Охотники

             Мара казалась Кафке живым существом, паразитом, живущим в разуме и теле Блэйда, порой действующим без его ведома, полностью отключив его сознание — и то, что он делал в эти мгновения, было волей мары. Волей разумного и злобного существа. В те первые месяцы, когда Кафка каждую ночь наблюдала за Блэйдом через камеру слежения, о которой он не знал, это мара посмотрела ей прямо в глаза, не Блэйд. Когда после встречи с Дань Хэном он попытался убить её, это мара подняла меч. Когда во время секса он доходил до самой грани безумия, его глаза полыхали, рот растягивался в оскале и он зажимал Кафке рот ладонью, она видела в его взгляде мару, и мара говорила: ещё немного и я доберусь до тебя, в этот раз ты не уйдёшь.       Но Кафка всегда побеждала.       Может быть, Кафке всё это лишь казалось, она ошибочно придавала маре черты разумного существа, и эта иллюзия позволяла ей не принимать ярость и жестокость Блэйда на свой счёт, когда он оборачивал их против неё. Или ей легче было усмирять мару, представляя её своим живым, опасным, умным врагом. В любом случае ей нравилась эта игра. Она улыбалась и встряхивала головой, усмехаясь собственным мыслям, и поглаживала по волосам Блэйда, склонившего голову ей на колени. Неважно, в конце концов, что она воображает и что есть иллюзия, а что правда. Важно, что мара неизменно под её контролем.              — Ты — лучшее, что случилось со мной, — однажды сказал Блэйд.       И он был искренен. Дань Фэн, а теперь Дань Хэн, был любовью его жизни, мучительным и болезненным счастьем. Он ни за что бы не отказался от него ни прежде, ни теперь — но Цзин Юань был прав, пусть и лишь раз позволил себе сказать это вслух: возможно, было бы лучше, если бы они никогда не встречались. Блэйд понимал это. Слишком много несчастий и разрушений принесли они в этот мир вместе и слишком много боли причинили и друг другу, и тем, кого любили. Они словно были созданы друг для друга и одновременно — для того, чтобы никогда не встретиться, в такую разрушительную силу, соединившись, сливались их гордыня, высокомерие и самоуверенность. Будто боги когда-то разъединили их, бывших единым существом, чтобы лишить такой власти.       Кафка была лучшим, что случилось с ним за всю его жизнь. Впервые посмотрев в её глаза, он больше не смог оторвать взгляд. Всё давно и навсегда изменилось для него в этом мире, но теперь в нём была она — и с момента, как он узнал её, этого стало достаточно. Она останавливала мир ради него, создавала для него тишину. Она давала ему почву под ногами, он нуждался в ней, с ней он больше никогда не был один. Но он любил её не только за то, что она делала для него, не только за тот крепкий поводок, что она нацепила на мару. Он любил её за то, кем она была, и за то, что, когда они были вместе, больше не было ничего, кроме них. Он любил её за то, что она видела его, всего, таким, каков он есть, и позволяла ему видеть себя. За то, что между ними не было никаких преград, за то, что она заставляла его смеяться и быть счастливым, и за то, что эти смех и счастье они всегда делили на двоих. Она знала всё о нём, а он — о ней. Она была счастлива — и он был счастлив, глядя на это. Она была бесстрашна, и он был бесстрашен — с ней. Она была зла и жестока, и он без единого слова доставал меч и направлял на того, на кого она указала. И в этом было не только подчинение — хотя он был счастлив подчиняться ей — в этом было их единство. Безмолвная связь двух душ, наполнявшая смыслом то, что раньше казалось бессмысленным, дававшая доступ к тому, что казалось недостижимым, открывавшая то, что было скрыто, пока две души не нашли друг друга и не соединились, не сомкнулись в предназначенный им узор, который не был полным без одного из них, как инь и янь.       То же, и всё же немного другое, он ощущал с Дань Фэном. Другое — неистовое, безумное, мучительное и счастливое, но всё же совсем другое, он ощущал с Дань Хэном. Дань Фэн когда-то научил его, что он может любить двоих, эта любовь может быть разной, ему может казаться, что одна сильнее другой, но всё же он любил Цзин Юаня, пусть и не так отчаянно, как Дань Фэна — между ними была спокойная, пропитанная уверенностью Цзин Юаня любовь друзей, связанных неизмеримо большим. Потеряв их двоих, он надолго потерял и себя самого. Но он встретил Кафку — и она заполнила его пустоту так же, как и он — её.       Больше он не задавался вопросом, какая любовь настоящая, а какая нет. Инсин мог спрашивать себя об этом, но не Блэйд. Столько всего утратило значение для Блэйда — и столько всего стало ему куда яснее, чем Инсину. Он страстно любил Дань Хэна, не мог не любить, он был одержим им, но его место больше не было с ним. По многим причинам. Он был опасен для Дань Хэна и будет опасен, пока мара жива в нём. Он навсегда потерял своего Дань Фэна, и Дань Хэну, возможно, он и не нужен так, как был нужен ему. Он будет любить его всегда, всегда будет стремиться к нему, искать его, желать его, но место Блэйда больше не с ним.       Его место рядом с Кафкой.       В этом пронзительно ясном, пронизанном звёздным ветром её мире, в котором она назвала его своим, дала ему имя, что только она может произносить, в котором она протянула ему руку и сделала равным рядом с собой, с той, кто могла полностью контролировать его. Она дала ему цель, а он всегда нуждался в цели. Она нашла ему применение, ему такому, каким он стал, безжалостному оружию, и он был рядом с ней на своём месте. На единственном для него месте. Отныне он шёл рядом с ней, не в силах уйти и не желая этого.       И мара, что была его проклятием, стала связью, скреплявшей их.