Маленькая проблема большого Аль-Хайтама

— Когда я просил прийти, как будет время, я не имел в виду буквально через пару часов. Все еще стоявший на пороге Тигнари скептично приподнял бровь и дернул ухом. Сайно и Кави в своем споре, кажется, становились слишком громкими. — Я приносил травы в Бимарстан, — Тигнари выжидающе смотрел на Аль-Хайтама, который по-прежнему не спешил его впускать. — Твой посыльный как раз там меня и застал. И вот, я тут. И что там вообще происходит? Последнее уже было сказано к слишком громкому «Нет!», донесшемуся из гостиной. Аль-Хайтам едва сдержал смешок. Он знал, что все закончится именно так. — Карты не поделили, — он наконец впустил Тигнари, быстро прикрывая за ним дверь. — О, Архонты! — усталый вздох и дрогнувшие от громкого крика уши. — Он пообещал отдать Кави карточку со мной, а теперь пытается вернуть обратно? Аль-Хайтам тихо фыркнул, следуя за Тигнари. Тот знал Сайно, как облупленного, даже объяснять ничего не пришлось. В гостиной все было по-прежнему: красный от негодования Кави, едва ли не со слезами на глазах прижимал к груди и прятал от Сайно злосчастную выторгованную карточку, пока второй с вытянутой рукой стоял над ним и настойчиво просил вернуть ее. Или хотя бы обменять на какую-то другую. Аль-Хайтам мог бы прекратить это все еще в самом начале — у него была парочка железных аргументов, — но зачем, когда после будет так приятно дразнить Кавеха всеми компроментирующими ситуациями, которые он скорее всего и не вспомнит? Тигнари тем временем с тяжёлым вздохом шлепнул себя по лбу и встал прямо перед Сайно, раздраженно вскинув уши и уперев руки в боки. Моментально изменившийся в лице Кави с радостным визгом схватил его хвост и уткнулся в него лицом. — Тигнари… — По-моему пятилетка здесь одна, — к недовольной позе прибавилось еще и гневное шипение. — Этот вопрос можно решить потом. Аль-Хайтам привалился плечом к дверному проему, с интересом скрестив на груди руки, и насмешливо фыркнул. Прямо семейные разборки! Сайно тем временем хотел было что-то возразить, даже воздуха побольше в грудь набрал, но тут же шумно выдохнул и с усилием потер переносицу. — Ладно, ты прав. Аль-Хайтам, порой, диву давался, как Тигнари ловко манипулировал самим Генералом Махаматрой, совершенно не рискуя получить за это по шее. Не то, чтобы и сам Сайно был против, великодушно позволяя вить из себя верёвки, но дело не ограничивалось только лишь бытовыми спорами. По вскользь оброненным фразам стало ясно, что наличие у Тигнари Каркаты было пропихнуто и одобрено самим Генералом, тогда как Кавех со своим Мехраком в свое время обивал пороги Совета Мудрецов и бегал за Сайно денно и нощно с месяц точно. У Генерала Махаматры никогда не было фаворитов — абсолютно все равны перед законами Академии. Только вот Тигнари был всяко равнее и пользовался предоставленными привилегиями. Не сам, конечно, с подачки Сайно, разумеется. Впрочем, с его знаниями и талантом Тигнари мог бы получить абсолютно все привилегии — так отчаянно Академия пыталась утянуть его в свои пенаты, но, очевидно, привилегии лично от Генерала Махаматры были куда ценнее. Надувшийся Сайно тем временем уселся обратно на тахту, обиженно скрестив руки на груди. Его деланно безразличный и спокойный вид с треском ломался от его же ревностных взглядов в сторону яркой картонки, которой Кави гордо хвастался Тигнари, пока тот осматривал его ногу и поджившие ранки. — …обманул меня, представляешь! — Возмущенно громко шептал Кави прямо в огромное ухо Тигнари, пока тот разбинтовывал крошечную лодыжку, и недовольно зыркал в сторону Сайно. — Мы договорились: мой рисунок — на любую карточку, а когда я забрал карточку с тобой, он сказал, что ее нельзя. Все можно, а ее нельзя, представляешь! Жадный какой! И ничего сначала не говорил, что нельзя ее! Сам согласился! Усевшись рядом с Кави, Аль-Хайтам поджимал губы, чтобы сдержать смех. Непорочное, чистое дитя, свято верящее в справедливость и все хорошее в этом мире, возмущенное обманом и коварностью взрослых — в этом был весь Кави. И в этом был весь Кавех. За несколько дней, проведенных вместе Аль-Хайтам, порой, ловил себя на мысли, что маленького и взрослого Кавеха разделяют только уровень интеллекта и цифра возраста. В остальном — взрослый Кавех будто и не пропадал, потерявшись в петлях времени. Кави же продолжал жаловаться Тигнари на коварного Сайно, который не только карточку хотел отнять, но еще и над рисунком посмеялся. Жаловался на Аль-Хайтама, который не знает сказок и хотел прогнать его из своей кровати, когда Кави снились кошмары. Тигнари наигранно серьезно кивал, пряча лицо, но Аль-Хайтам прекрасно видел, как дрожали от сдерживаемого смеха губы и мелко тряслись плечи, но все же тому хватало выдержки вставлять откровенно лжеискреннее «Да ты что! Как можно!», а потом Кави осторожно поставили на ноги. — Не болит? — Тигнари придерживал Кави под мышками, наблюдая за его реакцией. Тот задумчиво хмыкнул, робко перемялся с ноги на ногу и покачал головой. После Тигнари попросил его встать пару раз на носочки и сделать несколько шагов, с облегчением понимая, что обошлось. Аль-Хайтам сам не заметил, как задержал дыхание, стоило пяткам Кави коснуться мягкого ковра, но стоило Тигнари удовлетворенно кивнуть, и его длинному выдоху вторил Сайно. В удивленных взаимных взглядах мелькнуло взаимное понимание. Они все боялись, что травмы маленького Кавеха отразятся на его будущей взрослой версии. Но сейчас, вроде все было в порядке. Кави упоенно наглаживал пушистый хвост и довольно подергивал плечиками, когда Тигнари осторожно почесывал зудящую кожу вокруг поджившей раны на крошечной лопатке. — Малая Властительница Кусанали больше не связывалась? — негромко спросил Тигнари, когда Кави, основательно полеченный, шустро заполз под стол и сейчас чем-то там шуршал. Карточка Тигнари осталась на столешнице и по жаждущему взгляду Сайно, было ясно, что он едва сдерживался, чтобы просто не забрать ее, пока Кави отвлекся на что-то другое. Но скептически выгнутая бровь Тигнари, кажется, остановила его. Аль-Хайтам покачал головой. — Но надеюсь, что все разрешится как можно скорее. Заказчики Кавеха уже начали написывать ему письма. Только сегодня вместе с документами Академии знакомый мальчишка-посыльный притащил пять штук. И все гневно-недовольного содержания, Аль-Хайтам проверил. И чем больше таких писем приходило, тем сильнее разрасталось зернышко беспокойства, удастся ли все вернуть, как было. Пока что границы дозволенного никто не переходил и порог их дома не обивал, но, что-то подсказывало, явно скоро начнут. Да и одна небезызвестная негоциантка очень не любила просрочек. Тем временем Кави вылез из своего убежища, шурша бумагой. Точно, Тигнари был единственным, кто не видел его скромных шедевров. Как только Кави с удобством разместился на коленях Тигнари, Сайно засобирался прочь, под подозрительным взглядом Кави проходя мимо карточки, а Аль-Хайтам снова погрузился в чтение, тихо хмыкая на нелепые объяснения Кави, что же за таинственную лопату в руках держал дядя с карточками. Тигнари старательно изображал заинтересованность, но то и дело нервно подергивал ушами и поглядывал на часы — явно торопился. Но Аль-Хайтам совсем не спешил ему помогать. Пусть тоже познает на своей шкуре непоседливость и гиперактивность Кави, который и во взрослом возрасте никому покоя не давал возмущениями, а став мелким, и вовсе принаглел. Впрочем, они сами ему все это позволяли и спускали с рук. Тигнари, кажется, еще по опыту с Коллеи, мог более-менее приструнить Кави, но Аль-Хайтам… Кавеху он мог сказать что и в какой угодно форме, чтобы вразумить, потому что заносило того с завидной регулярностью и силой. Кави же слишком сильно напоминал ему его самого после смерти родителей — такой же потерянный, не понимающий, не осознающий весь масштаб трагедии, и даже деликатные объяснения бабушки дошли до него не сразу. Кави же вообще не принадледал ни этому времени, ни этому миру — счастливый ребенок с полной семьей, глубоко привязанный к матери, не подозревающий еще даже о самом существовании такой штуки, как смерть. Аль-Хайтам мог не мелочиться, не расшаркиваться и не стесняться в словах, но полные надежды и ожидания возвращения алые глаза что-то ломали внутри. Даже если Дендро-Архонт сможет все вернуть, нет никакой гарантии, что Кавех не будет помнить всего, что произошло за эту пару недель вынужденной изоляции. И все это было просто оправданием, потому что Аль-Хайтам боялся увидеть ту самую пустоту во взгляде, что была у него самого, стоило осознанию пыльной подушкой огреть по макушке. Ему тогда было примерно столько же, и хоть душевные раны потери давно зарубцевались и даже не ныли — лишь тупо тянули в дни годовщин смерти — Аль-Хайтам не хотел, чтобы эти недолгие, отчасти беззаботные, деньки в жизни Кавеха были омрачены скорбью. Хватит и с него взрослого. — Перед сном мажь ему лодыжку, — негромкий голос Тигнари вырвал из размышлений, — и чай, который я принес, завари, чтоб спал спокойней. Кави, беспокойно крутящийся вокруг него, радовался какой-то «книжке с картинками», которую Тигнари пообещал ему принести в следующий раз, и возбужденно махал листком с рисунком причудливого домика, сердечно заверяя, что они там будут вместе жить. Он — Кави, его мама и Тигнари. Аль-Хайтам фыркнул, пару дней назад он в этом доме тоже был как минимум гостем, но тут — ни слова. Видимо, детская обида на незнание сказок была непомерно глубока. — Спасибо за помощь, — Аль-Хайтам отложил книгу, оставив меж страниц палец. Тигнари только кивнул в ответ. Кави волчком вился рядом, протягивая вверх руки. Отпускать дядю лисичку просто так, без прощальных объятий, он всяко не собирался. Тигнари же присел на корточки и все же обнял неугомонного малыша, снисходительно выдыхая и переводя взгляд на Аль-Хайтама. — Дай знать, когда все закончится. Не думаю, что после всего он будет себя чувствовать лучшим образом. Напоследок потрепав золотистые кудряшки и пожав на прощание крохотную ладонь, Тигнари покинул их дом, негромко щелкнув за собой замком. Секундная тишина нарушилась довольным хихиканьем и возней. Сверкающий, как начищенный медный таз, Кави все свое внимание сосредоточил на карточке, ласково ее баюкая и то и дело потираясь носиком о голографический картон. Аль-Хайтам хмыкнул, раскрывая книгу — Сайно точно спустит с Кавеха три шкуры после, если что-то с этой картой случится. Тишина вновь плотным коконом окутала гостиную, лаская разум сонливостью и леностью. Кави совсем негромко что-то напевал, лежа на животе и болтая в воздухе ногами, и снова что-то рисовал, то и дело прикладывая к листу карточку Тигнари. Аль-Хайтам продолжил чтение, лишь изредка бросая на него взгляды. После ухода Тигнари Кави снова стал тихим послушным малышом, занятым своими важными детскими делами. Правда, это они еще спать не ложились и чай не пили, который, Аль-Хайтам был уверен, был не самым вкусным. Тревожить Кави не хотелось. Не только из-за нежелания снова разводить в доме шум и возню, но и из-за уверенности, что теперь-то уж малыш точно обратится к нему, если что-то будет нужно. Чтение увлекло его настолько, что бросать взгляды на Кави Аль-Хайтам стал все реже и реже, усыпив бдительность мерным шорохом карандашей по бумаге и тихим тонким голоском. И потому он вздрогнул от неожиданности, когда Кави внезапно постучал по его локтю, с надеждой протянув очередной листок, к счастью, в этот раз, действительно без важного отчета на другой стороне. Непонимающе нахмурив брови, Аль-Хайтам отложил книгу. Несколько разномастных цветастых прямоугольников на белом листе несколько вгоняли в ступор, а у одного так вообще были какие-то странные отростки по углам. — Что это? — У тебя есть ножницы? — Кави не спешил отвечать на поставленный вопрос. — Вырежешь, пожалуйста? Мама пока не разрешает мне самому вырезать… Кави терпеливо переминался с ноги на ногу возле подлокотника и с надеждой заглядывал в глаза, пока Аль-Хайтам переваривал сказанное. Его просили вырезать странные прямоугольники? А дальше будут самодельные бумажные куклы? И он попадёт в вырезальное рабство маленького наглого манипулятора, который умел с абсолютно бесхитростным видом вежливо просить ему помочь, прекрасно понимая, что ему не откажут? Вздохнув, Аль-Хайтам направился в кабинет, отмечая, что Кави тоже посеменил следом. Усевшись за стол и достав ножницы, он все же повторил свой первый вопрос. Кави внезапно засмущался и увильнул от ответа. — Ну… Потом увидишь, — красные уши и нервно заломанные пальцы выдавали высшую степень неловкости. Недоумённо покачав головой, Аль-Хайтам все же принялся за вырезание таинственных разноцветных фигур. Кави терпеливо ожидал у стола, вцепившись в край пальцами и уложив на них подбородок. Много времени сей процесс не занял, и уже через минуту довольный Кави, на бегу благодаря за помощь, резво ускакал обратно в гостиную, оставляя Аль-Хайтама в замешательстве. Через несколько мгновений и сам Аль-Хайтам вернулся к книге на облюбованную тахту. Подсознание начало скрести легкое чувство голода, но, решив не отвлекать увлеченного Кави от своих игр, он подумал, что лучше подождать до тех пор, пока малыш тоже не запросится обедать. Быстро окинув взглядом организованный бардак в самом центре гостиной, Аль-Хайтам так и не понял, зачем Кави понадобились разноцветные прямоугольники, потому что в ближайшем радиусе они не наблюдались. Как и карточка Тигнари. Впрочем, скорее всего и то, и другое было надежно спрятано в подстольной крепости, тогда как Кави взялся за очередную масштабную постройку из кубиков, на этот раз отдельного жилища для Куллейн-Анбара. Так и эдак примеряя игрушку, он методично выстраивал вокруг нее стены с крохотными окошками, а потом стянул со стола очередной листок и, чуть криво сложив его пополам, нахлобучил его на получившуюся постройку. Мордочка Куллейн-Анбара недовольно выглядывала в получившееся треугольное отверстие. Задумчиво постучав по подбородку, Кави вдруг бросил твердое «Нет!» и сорвал с домика импровизированную крышу. Чтобы в следующее мгновение плюхнуться животом на облюбованную подушку и приступить к раскрашиванию. В ход, насколько было видно Аль-Хайтаму, пошел орнамент из цветов и лиан. Кажется, кое-кто не стал ждать взросления и решил воплотить свой гениальный архитекторский проект сию же секунду. Постоянная сверка узора с ранее нарисованным домиком только лишний раз это подтверждала. Кави старательно выводил яркие лепесточки и зелёные ниточки лиан, деловито поясняя Куллейн-Анбару, что вот-вот его крыша будет готова, нужно немного подождать, потому что нельзя «отдавать объедки неготовыми». Аль-Хайтам со всей силы сжал губы, чтобы не рассмеяться. Малыш Кави так старательно строил из себя матерого архитектора, явно повторяя за матерью, что совсем не замечал собственных ошибок в словах. Аль-Хайтам, глубоко вдыхая и выдыхая, в голове сделал пометку в будущем напоминать Кавеху про «объедки» почаще. Вообще за все время вынужденной недееспособности Кавеха, Аль-Хайтам собрал на него столько компромата и забавных оговорок его младшей версии, что Селестия накажет его, если он потом не обернет их впоследствии против архитектора. В конце концов, Аль-Хайтам какой-то частью себя жаждал хоть какого-то отмщения за свои потраченные нервы, а тут такой шанс! И упускать его он точно не собирался. — Кави, — позвал Аль-Хайтам, — как ты сказал? Что нельзя сдавать неготовым? Кави недоуменно уставился на него, приподняв голову, соображая пару секунд, а потом уверенно кивнул: — Объедки. Аль-Хайтам за кашлем скрыл смешок. — Может, объекты? — Ну, да, объедки. Я так и сказал, — на крошечнм румяном лице застыла маска полнейшего замешательства. — Мама так и говорила: «Отдавать объедки», что я не так сказал? Аль-Хайтам только прикрыл лицо книгой и покачал головой. Объедки, так объедки, не ему тут спорить с гениальным (в будущем) «ахиктетором». Правда, еще ни разу в жизни ему не было так сложно сдержать хохот. Кави продолжал бубнить что-то себе под нос, не понимая, где допустил ошибку, но уже переключил все свое внимание обратно на раскрашивание крыши цветами и лианами. В какой-то момент его монолог превратился в односторонний диалог с молчаливым Кулейн-Анбаром, у которого Кави то и дело уточнял, каким цветом ему стоит раскрасить очередной цветок. — Что-что? — Кави приподнял голову ближе к игрушке. — Тебе нравится желтый? Мне тоже он нравится, я сделаю для тебя побольше желтых цветов, и у тебя будет самый красивый дом в Сумеру! Снисходительно вздохнув, Аль-Хайтам снова вернулся к чтению, Бессмысленная детская болтовня опять стала ненапряжным фоновым шумом, то затихая, то усиливаясь, когда Кави выражал восторг очередным рисунком или постройкой из кубиков, и так эта возня стала привычна сознанию, что Аль-Хайтам не сразу понял, что она вдруг вовсе стихла. С кухни доносилось негромкое звяканье тарелок и приборов, которым вторила детсая песенка, и прежде чем Аль-Хайтам успел осознать, не осталось ли на плите чего горячего, и запаниковать, как Кави, не прекращая довольно напевать себе под нос, засеменил по коридору, громко топая ему навстречу. Обеими ладошками тот держал тарелку с двумя кусками чего-то и внимательно поглядывал под ноги, чтобы не оступиться и не уронить свой кулинарный шедевр. — Кави… — Аль-Хайтам даже привстал и протянул руку, чтобы перехватить тарелку. — Ой, Хатам! — Кави расплылся в довольной улыбке и с гордостью шлепнул эту тарелку ему на ладонь. — У тебя живот урчал, и я сделал тебе бутерброды! Как здорово, что у тебя тоже все порезано кусочками! Ты тоже любишь бутерброды? Я вот люблю! Особенно, знаешь, с чем? Я не знаю, как называется, но мама мажет на хлеб что-то такое оранжевое, от него язык печет, но вкусно-вкусно-вкусно! А у тебя такого нет, но я нашел что-то зеленое, чуточку лизнул — а оно кисленькое!!! И я немножко намазал на хлебушек его, тоже должно быть вкусно и… Вот. Покушай, пожалуйста. Смущенно сдувшись под конец, Кави осторожно подтолкнул к Аль-Хайтаму тарелку, на которой действительно лежала пара бутербродов. С краешков поджаренных хлебцев кое-где стекал тот самый зеленый соус, который Аль-Хайтам постоянно брал на рынке в лавке специй. Сверху были щедро шлепнуты по два ломтика сыра и по ломтику ветчины, на которых Кави все из того-же сыра уложил по два маленьких сырных кружочка: края их были неровными и рваными, значит, ножа в руки Кави не брал, а, как мог, аккуратно вырвал их из целых ломтиков. Довершали гастрономическую картину точки-зрачки из все того же зеленого соуса и зеленый треугольник носа с тонкой галочкой рта. Глядя на этот шедевр детской высокой кухни, Аль-Хайтам не понимал, что чувствовал. С одной стороны на словах Кави «я там нашел что-то зеленое и лизнул» он едва не испустил дух от беспокойства — мало ли что там него на кухне есть зеленое, и не факт, что безопасное. С другой же сердце пропускало удары, а в груди становилось неприлично тепло от осознания, что Кави сделал для него эти несуразные бутерброды, потому что услышал урчание его желудка. Сам Аль-Хайтам на это внимание не обратил (как и на пропажу Кави из гостиной в один момент, что уже показатель), а Кави мало того, что заметил, так еще и пошарился по кухне и сделал бутерброды. И счастье Аль-Хайтама, что сыр и ветчину, как и хлеб, он почти всегда просил нарезать на ломтики при покупке, чтобы после не тратить на это время. Кто знает, может, Кави все же рискнул бы самостоятельно поорудовать ножом, а учитывая, что он и ножниц сам в руках не держал, страшно представить возможные последствия. — Тебе не нравится? — Тихий робкий голос вывел из ступора. Аль-Хатам перевел взгляд на в миг потухшего и стушевавшегося Кави. Он снова нервно заламывал пальцы, только теперь не отводил полный надежды взгляд. — Э-это львы… Ты не любишь львов? — Кави неуверенно кивнул подбородком и снова уставился на Аль-Хайтама. Тот в свою очередь снова опустил взгляд на тарелку и постарался подключить воображение. И впрямь, два квадратика сыра были положены так, что их выступающие уголки отдаленно были похожи на гриву льва, а кружок ветчины с украшениями был мордочкой. — Я… — даже зная с десяток языков, Аль-Хайтам не мог подобрать подходящих слов, чтобы выразить весь тот спектр чуств, что огненным клубком стянулся в груди и нещадно жег, перехватывая воздух в легких. — Очень нравится. Спасибо. Выражение лица Кави изменилось за считанные секунды, вновь отчего-то смутившись и стыдливо покраснев щеками, он прикрыл губы сложенными домиком ладошками и довольно запищал, возбужденно переминаясь с ноги на ногу. — Тогда кушай скорее! — Широко улыбаясь, Кави восхищенно захлопал в ладоши. — Зеленая штука тоже вкусная, должно получиться не хуже, чем с маминой оранжевой! Тихо хмыкнув, Аль-Хайтам сел удобнее, свободной ладонью похлопав рядом с собой, приглашая. Он, конечно, голоден, но Кави тоже не ел ничего с самого утра. — Ты еще не пробовал? — Участливо поинтересовался он, пока Кави неуклюже возился под боком, решая, как лучше сесть. — Не, — он смущенно потер нос, отведя взгляд, но совсем не выглядя несчастным, — я же для тебя делал. — Тогда, — Аль-Хайтам перехватил тарелку в другую руку, — ты тоже угощайся. Бутерброда два, а мне и одного будет слишком много. Кави подозрительно сощурился. — А ты не обманываешь? — Маленькие пальцы неуверенно обхватили один из кусков хлеба. — Ни в коем случае. Само собой. Все еще недоверчиво на него косясь, Кави первым начал есть свой бутерброд. Через мгновение Аль-Хайтам присоединился нему, с удивлением отмечая, что такое простое на вид сочетание вместе с необычным соусом давало такой же необычный вкус — чуть терпко, оттеняя мясной привкус ветчины и усиливая кислинку сыра. Кажется, Кавех еще в детстве подавал большие кулинарные надежды, только стал почему-то архитектором. Остаток дня и вечера в целом прошел неплохо. Кави увлеченно то рисовал, то что-то строил, с аппетитом поужинал — даже добавки попросил! — и иногда привлекал к себе внимание Аль-Хайтама полным надежды «Смотри, Хатам, красиво?». Перед сном оба приняли ванну, и пока Аль-Хайтам заваривал Кави оставленные для него травы, тот возбужденно носился между гостиной и его спальней. Аль-Хайтам вздохнул. Он уже почти смирился, что ему придется ближайшую неделю спать в одной постели с неугомонным ребенком и надеялся, что травы Тигнари его все-таки успокоят. Когда он вошел в спальню с кружкой наперевес, Кави с самым довольным видом уже лежал на его половине (опять!) и, укрывшись до самой шеи хитренько и предвкушающе ему улыбался. Куллейн-Анбар рядом на подушке был укрыт подобным образом. — Хатам, расскажешь сказку? Аль-Хайтам прекрасно видел, как нетерпеливо Кави дергал ногами под одеялом, и со смешком подошел ближе, протягивая кружку с чаем. — Не раньше, чем ты выпьешь лекарство. Кави, кажется, довольный тем, что сегодня обошлось без отговорок с его стороны, охотно взял протянутую кружку и щедро отпил. Тут же морщась и высовывая язык. — Горько!!! Аль-Хайтам довольно сложил руки на груди: — Это лекарство от дяди лисички. Он сказал, что ты обязательно должен его выпить. Кави подозрительно сощурился и крепче сжал кружку. — Ты обманываешь! Дядя лисичка меня любит, он стал бы мне такое горькое лекарство давать! — Не обманываю, — Аль-Хайтам пожал плечами. — Это лекаство от плохих снов, дядя лисичка сегодня принес его. Кави насупился. — Потом ты расскажешь мне сказку! — Торг неуместен, Кави. Ты должен выпить этот чай. Надувшись, Кави замолчал на минуту, а после наконец начал пить. Не торопясь, мелкими-мелкими глоточками, морщась от горечи, то «бекая», то «фекая», но пил. И громкий вздох облегчения ознаменовал конец этой пытки, когда Кави передал Аль-Хайтаму уже пустую кружку, которую тот, не сильно напрягаясь, просто поставил на прикроватный столик. И тут Аль-Хайтам заметил до боли знакомый пестрый прямоугольник, который… Укрывал зачем-то карточку Тигнари? — Кави, что это? — Кровать! — Тот довольно выпятил грудь. — Я ножки даже сразу придумал ей, помнишь, ты вырезал сегодня? О, Аль-Хайтам прекрасно помнил! Только предположить не мог, что кривые по краям прямоугольники станут кроваткой с хлипкими бумажными ножками, плоской подушкой и квадратиком одеяла для жалкой картонки. Пусть и любимой картонки самого Генерала Махаматры. Хмыкнув, Аль-Хайтам приглушил свет в лампе на столике возле Кави и обошел кровать, намереваясь занять другую половину, раз мелкий негодник нагло оккупировал его, тогда как Кави воодушевленно трещал о карточке. — Я бы дядю лисичку и с собой спать положил! — Он снова укрылся одеялом по шею, наблюдая за действиями Аль-Хайтама. — Но он такой маленький, крошечный, он бы поранился! — Понятно, — со вздохом Аль-Хайтам положил на свой столик наушники и погасил свет в лампе, отворачиваясь от Кави. — Тогда спокойной ночи. — А сказку?! Я же выпил чай! Ты обещал! Аль-Хайтам раздраженно закатил глаза и хотел было возразить, что никто никому ничего не обещал, но вдруг понял, что проще согласиться. Фыркнув, он повернулся на другой бок, подперев ладонью голову. Кави предвкушающе завозился, крепко прижав к себе Куллейн-Анбара и плотно завернувшись в одеяло, и приготовился внимательно слушать. Только вот, как и в прошлый раз, он крепко уснул, едва Аль-Хайтам начал перечислять советников Дешрета. В конце концов, он ни разу не соврал, что не знает сказок.

***

Когда Кави с самого утра внезапно скуксился, Аль-Хайтам сперва списал это на погоду. Небо, не в пример прошлым дням, заволокло плотными тучами, а в воздухе пахло духотой — собиралась гроза. И поначалу Аль-Хайтам решил, что дело действительно в пасмурном дне, в такую погоду хочется только поспать да не делать ничего, тем более, что капли дождя в стекло так приятно убаюкивают. Завтрак прошёл сонно, Кави безынтересно возюкал ложкой по тарелке, едва ли что-то поклевал и избегал смотреть Аль-Хайтаму в глаза. На вопрос, не болит ли чего, в ответ было неохотное мотание головой. Игрался Кави сегодня тоже непривычно тихо, иногда рисовал что-то, но больше времени проводил в своей подстольной крепости, в какой-то момент совсем там затаившись, без единого шороха. Подумав, что тот задремал в своем маленьком гнездышке, Аль-Хайтам было успокоился, но едва стоило с головой уйти в работу, как из-под стола донеслось неприлично громкое шмыганье. Такое, которое бывает, если слишком долго удерживать всхлипы и слезы. Аль-Хайтам замер. Кави тоже больше не издавал звуков. Но лишь пару секунд, затем шмыганье повторилось, а за ним и тихое шуршание. Тревога поднялась в груди. — Кави? — Аль-Хайтам отложил бумаги и присел перед столом. — Что случилось? Молчание пугало. Они словно вернулись на несколько дней назад, когда Кави сторонился и шугался каждой тени в этом доме, боясь издать лишний шорох. — Кави, выйдешь ко мне? — Аль-Хайтам легко похлопал по подушке. Снова молчание. И вот теперь Аль-Хайтам точно не знал, как следует поступить. Взрослого Кавеха в моменты слабости он не трогал, позволяя выплеснуть чувства в одиночку и так, как ему было нужно, без стеснения и неловкости. Но с Кавехом Аль-Хайтам знал все причины, которые приводили к подобному поведению, и знал, что Кавех чуть позже придет сам обсудить ситуацию. Ну, как обсудить, скорее в сердцах обругать заказчиков и весь мир впридачу, выпить пару бокалов вина, задать несколько самокопательных вопросов и, не получив на них ответа, глубоко вздохнуть и уйти спать. Аль-Хайтаму оставалось только смотреть ему вслед и надеяться, что завтра будет лучше. Поддерживать словами он абсолютно не умел, но, казалось, Кавеху всегда было достаточно и одного его присутствия. Вот такие ситуации были для него понятны и прозрачны. Сейчас же Аль-Хайтам ощущал отчаянную беспомощность и злость от отсутствия Акаши. Неуверенность в собственных силах сковала его по рукам и ногам, здесь срочно требовался Тигнари. — Кави, поговори со мной, пожалуйста, — Аль-Хайтам очень надеялся, что в голосе не дрожало отчаяние и паника, хоть внешне он и старался держаться отстраненно. Не дождавшись ответа, он все же рискнул сдвинуть подушку. Никакой реакции. Паника усиливалась. До этого Кави ревностно охранял целостность своей крепости и постоянно шипел на Аль-Хайтама, когда он случайно или нет, задевал одеяло или подушки, когда проходил мимо или что-то брал со стола. Сглотнув, Аль-Хайтам полностью разобрал боковую подушковую стену, чтоб увидеть трясущуюся спину лежащего на боку Кави. — Кави, что-то болит? — Тело под пальцами было сухим и просто теплым, значит жар, как причина слез отпадал. Кави вновь, как мог, помотал головой, но даже не думал повернуться. Тяжело вздохнув, Аль-Хайтам подпихнул ладони под чужой бок, чтобы аккуратно достать и поднять Кави на руки. Тот, что странно, даже не сопротивлялся, только спешно утирал глаза, словно не хотел, чтобы Аль-Хайтам видел его слезы. Развернув, и прижав Кави к груди, он ласково погладил его по спине. Кави в ответ доверчиво уложил голову на его плечо и начал всхлипывать уже куда чаще и не скрываясь. — Кави? — Аль-Хайтам не оставлял попыток докопаться до истины. В очередной раз громко шмыгнув носом, Кави крепко вцепился в ткань его водолазки и вдруг самым несчастным тоном выдавил: — Хатам, почему мама бросила меня? Я сделал что-то не так? Я плохой? Аль-Хайтам закатил глаза. Только не это! Он был готов к истерике по абсолютно любому поводу, но точно не из-за тоски по матери. Не потому, что его это раздражало, а потому, что он просто не знал, как с таким справляться. Он едва ли помнил, как сам пережил потерю родителей, отчего-то этот период жизни на задворках сознания сейчас отдавал только плотной тоской и тотальным не пониманием ситуации, как и постоянным присутствием в жизни бабушки. Что делать с Кави он не знал, как и не знал, какие слова в этой ситуации будет правильно произнести. Любое его слово взрослого Кавеха заставляло взрываться потоком брани, хотя он искренне не понимал, почему, а малыша он точно мог добить неосторожными высказываниями. Потому ему и оставалось повторять пустое «Нет, что ты» и рассеянно гладить Кави по спине, неосознанно покачиваясь из стороны в сторону. Кави же не успокаивался. Весь оставшийся день он беспрестанно хныкал и скулил, едва ли не отказываясь полностью от еды, тогда как Аль-Хайтам вынужденно не выпускал его из объятий, полагая, что это лучшее, что он мог сейчас дать в качестве поддержки маленькому тоскующему ребенку. И даже работа отошла на второй план. В какой-то момент Кави, утомленный слезами, задремал на его плече, и Аль-Хайтам написал наконец Тигнари с отчаянной мольбой о помощи, зашифрованной в сухих строках констатации текущих фактов, на что ближе к вечеру получил издевательский ответ. «Об этом я и предупреждал. У меня завал, в Сумеру буду ближе к концу недели. Удачи.» Только легче по итогу не становилось. На третий день своей меланхолии Кави окончательно забросил и игрушки, и рисунки, даже крепость разобрал с каменным лицом, в конце-концов свернувшись на диване возле Аль-Хайтама в клубок. Все его развлечения сводились к короткому сну каждые несколько часов и молчаливой механической обводке пальцами узоров на обивке тахты. Иногда он плакал, но недолго, успокаиваясь, стоило Аль-Хатаму утешающе погладить его по спине. В доме снова стало пугающе тихо и даже как-будто холодно и сыро, хотя дождя не было уже достаточно давно с того самого дня. Тревогу в груди успокаивал только лишь тот факт, что малыш Кави всегда был рядом и относительно в порядке, и Аль-Хайтаму не приходилось маяться в неизвестности и беспокойстве ожидания возвращения. Вместо него ожиданием занялся Кави. Раз в день, обычно где-то после обеда, и совсем ненадолго, максимум на полчаса, он неподвижной мраморной фигуркой замирал у окна, стоя на коленках на сиденье стула, всем своим видом напоминая скучающего по хозяину пса. Он с надеждой смотрел на улицу, жадно вглядываясь в лица прохожих, но все было тщетно. В который раз разочаровавшись результатом своего ожидания, он тяжело вздыхал, грустно плелся обратно к дивану и следующие минут десять тихо глотал слезы под размеренные поглаживания руки Аль-Хайтама. Аль-Хайтам же по-прежнему не мог подобрать правильных слов. Абстрактное «Твоя мама сейчас работает в Фонтейне и скоро вернется» не принесли Кави ни грамма утешения, лишь подарили ложную надежду. Именно поэтому он просиживал время у окна. А как преподнести малышу всю правду, не ранив хрупкое детское сердечко, Аль-Хайтам просто не знал, и не мог найти решения этой проблемы. Словом, психолог из него был так себе. Возможно, даже Сайно справился бы с этой задачей лучше. Но тот на месяц умотал в пустыню. Тигнари был по уши занят в Авидье, и приходилось со всем справляться самому. Правда, справляться из рук вон плохо. И неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если бы в один из таких дней, в самый разгар сеанса гляделок Кави в окно, в дверь не постучались. Кави моментально переполошился, бросился ко входу, едва не обгоняя Аль-Хайтама, но вся его надежда и радость испарились, стоило узнать, что на самом деле это был просто посыльный. А вот Аль-Хайтам приободрился. Письмо было от Малой Властительницы Кусанали. В своей привычной пространной манере она сообщила, что, кажется, ей удалось распутать клубок колдовства, и приглашала заглянуть к ней, как будет время и возможность. Аль-Хайтаму хватило лишь на пару секунд здержаться взглядом на Кави, который вернулся к своему бесплодному ожиданию у окна, чтобы понять — больше ждать нет ни смысла, ни желания. Им обоим требовалось вернуться к прежней жизни, как можно скорее. Наспех нацарапав письмо для Тигнари, он так же торопливо побросав в котомку одежду для взрослого Кавеха, а потом подозвал к себе Кави, гостеприимно разворачивая перед ним плащ. — Мы гулять? — В тихом голосе ни намека на предвкушение или радость. — Нет, мы к Дендро-Архонту, — Аль-Хайтам ловко подхватил Кави на руки, закинув на плечо мешок с вещами, и вышел на улицу, попутно передав ближайшему мальчонке-посыльному письмо для Тигнари и несколько монет моры. — К Нахиде? — Кави, казалось, оживился. — Она снова хочет со мной поиграть? Аль-Хайтам только и мог, что кивнуть в ответ, торопливо поднимаясь по дорожкам к Храму Сурастаны под любопытными взглядами праздных прохожих. Выходной день был в самом разгаре. Возле Храма, напротив, как и всегда, никого не было, и Аль-Хайтам, ни секунды не колеблясь, прошел внутрь, стоило створкам тяжелой двери распахнуться перед ним. Как и в прошлый раз, его встретила приятная прохлада и таинственное хоровое пение. Шаги вновь гулко отражались от каменных сводов, а в центре, в беседке, залитая ярким светом и погруженная в медитацию, его — их — ожидала сама Дендро-Архонт. — Не ожидала увидеть вас так скоро, — После обмена приветствиями первой прервала молчание Архонт, попутно парой движений сотворяя из энергии дендро нечто, напоминающее колыбельку или открытую раковину, левитирующую над полом на высоте выше ее собственного роста. — Кави слишком скучает по матери, — просто ответил Аль-Хайтам, кивнув на приглашающий жест и размещая в колыбели растерянного Кави. — Думаю, нам обоим нужен отдых. Малая Властительница Кусанали понимающе улыбнулась и, взмыв в воздух, чтобы поравняться с Кави, ласково коснулась его лба кончиками пальцев. Огромные, полные шока и непонимания, почти напуганные алые глаза вдруг стали пустыми, тяжелые веки смежились, а маленькое тело беспомощно, но плавно, опустилось на дно колыбельки, тут же накрывшейся второй створкой. — Ты можешь остаться здесь, но советую отойти, — к крошечным пальцам Архонта уже протянулись яркие дендро-нити и сама она вдруг стала источать мощную энергию дендро. Аль-Хайтам молча и понимающе подчинился, сжимая в руке ремешок мешка с одеждой и во все глаза наблюдая, как ракушка с Кави внутри тоже начала ярко светиться. Он буквально кожей ощущал концентрированное дендро, глаз бога с характерным негромким звуком в ту же секунду зарядился под завязку, понукая выпустить энергию на волю, но Аль-Хайтам, как к месту прибитый, наблюдал за процессом трансформации. Губы Малой Властительницы Кусанали быстро шевелились, но за гулом, перебивавшим даже хоровое пение, не было слышно и звука. Тело Кави в ракушке тем временем тоже окутал яркий свет, и несколько мгновений ничего не происходило. но после оно начало меняться, увеличиваясь в размерах и почти полностью заполняя собой внешнюю дендро-облочку. Стоя почти у самого края беседки, Аль-Хайтам даже ощущал непонятно откуда взявшиеся порывы ветра, приносящие с собой освежающий запах зелени. В какой-то момент гул и хор слились воедино, нити на пальцах Архонта засветились нестерпимо ярко, а после истончились и натянулись настолько, что с почти оглушительным звоном перетянутой струны разорвались. Аль-Хайтам поморщился. Не самый приятный звук. А в следующее мгновение осознал, что все стихло, осталось лишь почти привычное уже хоровое пение где-то высоко под сводами купола. Малая Властительница Кусанали, тяжело дышала, но твердо стояла на ногах перед обнаженным бессознательным телом в самом центре беседки. Аль-Хайтам, ощущая непонятную робость, подошел ближе. — Получилось, я так понимаю? — Да, — устало махнув рукой, Дендро-Архонт сотворила для себя качели, тут же на них опустившись. — Это Кавех из того самого момента после происшествия. Кроме того я полностью удалила любую информацию об этом заклинании. Аль-Хайтам непонимающе обернулся. — О чем вы? Дендро-Архонт загадочно улыбнулась, хихикнув, словно сболтнула лишнего, а потом покачала головой, прикрыв глаза. — Неважно. Главное, что Кавех теперь полностью в порядке, насколько это возможно в данный момент. Думаю, помощь врача ему все-таки понадобится. Вы же написали Лесному Стражу? Аль-Хайтам только кивнул в ответ, подойдя к Кавеху ближе и сбросив на пол сумку с его одеждой. Кажется, и впрямь получилось. Приступ внезапного его безумия наконец прошел, и беспомощный Кавех на каменном ледяном полу, будучи обнаженным, выглядел еще более жалко, чем обычно, когда просто надирался до беспамятства. С тихими неясным стонами не то боли, не то недовольства, он старался сесть, отчаянно держась за голову. — Что… произошло? — голос Кавеха был надтреснутым, хрилым, совсем незнакомым, взгляд его безбожно плыл, а покрытое испариной телой крупно дрожало. — Совсем не помнишь того безумия, что творил эти три дня? — Саркастически хмыкнув, Аль-Хайтам без лишних церемоний бросил ему на колени мешок с одеждой. — Еще и раздеться умудрился догола прямо в Храме Мудрости! Уму непостижимо, Кавех! Резко подняв голову, Кавех испуганно огляделся. На секунду Аль-Хайтама опалило легкой волной стыда. Кавех не виноват в том, что его врасплох застали непонятные проклятия механизмов Дешрета. Но, Бездна раздери, Кавех до смерти его напугал, когда мало того, что вернулся побитым, так еще и что-то тарабанил на неивестном Аль-Хайтаму языке, страшно размахивая руками и ни секунды не сидя на месте. Как он еще дом умудрился не разгромить! — Малая Властительница… Кусанали! — Вдруг опомнившись Кавех спешно начал одеваться, еще сильнее бледнея от паники. — Я-я-я не знаю, что произшло, помню огонь и все. Нижайше прошу простить меня за неподобающее поведение! И так резко согнулся в глубоком поклоне, едва надев рубашку, что в тот же момент его вырвало прямиком на священные камни обители Дедро-Архонта.