Argenti Vulpi

      Из-за покосившихся панелей гнилого забора на него с рычанием бросилась большая собака. Доски дребезжали, когда собака наваливалась на них всем своим весом, когти скреблись по дереву в тщетной попытке добраться до него, а из пасти летели густые нити слюны. Том не мог точно определить, что это за зверь, но был уверен, что это какая-то лохматая шавка. Она выглядела так же. И пахла.       Фонарь в конце квартала отразился оранжевым светом в его глазах. Уши зашевелились в поисках необычных звуков, когда он заглянул на улицу. Его влажный нос дёрнулся, обжигаясь от отвратительной смеси запахов, которые, казалось, витали над всем районом, как марево. Нефть. Дизельное топливо. Тошнотворная сладость гниющих мусорных мешков, слишком долго пролежавших на солнце.       Отвратительные магглы.       В одном из верхних окон другого дома раздался стук магнитофона. Поднявшись с земли и попятившись назад к дому номер двенадцать, он поднял голову и опустил её, мышцы напряглись. По разбитым тротуарам и пожухлой траве, перебегая из тени в тень, он с заметной осторожностью обходил золотистые лужи, хаотично разбросанные по неровной земле. На окраине дома номер тринадцать он резко свернул с тротуара и скрылся в зарослях кустарника, прижавшись к земле и выжидая.       Его тёмные глаза внимательно осматривали улицу, выискивая хоть малейшую нестандартную деталь. Замаскированные фигуры, скрывающиеся там, где их не должно быть. Странное искривление восприятия, свойственное разочарованным людям.       Но здесь ничего не было.       Том выскочил из кустов и бросился через лужайку, остановившись только тогда, когда достиг крыльца и встал с четырёх ног на две. Теперь, скрытый за мощной защитой, возведённой вокруг здания, он долго стоял неподвижно, прижавшись лбом к занозистому дереву и положив руку на змеевидную ручку, и наконец толкнул её и шагнул внутрь.       Его язык высунулся, так как сглаз, наложенный на него, — связывания языков — миновал его с хриплым кваканьем голоса Грозного Глаза. Он изгнал пыльную фигуру соответствующей фразой и снова опустился на четвереньки. Бесшумно взбежав по лестнице и проскользнув по коридору, он добрался до их спальни и обнаружил, что дверь открыта.       Было всего около восьми, но за окном уже наступила ночь, и маленький Ворон свернулся калачиком под одеялом в центре кровати, выглядя ещё меньше, чем обычно, по сравнению с матрасом. Учитывая отсутствие сна накануне, Том не очень удивился, увидев его задремавшим.       Кровать слегка прогнулась, когда он вскочил на неё, но лёгкий толчок не заставил Гарри даже пошевелиться. Подняв толстое одеяло и хлопковую простыню, брюнет проскользнул под них и положил голову на грудь Ворона. Глаза закрылись под успокаивающий звук биения сердца партнера.       Вскоре он тоже заснул.       Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он впервые погрузился в лёгкую дремоту, но начал возвращаться в сознание под ощущение тёплых пальцев, ласкающих его голову и поглаживающих шерсть. Ухо Тома дёрнулось, и он открыл глаза.       За окном было темно, но сейчас стояла кромешная тьма, а в комнате по-прежнему не горел свет. Гарри, пока он спал, поднялся и теперь сидел, прислонившись к подголовнику, скрестив ноги и зарывшись рукой в густой мех лисьего облика. Тёмный брюнет не собирался сообщать Ворону о том, что проснулся, прекрасно понимая, что тот, как только узнает, начнёт расспрашивать его, но его собственное тело сговорилось против него в виде зевка, от которого свело челюсти. — Тебя не было весь день и почти всю ночь, — он сказал это, и его рука стала неподвижной. Том сразу же почувствовал, что не замечает плавного, повторяющегося движения. — Я волновался.       В знак извинения он прижался головой к костлявому бедру Ворона. Руки Гарри мягко скользнули под ним и приподняли его тело в воздух; Том издал возмущённый звук, когда его отделили от простыни, но не успел долго извиваться, как его снова опустили на колени Гарри. — Поговори со мной. — Том издал ещё один протестующий писк и предпринял уже обречённую на неудачу попытку залезть в рубашку Ворона. Гарри тяжело вздохнул, что показалось ему слишком взрослым для его возраста, и снова отпустил Тома. — Том, пожалуйста. После битвы в небе, после того, что случилось, ты сказал мне, чтобы я поговорил с тобой, и, когда я это сделал, мне стало легче. Настолько, насколько я мог, учитывая ситуацию. Так почему же ты не хочешь последовать своему собственному совету и поговорить со мной?       Том попытался пощадить себя, отводя взгляд от умоляющих зелёных глаз, но потерпел неудачу и, вздохнув, нехотя повернулся обратно. Он всё ещё не встречал взгляда своего партнёра.       На улице он часами бегал и наводил хаос среди соседских животных. Когда-то ему удавалось отгородиться от окружающего мира, создать из себя каменный оплот и смотреть на подобные ситуации с застывшим и непоколебимым сердцем. Но это было до того, как прекрасная угроза, известная как Гарри Джеймс Поттер, вернулась на несколько десятилетий назад и преодолела три временные линии, чтобы спасти его от того самого будущего, которое сейчас разворачивалось перед его глазами. Его окклюменционные барьеры, хотя и оставались вполне способными противостоять незваным гостям, были сняты для упорядочения его сознания.       Чтобы найти хоть какое-то облегчение, ему пришлось уйти в более простой разум животного. — Ты не виноват, — Гарри не был легилиментом, но в данном случае ему это и не требовалось. Он знал его достаточно хорошо, чтобы понимать, о чём именно тот думает. В каком тёмном месте он оказался из-за рассказа домового эльфа. — Это не твоя вина, Том. Это был не ты. Это был Он. Не ты; ничто из того, что Он сделал, никогда не будет твоей виной.       Когда Том по-прежнему отказывался смотреть на него, Гарри взял себя в руки и мягко положил ладони на его челюсть, повернув его голову к себе лицом. Том перестал сопротивляться, когда на него посмотрели светящиеся зелёные глаза. Глаза, которые никогда не смотрели на него с упреком или гневом, которые, по его мнению, он вполне заслуживал. Он протянул руку, накрыл одну из рук Гарри своей, гораздо более крупной, и склонился к его прикосновению. Его глаза закрылись, несмотря на это. — Я не он, нет. Но я был им. Я мог бы быть им. А он... он был мной. Разве ты не видишь, Драгоценный? Я создал Тёмного Лорда. Тем самым я несу ответственность, в глазах Магии, если не в человеческих законах, за всё, что он сделал, и это причиняет боль, Гарри. Это больно. Знать, что он сделал. Чувствовать кровь на его руках, заливающую его кожу, как будто она моя собственная. И... — он вздрогнул. Наклонился ещё больше. В поисках утешения, не осознавая, что делает. — Я хотел бы сказать, что он следует извращённому зеркалу моих убеждений, искажённых неоднократным разрушением его души, но это было бы ложью. Я никогда не смогу убедить себя в этом.       Когда он начал дрожать? Откуда взялись слёзы, которые теперь бисером покрывали его тёмные ресницы и щёки? Он всё ещё не привык к этому. К этим чувствам. К этой уязвимости. — Я никогда не хотел этого.       Гарри не выказал своего удивления, если оно вообще было, и притянул его к себе. Гарри притянул его голову к своему плечу, чтобы тот мог зарыться лицом в его шею и разрыдаться. Не пристало сентиментальному гриффиндорцу считать физические прикосновения панацеей от всех бед и несчастий. Конечно, сухо напомнил он себе, он и сам теперь гриффиндорец, хотя и меньше года. — Я знаю, — Тому не нужно было объяснять ему своё отношение к происходящему. Чего он хотел добиться. Как он ожидал, что в результате получится утопия волшебства, или что, по его мнению, пошло не так, чтобы превратить её в кошмар тирании и страха. Гарри не пришлось успокаивать его чередой бессмысленных банальностей, которые в итоге ничего не дали. Не нужно было говорить ему, что он всё понимает. Для них было более чем достаточно двух простых слов. — Я знаю.       Когда они только познакомились, он хотел лишь контролировать его. Когда он понял, что тот действительно начал испытывать к нему какие-то чувства, он засомневался. Он никогда не был так благодарен за то, что не позволил этому остановить себя, как в этот момент.       Фраза «В беде любой выход хорош» сразу же пришла на ум. Том обхватил меньшего мужчину за талию и притянул его ближе, прижавшись к его груди и зарывшись лицом в его чёрные волосы. — Ты делаешь меня слабым, Драгоценный, — он слышал, как дрожит его собственный голос. Неустойчивая опора, на которой стояли его слова. — Вот что он скажет. Так он скажет, и он будет прав. Что я люблю тебя, что у меня есть душа и сердце из плоти, а не из камня, и что я слаб из-за этого. Что мы все слабы. И он будет прав, потому что это так. Мы слабы. — Том...? — Но это же хорошо. Разве ты не видишь? — Том...       Ему не нужно было видеть его лицо, чтобы понять, что Гарри был более чем просто немного обеспокоен. Он, несомненно, думал, что сошёл с ума. Что события дня, о которых им рассказал Кричер, каким-то образом вывели его из равновесия. Несомненно, напряжённый смех, который он издал, только укрепил его в этом мнении. — Я не сумасшедший, куколка. Просто выслушай меня — всё просто. Он ценит власть. Ужасающую. Вдохновляющую. Но, в конечном счёте, пустую. Власть может быть у кого угодно. Власть можно купить. Её можно украсть. Но мы слишком слабы, чтобы обладать властью. Вместо неё у нас есть сила. Сила, которую нужно заслужить. Сила всегда побеждает власть. — Риддл, ты хорошо себя чувствуешь? — теперь в голосе Ворона слышалось веселье. — Я не знал, что мой будущий муж — настоящий маниакальный пикси-мечтатель. — Маниакальный пикси? Я не чёртова бездонная картонная фигурка, и моё предназначение в абсолютно безумном сюжете твоей жизни, не в том, чтобы вносить шум и краски! У тебя их и так достаточно, не добавляя сюда ещё и болтливого идиота! — тут до него дошёл смысл сказанного, и Том удивлённо отпрянул назад. — Будущий муж? Это, случайно, не связано с тем, что ты поймал букет на свадьбе? — Ты хочешь сказать, что не хочешь, чтобы я когда-нибудь стал Гарри Джеймсом Поттером-Риддлом, Том? — Гарри Джеймс Поттер-Риддл? — теперь в его голосе слышалось голодное урчание. Он развернул его и притянул к себе на колени, прижав его спиной к своей груди. — А я Том Марволо Риддл-Поттер. Да, думаю, мне это нравится. Ты будешь принадлежать мне на законных основаниях. Навсегда. — Гарри удивлённо вскрикнул, когда Том впился зубами в его шею, быстро отпустил его и провёл языком по потемневшему синяку. — Мой!       Было очевидно, что смена темы разговора принесла им обоим облегчение. Гарри теснее прижался к нему и откинул голову на его плечо. — И да. Да. Просто небольшая фантазия о том, как я в белом и ты у алтаря. — В белом? Но ты же не... — Я сказал белое, Том, а не платье. Я знаю, что я мужчина, спасибо. Не важно, наивный Гриффиндор или нет, я не заинтересован в публичном переодевании, но, возможно, я готов попробовать нечто подобное в спальне, если ты захочешь? — в робком взгляде Гарри отразились его собственные глаза, чёрные от вожделения. — Я просто подумал, что ты оценишь символизм этого, учитывая твою любовь к классической литературе. Я, более светлый из нас двоих, в белом. Ты, более тёмный из нас двоих, в чёрном. Хотя, если хочешь, можешь надеть платье. Мы даже можем попросить Флёр одолжить эти туфли на каблуках.       Том легонько шлёпнул его по голове.   — Придурок! — Что? Я думал, ты хорошо выглядишь на этих каблуках! И ты достаточно близок к фигуре "часовой стрелки", чтобы действительно... охнуть! Ладно, я прекращаю! — Именно в такие редкие моменты, как этот, когда самосохранение пробивается сквозь "храбрость", которая решительно его душит, я понимаю, почему Сортировочная Шляпа определила тебя в мой Дом, — в его голосе не было ни малейшего укора. Не обращая внимания на то, что он так и не успел переодеться и что одежда была помята до неузнаваемости, он скользнул обратно под простыни. — Давай, Драгоценный. Мы не знаем, когда всё вернется на круги своя, и нам понадобятся все силы. До утра осталось не больше нескольких часов, и лучше нам обоим поспать.