Жизнь и приключения Логэйна Мак-Тира

      В крепости Адамант почти всегда стоит невыносимая, сухая жара, а воздух снаружи постоянно рябит, слегка искажая горы за чернеющей пастью Глубинной щели.       Логэйн, привыкший к ферелденским суровым зимам и приятной прохладе даже в летнее время, готов на стену лезть от духоты и день за днём стоически обливается потом, недоумевая про себя, как это остальным удаётся так легко предаваться повседневным заботам по такой погоде. Сам он тоже, конечно, не отлынивает — помогает тренировать новичков, вместе с остальными мужиками латает прохудившуюся крышу, ходит в патрули, таскает воду из оазиса — но каждые сутки с нетерпением ожидает ночных часов и блаженного пустынного холода. Только с заходом солнца у него выходит заснуть — или хотя бы заставить себя вылезти из-под крепостной крыши и забраться на самую вершину Западной башни. Просто так. В одиночку под тёмным небом, до неприличия разодетым в бриллианты звёзд (даже небо в Орлее ему не такое) Логэйну спокойнее, чем в казарме со всеми остальными вповалку.       Стражи Адаманта — такие же непроницаемые, безразличные, как и земля, на которой пришлось им обосноваться. Поначалу Логэйн не понимал, что от них ожидать: никто и бровью не повёл, когда он приехал, но все совершенно очевидно знали, кто он такой — однако за любопытными взглядами не последовало ни одного вопроса. Теперь уж даже и не разглядывают. Простой и суровый быт занимает их куда сильнее сплетен, и Логэйна это устраивает. Достаточно того, что его принимают как «своего», без оглядки на прошлое в месте, где почти невозможно действительно стать «своим» — такое отношение, на его взгляд, дорогого стоит. Пожалуй, он почти никого из Стражей не может назвать другом, но он и не при дворе императрицы, слава Создателю, чтобы заводить друзей и тратить время на пустую болтовню.       Раз уж на то пошло, в его жизни и не может больше быть никаких «друзей» после того, как Мэрик исчез — даже спустя столько лет Логэйн всё ещё не верит, что бывший король Ферелдена действительно умер.       Свою первую встречу со Стражем-Командором Алисс Фонтен Логэйн, пожалуй, будет помнить до конца своих дней. Он явился к ней практически сразу же, как прибыл, едва с дороги, весь вымазанный в крови порождений тьмы и собственного коня. Фонтен, рослая, крепкая женщина с крупными чертами лица и мощной челюстью, но совершенно прекрасными, пышными светлыми волосами, которым обзавидовалась бы любая знатная дама из Вал-Руайо, встретила его с довольной усмешкой и лукавым блеском в глазах — и тут же сообщила:       — Выходит, рассказы о вас ничуть не преувеличены. Вы здесь приживётесь.       Она оказалась права. Терпеть неудобства Логэйн приучен с младых ногтей — в армии только и делаешь, что терпишь неудобства и рискуешь в любой момент помереть — так что за все три месяца в крепости он ни разу не выказывал признаков неудовольствия. Жара, конечно, мучительная, но и он не хрупкая барышня. А ко всему остальному и привыкать не пришлось: сражайся хоть с другими людьми, хоть с порождениями тьмы, а солдатская доля везде одинакова — трудись честно и бейся славно, пока голову не сложишь.       Тем не менее, это место меняло его. Пару дней назад он увидел своё отражение в пруду в центре оазиса, куда они обычно таскались с вёдрами за водой, и с изумлением отметил, что его вечно бледное лицо сильно потемнело от неровного, грязноватого загара.       — Не думала, что вам не хватает зеркала, — послышался откуда-то слева насмешливый, слегка надменный голос. Этот чопорный тон Логэйн мгновенно узнал: Кларель де Шансон, женщина, выручившая его на подъезде к крепости, неизменно обращается к нему на его родном наречии — Логэйн до сих пор никак в толк не возьмёт, зачем. То ли подчёркивает, что бегло говорит на его языке, чтобы он устыдился того, что по-прежнему ни бельмеса по-орлейски не понимает, то ли, наоборот, проявляет вежливость. Кто их, этих орлесианцев, вообще разберёт.       Кларель в ту секунду показалась ему неземной: солнце, направлявшееся уже по привычному небесному маршруту из зенита к западу, окутывало её тонкую фигуру в тёмно-синей робе тёплым, сияющим ореолом, слегка оттеняя её саму. Она стояла, сцепив руки в «замок» перед собою и слегка повернув голову вправо, в сторону Логэйна, который таращился на неё тогда с ещё более глупым видом, чем несколько секунд тому назад, пока рассматривал собственную подурневшую от загара рожу. Ни разу за всё время их знакомства болезненно-худощавая, очень коротко, почти наголо подстриженная Кларель не казалась ему красавицей, но что-то особенное во время этой их краткой встречи в ней было. А что именно, Логэйн и сам выразить не мог.       В первую секунду он предпочёл не реагировать на едкую шутку, взял в каждую руку по ведру — слишком резко поднял, раздался неловкий плеск, вода подпрыгнула, намочила края закатанного левого рукава — и направился обратно в крепость. Но напоследок всё-таки оглянулся на Кларель, и ему показалось, что она огорчена. Уже не в первый раз она пыталась начать с ним диалог какой-нибудь забавной фразой, но только в тот день до Логэйна дошло, что над ним, вероятно, ничуть не планировали смеяться. Она хотела помочь. А он и не сообразил сразу. «Вот же я дурень, а», — пронеслось у него в мозгу.       — Действительно, мы же, ферелденцы, все сплошь такими красавцами уродились, что нами впору порождений распугивать, — всё же ответил он с мрачной ухмылкой, и Кларель оценила этот жест.       — Mais je dirais á Jean-Marc que vous quand même aviez un sens de l’humour, — воскликнула она, и Логэйн тогда осознал вдруг, что впервые за всё время своего пребывания в Орлее понял каждое слово.       «Всё-таки обсуждают, значит… Ещё немного, и я стану понимать, что они там квакают. Какой ужас. Создатель всемогущий, мне срочно нужно домой», — не без иронии подумал тогда Логэйн. А потом, уже в крепости ужаснулся самому себе уже не на шутку: «И какая ж мне, идиоту, в самом деле, разница, обиделась на меня орлесианская магичка или нет? Будь она хоть сто раз Серый Страж».       И вот, уже третий день он повторяет про себя сказанные ею слова и пытается скопировать произношение, хотя прежде, если и снисходил до общения на чужом языке, из принципа говорил с сильным ферелденским акцентом.       Вечером он рассказывает о своих успехах Страуду, с которым они вместе патрулируют стену крепости — Страж-Командор Фонтен отчего-то постоянно ставит их в пару.       — Au moins, vous faites des progrès, —хвалит его орлесианец; Логэйну в последнее время кажется, что Страуд за ним присматривает. Это неудивительно: совсем недавно Алисс поручила им троим, Логэйну, Кларель и Жан-Марку, экспедицию по поиску пропавшего на Глубинных тропах Стража. Отправляться им предстоит со дня на день, так что наверняка, думает Логэйн, двум его спутникам любопытно узнать его получше.       Вдруг он их, например, предаст.       — Не обольщайтесь, я это не специально, — Логэйн не отказывает себе в желании позубоскалить немного. Страуд отлично понимает его — у них с Кларель вообще, к великому неудовольствию Логэйна, перед ним лингвистическое преимущество. Это с остальными любые попытки общаться зачастую походят на разговор глухого со слепым. Довольно быстро шутить обоим надоедает, и в воздухе повисает неловкое молчание. Солнце уже спряталось за горой, от которой раскинулся до самого Адаманта спасительный оазис; исчезла воздушная рябь, и стало можно дышать.       — Хорошо вы знали пропавшего? — наконец спрашивает Логэйн. Пусть его спутники сколь угодно любопытствуют между собой по поводу его скромной персоны, а ему бы в первую очередь знать, с чем предстоит работать. С кем — вопрос второстепенный. Логэйну, вот, приходится с кем Создатель пошлёт. Справедливости ради, выборы всевышний пока делает не самые плохие.       — Je ne lui connaissais pas du tout, — Страуд отрицательно качает головой, а у Логэйна руки чешутся его пристукнуть за попытку набиться ему в языковые наставники. В конце концов, о серьёзном деле речь идёт, мог бы и не заставлять его гадать, правильно он там его понял или нет, прокляни его демоны до самых кончиков усов.       — Видите ли, я в основном путешествую, — поясняет Страуд. — Набираю рекрутов в Вольной Марке. И порой не успеваю познакомиться с некоторыми неудачливыми новичками, которых завербовали в Стражи без моего участия, hélas.       Родное наречие звучит из его уст, во всяком случае, на слух Логэйна, даже странно, потому что голос у Страуда густой, хриплый, а орлесианское чириканье будто специально создано для светских бесед экзальтированных богатых дам.       — Отчего же на этот раз задержались? — не то, чтобы Логэйну вправду хотелось знать, но он поддерживает беседу. В Орлее вообще легко научиться поддерживать беседу, желаешь ты того или нет.       — Кларель упросила меня остаться нынче в крепости подольше. Я могу её понять. Она очень… разочарована всем, что произошло в Ферелдене. Думаю, ей нужна поддержка.       Логэйн аж чувствует, как лицо его вытягивается, и Страуд тоже мигом это замечает.       — Я прошу прощения. Я понимаю, вы пережили куда больше, чем мы можем себе представить, — мгновенно добавляет он. — Просто Кларель очень хотела помочь. Она так добивалась отправки орлесианских Стражей к ферелденским границам, спорила со Стражем-Командором Фонтен, как это говорится — до посинения, и всё зря.       У Логэйна кровь стынет в жилах; он молчит. «Вот оно что. Создатель милостивый, для этой женщины я ещё меньше года назад был самым страшным злом на свете», — думает он и всё меньше понимает, что же, в таком случае, означали дружеские жесты Кларель.       — On ne prend pas un homme deux fois, mon ami, — серьёзно произносит Страуд, держа почтительную дистанцию. — Думаю, Кларель и сама всё прекрасно понимает. Вы уже не тот человек, что прежде. Что бы вы ни совершили в прошлом, теперь вы — Серый Страж. И только это имеет значение. Я давно знаком с Кларель и готов вас заверить, она не станет презирать и ненавидеть товарища по оружию.       — Tout passé, tout cassé, tout lassé, — мрачно произносит Логэйн, и это его первая сносно, без ошибок сказанная фраза на чужом языке в чужой стране.       Остаток дежурства они со Страудом проводят в абсолютном молчании. А когда их сменяют двое других «товарищей по оружию» — или по несчастью, тут уж, как шутили в Ферелдене, «смотря откуда посмотреть» — Логэйн выходит на крышу Западной башни и не спит всю ночь, разглядывая на этот раз не горы на горизонте, за разверстой пастью Глубинной щели, а невысокую гряду, за которой скрывается бескрайняя пустыня, та самая, лежащая между ним и цивилизованным, будь он проклят, миром, городами, откуда можно было бы уплыть домой.