Охотники

             Блэйд с хрипом втягивает в себя воздух. Кожаный жгут плотно обхватывает шею, и Кафка только затягивает его.       — Ещё… — выдыхает она, и он сильнее вгоняет в неё свой член. Сегодня она не даёт ему спуску, он ублажает её, делает всё, что она скажет, ложится под неё, кончает в неё и у неё на виду, вылизывает её между ног, сидит у её ног на поводке, задыхается, когда она натягивает поводок сильнее, и теряет разум от её власти. Сегодня она не отдаст его ни маре, ни Дань Хэну, ни доброму Цзин Юаню, никому и ничему в этом мире. Он принадлежит ей. Она заставит его забыть всё, содрогаться от возбуждения и удовольствия, покоряться ей без единого слова. Ему нужно это, он жаждет этого, он пришёл за этим, и ей нужно это не меньше. Только так она может надолго успокоить его. Только полное подчинение до изнеможения, потеря себя и то, в чём он не признаётся, но они оба знают, что она знает — чувство, что он наказан за свои грехи — только всё это загонит его и даст долгий покой. Он помнит, как был груб с ней недавно, и наказание из её рук — благословение для него, прощение. И помимо этого — оно доставляет им обоим невероятное наслаждение, а зачем жить без него?       — Послушай, кончи в меня, — приказывает она, и его сводит судорогой, он толкается в ней и с хрипом кончает. Она тянет его за поводок, потом за волосы и целует в губы, и он отвечает, задыхаясь.       — Выпей меня, — шепчет она, и он опускается ниже, ложится между её ног и облизывает её, она горячая и такая мокрая, он запускает язык глубже в неё и достаёт то, что осталось внутри. Она стонет, вцепляется пальцами в его волосы, а потом гладит его по голове и расслабляется, широко раскинув ноги. Он прижимается щекой к её бедру и пытается отдышаться.       — Блэйдик, — довольно шепчет она.       Он поднимает на неё взгляд, глаза у него совершенно осоловевшие, обожающие и послушные, и она широко улыбается.       — Иди ко мне, — говорит она и ослабляет поводок.       Он подтягивается, ложится, рядом, кладёт голову ей на грудь и шарит по ней губами, как слепой щенок. Дотягивается до её соска, забирает его в рот и прикусывает. Она тихо стонет и снова гладит его по голове.              Между ним, Дань Хэном и Цзин Юанем снова… что-то есть. Вряд ли они сами определились, что. Но Блэйд получил то, что хотел — взял его, это она знает. Он вернулся, дико улыбаясь, и целовал её так, словно не утолил свою страсть.       — О, выкладывай, тебе есть, чем меня порадовать, — сказала она, когда он немного остыл.       И он рассказал. Конечно, не всё. Не во всех подробностях. Но многое.              Дань Хэн ждал его. Не подавал виду, но ждал.       Цзин Юань, уходя от него, обернулся и сказал, не удержавшись:       — Будь с ним осторожен.       Дань Хэн сделал вид, что удивлён, но Цзин Юань только хмыкнул и закатил глаза. После той их отвратительной перепалки Цзин Юань больше ни словом не оскорблял Блэйда и ни разу не предупреждал о нём. Видимо, они всё-таки поделили его, ехидно думал Дань Хэн. Пускай играют в эту игру, она не имеет никакого смысла. Он думал об этом свысока, но против воли это возбуждало его. И он ждал. Как долго он бежал от него, как долго боялся его больше самой смерти — но теперь, после того поцелуя, он ждал его, дрожа уже не от страха.       С друзьями — Март, Химеко и остальными — он немного смущался своего нового облика и предпочитал представать перед ними в старом, привычном им облике Дань Хэна. Но здесь, на Лофу, он оставался драконом. Он стоял у зеркала, снова изучая это новое-старое, забытое тело, и оно нравилось ему, в нём ему было комфортнее, привычнее, как ни странно. Он улыбался себе и видел в зеркале совсем другое лицо, но в то же время именно оно казалось ему настоящим. Друзья говорили, что для них он прежний Дань Хэн, но он видел различия и понимал, почему так вспыхнули глаза Блэйда, когда он преобразился. Это были не различия в чертах, что-то совсем другое, что-то в его глазах, в выражении лица, в повадках. И Дань Хэну нравилось это. Словно он сбросил доспех, закрывавший всё его тело, сковывавший движения, жавший ему, и освободился, став самим собой. Нет. Словно он сбросил чужое тело. Поэтому здесь, на Лофу, он всё время оставался таким.       А ещё он знал, и это разливало по его телу жар, что Блэйд хочет его именно таким.       Всё происходило так быстро, стремительно, только недавно он не помнил о себе почти ничего, только недавно Блэйд был его самым страшным кошмаром, и Дань Хэн знал, что ненависть в нём до сих пор не угасла до конца. И всё же не мог выбросить мысли о нём из головы. Может быть, именно это и привлекало его теперь, когда он стал больше собой: опасность. Жажда узнать его заново, сравнить, почувствовать его ненависть и жажду внутри себя, испытать эту близость, понять его. А может быть — эта глубокая, болезненная, не выразимая словами связь между ними. Они не помнили всего, но эта связь никогда не обрывалась. Наверное, встреться они на улице и не узнай друг друга, не помни они оба вовсе ничего, они бы всё равно ощутили её. Как прежде Блэйд заполнял его разум мыслями о себе, рождёнными ужасом, так теперь он с каждым днём всё больше захватывал его сознание, но уже совсем по-другому. Реальность, события последних дней — всё заслоняли воспоминания о нём и жгучее, почти болезненное чувство к нему, которое Дань Хэн не мог контролировать. Оно побеждало его, подчиняло себе, оно заставляло его сердце биться чаще, а его дыхание — сбиваться. Он ждал его, и едва мог терпеть.       И было что-то ещё, в нём самом, что проснулось и становилось сильнее с каждым днём, с каждым возвращавшимся новым и таким знакомым ощущением своего тела, с каждым прикосновением Цзинь Юаня или Блэйда, с каждым прикосновением Дань Хэна к самому себе. Это было тем, что составляло саму суть Дань Фэна, и Дань Хэн только начинал ощущать это, как свою собственную суть, и она наделяла его властью — и заставляла чувствовать себя уязвимым, потому что он всё ещё не познал её полностью.       Из-за всех этих причин он всё чаще оставался здесь, на Лофу, ждал Цзин Юаня, который приходил всегда, когда мог, и ждал Блэйда, надеялся, что он придёт. И, лёжа в постели, он рассеянно поглаживал наруч, который связывал их, пока не засыпал.       И в одну из ночей его разбудил Блэйд.       Дань Хэн проснулся от его взгляда, он сидел на кровати и молча смотрел на него. В первые секунды Дань Хэн не мог понять, реальность это или очередной сон, воспоминания Дань Фэна и его собственные фантазии — или, может быть, его кошмары вернулись. Но Блэйд был здесь, и в его руках не было жуткого расколотого меча, а в глазах — ненависти. И Дань Хэн выдохнул:       — Ты пришёл.       И увидел, как лицо Блэйда дёрнулось, словно от причинённой боли.       — Ты хотел, чтобы я пришёл? — тихо спросил Блэйд и криво улыбнулся.       Что-то было в его лице, в том, как оно на мгновение исказилось, что Дань Хэн не захотел уходить от ответа, играть с ним, притворяться. Блэйд был рядом, здесь, такой сильный и такой опасный для всех, кроме него, совсем иной, чем был раньше. И Дань Хэн был иным и хотел его так же — и иначе. Поэтому он сглотнул и почти беззвучно ответил:       — Да.       И тогда Блэйд наклонился, подхватил его одной рукой и вздёрнул к себе. Дань Хэн охнул, а в следующее мгновение Блэйд уже впился в его губы, и этот поцелуй был совсем не похож на первый. Дань Хэн закинул руки ему на шею, Блэйд прижал его крепче к себе, и жарко выдохнул ему в губы:       — Я хочу тебя. Я возьму тебя.       В нём было столько жажды, столько власти, что Дань Хэн не мог понять, смущает она его или возбуждает сильнее, но он улыбнулся и выдохнул:       — Да…       И, кажется, это свело Блэйда с ума.              Блэйд нетерпелив, и его нетерпение передаётся Дань Хэну. Через несколько минут он уже лежит под его тяжестью, вжавшись щекой в подушку, Блэйд горячо дышит ему в шею, его член вдавливается между его ягодиц, трётся об них. Дань Хэн приоткрывает рот и тоже дышит часто и тяжело, он плохо соображает от нахлынувшего возбуждения, никогда ещё ему не было так жарко и так тяжело дышать, это почти пугает его, но он хочет ещё. Блэйд собирает его волосы и откидывает их на подушку таким привычным жестом, что Дань Хэн судорожно сглатывает, узнавая его. Блэйд сжимает его плечи ладонями и прижимается губами к его шее. Он так долго ждал этого, так мечтал об этом, так мучительно, невыносимо хотел быть с ним снова. Он закрывает глаза и вдыхает запах Дань Хэна, вспоминает его вкус, сильнее вжимается в него бёдрами и со стоном продолжает тереться об него членом, он так хочет его, что почти боится не выдержать этого напряжения и перегореть, вовсе не смочь взять его — то-то посмеётся над ним Цзин Юань. Это злит его и заводит ещё больше, и он шепчет в ухо Дань Хэну:       — Он уже взял тебя?       Дань Хэн вздрагивает и опускает ресницы.       — Ну же, скажи мне, — шепчет Блэйд и крепче сжимает его плечи, — он уже был в тебе?       Жар приливает к лицу Дань Хэна, он розовеет и облизывает подсохшие губы. Блэйд груб, но Дань Хэну нравится его грубость сейчас.       — Нет… — отвечает он тихо и немного смущённо, слова жгут ему язык, он теряет голову от бесстыдства этого разговора, и сам хочет его продолжать. — Он только… — он переходит на совсем тихий шёпот: — только готовил меня. Пальцами.       Блэйд усмехается, представляя, как Цзин Юань мучается от желания, и хрипло отвечает, касаясь губами уха Дань Хэна:       — Если он готовил тебя для себя, с моим членом у тебя не будет проблем — у него больше.       Дань Хэн прекрасно помнит это и жмурится — совсем недавно он держал член Цзин Юаня в руках. В нём такая смесь смущения и распущенности, в этих взглядах из-под ресниц, в этом голосе, потяжелевшем от возбуждения, что Блэйд больше не может ждать, он приподнимает бёдра и подрагивающей рукой направляет свой член в него, и тогда Дань Хэн поднимает ресницы, смотрит в сторону и шепчет:       — Я… этот, нынешений я…       Он не договаривает, и Блэйд нетерпеливо переспрашивает:       — Что?       — В этом своём перерождённом теле я… ещё не был ни с кем… — едва слышно говорит Дань Хэн.       Блэйд замирает, пытаясь унять пробившую его дрожь. На мгновение он почти слепнет, он ощущает мару, жгущую кровь, мару, которая знает: перед этим ты не можешь устоять. Это сведёт тебя с ума. Он задерживает дыхание на несколько секунд и тяжело выдыхает. Всё это не важно, на самом деле никогда не было важно, но мара знает, как всё его тело содрогнулось от этих слов, как кровь ударила в виски. К чёрту мару — мара подождёт. И он улыбается.       — Так я всё-таки в этот раз буду первым, — говорит он и двигает бёдрами. Дань Хэн распахивает глаза, когда член Блэйда медленно раздвигает его, входит на несколько сантиметров, и Блэйд говорит этим своим низким, хрипящим от возбуждения голосом:       — Я буду нежным с тобой.       И вталкивается глубже. Дань Хэн комкает в пальцах простыню и хватает ртом воздух, а Блэйд едва может контролировать себя, но старается двигаться осторожно и медленно. Дань Хэн инстинктивно подаётся к нему, и Блэйд со стоном проскальзывает в него целиком. Он задыхается, а Дань Хэн выгибает спину, откидывает голову, упирается затылком ему в плечо. Он чувствует себя таким наполненным, так крепко сидящем на члене Блэйда, и ощущает этот член в себе так, будто он должен всегда быть там. И эта наполненность, этот жар — раскрывают в нём что-то, словно только этого ему не хватало, словно это необходимо ему для окончательного преображения, словно он должен был отдаться ему, чтобы вернуть себя. Он делает глубокий вдох, и вместе с воздухом, вместе с Блэйдом в себе, принимает свою суть, и наконец она расцветает в нём, занимая своё место. Его покоряющая, магнетическая сексуальность — это не часть его, это он сам. Его красота, которую теперь он так ясно осознаёт, страсть, которую он ощущает, влечение, которое он рождает в других и которым, как и красотой, так безупречно умеет пользоваться. Всё это всегда было в нём, таким он был рождён, и никогда не прятал этого, лишь в каждом своём воплощении доводил до совершенства, без стыда и смущения, потому что это и есть он. И он стонет, принимая Блэйда глубже в себя, упивается собственным желанием и его, без остатка и без сомнений, он улыбается, прикрывает глаза, зная, как сводит с ума их всех этот блеск его глаз из под ресниц, он наслаждается собой и тем, что он может дать, и властью, которой он обладает.       А Блэйд наслаждается своей. Дань Хэн стонет и выгибается под ним, Блэйд всё ещё осторожен, но он сам надевается на его член так, будто это вовсе не первый раз — Цзин Юань хорошо постарался — приподнимает бёдра, подаётся навстречу и стонет протяжно и бесстыдно, когда забирает его под корень, заполняет себя им полностью, и крутится, елозит на нём, продолжая стонать, будто не может им насладиться, и это так, Дань Хэн не может представить, как жил без этого, как не понимал, насколько сильно этого хочет, и сейчас его тело двигается само, раскрывается, умоляет взять себя. Блэйд прижимается лбом к его спине и дрожит, он ничего не видит и не слышит, кроме его стонов, он двигается сильнее, и шепчет, задыхаясь:       — Я так хочу тебя, каждую минуту, все эти годы, я так хотел тебя…       Мара пытается сжечь его разум, но огонь Дань Хэна сильнее, и он отдаётся ему, он двигается быстрее и резче, и Дань Хэн теперь стонет коротко при каждом толчке, комкает к кулаках простыню, а Блэйд обнимает его одной рукой под животом, а другой продолжает сжимать плечо — он такой тесный, но так легко принимает его, такой горячий внутри, и его кожа тоже горит и блестит от пота, драконьи рожки светятся ярче, и Блэйд вспоминает, что так было всегда, как он мог забыть? Как он мог забыть хоть что-то, что связано с ним? Как он мог ненавидеть его, желая так сильно, так сильно тоскуя по нему? Сейчас он не может понять. Сейчас на свете нет ничего, кроме Дань Хэна в его руках, кроме его стонов, его тела, его жажды, и это он, Блэйд в его власти, как всегда, а не наоборот. И сейчас ему больше не нужно ничего.       — Сильнее… — выдыхает Дань Хэн.       Блэйд вынимает из него член почти целиком и целиком же резко вталкивается до упора, и Дань Хэн вскрикивает, но не от боли, а от удовольствия, и Блэйд двигается уже без осторожности, резко, быстро, с размаху вгоняя в него член и сразу же делая это снова раньше, чем он успеет закончить стон, и Дань Хэн лежит, раздвинув ноги, и приподняв бёдра настолько, насколько Блэйд ему позволяет, прежде чем пригвоздит к кровати, и потом снова задирает их, чтобы глубже впустить его. Он отдаётся ему в первый раз и чувствует это, как тысячный, как то, что должно быть, что всю жизнь он не был собой, пока не был с ним. Он отпускает простыню и хватается пальцами за руку Блэйда на своём плече. Блэйд прижимает его и толкается в нём быстро и коротко, Дань Хэн закрывает глаза, выгибает шею и кончает с прерывистым стоном, у него темнеет в глазах, всё тело трясёт и омывает жаром, а Блэйд всё ещё двигается, его член трётся внутри него, резко, глубоко, распирает его сильнее, и горячая сперма льётся в него, и Блэйд хрипло рычит, вжимаясь в него бёдрами со всей силы, и Дань Хэн полностью расслабляется под ним, давая взять себя до конца, отдаваясь ему так бесконечно, как он его хочет. И потом Блэйд падает на него, и они дышат в унисон, судорожно и глубоко, и Блэйд прижимается губами к его спине и целует, снова и снова, жадно, отчаянно, а Дань Хэн продолжает сжимать его руку на своём плече.              До утра ещё далеко, в окно падает рассеянный призрачный свет, а на столике слабым, тусклым тёплым огнём горит, как свеча, маленькая лампа. В смешении этих цветов, в этом полумраке, лицо Дань Хэна кажется таким мягким, таким расслабленным — может быть, так оно и есть, и дело не в свете. Он лежит на боку, положив голову и ладонь Блэйду на грудь, а Блэйд обнимает его и рассеянно поглаживает по спине. Дань Хэн приподнимает голову и смотрит ему в лицо — в глазах Блэйда поблёскивают искры, он улыбается Дань Хэну. Тот тоже улыбается ему и проводит пальцами по его щеке и губам.       — Ты кажешься спокойным, — тихо говорит он, — но я слышу, как часто бьётся твоё сердце.       — Оно всегда так бьётся рядом с тобой, — так же тихо отвечает Блэйд. Он так нежен, так ласков сейчас, даже его голос — совсем другой.       Дань Хэн тянется и целует его в губы — они мягкие и припухшие, как его собственные, они успели нацеловаться. Блэйд иногда начинает слабо дрожать, и Дань Хэн почти физически ощущает волю, которой он подавляет эту дрожь. Он отстраняется и смотрит ему в глаза.       — Я так хотел бы обладать властью успокоить тебя, но эта власть больше не моя.       — Нет, — отвечает Блэйд и снова улыбается.       — В этом я завидую Кафке, — говорит Дань Хэн — впрочем, в его голосе нет ни досады, ни зависти.       Он не ревнует. Ему лишь грустно, что он не может дать ему всё.       Он спрашивает:       — Ты любишь её?       — Да, — отвечает Блэйд.       — И ты счастлив с ней?       — Да, — повторяет Блэйд. — Насколько это возможно.       — А со мной? — спрашивает Дань Хэн.       Блэйд так же нежно, как до этого Дань Хэн, проводит пальцами по его щеке. В его глазах по-прежнему пляшут искры, его пальцы дрожат, но он смотрит так беспомощно, так открыто, что Дань Хэн замирает под его взглядом.       — Я искал тебя, — говорит он, — я не помнил почти ничего, но я искал тебя все эти годы, я умирал, снова терял память, но не о тебе. Иногда мне кажется, что я люблю тебя с сотворения мира, через тысячи воплощений, и буду любить после того, как мир исчезнет. И всегда буду находить тебя. Ты ещё спрашиваешь, счастлив ли я, что снова с тобой? Я люблю тебя.       И Дань Хэн шепчет в ответ:       — Я люблю тебя, я не переставал любить тебя, даже когда не помнил, я знаю это.       Он тянется и снова целует Блэйда, закинув руку ему на шею, и Блэйд обнимает его крепче и целует в ответ, и что бы ни мучило их обоих —ьсейчас всё правильно и только так, как и может быть, а всё остальное — не важно.              — Теперь ты счастлив, Блэйдик? — спросила Кафка, когда он ей рассказал.       Он хмыкнул.       — Я чувствую себя неловко оттого, что вы оба спрашиваете об этом. Как будто я это заслужил.       — Ты заслужил, — серьёзно ответила Кафка. — Прекрати. Не драматизируй. Ты потерял достаточно. Все заслуживают счастья. Такие, как мы, не меньше других. Только будь осторожен.       — Ты всё время повторяешь это.       — И ты знаешь, почему.       — Хм-м… Хорошо. Я буду.       “Это, конечно, как повезёт”, — подумала Кафка. Он мог обещать что угодно, но исполнение этого обещания не так уж сильно зависело от него. Иногда ей казалось, что, пока он не замечает, мара тихо обращается к ней — у них давно свои счёты, Кафка приняла этот бой в момент, когда позвала Блэйда с собой.       Блэйд отвернулся, чтобы завязать туже бинты на ноге, а мара подняла свою призрачную голову у него за спиной и улыбнулась Кафке, обнажив змеиные зубы в своём уродливом оскале.       Через несколько дней мара возьмёт своё, и Кафка будет держать Блэйда за горло, затягивать кожаный шнур на его шее, пока он не начнёт задыхаться — она осторожна, но он всегда хочет дойти до самой грани и это она останавливает его, заставляет его дышать. А потом он будет лежать, обессиленный, целуя её грудь, и будет нежным, таким нежным, каким только он может быть, и она будет нежной с ним, зная, как он ненавидит себя за мару, как ненавидит свою слабость, то, что недостаточно силён, чтобы сопротивляться ей, а Кафка скажет: я не знаю никого сильнее тебя. А он ответит: я никто без тебя.