Охотники

      Он помнит себя в цепях, свою ярость, застывшее лицо Цзин Юаня, помнит, как тот молча отворачивается и уходит, а сам он кричит ему что-то вслед.       Он помнит собственную гордость, уверенность, что он один может решать за всех. Помнит ощущение власти — и не может припомнить, когда его не было. Помнит восхищённые взгляды, покорные взгляды, взгляды, полные фанатичной верности. Он помнит годы, столетия, и себя, скользящего сквозь них с улыбкой, которая правит судьбами, с силой в тонких руках, не сравнимой ни с чем, лишь с силой эона, чья кровь течёт в его жилах.       Он помнит, как всё рухнуло. Кровь на своих руках. Как он молил о помощи, как приходил в ярость, как отверг всё и всех.       Он помнит себя в цепях — бессилие, отчаяние и злость. Помнит, как не мог поверить в то, что происходит с ним. Что кто-то осмелился заковать его в цепи, судить, приговорить к смерти. Помнит, как искал во взглядах судивших его восхищение, покорность и верность — и больше не находил. Кто-то вовсе избегал смотреть на него, будто он был безобразен, болен неизлечимой заразой. Помнит, как надменно смотрел в ответ, а его сердце сжималось от страха.       Помнит, как Цзин Юань спрашивает, и на его лице ужас:       — Что ты наделал?       Он никогда не видел его таким, он протягивает к нему руку, но Цзин Юань отшатывается. Он помнит боль этого момента, помнит, как был потрясён: Цзин Юань отвергает его — разве это возможно?! Тогда он ещё рассчитывал так на многое, на сохранение своей власти… Тогда ещё он не знал, что Цзин Юань всё же рискнёт всем, чтобы спасти его — просто спасение это будет совсем не таким, какого он ожидал в своём высокомерии.       Он помнит годы во тьме, свой бесконечный вопрос: почему я должен платить за его грехи? Цзин Юаня, приходившего снова и снова — и всё же так редко для того, чей мир ограничен темницей. Помнит его голос за стеной, едва слышный, но он жадно ловит каждое слово:       — По вашим собственным законам он не несёт ответственность за грехи Дань Фэна, разве не так? Со всем уважением, я лишь хотел бы понять…       Помнит солнце, которое жжёт глаза, и последний взгляд на Лофу. Помнит чувство освобождения, оказавшееся таким ложным.       Он помнит тысячи снов, в которых он снова Дань Фэн. В цепях ли его тело, нет ли — Дань Фэн его собственная тюрьма.       Зелень и золото, синяя глубина океана, тысячи звёзд над головой, что скользят, меняют своё положение — и он видел тысячи их сочетаний — смех, тихая горячая ночь, мягкий рассвет приходит и кладёт свои янтарные пальцы на скрещённые руки тех, кто спит. Он помнит безмятежность, радость, помнит мир простым, неизменным, покорным его воле. Дань Хэн помнит Дань Фэна и всех, кто был до него. И эта память — его. Он другой человек, это другая жизнь — и всё же все они связаны, это бесконечный цикл его жизни. Он стремится забыть имя Дань Фэна, отказывается от него, но его память, память дракона, скользящая сквозь столетия, знает: это всё ещё он.