрел на меня с таким спокойствием и прошептал, “Лилиана.” И он прошептал её имя ещё раз. “Лилиана.” И я видел, как жизнь покинула его и он был неподвижен, а его глаза, которые были такими живыми, потускнели и смотрели куда-то вдаль. А я качал его у себя в руках, качал и качал его, и я знаю, я рыдал - но мне показалось, что это был кто-то другой. “Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет, нет. Папа. Папа. Этого не может быть. Этого не может быть. Нет, папа! Папа!”