Жизнь и приключения Логэйна Мак-Тира

      Логэйн выехал из Велуна с рассветом, чтобы успеть добраться до крепости Адамант прежде, чем наступит ночь.       Западный Предел считался местом опасным и, мягко говоря, неприветливым: безлюдная пустыня без конца и без края, кишащая порождениями тьмы и пёс его знает какими ещё тварями, наглядная демонстрация последствий Мора — Второго, насколько Логэйн помнил. За последние пару месяцев времени, чтобы изучать историю Моров и ордена Серых Стражей, у него было хоть отбавляй, а посему он уже прекрасно знал, что назначение в Орлей обернётся для него рано или поздно увлекательным, мать его, приключением. И упаси его Создатель решиться на первые подвиги в роли Стража посреди безжизненной пустоши ночью, в кромешной темноте.       И тем не менее, к тому моменту он настолько устал уже любоваться на всем привычный, помпезный, разодетый в буйные краски и вычурные виньетки Орлей, что даже такая смена обстановки показалась ему приятным разнообразием: он и не сомневался, что за красивым фасадом будет таиться какая-нибудь дрянь, но уж лучше так, честное слово. Пересекать пустыню ночью он не хотел даже не оттого, что боялся местных чудовищ, а потому что ужасно хотелось поглядеть хоть на что-нибудь, что не напоминало бы ему об имперских амбициях орлесианцев и их непомерной страсти к величественному гигантизму во всём, начиная пышностью одежд и заканчивая архитектурой.       Тут и пустошь с чудовищами сойдёт.       Первые две недели он невероятно жалел о своём отъезде: стоило только ему отплыть из Амарантайна после того, как он навестил Стража-Командора Ферелдена в Башне Бдения, как на город вероломно напали порождения тьмы, и Логэйну не давала покоя мысль о том, что он должен был остаться и помочь — теперь уже не как бывший советник короля или герой-полководец, а как Серый Страж. Впрочем, ситуация на удивление быстро наладилась: город отбили, и Сурана направил Логэйну в ответ на его встревоженное письмо краткую, наскоро нацарапанную записку, в которой уверял его, что выяснил причины произошедшего, и гарантировал безопасность ферелденцев. В очередной раз. Логэйну даже пришлось задержаться в Вал Руайо, который ему категорически не нравился, чтобы дождаться этой наглой отписки и отправить Суране настойчивую просьбу поведать подробности. А то ишь, выяснил он.       Хитрый эльф, разумеется, с ответа съехал: ему-де сначала должно сообщить прямиком в Вейсхаупт, а уж потом… В общем, Стражи всегда отличались чрезмерной секретностью даже среди своих.       На протяжении всего пребывания в столице Орлея Логэйн не мог отделаться от гнетущего чувства, которое больше всего было похоже на помесь горечи и отвращения. Трудно не признать, что белокаменный Вал Руайо с ярко-синими крышами, вычурными фонтанами и кафе с просторными верандами, был красив. Но точно так же красив богато украшенный торт на дне рождения какой-нибудь знатной орлесианской особы: любоваться можно, конечно, вечно, но стоит только попробовать кусочек, как от приторной сладости начинает тошнить. Не Логэйну, конечно, было судить, ведь правитель из него самого вышел просто ужасный, а уж на какие сомнительные авантюры оказалась потрачена значительная часть казны за время его недолгого регентства, и вовсе хотелось забыть — но он всё равно никак не мог взять в толк, к чему вся эта роскошь. В конце концов, в любом государстве всегда есть куда более серьёзные проблемы, для решения которых нужно немало времени, людей и денег — так к чему тратить всё это на красоты, которые будут радовать глаз аристократа, но угнетать бедняка? Ведь он-то ничуть не станет от этого гордиться величием Орлея, а просто получит очередное доказательство того, что жизнь его и всей его семьи стоит в сотню раз дешевле одной, даже самой крохотной виньетки на фасаде Великого Собора. Логэйн это знал как никто другой: к ферелденцам эти надутые идиоты в своё время так же относились.       На Великий Собор ему смотреть, кстати, тоже не захотелось — разве что, так, издалека. Одним глазком. Всё-таки не то, чтобы верующий он был человек. А если бы был и верующий простая, скромная статуя Андрасте в простом, кучно построенном Денериме была бы ему гораздо милее.       Следующий пункт назначения, Вал Форэ оказался немного приятней: по крайней мере, рядом раскинулся лес, отдалённо напоминавший Логэйну о Ферелдене, и в целом место это было куда тише столичных улиц, гудевших ночами напролёт из-за регулярных пышных приёмов, которые устраивали богачи, и вусмерть пьяных после таких гулянок шевалье, пристававших к каждой бабе, которая попадалась им на глаза. В Вал Форэ тоже не обходилось без присущей орлесианцам экстравагантной вычурности, но тут у Мак-Тира хотя бы не так часто кулаки чесались начистить кому-нибудь рожу.       И вот, теперь он въезжал на территорию Западного Предела в полном одиночестве на гнедом коне, которого приобрёл ещё в Вал Руайо за баснословные деньги. Это вообще была со всех сторон унизительная процедура: местного языка Логэйн не знал (ему вообще языки никогда особо не давались) и с трудом объяснился со владельцем конюшни на пальцах, то и дело повторяя единственные два слова, которые запомнил — «cheval» и «acheter»*. А торгаш ещё, сволочь, делал вид, что не понимал его из-за сильного ферелденского акцента, хотя на самом деле просто из вредности куражился над ним и искал способ содрать с приезжего побольше денег.       Впрочем, насчёт одиночества Логэйн погорячился: во-первых, конь всё-таки тоже животина, а во-вторых, он просто никак не мог привыкнуть ко щенку, которая за пару месяцев уже немного подросла, но всё ещё лезла к Логэйну за пазуху, опасливо подвывая при виде малейшей опасности. Иногда Мак-Тиру казалось, что ему подарили и не мабари вовсе, настолько Адалла-младшая всего боялась. Но, с другой-то стороны, за время плавания по Недремлющему морю и поездок по Орлею он нечасто занимался её воспитанием — лишь раз взял её на настоящую охоту как раз в леса близ Вал Форэ. Тогда оба они наконец получили от путешествия несказанное удовольствие: Адалла вволю набегалась и даже поймала землеройку, а Логэйн впервые за многие годы взял в руки лук и даже ненадолго почувствовал себя опять молодым.       Но в остальном Адалла была ещё неопытной и пока уж точно не боевой собакой. Вот и сейчас, почуяв жаркий воздух с явными нотками гнили — верный признак приближения порождений тьмы — она недовольно заворчала, заворочалась у хозяина под капюшоном дорожного плаща.       — Ну, не ной, хорош, хорош, — Логэйн слегка потрепал её по ушам. — Может, обойдётся.       Сам он пока не ощущал присутствия тварей рядом, а вот в остальном испытывал смешанные чувства. Наслаждение новизной обстановки быстро сменилось необъяснимой, скребущей сердце печалью. Пожалуй, он ощущал себя здесь, посреди бескрайнего моря из песка, примерно так же, как в первые три года после исчезновения Мэрика, когда Логэйну, оставшись без короля и друга, пришлось вернуться в Гварен и научиться вести обычную, размеренную жизнь стареющего дворянина. С одной стороны, отдых был ему необходим: в попытках отыскать в очередной раз Мэрика он выгорал и впадал в безудержный гнев, быстро сменявшийся мрачным отчаянием. С другой стороны, дома его одолевала невыносимая скука. Он не понимал, куда и как себя применить, а посему просто слонялся по замку угрюмым привидением, вопреки всем стараниям Мэйв зажить с ним, как полагается престарелым родителям будущей королевы Ферелдена — в спокойствии и достатке.       А потом Мэйв умерла.       Иногда Логэйну казалось, что он виновен и в её смерти тоже, ведь он даже не попытался ей хотя бы подыграть, не говоря уже о том, чтобы перестать наконец жить прошлым и отпустить дорогих его сердцу мертвецов. Мэйв, должно быть, ничего не оставалось более, кроме как к ним присоединиться. Воистину, чтобы заполучить внимание Логэйна в то время, нужно было обратиться в прошлое, в пепел — стать частью славной легенды о герое реки Дейн, по которой он с мазохистским упоением тосковал.       Здесь, одинокий путник в пустыне, он снова почувствовал себя потерянным и неприкаянным, и его это злило. Оказавшись наедине с собственной совестью, будь она неладна, он бесконечно задавался вопросом, который задал ему Сурана ещё полгода назад в лагере под Денеримом. Вперился тогда, подлец, в него своим этим невыносимым, насквозь видящим взглядом и выдал:       — Не важно, что я с тобой собираюсь делать. Сам-то ты чего хочешь?       Это был запрещённый приём, удар поддых, прямиком в единственное слабое место Логэйновой обороны. Привыкший ещё в спорах с Мэриком всегда оставаться непоколебимо правым и безжалостно капать ядом в ответ на любое возражение, тогда Мак-Тир впервые растерялся и с трудом нашёл, что ответить. Замямлил что-то про окончание войны и Мора, про мир для Ферелдена, будто собственными руками его не разрушал. Впрочем, а что ему нужно было сказать? По-старчески заныть, что он просто хотел, чтобы все от него отстали? Унизительно, да к тому же неправда. Признаться, что вся его молодость прошла на войне с Орлеем, и он, несмотря на ненависть к империи, именно в те годы чувствовал себя наиболее нужным и полезным, и хотел вновь ощутить это чувство, упивался им и строил иллюзии и воздушные замки на кровавом фундаменте? Настолько правда, что он и себе-то с трудом в этом признавался. А Сурана и так всё проницательно подметил, чтоб его.       Логэйн был уверен, что в Орлей его отправили не без содействия Алима, конечно. И размышлять об этом, пока конь тащил его пустыне, увязая в песках, было невыносимо, хоть ему прямым текстом и заявили перед отъездом: «ты здесь будешь мешать». И были правы.       Скорее бы уже добраться до крепости.       — И вот что, скажи мне на милость, хорошего может быть в этом проклятом Орлее? — рассудил Логэйн, велев коню остановиться, чтобы снова приласкать Адаллу. Он вообще со своей собакой то и дело разговаривал, когда вспоминал про неё, потому что больше было не с кем, а иногда всё-таки хотелось. Заодно он решил во время небольшой передышки повнимательней прислушаться к себе и своим ощущениям: было что-то неладное в том, что мабари его беспокоилась, а он никаких порождений тьмы по-прежнему не замечал.       Адалла, услышав его голос, утвердительно тявкнула и ткнулась мокрым носом во впалую, небритую щёку хозяина.       — Вот и я так думаю, — усмехнулся Логэйн, довольный почему-то настолько, будто понимал собачий язык и был уверен в том, что Адалла тоже его понимала. — То расфуфыренные дамы и напыщенные шевалье, а то, вон... пустота да скучища. Страна контрастов, а? И ведь нам с тобой тут жить... Ещё скажи спасибо, что не в Вал Руайо.       На ум пришла фраза из какой-то книги, которая недавно попалась ему на глаза: «Ведь мир всё тот же и в иных местах»**. Сказал бы тот, кто это сочинил, рядовому ферелденцу, что в Орлее «мир всё тот же». Да ничего подобного.       Адалла громко залаяла и снова беспокойно завертелась, и если поначалу Логэйн принял её оживлённую реакцию за обычную щенячью суету, то уже спустя несколько минут сообразил, что тревожилась собака не зря. Он лишь недавно начал, как и другие Стражи, чувствовать порождений тьмы, и пока ещё не во всём своему чутью доверял, но теперь сомневаться не приходилось: вскоре после того, как Логэйн сообразил, что дело дрянь, а прятаться особо негде, на горизонте замаячил небольшой отряд порождений тьмы: четыре генлока и парочка гарлоков во главе с эмиссаром.       Да уж, встречал Логэйна ненавистный Орлей ничуть не дружелюбно. Впрочем, иного он и не ждал. А уж тут, в пустыне Западного Предела святое дело было Стражу нарваться на неприятности: порождения тьмы чуяли Логэйна ничуть не хуже, чем он их. Не мешкая, он выхватил из-за спины лук и прицелился первым делом в эмиссара: иметь дело с магом ему совсем не хотелось. Стрела попала уродцу прямиком в глаз и тут же убила. Одной проблемой меньше. Значит, тактика, которую он выработал во время рейдов в Дикие земли Коркари под Остагаром, на орлесианских порождений тоже работала — хоть что-то как дома!       Логэйн соскочил с коня и отпустил Адаллу, которая и убегать, и нападать опасалась, а потому просто крутилась вокруг лошадиных ног с громким лаем. Её пронзительные визги не давали сосредоточиться и слишком привлекали внимание порождений тьмы к коню. Это вышло Логэйну боком: он подстрелил ещё двух генлоков и уже было решил, что дела его не так уж и плохи, но мигом понял, как сильно ошибался, когда прямо рядом с конём появились ещё несколько генлоков-разбойников. Один тут же умер от удара копытом в голову, но остальные оказались куда проворней и вспороли несчастному животному брюхо. С противным чавканьем вывалились на песок кишки, и мёртвый конь рухнул наземь, едва не придавив собаку.       Логэйн остался один посреди пустыни, безлошадный, окружённый со всех сторон порождениями тьмы. Где-то за его спиной рычала и визжала Адалла, пытаясь покусать противников, превосходивших её по габаритам раз в пять. Всё-таки зря он ей отказывал в смелости: даже щенок мабари — боевой пёс.       — Ну нет, так просто я вам не дамся, уродцы! — Логэйн бросил лук, который стал бесполезен в ближнем бою, и выхватил меч из висевших на поясе ножен. Кричал он нарочито громко, чтобы порождения тьмы сосредоточились только на нём, и один из генлоков-разбойников, действительно, не убил, а просто грубо отпихнул Адаллу от себя, и она, жалобно поскуливая, похромала прятаться за ближайший валун песчаника. Логэйн с силой рубанул её обидчика по спине и рассёк почти надвое, ловко парировал удар ещё одного генлока и тут же его обезглавил. Чёрная, гнилая кровь заливала лезвие клинка и дорожный плащ Логэйна, заляпала доспехи, брызнула ему на лицо.       А потом он ощутил мощный удар по хребту, и его сбило с ног. Он едва успел перевернуться на спину и откатиться в сторону, иначе не сносить бы ему самому головы: один из гарлоков, видимо, решил, что оглушил его щитом, и явно хотел добить. Пока тварь, замешкавшись, утробно рычала от досады, Логэйн вновь вскочил на ноги и после недолгой стычки вонзил меч гарлоку в брюхо, прямо сквозь здоровенную прореху во ржавых латах. Спиной он чувствовал, как на него нацелились ещё как минимум два-три генлока, и понимал, что не справится.       Что, неужто конец? Ведь не мог же он так сплоховать. Ладно бы, свои, ферелденские порождения тьмы его задавили числом, но орлесианские! Нет уж, так умирать было ниже его достоинства.       Вдруг он услышал характерный нездешний шелест, и порождений тьмы разбросало в разные стороны. Логэйн повернул голову в сторону неизвестного заклинателя — и увидел, что на помощь ему спешили двое, мужчина с мечом и щитом в руках и женщина-магичка, оба в доспехах Серых Стражей с узнаваемым грифоном на груди.       Значит, до крепости Адамант было не так уж и далеко. Он всё-таки добрался до цели.       — Берегись! — велела женщина-Страж, и Логэйн вовремя посторонился, чтобы не попасть под действие конуса холода, а когда низкорослые генлоки намертво застыли во льду, несмотря на пустынную жару, быстро расколол их точными, мощными ударами меча, словно хрупкие уродливые статуи. Мужчина со щитом тем временем расправился с гарлоком и с отвращением пнул почившего гнилушника.       — Надеюсь, вы не ранены, — несколько чопорно поинтересовалась магичка, но Логэйн быстро сообразил, что голос её звучал так, вероятно, из-за сильного акцента: она обращалась к нему на его родном языке, и Мак-Тир не без удовольствия отметил про себя, что принадлежность к ферелденскому народу у него была, похоже, на лице написана.       — Я в полном порядке и сам бы справился, — нарочито небрежно отмахнулся он, убирая меч обратно в ножны. — Но, полагаю, должен вас поблагодарить. — Не стоит. Все мы выполняем свою работу, — всё так же строго отвечала женщина. Она была невысокого роста, абсолютно седой, с очень коротко остриженными волосами и казалась прямо-таки измождённо худой, но во всём её сухоньком теле, в том, как она вытянулась по струнке и расправила плечи, ощущалась удивительная сила и стать. Судя по шрамам на лбу и на правой щеке, в ордене она служила уже давно и пережила немало стычек с порождениями тьмы.       И, поскольку Логэйн тоже был в доспехах Стража, она, конечно, мигом признала в нём «своего».       — Прошу прощения, мы ведь даже не соизволили представиться. Жан-Марк Страуд, если вы не возражаете — просто Страуд, — её товарищ, широкоплечий орлесианец с невероятно пышными усами говорил с заметно меньшим акцентом и оказался столь вежливым, что Логэйн в иных обстоятельствах принял бы его за дворянина. — А вы, должно быть, тот самый Страж из Ферелдена?       Страуд оказался первым из всех Стражей, которых Логэйн встречал за последнее время, кто не стал явно намекать на его личность и тыкать пальцем в его прошлое. Что ж, может, не так всё и плохо в этом вашем Орлее?       Впрочем, вспомнив о недавнем унижении — дыхание Создателя, его чуть не убили орлесианские порождения тьмы и спасли орлесианские Стражи, хуже и придумать нельзя! — Мак-Тир всё же рассудил, что ему показалось. Плохо, очень плохо, отвратнее некуда.       — Вероятно. В таком случае, просто Логэйн, — с мрачной ухмылкой представился он. Страуд протянул ему руку, и герой войны с Орлеем, встретившись с новым орлесианским знакомым взглядами на несколько секунд и помешкав немного, нехотя, будто с сомнением её пожал.       — Кларель, — кивнула женщина, но руки Логэйну, в отличие от своего приятеля, не подала. — Нам поручили встретить вас, но вы задержались в пути. Мы решили, что с вами стряслась беда, и не прогадали.       Логэйн не особо вслушивался в её разъяснения: он присвистнул и принялся взглядом выискивать Адаллу, которая вскоре отозвалась из-за служившего ей укрытием валуна и приковыляла обратно к хозяину, поджимая правую переднюю лапу. Когда Логэйн взял её на руки и утешающе почесал за ухом, Страуд добродушно усмехнулся в усы.       А потом они вчетвером вновь отправились в дорогу, и уже совсем скоро поднялись на возвышенность, откуда открывался невероятной красоты вид на небольшой оазис, раскинувшийся в долине между скалой и впечатляющих размеров трещиной в земле, которая огибала долину и тянулась дальше на восток. Глубинная щель. Жуткий след, уродливый шрам, оставленный на изнеженном теле Орлея Вторым Мором. По другую сторону от ущелья сама земля, казалось, трескалась и горела так, словно стелилась у подножья вулкана, но оазис с его каскадными водопадами и высокими круглыми башнями из тёмного янтаря казался осколком иного мира, по ошибке попавшим в эти сухие, безжизненные края.       — Добро пожаловать, Логэйн, — медленно и торжественно произнесла Кларель, очевидно, заметив, что у её нового сослуживца дух захватило от увиденного. — Это крепость Адамант.       Глядя на бурно растущую зелень оазиса и человеческую суету на крепостной стене, Логэйн, в самом деле, забыл, как дышать. Если и искать в Орлее хоть что-то хорошее, то здесь, в этих Создателем забытых местах, которые давно считались безнадёжными, бесплодными и мёртвыми — потому что жизнь нашла лазейку даже сюда, вопреки Мору и сотням лет забвения. Именно здесь, увидев наглядный символ того, что именно значили для Тедаса Серые Стражи в годы Мора, Логэйн впервые безо всякой горечи и досады думал о том, что отныне и навсегда останется частью ордена.       Если это его новый «дом», то он, пожалуй, даже согласен.