Охотники

      Им всё даётся легко — они понимают друг друга без слов. Если слова нужны — их произносит Кафка, и Блэйд действует. Они одинаково понимают и смех, и грусть и жестокость. Они приходят с одинаковыми улыбками на лицах, и эти улыбки не предвещают ничего хорошего. Первой почти всегда идёт она — он следует. Она может быть обворожительна, мягка, ласкова. Он может быть спокоен и почти нормален на вид. Ни то ни другое не должно обмануть — однако обманывает всегда.       Её приказы бывают резкими, её воля толкает его в спину, как брошенный камень.       — Ну, Блэйдик, не сердись, — говорит она потом.       Он не сердится. Он знает своё место. Она знает, что он может быть зол, но они находят выход этой злости. Он никогда не пойдёт против неё, и она никогда просто так не причинит ему боль. Иногда только он бросает на неё быстрый взгляд, растянув губы в своей хищной улыбке, но этот единственный жест, который он позволяет себе, скорее говорит о признании её власти, чем о недовольстве ей. Он принимает её. Так же, как она принимает всё, что есть в нём.       Их связывает больше, чем его цепи и то, что она держит их в кулаке. Их связывает больше, чем любовь, чем нежность, которую они могут показать лишь друг другу, когда он кладёт голову ей на колени, и она перебирает его волосы; или когда она засыпает, дав ему обнять себя. Их связывает что-то, что сильнее, чем кровь, чем секс, чем власть. Она знает, что его сердце занято его врагами. Любовью или ненавистью, неважно — в нём нет больше места. Но она занимает место в его душе. Он знает, что её сердце занято пустотой, и она так велика, её плотность так высока, что в нём нет больше места. Но его место в её душе. Они оба не помнят, как любить, и возможно ли это вообще. Но они находят друг в друге что-то намного большее. Словно вечность связывает их.       Они равно жестоки, как близнецы, хотя Кафка скрывает это лучше него. Иногда она из упрямства делает вид, что это не так — но она наслаждается битвой, она свободна в ней, как и он. Иногда он из упрямства делает вид, что лишь выполняет приказы, но она знает, как он жаждет пустить в дело меч.       — Я ненавижу их, — шипит сквозь зубы Серебряный Волк. — Я опять пришла домой, зажгла свет, а эти два урода сидят молча в темноте на диване, и смотрят оттуда, как две сраные совы. А потом ржут, когда я чуть не подпрыгиваю от неожиданности. И она ещё говорит: “Ты слишком нервная, милая. Правда, Блэйдик? Она нервная”. А этот скалится и кивает.       Кафка даёт Блэйду волю — с ней он свободен, как никогда не был раньше; став её оружием он обрёл эту свободу. Он даёт Кафке подчинение и верность — с ним ей легко, как никогда раньше. Они равны, а Кафка не верит, что все люди равны — некоторые равнее. Так же думает Блэйд. Иногда они мыслят как единое целое. Они — равнее.       Она знает, что он сильнее, он знает — она умней. И всё же он признаёт и учитывает её силу, а она — его ум. Вместе они способны на всё. Там, где она повернётся спиной — он прикроет. Там, где он потеряет разум — она вернёт его ему.       — Что дальше? — спрашивает он, вытирая от крови меч.       Она пожимает плечами.       — То же, что и всегда.       И они уходят вместе, иногда она впереди, иногда — плечом к плечу. Она поворачивает голову, что-то негромко говорит ему и тихо смеётся. Он немного вскидывает подбородок и улыбается, обнажая клыки.