Маленькая проблема большого Аль-Хайтама

Кави мучился кошмарами. И, честно говоря, Аль-Хайтам предпочёл бы об этом никогда не узнать, а все сумасшедшие ворочанья списывать на гиперактивность, но реальность была далека от его фантазий. Он и узнал обо всём абсолютно случайно. Укладывая Кави спать, он совершенно не придал значения тому, как крепко Кави вцепился в его руку, стоило перед уходом включить светильник на прикроватном столике. — Расскажи сказку! — взгляд огромных алых глаз с нескрываемым страхом метался по его лицу, а крошечные ноготки болезененно впивались в кожу пальцев. — Я не знаю сказок, Кави, — Аль-Хайтам терпеливо присел на край кровати, попутно отцепляя от себя чужую руку, мягко, но настойчиво. — Только легенды далёкой древности. — Расскажи! — сквозь показную капризность так явно слышался неподдельный страх, что даже Аль-Хайтаму стало не по себе. Давно ему не доводилось видеть такие противоречивые эмоции. Вздохнув, он всё же поддался, размеренным голосом начав рассказ о падении пустынной цивилизации и запретных знаниях. Кави слушал его внимательно, с настороженностью, словно переживал, что Аль-Хайтам вот-вот его обманет, и даже продолжал сжимать его руку, притягивая ту ближе и ближе к груди, ни в какую не желая отпускать. Поняв, что просто так его не отпустят, Аль-Хайтам пустился в мельчайшие подробности, чтобы история наскучила Кави как можно скорее, и сон наконец сморил его. Впрочем, ждать не пришлось слишком долго. Даже с учётом дневного короткого сна веки Кави быстро налились сонной тяжестью, и он провалился в сон ровно на перечислении всех советников Дешрета и их регалиях. На ладони Аль-Хайтама мягким теплом остался след от круглой алой щёчки, на которой Кави с удобством умудрился расположиться, и за тихим щелчком дверного замка последовал негромкий вздох облегчения. Длинный день, спокойный в кое то веки, оказался позади. Ночь окутала весь Сумеру уже пару часов назад, как и тишина намертво прилипла к стенам с тихим детским сопением за дверью. В гостиной по-прежнему был организованный погром, но Аль-Хайтам клятвенно пообещал не разбирать выстроенную с таким трудом крепость, и оставалось только собрать бумаги в стопку, чтобы вернуться к ним завтра. Неожиданно для себя за один световой день Аль-Хайтам выполнил едва ли не недельный объём работы, и теперь со спокойной совестью считал, что заслужил недельный отдых вплоть до весточки от Дендро-Архонта. Уже лёжа в кровати, он вновь и вновь пробегал взглядом по свитку с легендой. Она была странной, пугающей, словно не принадлежала этому миру, даже зловещей, окутывающей щупальцами ужаса. Однажды Аль-Хайтаму довелось увидеть не самый приятный сон, не сказать, что кошмар, но после него он пол дня мучился ощущением тревоги и безнадёжности. Тогда у него почти всё валилось из рук, а мысли то и дело возвращались к жутковатым ночным картинкам. Если бы он знал, что такие сны возможны, он бы предпочёл никогда не снимать Акашу. И эта легенда рождала в голове достаточно яркие картинки, чтобы к горлу подкатил удушающий ком. Аль-Хайтам старался отбросить все эмоции, пытался искать в словах двойное дно, чтобы тоже внести свой посильный вклад в возвращение Кавеха, но ничего. Абсолютно ничего. Язык был точным и понятным, даже если легенда была переводом с одного из языков Тейвата, всё равно не было оригинала, чтобы сравнить два варианта и выявить различия в смыслах. И это тоже неимоверно злило. Они почти без проблем втайную смогли провернуть революцию, но какая-то жалкая легенда, о которой даже не слышал никто толком ровно до инцидента, вгоняла в ступор. Оставалось только ждать, надеяться и верить. Светильник вспыхнул напоследок, стоило погасить пламя в горелке, и тьма плотным пологом накрыла комнату. Посторонних звуков в доме не слышалось, Аль-Хайтам специально прислушался на пару мгновений, чтобы понять, не начал ли Кави снова бродить по дому с больной ногой, и убедившись, что единственным шумом был только шелест листьев от ветра в кронах за окном, да стрёкот сверчков, он прикрыл глаза и расслабился, без проблем погружаясь в сон без сновидений. Чтобы буквально через мгновение по его меркам проснуться от ощутимого толчка в поясницу и тихих всхлипываний. — Кави? С трудом Аль-Хайтам нашарил рычажок на лампе, и стоило тёплому свету разогнать кромешную тьму, как копошащийся под боком комок мгновенно замер. Раздражённо вздохнув, Аль-Хайтам откинул одеяло, с недоумением замечая сжавшегося всем телом Кави. Он дрожал и старался не всхлипывать, но получалось плохо, он то и дело громко икал, вздрагивая плечами. Тонкая рубашка плотно облепила его вспотевшее тельце, и он ни в какую не захотел разгибаться, когда Аль-Хайтам потянул его за плечо. — Кави, что случилось? — Аль-Хайтам полноценно сел на постели, подтянув ближе к себе колени. — Что-то болит? Плохой сон? Светлые кудряшки сперва отчаянно затряслись в отрицании, но после Кави быстро закивал. Ступор словно выбил из головы все мысли. Только сегодня днём всё было хорошо, но вот Кави снова плачет, и Аль-Хайтам вновь не знает, как его успокоить. Неловко положив ладонь на влажную спину, он осторожно провёл по ней, от лопаток до поясницы. Потом ещё раз, и ещё. Вроде Тигнари тогда тоже гладил плачущего Кави? — Поделишься? — голос был чуть хриплым, негромким, а движения руки неловкими и чуть дрожащими. Не прекращая всхлипывать, Кави сел, поджав пол себя ноги, и яростно начал вытирать мокрые глаза. Аль-Хайтам переместил ладонь на крошечное плечо, не останавливая поглаживаний. От налипшего пота Кави казался просто ледяным. — Я не знаю, что мне приснилось, — он замотал головой, не поднимая взгляд, — но мне было очень страшно. Как будто меня все бросили и больше никто не любил. Даже ты, Хатам. От такого в груди всё оборвалось, сдавив ледяной ладонью сердце. Непонятно, что это было: одиночество Кави, который по-прежнему хотел к маме, или неприкаянность самого Кавеха, который изо всех сил давил в себе всё, заливая сверху алкоголем, топя в отличном вине всё то, что не мог и не хотел никому рассказыать — но Аль-Хайтаму стало не по себе. Кави был куда искреннее взрослого себя, и было бы глупо переносить переживания ребёнка на взрослого человека, но, если верить словам Малой Властительницы Кусанали, это был всё тот же Кавех, но протянутый через толщу полотна времени и потерявший все воспоминания после пятилетнего возраста. Так могло ли быть?.. — А потом на меня набросился тигр-ришболанд, и я проснулся, — Кави, казалось, даже не заметил его замешательства. — А тебя не было рядом, и я пришёл сюда. Я помню, что мы договорились, что я не буду ходить, пока нога не перестанет болеть, поэтому я пришёл на четвереньках… Архонты! Хоть и не было в том его вины, Аль-Хайтам ощутил себя тем ещё живодёром. С другой стороны, до этого Кави не жаловался на кошмары… — Тебе часто такое снится? — Аль-Хайтам великодушно позволил Кави упасть себе на грудь, сам при этом размещая свою огромную ладонь на всё ещё влажной спине. — Каждый раз, — Кави, сглотнув, кивнул и вытер остатки слёз. — Каждый раз с тех пор, как я оказался в лесу. Теперь всё вставало на свои места. И испуг Кави по пробуждении сутками ранее, и его беспокойный сон в приницпе. Только вот… — Почему ты раньше не говорил? — Аль-Хайтам взъерошил влажноватые кудряшки. — Потому что ты был рядом, когда я просыпался! — как самую очевидную вещь на свете произнёс Кави, всплеснув руками. — Ты бы защитил меня, я знаю! Ну, конечно, Кави был на сто процентов прав. Аль-Хайтаму хватило сил укрыть Кавеха от огня революции, уж малыша Кави от тигров он бы точно уберёг. Даже во сне. Тяжелов здохнув и потерев переносицу, Аль-Хайтам откинул одеяло и спустил ноги на пол, чем вызвал у Кави нешуточное беспокойство — тот с силой потянул его за рубашку обратно. — Ты куда? — отчаяние и страх во взгляде окатило с ног до головы липкой волной, но Аль-Хайтам мягко отцепил от подола тоненькие пальцы. — Принесу второе одеяло, ты же стянешь с меня моё за ночь. Так ворочаешься… На этих словах Кави, пусть недоверчиво и осторожно, но кивнул и сам отпустил рубашку, укладываясь на подушку Аль-Хайтама. Весь путь из комнаты в комнату не занял более пары минут, в одну кучу одеяло и подушку Аль-Хайтам сгрёб ещё быстрее, а на погашение лампы в комнате Кавеха и вовсе ушла всего доля секунды, но когда он вернулся обратно к себе, Кави уже дремал, звёздочкой развалившись на половину кровати. На Аль-Хайтама половину. С тяжёлым раздражённым вздохом он скинул подушку и одеяло Кавеха на вторую половину, решив на один раз простить своевольность маленького наглеца, тем более тот уснул минуту назад. Да и светильник горит с его стороны, Аль-Хайтаму будет достаточно отвернуться, чтобы свет его не тревожил. Но стоило ему улечься, как Аль-Хайтам понял — сон комфортным не будет. Подушка Кавеха была куда мягче его собственной, и он с неудовольствием тонул затылком в лебяжьем пухе. Подложенная под подушку рука проблему, конечно, решила, но не будет же он так всю ночь спать! Одеяло же оказалось куда больше и тяжелее, чем Аль-Хайтам привык, ему почти моментально становилось душно и жарко, но при этом засыпать без покрывала на плечах было ещё сложнее. С раздражённым вздохом он повернулся к Кави, который уже успел завернуться в его одеяло, как в кокон, и понял, что придётся пострадать. Это всего на одну ночь. Аль-Хайтам не мог даже с уверенностью сказать, когда ему удалось удалось уснуть. Дискомфорт от непривычных подушки и одеяла перекрывал роящиеся в голове мысли, по-прежнему не находящие выхода. Кави был в его — их — доме всего пару дней, но уже за столь короткое время от откровенного страха со стороны Кави и отстранённого безразличия со стороны Аль-Хайтама дошло до того, что они спят в одной кровати. Впервые за всё время их знакомства. И Аль-Хайтам не знал и не понимал, что именно ощущал по этому поводу. С одной стороны это был новый, ни с чем не сравнимый опыт, пусть и с уменьшенной версией Кавеха, который всё забудет, как только вернётся в норму. А с другой… Аль-Хайтам обернулся на вновь завозившегося Кави, который безуспешно пытался выпутаться из своего одеяльного кокона и тихо, жалобно хныкал. Капельки пота на бледной коже блестели в приглушённом свете ночной лампы, маленькие тонкие руки беспорядочно, но слабо дёргались, словно отгоняя или отбиваясь от кого-то, а хныканье переходило в скулёж. Очевидно, очередной кошмар. Тяжело вздохнув, Аль-Хайтам приподнялся на локте и потянулся к Кави. Тонкая рубашка всё ещё была влажной от пота и липла к холодной коже. Когда-то Аль-Хайтам застал, как Тигнари переворачивал на бок метавшуюся в горячке кошмаров Коллеи, и та сразу же успокаивалась и проваливал в более глубокий сон. Теперь же он надеялся, что с Кави это тоже сработает. Устойчивей подпихнув того под лопатку, Аль-Хайтам потянул хныкающего Кави на себя, осторожно укладывая его на бок и меняясь с ним одеялами. Может, с более привычной тяжёлой пеленой сверху он будет спать куда крепче? Кави действительно затих, чуть повозившись и трогательно подложив под влажную щёку сложенные вместе ладошки. Спальня вновь наполнилась громким умиротворённым сопением и тяжёлым выдохом. Аль-Хайтам на такое не подписывался! Честное слово, он даже не предполагал, с чем именно ему придётся столкнуться, и прошедшая пара суток ощущалась как пара недель. Ранее размеренные и тихие дни были наполнены детской суетливостью и любопытством, а также немереным количеством бумаг, которые ему пришлось разобрать от скуки. Выходить на улицу с Кави без повода было слишком опасно — они жили в слишком людном месте, чтобы не возникали ненужные вопросы, а оставить Кави одного — слишком рискованно. Он умудрился уронить на себя кастрюлю, когда Аль-Хайтам был дома, страшно представить, что он мог бы натворить по неосторожности, оставшись один. И хоть Кави был действительно послушным и сговорчивым ребёнком, нельзя было исключать всяких экстраординарных случаев, даже если Аль-Хайтам перед своим недолгим уходом снабдит его абсолютно всем. В который раз громко вздохнув, Аль-Хайтам снова улёгся спать, теперь укрываясь уже своим одеялом. И в этот раз уснуть действительно получилось, даже без беспокойных странных снов с Кавехом и студенческими временами, и, наверное, Аль-Хайтам так бы и спал, если бы из сна его не вырвал ощутимый толчок где-то в район поясницы. В комнате уже было светло, рассвет давно прошёл, но солнце поднялось над Сумеру недостаточно высоко, чтобы начать парить. На стене плясали ажурные тени крон деревьев, а с улицы доносились тонкие трели птиц. Весь дом был объят сонной тишиной, мягко ступающей по половицам прочь, унося с собой прохладу ночи и уступая место суетливому новому дню. Аль-Хайтам лежал на боку и медленно моргал, пытаясь осознать, что именно вырвало его из сна. В пояснице немного ныло и до сих пор что-то неприятно елозило, а рубашку стягивало примерно где-то на середине спины. Между лопаток с тихим вздохом ткнулась маленькая тёплая голова, и Аль-Хайтам тоже вздохнул. Снова Кави. Кави, который во сне перекатился на его половину и зачем-то жался к нему. В комнате не было холодно, даже душновато немного, и стоило бы приоткрыть окна, когда они оба перейдут в гостиную, но Кави словно принял его за мягкую игрушку, которую можно обнять для собственного душевного спокойствия. С силой потерев лицо, Аль-Хайтам плавно сел на постели, с облегчением осознавая, что Кави не держал его слишком крепко, чтобы доставить лишних проблем, и обернулся. Вторая половина кровати ожидаемо была разворошена так, словно всю ночь на ней шли ожесточённые бои. Одеяло Кави полностью сбилось в ноги, и тот, видимо немного замёрзну ночью, не придумал ничего лучше, чем сквозь сон забраться прямо Аль-Хайтаму под бок, с головой накрывшись его одеялом. Сейчас из мягкой кучи с прямоугольным пёстрым ромбом выглядывала только расслабленная маленькая кисть. Кави по-прежнему крепко спал, а Аль-Хайтам решил его не будить. Месть его будет сладка, когда Кавех вернётся в свою прежнюю форму, негоже срывать своё раздражение на маленьком ребёнке, когда голову может оторвать сам Тигнари. А Тигнари мог, Аль-Хайтам был твёрдо в этом уверен. Даже при устоявшемся между ними доверии, Кави доверял больше «дяде лисичке» и уж точно бы нажаловался на Аль-Хайтама, если бы тот что-то сделал не так. Каша утром стала почти ритуалом за эти пару дней. Если самому Аль-Хайтаму вполне хватило бы и чашки кофе после пробуждения, то Кави — другое дело. Он устало тёр глаза и натужно потягивался всем телом. Ранние подъёмы не для него, он просыпается раньше обычного всего три дня. а уже готов уйти в спячку на неделю, чтобы восстановить упущенные часы отдыха. Тот же Кавех всегда был ранней пташкой, когда не засиживался допоздна над проектами. Он всегда вставал почти засветло, раздражающим, но привычным негромким ураганом топал по всем комнатам за спешными сборами, торопливо гремел чашками да тарелками на кухне и уходил, неслышно закрывая за собой дверь, оставляя висеть в воздухе только громкий щелчок замка. В такие дни Аль-Хайтам знал, что всё будет хорошо, Кавех вернётся вечером, возможно, поздним, возможно, пьяным, но точно вернётся. В полном раздрае и неудовлетворении плюхнется на диван, ругнётся в сердцах пару раз и замолкнет, ненадолго, минут на тридцать, но Аль-Хайтам всегда даёт ему время остыть, прежде чем спрашивать, что же случилось. Конечно, эти вопросы не звучали как истинное беспокойство, Кавех всегда слышал в них насмешку и презрение, но тем лучше и проще Аль-Хайтаму было позже дёрнуть за нужные ниточки, если заказчики начинали слишком уж перегибать палку. Кавех до сих пор жил в святом неведении и счастливой эйфории, думая, что именно ему удалось переубедить упёртых снобов в том, что «арочные окна ну никак тут не подходят, а мрамор будет полной безвкусицей». И Аль-Хайтам надеялся, что Кавех никогда о его небольших махинациях не узнает. С его гипертрофированной гордостью ничего не стоило закатить ссору покруче той, что случилась меж ними в студенчестве. Аль-Хайтаму нравилось его дразнить, подначивать, порой в грубоватой форме указывать на ошибки, но ссориться с Кавехом нисколько не входило в его далекоидущие планы. Они слишком много пережили вместе, слишком много ещё проживут, и Аль-Хайтам при желании мог бы даже помочь покрыть если не весь, то львиную долю пресловутого долга, но точно никогда так не сделает без ведома Кавеха, потому что боится остаться один. А Кавех, упрямец такой, никогда и не попросит его об этом. Не потому, что Аль-Хайтам и так дал ему крышу над головой, что поддерживает — несуразно, по-своему, порой, словно и не поддерживая вовсе, нет вовсе не поэтому. А потому что боится совсем потерять себя. — Хатам? Тихий звонкий голос заставил вздрогнуть и обернуться. Кави стоял в дверном проёме, крепко держась за откос и балансируя на здоровой ноге. — Ты не отзывался, и я испугался, что ты меня бросил. — Стыдливый взгляд в пол, побелевшие пальцы на резном дереве — Кави даже в детстве не забывал свои обещания и прекрасно понимал, когда делал что-то не так. Аль-Хайтам уже просто не мог на него ни злиться, ни испытывать раздражения. Он не знал этого Кавеха, он сам этого Кавеха боялся и не хотел навредить. В который раз в голове мелькнула мысль, что стоило настоять на том, что стоило бы оставить его у Лесного Дозора, Тигнари с Коллеи справились бы куда лучше. — Всё в порядке. — Аль-Хайтам устало покачал головой и снял кастрюльку с огня. Каша снова пригорела. — Голоден? Не дожидаясь ответа, он в два шага подошёл к Кави и, подхватив того под мышки, усадил на стул. Ароматная каша, миска закатников и чашка кофе — типичный завтрак последних суток. Тихий стук металлической ложки, звонкий хруст фруктов, шелест страниц… Если не смотреть напротив, то кажется, что никуда Кавех не девался, что вот-вот он быстро протараторит планы на день, скажет не ждать его на ужин, быстро сполоснёт тарелку и, сделав пару глотков кофе из чашки Аль-Хайтама, скривится, потому что слишком крепко. А потом дом снова бы накрыла та самая тишина, которая впитала в себя аромат ожидания возвращения Кавеха домой, чтобы потом, как бесконечный цикл Сабзеруза, запустить день заново. — Вот! — И снова Кави вырвал его из мыслей, почти под нос ткнув дольки закатника, он балансировал на коленях, перегнувшись через весь стол. — Ты ничего не кушал, а мама говорит, что завтрак — самая важная еда. Кави серьёзно насупил брови и даже не думал двигаться с места, терпеливо ожидая, пока Аль-Хайтам примет угощение. И от такой щедрости явно не стоило отказываться. Кивком его поблагодарив, Аль-Хайтам поставил перед собой тарелку с фруктами и под пристальным взглядом начал есть. И лишь когда Кави вернулся к своей каше, он позволил себе насмешливо фыркнуть. И в этом весь Кавех! После завтрака они вновь переместились в гостиную. После быстрой перевязки и осмотра подживающих ранок Кави увлечённо вернулся к своим играм в подстольной крепости, тогда как Аль-Хайтам, отложив документы, быстро начеркал письмо Тигнари с просьбой зайти, как будет возможность, и целиком погрузился в очередную книгу. Кави то что-то лопотал, то тихо напевал, рисуя, то недовольно пыхтел, когда башенка из кубиков не выходила достаточно красивой, то хрустел закатниками, не забывая предлагать их и Аль-Хайтаму. После обеда пришёл Сайно, весь в пыли, пахнущий песком и пустынным ветром, и Кави, уж было придремавший после сытного рагу, не на шутку оживился. Аль-Хайтам не стал вмешиваться, великодушно позволяя тому хвастаться своей постройкой из диванных подушек, кубиками и крутыми карандашами. Почему-то рисунки в ход не пошли, — Аль-Хайтам фыркнул, — но то до поры до времени, в конце концов, на них был тот самый отчёт из-за которого Сайно пришлось задержаться в городе. — Я ненадолго, — Сайно снял шлем и устало провёл пальцами по жёстким волосам. — Дел невпроворот, так что, какие листы переписать надо? Аль-Хайтаму просто чудом удалось ещё вчера ночью отправить весточку в Академию. так что Генерал Махаматра сразу перешёл к делу. Но стоило Аль-Хайтаму протянуть Сайно те самые рисунки Кави, как тот с невиданной прытью подскочил и вырвал их из его рук. В гостиной повисло напряжённое молчание. — Кави… — Я же тебе их подарил! — Звонкий голос был полон неподдельной обиды. — Они тебе не понравились? Почему ты их отдаёшь?! На пару мгновений они с Сайно даже лишились дара речи. До этого в основном послушный Кави сейчас вредничал и ревностно прижимал свои драгоценные рисунки к груди с оскорблённым и преданным видом. Кажется, возникло недопонимание. — Кави, я верну их, — Сайно примирительно поднял ладони. — Мне нужно только переписать то, что там с обратной стороны. Кави дулся и недоверчиво переводил взгляд с Аль-Хайтама на Сайно. — Ты не обманываешь? — Тонкие светлые брови были плотно сведены к переносице, а губы сердито поджаты. — Давай меняться? — Сайно вдруг достал из сумки свой ларец и протянул Кави. — Это мои самые любимые карты. Я тебе — их, а ты мне — свои рисунки. Ненадолго? А потом поменяемся обратно. Несколько секунд слышалось только недовольное сопение, а потом Кави, нехотя, протянул Сайно ладонь. — Сначала карточки. Аль-Хайтам, как мог, беззвучно смеялся в ладонь, наблюдая за процессом равноценного обмена, и изо всех сил старался держать лицо, когда вмиг посветлевший и радостный Кави плюхнулся рядом с ним на тахту. Щёлкнул замочек, на бархат зашелестели карты в голографическом дизайне с лимитированной рубашкой прямиком из Мондштадта. Кави сосредоточенно перебирал колоду, словно искал что-то, а найдя, отложил осторожно нужную карту в сторонку и быстро сложил остальные аккуратной стопкой рядом с собой. — Смотри, Хатам! — Прижавшись к его боку, Кави показал ему карту Тигнари, немного поворачивая её их стороны в сторону. — Это дядя лисичка! У него хвостик и ушки двигаются, и мячик в руке, вот! Ты знал, что он самый сильный? Аль-Хайтам изобразил удивление. Кажется, переливающаяся картинка была для маленького ребёнка и впрямь каким-то чудом. Кави бережно баюкал карту Тигнари в ладошках, радостно хихикая и щурясь, а чуть позже, отложив его в сторонку, начал показывать Аль-Хайтаму остальную колоду. Тот же изо всех сил старался играть удивление, в конце концов он далеко не в первый раз видел полную колоду Сайно, которой тот сам нередко хвастался, но сейчас быстрым летящим почерком дописывал уже второй листок. — Аль-Хайтам, тут ещё одного листа нет. — Сайно помахал одним из рисунков. — Самого первого. Кави на это моментально притих и с очень увлечённым видом уткнулся в карты. Аль-Хайтам нахмурился. Неужели, он что-то упустил? Проматывая в голове события прошлого дня. он вдруг понял, что рисунков, действительно, было три, тогда как Кави показал ему только два. — Кави? — Он легонько потряс Кави за плечо, — Был ещё один рисунок, да? И к всеобщему удивлению в этот момент Кави небрежно бросил все карты и метнулся под стол, тут же вылезая и прижимая к груди исписанный листок. Именно тот самый, титульный, недостающий. — Не отдам! И снова минута замешательства. Пока Аль-Хайтам соображал, как бы отобрать листок без ненужных потерь и травм для нежной психики, Сайно вдруг присел перед Кави и легонько стукнул того по носу. — На минутку могу я взять его? Как два прошлых? У тебя всё ещё есть карты. Кави яростно замотал головой. Сайно удивлённо приподнял брови. Кажется, просто карт тут было недостаточно. Кави прятал рисунок так, словно совсем не хотел, чтобы хоть кто-то его видел. — А если я обменяю этот рисунок на карту? На какую захочешь? — Сайно, кажется, был намерен торговаться до конца и получить кусок отчёта любой ценой. — На любую? Сайно кивнул. — Не обманываешь? Сайно покачал головой. Кави вдруг виновато взглянул на Аль-Хайтама и наклонился ближе к Сайно: — Только Хатаму не показывай, — громкий шёпот, тихий шорох бумаги, и Сайно с Кави расходятся по разным тахтам. Кави, вдруг потеряв всякий интерес к Аль-Хайтаму, забился в угол, увлечённо перебирая карты, видимо, выбирал, какую из них он заберёт впоследствии. Хотя, впрочем, всё итак было ясно. Странно, что Сайно согласился на такой обмен. Но главным было совсем не это, а рисунок, который Кави так старательно прятал. Убедившись, что Кави полностью ушёл в карты, Аль-Хайтам тихим шипением привлёк внимание Сайно, который уже быстро строчил на чистом листе и отчего-то едва не истерично хохотал в ладонь. Плечи его так сильно тряслись, что казалось, будто он плакал. Но если и плакал, то всяко от хохота. Поймав взгляд Аль-Хайтама, он бросил быстрый взгляд на Кави, и, еле сдерживая смех, на пару секунд поднял рисунок картинкой к Аль-Хайтаму, тут же начиная фыркать ещё громче и спешно пряча листок. Пары секунд Аль-Хайтаму хватило, чтобы всё разглядеть. Рисунок был простым, как и все детские рисунки, но в этот момент он понял, как сильно ошибался вчера, приняв забавный рисунок всех их за тот самый, который Кави от него прятал полдня. Потому что именно на этом рисунке был изображён тот самый огромный Куллейн-Анбар, у его основания стоял схематичный Кави, а из глаз огромной улыбающейся игрушки вырывались красно-жёлтые лучи в сторону другой крошечной фигурки. Фигурки Аль-Хайтама. Скрыв кашлем нервный смешок, Аль-Хайтам бросил взгляд на Кави, который прятал от них лицо в картах, но горящие алым ушки кричали громче любых слов.