Маленькая проблема большого Аль-Хайтама

Кави уснул на его плече по пути домой. Солнце уже почти село за горизонт, когда Малая Властительница Кусанали наконец закончила своё исследование, и когда Аль-Хайтам вошёл в Храм Сурастны, Кави уже клевал носом. Малыш явно слишком устал за этот сумасшедший день. Сам Аль-Хайтам с собственными делами покончил довольно быстро, да и не так уж много их было: всего лишь пара прошений и распределение заявок на финансирование. Пока Аль-Хайтам усаживал сонного малыша на собственное предплечье, Малая Властительница Кусанали как раз заканчивала медитацию, медленно опускаясь на пол. Таинственное хоровое пение всё ещё звучало под сводами, отдавалось тонкими звуковыми волнами где-то в голове, мягко резонируя в чуть ниже груди. Хотелось говорить только благоговейным шепотом, покорно склонив голову перед божеством Мудрости в осознании собственного невежества. Хоть и не Аль-Хайтаму о невежестве говорить с его внушительным багажом знаний, ощущение потустороннего сверхразума обволакивало коконом, едва не перехватывая дыхание. — Удалось ли что-то обнаружить? — негромко заданный вопрос прокатился по сводам небольшим эхом. Малая Властительница Кусанали коротко кивнула. — Заклинание действительно относится к запретным знаниям, мне удалось обнаружить его в глубине Ирминсуля, хоть это и было очень непросто. Она коротко махнула рукой, и к Аль-Хайтаму подплыл мешок с вещами Кавеха. Он почти про него забыл за те несколько часов, что провел в кабинете секретаря за подготовкой всех документов для работы на дому. Не сказать, что новый Великий Мудрец был рад его внезапному отпуску, но стоявший в тот момент рядом Генерал Махаматра в полном обмундировании, кажется, был весомым аргументом против всех возможных возражений. Аль-Хайтам не был уверен, что всё это было чистой случайностью, и всё же коротко кивнул Сайно в знак благодарности: Великий Мудрец просто отпустил его с тяжёлым вздохом и без лишних вопросов. Возможно, Сайно всё же убедил его не лезть не в своё дело, а может, наоборот, подробнейшим образом обо всём рассказал. В конце концов, вопреки святой уверенности Кавеха, очень многие в Сумеру знали, что они живут вместе, и, кажется, просто воспринимали, как должное. Пьяный Кавех абсолютно не следил за языком. — Потому, — Продолжила тем временем Архонт. — мне потребуется куда больше времени на обратное заклятье. Оно уходит корнями глубоко в эпоху до Катаклизма, и о нём остались разве что скудные упоминания да пара легенд. Кави устало положил голову ему на плечо, внезапно крошечными пальчиками начав безынтересно теребить волосы на коротко остриженном затылке, иногда накручивая на них пряди подлиннее. Аль-Хайтам едва слышно хмыкнул. Ну до чего же этот ребёнок очарователен, когда не плачет и отпускает все внутренние рамки! — Чем это может быть чревато? — Аль-Хайтам едва не передёрнул плечами, когда Кави ненароком пару раз дёрнул за волосы чуть сильнее, переходя грани лёгкой щекотки. — Уже ничем, — Малая Властительница Кусанали покачала головой и воплотила на ладони свиток из чистой энергии дендро, который подплыл к поясной сумке Аль-Хайтама и с короткой вспышкой скрылся внутри. — Самого страшного не случилось, а потратить чуть больше времени на обратное заклинание не так страшно, как пытаться вернуть человека из небытия, откуда никто и никогда не возвращался. Холодок чистого ужаса прокатился по позвоночнику, заставляя крупно вздрогнуть и крепче прижать к себе Кави. То есть… — Повезло, что маг бездны попал в Мехрак, и тот принял почти весь удар на себя, — Малая Властительница Кусанали, почти не моргая, смотрела прямо ему в глаза. — Кавех мог просто исчезнуть. Полагаю, что заклинание срикошетило в заклинателя, полностью поглотив того, а Кавеха поразили остатки магии из Мехрака. Пришлось высвободить всю энергию из его глаза бога, чтобы это понять, именно эта магия и зарядила его под завязку. Похоже он отвёл весь губительный эффект на себя, смягчив последствия. Аль-Хайтам тяжело сглотнул, инстинктивно скосив взгляд на клюющего носом малыша на его плече. Получается, им еще повезло? А если бы Тигнари или кто-то ещё не нашёл Кави в лесу? А если бы всё это произошло не в самом сердце Сумеру, а где-то в Ли Юэ или Мондштадте? Кто бы тогда пришёл на помощь потерянному ребёнку? А если бы Кавех не носил с собой Мехрака? Стиснув зубы, Аль-Хайтам постарался отогнать от себя подобные мысли. Нет нужды переживать о том, чего не случилось, но всё равно не мог выкинуть из головы то множество вероятных исходов, потому что на самом деле никогда не желал Кавеху зла и, если уж совсем начистоту, совсем не хотел, чтобы тот просто так, по глупой случайности исчезал из его жизни. Близких людей в его жизни было мало, после смерти бабушки именно Кавех стал тем, кто не бросил его в момент слабости и беспомощности. Кавех, как никто другой, мог понять его и оказать именно ту поддержку, которой Аль-Хайтам так отчаянно жаждал, но никогда не смел просить вслух. — Это заклинание исчезновения? — решил уточнить Аль-Хайтам, удобнее перехватив сумку с вещами, которая уже прилично оттягивала руку. — Думаю, это не совсем корректное определение, — Архонт задумчиво постучала по подбородку. — Оно отражает суть действия, но не принципы. Если бы это было просто заклинание исчезновения, его бы не стремились удалить без следа, но, как ты понимаешь следы остались, Аль-Хайтам, и очень серьёзные. Это заклинание играет со временем, откатывая человека к тому моменту, когда его даже не было в планах у родителей, но не стирает воспоминания других об исчезнувшем. Думаю, не стоит объяснять, чем чревато подобное. По Тейвату раскидано достаточно небесных шипов в назидание, и никому не удалось избежать божественного гнева, даже если ты сам божество. Аль-Хайтам понятливо кивнул. Даже в истории Сумеру было такое, и тогда Дешрет, Набу Маликата и сама Властительница Кусанали заплатили слишком дорого и сполна. И если первые двое отплатили собственной жизнью за посягательство на Небесный порядок, то ценой Дендро Архонта, в попытках исправить сделанное, стали её силы, тело и свобода, которые мудрецы узурпировали более пятисот лет в высокомерном желании создать нового архонта. Аль-Хайтам до сих пор иногда задумывался, как на Академию за всё время самоуправства мудрецов не сбросили тот самый шип, ведь подобное было не просто ересью, которой клеймили чуть ли не каждое исследование на грани нарушения законов Академии, но и те самые законы нагло нарушало. Кажется, Матры тогда совсем упустили это из виду, слепо веря в безвинность зарвавшихся мудрецов, и только Сайно хватило смелости начать копать под высшие чины. Кто знает, сколько на самом деле им оставалось ждать до падения небесного шипа, если бы они не устроили переворот. — Как много уйдёт времени? — Вопрос, волновавший его больше всего, был задан чуть громче нужного и гулким эхом прокатился по Храму. Малая Властительница Кусанали покачала головой, беспомощно разведя руками. — Я не знаю. Может, неделю, может, больше. Всё, что я имею — жалкие крупицы легенд и упоминаний, а для обратного заклятия ещё нужно узнать его изначальную форму. — Она вдруг чуть сощурилась, глядя на него и озорно ухмыльнулась. — Или Секретарю Академии не по силам справиться с соседом, и ты просто хочешь поскорее сбросить этот груз? Аль-Хайтам недовольно цыкнул. Неудивительно, что его так легко раскусили. Малая Властительница Кусанали тем временем коротко хохотнула и примирительно подняла раскрытые ладони. — Не делай такое страшное лицо, это просто шутка, — оттолкнувшись от пола пальцами ног, она плавно оторвалась от земли, привычным движением разместилась на вмиг появившихся за ней светящихся качелях и в жесте искренности приложила ладонь к груди. — Я постараюсь как можно скорее со всем разобраться. Ожидай моего письма, нужно будет снова привести Кавеха, как только я найду решение. Кивнув в ответ, Аль-Хайтам церемонно попрощался с Архонтом и, удобнее перехватив совсем притихшего Кави, направился к выходу. Стоило вратам Храма закрыться с глухим стуком за спиной, как его окружили звуки вечернего города, долетающие даже сюда, до вершины великого древа. Каблуки сапог отстукивали ритм по каменным дорожкам, пока они, не торопясь спускались к подножью. Студенты стайками расходились из Дома Даэны, громко обсуждая планы на вечер и проведённые за день исследования. Кави, как и прежде, молчаливо и сонно ворочался на его плече, свободной рукой теребя Куллейн-Анбара. Аль-Хайтам не тревожил его, изредка чуть подпихивая вверх, чтобы перехватить поудобнее. На сегодня для малыша было достаточно впечатлений, чтобы валиться от усталости. — Голоден? — Аль-Хайтам склонил голову к прикрытой капюшоном голове. Кави слабо кивнул, угукнув, а потом тихо произнёс: — Хочу суп. С тихим хмыком Аль-Хайтам угукнул в ответ и свернул в сторону базара. Он ещё успеет в овощную лавку. Посильнее натянув Кави на лицо капюшон, Аль-Хайтам толкнул ворота. На базаре было, как и обычно, достаточно шумно, хоть многие торговцы уже убирали свои товары, на ночь закрывая прилавки и сундуки на замки. Низкорослый Али с неизменной белозубой широкой улыбкой, как и всегда, встретил его радушным возгласом. Конечно, он мог бы зайти к Ламбаду и готовую порцию только для Кави, но пришлось бы делать приличный крюк, потому базар был самым оптимальным вариантом. Покупка овощей не заняла много времени, Аль-Хайтам всего лишь пополнил уже имеющиеся запасы. Молча кивая на все пожелания Али, он передал ему горстку моры, а после кинул пару монет ошивающемуся рядом мальчугану, чтобы тот отнёс его немногочисленные покупки к порогу. Без конца благодаря «щедрого дяденьку» тот умчался вперёд быстрее ветра, пока Аль-Хайтам с громко сопевшим на его плече Кави поднимался по дорожке к дому. Поворачивая в замочной скважине ключ и подхватывая за уголок честно оставленный мальчонкой у двери пакет с овощами, Аль-Хайтам с тихим хмыком вдруг осознал, что Кави своего супа так и не дождался, сморённый суетой дня. Дом был погружён в полутьму, резные косяки дверных проёмов ловили последние рябые лучи заходящего солнца, а тишина нарушалась пением проснувшихся ночных птиц. Не хватало разве что привычного стука и тихой ругани из комнаты Кавеха, когда тот делал макеты будущих проектов в ночь перед сдачей заказчику. Аль-Хайтам редко возвращался домой так поздно. И именно поздние возвращения почему-то почти всегда сопровождались этим шумом от вечно отсутствующего соседа, потому что помимо стука из-за закрытой двери комнаты на кухне его неизменно ждал тёплый ужин. Оставив пока у входа пакет с овощами и сумку с вещами Кавеха, Аль-Хайтам прошёл вглубь дома, осторожно укладывая Кави на тахту в гостиной. Тот беспокойно заворочался и повернулся на бок, прижав к себе так полюбившуюся самодельную игрушку от Коллеи. Накрыв его тонким пледом и чуть подоткнув его, чтобы было теплее, Аль-Хайтам выпрямился и зажёг свечи. Наверное, неправильно позволять Кави спать сейчас, но так он хотя бы не натворит дел и не поранится, пока Аль-Хайтам будет занят готовкой. Пара часов в запасе у него точно есть, а после… После придётся разбудить маленького баловника, чтобы обработать его раны, иначе Тигнари точно его скормит каким-нибудь хищным растениям за подобную халатность. Готовка много времени не заняла, уже спустя полчаса на плите остывал свежий овощной суп, а сам Аль-Хайтам с удобством разместился в собственном кабинете, позволив себе наконец изучить сотканный из энергии дендро свиток, который ему передала Малая Властительница Кусанали. Внутри его не ждало что-то сверхъестественное, всего лишь легенда о мальчике, который хотел отомстить своим обидчикам, а потому пошел в пещеру мага на краю света за помощью, потому что никто не мог его защитить, кроме себя самого. Но найти мага было совсем непросто. Мальчик расспрашивал всех, кто попадался по пути, как добраться до таинственного волшебника, который, по слухам, может исполнить любое желание, но никто не знал местонахождение волшебной пещеры, хоть о маге слышал всякий, и стар, и млад. Мальчик не сдавался, без устали он шёл по густым джунглям, раскалённым пескам и выжженной земле, пока однажды не оказался на краю мира. Позади остались сотни тысяч шагов, таким трудом пройденные, а впереди его ждала Бездна, звёздами зовущая погрузиться в её утробу. Луна, которая совсем недавно была так высоко, теперь почти полностью заслоняла собой небосвод, холодная и жуткая, и на её фоне одинокая гора казалась остриём копья, покрытым густой сажей. У подножия пещеры мальчик издалека заметил яркую оранжевую точку, и чем ближе он подходил, тем яснее становилось, что то — свет очага в пещере, неровный, зловещий, предрекающий нехорошее, но так и манящий. Собрав последние силы, мальчик, что есть силы побежал к горе, задыхаясь не столько от усталости, сколько от радостного смеха. Нашёл! Он нашёл ту самую гору, о которой все говорили! Таинственный волшебник уже ждал у входа в пещеру. С ног до головы закутанный в темный плотный плащ, не поднимая головы, он протянул к мальчику костлявую руку с узловатыми пальцами и раскрыл сжатый доселе кулак. На тёмной от золы ладони лежал причудливой формы камень на шнурке, который, казалось, вобрал в себя весь свет привычной мальчику луны и холодно поблёскивал во всполохах огня из пещеры. «Я знаю, зачем ты пришёл», — заговорил маг, стоило мальчику сделать к нему шаг. — «Ты прошёл долгий и опасный путь, и потому платы я не потребую. Возьми камень, и стоит тебе с искренним желанием сказать «Исчезни», как твой обидчик навеки пропадёт из этого мира.» Благоговейно и благодарно кланяясь в ноги мага, мальчик протянул раскрытые ладони, на которые медленно опустился камень. Тот был холоднее льда и тяжелее любого камня, что он бросал в обидчиков, но всё равно мальчик завязал шнурок на шее. Едва он стал рассыпаться в благодарностях, как маг жестом прервал его. «Не злоупотребляй силой камня, иначе сам станешь его жертвой.» И с этими словами удалился обратно в пещеру, а мальчик вдруг потерял сознание, в последний момент ощутив, как земля ушла из-под ног, а сам он свободно падает в объятия самой Бездны, навстречу жестоким и ледяным звёздам. Когда мальчик пришёл в себя, он был дома. Сначала всё показалось ему сном, но камень на груди напоминал о себе холодом и тяжестью. В этот же день, столкнувшись со своими обидчиками, он с искренней ненавистью и обидой произнёс заветное слово, с удовлетворением и ужасом наблюдая, как противные дети растворяются в ярком луче, оставляя после себя лишь золотистую пыльцу, которую тут же унёс ветер. Маг не обманул! Камень работает! Значит, можно и с остальными разобраться! И та, за несколько дней в городе не было никого, кто когда-то задирал и обижал его, а по тихим улицам поползли слухи, что кто-то похищает детей. Мальчик точно знал, что всё это враки, но никому не рассказывал о волшебном камне, который ревностно носил под рубашкой, никому не показывая. Так мальчик и жил несколько лет, безжалостно убирая из жизни всех своих обидчиков и постепенно забывая о предостережении мага. Всё закончилось в тот день, когда по какой-то мелочи он поругался с мамой, которую любил больше всех в этой жизни, и в сердцах выкрикнул ей «Исчезни!», когда та хотела зайти к нему в комнату с примирительной чашкой тёплого молока. Что он наделал, мальчик осознал, только когда по полу со звоном разлетелись осколки упавшей чашки. Убитый горем, заливаясь горькими слезами, он пытался поймать ускользающую золотистую пыль, но всё было тщетно — ветер, как и всегда, подхватил легчайшие частички и порывом унёс их в открытое окно. Громко рыдая, мальчик пытался собрать осколками разлитое молоко, но слёзы застилали взор, а язык без устали выкрикивал ругательства. Что же он наделал! Со всей силы сжав один из осколков в руке, он искренне прошептал, давясь слезами: «Хочу исчезнуть. Мне больше незачем жить.» И в следующее мгновение тело его стало лёгким, как пёрышко, он больше не ощущал тяжесть камня на груди, а сам он стал стремительно рассыпаться в золотистую пыль, которую через секунду подхватил ветер и унёс через окно. От мальчика остался только камень, который с хрустальным звоном разлетелся на мельчайшие осколки и смешался с разлитым на полу молоком, чтобы через мгновение целёхоньким оказаться там, где мальчик его и получил — в руке мага в таинственной пещере. «Шестой раз. Он так и не смог разорвать круг.» С этими словами маг бросил камень в костёр. Аль-Хайтам со вздохом отложил свиток и потер глаза. В неровном пламени свечи выведенные энергией дендро строки казались ещё ярче, почти зловещими. Аль-Хайтам устало потёр лоб, задумавшись. Такой легенды он ни разу не встречал, неудивительно, что сам он её не смог найти, раз, по словам Архонта, та была спрятана очень глубоко. Даже в запретной секции ничего подобного не было, ведь Сайно так ничего не смог найти. Внутри начал разгораться чисто научный интерес: если эту легенду так старались спрятать, то в чём причина? К какому временному периоду она относится? Народу какого региона принадлежит? Джунгли и пустыня в описании отсылают однозначно к Сумеру, но с таким же успехом это мог быть и Ли Юэ, и даже Мондштадт, всё же в тексте не раз упоминается ветер, уносящий пыль. Громкий грохот откуда-то из кухни вырвал из раздумий, заставив крупно вздрогнуть. Логические цепочки в голове сложились за мгновение до того, как Аль-Хайтам, подорвавшись, выбежал из кабинета, краем глаза отмечая, что Кави уже не было на диване. Зато он был в кухне, испуганный, с уже пустой кастрюлей в руках и разлитым по всему полу супом, тем самым, что Аль-Хайтам приготовил не более часа назад. И он очень надеялся, что еда за этот час успела достаточно остыть. Аль-Хайтам спешно зажёг свечи на столике у проёма, разгоняя тьму, и в этот момент Кави выронил из рук кастрюлю. И вместе с металлическим грохотом по кухне разнеслись громкие всхлипы. Кави схватился за подол рубашки, облепившей его крошечную фигурку из-за вылитого на неё супа, и опустил голову. Маленькие плечики затряслись в рыданиях, он неровно переминался с ноги на ногу, оступаясь на больной лодыжке, и что-то тихо бормотал. — Кави, — Аль-Хайтам, прокашлявшись, сделал короткий шаг вперёд и протянул руку. — Простите, пожалуйста! — Кави с громким возгласом поднял на него взгляд. — Я просто хотел покушать! Я думал, что удержу его! Простите, пожалуйста! Аль-Хайтам тяжело выдохнул. Кавех всегда был очень громким, но только его детские рыдания причиняли истинные неудобства. Аль-Хайтам не выносил чьих-либо слёз, просто потому, что не знал и не умел правильно успокаивать. И если взрослому человеку, порой, хватало сочувствующего хлопка по плечу, дети для него были настоящей терра инкогнито. И прямо сейчас ему предстояло научиться справляться с детской истерикой. Можно было бы вспомнить, как себя вёл утром Тигнари, успокаивая Кави. Под подошвами домашних туфлей звонко хлюпнула лужица разлитого супа, когда он сел перед Кави на корточки и, чуть приложив силу, отцепил от мокрого подола сжатые крошечные холодные пальцы, мягко сжав их в своих. — Я не злюсь, Кави, — как можно спокойней произнёс Аль-Хайтам, ещё раз сжав чужие ладошки. — Ничего страшного, я приготовлю новый суп. Кави упрямо покачал головой и снова всхлипнул. — Я уронил всю кастрюлю, я очень виноват! Аль-Хайтам поджал губы, подбирая слова. По факту, Кави был прав, но как можно было злиться на малыша, который по дому прятался, как боязливое животное, и упрямо не хотел просить помощи? Упрямый засранец и в детстве был неуступчивым и принципиальным. — Да, тебе стоило подойти и попросить налить тебе еды, — кивнул Аль-Хайтам. — Но есть ещё кое-что более серьёзное. Ты не обжёгся? Где-то болит? Казалось, стоило Аль-Хайтаму согласиться, что Кави действительно виноват, тот стал успокаиваться и дышать куда глубже. — Нет, — он яростно помотал головой. Аль-Хайтам облегчённо выдохнул, хоть и не поверил до конца: в вырезе рубашки на бледной коже уже расцветали болезненные розовые пятна. Тигнари точно оторвёт ему голову. — Тогда нужно искупаться и сменить одежду. Ты весь испачкался. Нижняя губа Кави вновь опасно задрожала. — Простите, пожалуйста! И, быстро вырвав руки из ладоней Аль-Хайтама, Кави буквально упал на него, цепляясь за шею. Сначала Аль-Хайтам с раздражением осознал, что менять одежду теперь придётся и ему, но на деле это было такой мелочью, что и внимания обращать не стоит. Кави наконец сделал что-то без страха, более того обнял. Было ли это защитным механизмом или желанием получить поддержку, Аль-Хайтам не знал, но переборов всякую брезгливость к пропитанной супом одежде, он обнял Кави в ответ и, решительно поднявшись, направился с ним в ванную. Купание тоже много времени не заняло. Кави, окончательно успокоившись, охотно подставлялся под струи воды, позволяя смывать с тела бульон и неприятный запах. Розоватое пятнышко ожога на бледной коже чуть ниже ключицы действительно было, но не выглядело, как что-то серьёзное, возможно, Кави немного ошпарился, когда суп только полился на него. В любом случае, будет достаточно помазать мазью от ожогов повреждённое место, чтобы уменьшить красноту всего лишь за ночь. Спустя полчаса, распаренный и чистый Кави послушно сидел на диване в гостиной, завёрнутый в махровый халат своей взрослой версии и послушно цедил тёплое молоко, пока Аль-Хайтам устранял на кухне следы небольшого погрома. Он и сам успел быстро ополоснуться и сменить грязную одежду, и сейчас, собирая по полу пряный бульон, он думал только о том, когда лучше стоит приготовить новый суп: сейчас или подождать до утра? Кави был голоден, что, впрочем, неудивительно, день у него был неприлично длинным и напряжённым. Может, сегодня хватит чего-то простого и сытного им обоим? Типа питы? Или просто приготовить кашу? Аль-Хайтам устало покачал головой. Сколько же мороки, Архонты! В конце концов, решив отложить готовку супа до утра, Аль-Хайтам на скорую руку соорудил две плотненькие питы и вернулся к Кави, который, отставив кружку, теперь увлечённо сдирал корочки с подживших царапок. — Будешь питу? — Аль-Хайтам протянул Кави одну из тарелок и сел рядом. Кави мелко закивал с загоревшимся голодным взглядом и, неуклюже задрав длинные рукава, двумя руками осторожно схватил тарелку, тут же размещая ту на коленях. — Спасибо, — Кави поднёс ко рту толстый бутерброд. — Простите, пожалуйста, что я разлил суп. Аль-Хайтам со вздохом покачал головой. — Ничего, бывает, завтра приготовлю новый. Кави глухо угукнул и молча начал есть, чуть пачкая щёки в соусе. Лепёшка для него была слишком велика. — А вам мама сказала, что я люблю суп? — Кави неуклюже вытер ладонью испачканный подбородок и поднял голову на Аль-Хайтама. Подавив смешок, Аль-Хайтам угукнул, кивнув для верности. Интересно, сколько ещё им нужно будет соврать Кави, чтобы тот продолжал жить в своём мире детства, не заподозрив ничего? — Можешь звать меня просто Хайтам, — Аль-Хайтам отставил грязную тарелку и сел на пол, чтобы обработать ранки на маленьких ногах. Кави только кивнул в ответ, не отвлекаясь от питы и послушно протянул ему подвёрнутую ногу. Отёк с лодыжки за день немного спал, и краснота начала уступать место отёчной синюшности. Аль-Хайтам осторожно размазывал целебную мазь по крошечной щиколотке, стараясь сильно не надавливать, но Кави был настолько увлечён едой, что, наверное, не заметил бы даже сильную боль. С царапинами на коленках и руках дело обстояло ещё лучше — те покрылись плотной корочкой и не выглядели воспалёнными. Рана же на лопатке ещё была далека от заживления. Даже на неопытный взгляд Аль-Хайтама было видно, что Тигнари вовремя предотвратил распространение инфекции, та совсем не гноилась, но всё ещё немного кровоточила и требовала постоянной повязки хотя бы ещё пару дней. Последним Аль-Хайтам обработал небольшое пятнышко ожога, а после наконец помог Кави полностью одеться и хорошенько просушить и расчесать его тонкие кудряшки. Кави по-прежнему был с ним не слишком разговорчив, но, по крайней мере, не напряжённым. Видимо, короткий сон и еда зарядили Кави достаточным количеством энергии, он уже не выглядел усталым и несколько минут, пока Аль-Хайтам разбирал принесённые документы, беспокойно ёрзал рядом по тахте, иногда занимая себя Куллейн-Анбаром. Аль-Хайтам уже думал о том, чтобы покопаться в столе Кавеха и раздобыть для малыша чистых листов и карандаши, чтобы хоть как-то его занять, но Кави решил иначе. Немного беспокойно повертевшись, он в конце концов приткнулся лбом ему под локоть, настойчиво подлезая под бок. С искренним интересом Аль-Хайтам приподнял руку, чтобы позволить Кави устроиться удобнее, и ждал его дальнейших действий. Но Кави просто притих, плотно закутавшись в тонкий плед и непонимающим взглядом уставился в документы в его руках. Аль-Хайтам по-прежнему не шевелился, как и Кави несколько мгновений, а потом тот, боязливо скосив на Аль-Хайтама взгляд, робко обнял его поперёк живота. И вот уже теперь Аль-Хайтам не смог сдержать тихого смеха. Кави слишком сильно походил на дворовую кошку, которую только что принесли домой, вымыли и хорошенько накормили, а теперь робко выясняет допустимые границы поведения. — Тебе удобно? — Аль-Хайтам даже сам приобнял Кави, свободной рукой, уложив документ на коленях. — Угу, — Кави кивнул. — А расскажешь сказку? Сначала Аль-Хайтам хотел сказать, что не знает сказок, но после подумал, что, возможно, легенды тоже сойдут, если он хочет просто усыпить неугомонного ребёнка. И именно одну из легенд о Дешрете он начал негромким голосом рассказывать, параллельно вникая в очередной отчёт Сайно. Он даже не заметил, в какой момент вместо легенды, он просто начал зачитывать абзац за абзацем скучного отчета, но очнулся на фразе «угроза была уничтожена». На секунду он удивился, почему Кави не сказал, ему, что он очень славно съехал с темы, но тот уже громко сопел, уткнувшись носом в складки пледа. И в тот момент Аль-Хайтам подумал, что не стоит тревожить и без того беспокойный детский сон. С большой осторожностью вытягиваясь на тахте и укладывая спящего Кави на грудь, он собирался уделить работе ещё час, но даже не заметил, как сам уснул, убаюканный мерным посапыванием. Сон снова был сумбурным и странным. Аль-Хайтам не запомнил каких-либо деталей, но ясно ощущал, словно по нему ползает огромная, тяжёлая, тёплая змея, словно пытаясь не то задушить его, не то устроиться удобнее на груди, а он просто не мог пошевелиться от оцепенения и ужаса. Кругом была непроглядная тьма, но он всё равно приподнял руку и уложил её на змею, и та вдруг успокоилась, пару раз мазнув по шее тонким хвостом. И до самого пробуждения Аль-Хайтам только ощущал странную тяжесть, да чувствовал чужое копошение, изредка поглаживая отчего-то пушистую шкурку. И только по пробуждении он понял, что змеёй из сна был ёрзавший по его груди всю ночь Кави, чудесным образом перевернувшийся во сне и теперь крепко обнимавший его бедро, пуская слюни на штаны. Одна его нога была перекинута через живот Аль-Хайтама, а другая покоилась прямо на груди, почти у самого лица. С тяжёлым обречённым вздохом Аль-Хайтам с огромным трудом и величайшей осторожностью выбрался из цепкой хватки, заботливо подложив Кави под голову подушку и посильнее накрыв пледом. Утро было неприлично ранним, рассвет едва-едва занимался, и Аль-Хайтам в такое время всегда ещё спал, но последние пару дней вся его жизнь просто кричала о нарушении сложившегося порядка, и виной всему неугомонный Кавех, нашедший на голову проблем. Он снова варил ненавистный суп, одной рукой помешивая почти готовые овощи, а в другой держа оставленные вчера без внимания отчёты. Хоть смысл написанного до него и доходил, сонный разум всё равно был занят абсолютно другими мыслями. Вчера со всей этой кутерьмой он даже забыл о той легенде, что дала ему Малая Властительница Кусанали. Легенда оказалась очень… занятной. Странной даже. Слишком много непонятного, слишком много белых пятен и зловещих деталей. Получается, если это и впрямь была магия из легенды, Кави сейчас — это Кавех в детстве? Настоящий Кавех? Не подмена, не клон, не иллюзия, а Кавех, протащенный сквозь ткань времени и выброшенный в реальность в возрасте пяти лет? О магии времени остались разве что легенды, никто и никогда не пользовался ею после катаклизма. Где же какому-то жалкому магу бездны удалось откопать такое редкое и опасное заклинание, которое сходу не далось на разгадку самому Архонту Мудрости? Плитка громко зашипела, когда бульон коротко выплеснулся на раскалённый металл, и Аль-Хайтам поспешил потушить огонь. По кухне витал запах специй и варёных овощей. Солнечные лучи остро и настойчиво проникали в дом, пронизывая тонкую взвешенную пелену пылинок ослепительными полосами и отражаясь на немногочисленных зеркальных поверхностях озорными солнечными зайчиками. Один из таких уютно обосновался на пухлой щеке Кави, когда Аль-Хайтам осторожно разместился у него в ногах на тахте и поправил сбившийся на пол плед. Этот неугомонный ребёнок спал воистину слишком беспокойно. Сейчас он звёздочкой раскинулся на тахте, высоко задрав руки и приоткрыв рот. Тонкие светлые ресницы не дрожали, дыхание в маленькой груди было спокойным и глубоким, а под веками ходили глазные яблоки, а значит, Кави видел очередной яркий сон, один из тех, что раньше видели лишь дети, но теперь были доступны каждому жителю Сумеру. По расчётам Аль-Хайтама, у него была парочка спокойных часов до пробуждения Кави, за которые он мог немного разобраться с документами и, возможно, даже поискать что-то связанное с не дававшей покоя легендой, хоть и прекрасно понимал, что в домашней библиотеке не найдёт ничего, а в Дом Даэны он бы не ушёл, оставив Кави дома совсем одного. Когда Кави проснулся, перед этим ещё трижды сменив позу для сна, за окном уже вовсю шумел новый день суетой базара и праздными разговорами на улочках. Кави просыпался постепенно, лениво и очень приставуче. Первым делом он исключительным способом подполз ближе к Аль-Хайтаму, после, не открывая широко глаз, тяжело привалился лбом к его руке, даже в какой-то момент упрямо под неё протиснувшись, и, казалось, снова задремал, пригревшись. Но спустя несколько минут, за которые Аль-Хайтам успел просмотреть очередную дюжину бесперспективных заявок, Кави потянулся всем телом и звонко зевнул. — Доброе утро, — Аль-Хайтам потрепал ещё сонного Кави по макушке. — Выспался? Потирая глаза, Кави, угукнув, кивнул. — Доброе утро, — и тут же принюхался. — Это суп? Аль-Хайтам позволил себе хмыкнуть. Выспался и голоден. — Суп. — Он коротко кивнул и отложил бумаги. — Сейчас ты умоешься, почистишь зубы, и тогда будем завтракать. И давай договоримся, пока твоя нога не заживёт, ты не будешь ходить сам. Кави с готовностью закивал, улыбаясь, и Аль-Хайтам не мог поверить, что этот тот самый Кави, который ещё вчера утром так сильно его испугался спросонья. С его помощью Кави в итоге сделал все утренние процедуры и переместился на кухню, увлечённо дуя на ещё не остывший суп. Завтрак прошёл в тишине, Кави лишь раз похвалил его навыки готовки и полностью ушёл в свой маленький мир, воюя с тарелкой горячего супа, пока Аль-Хайтам с некоторым раздражением ел свою порцию. Книги в руках очень не хватало. После завтрака они снова переместились в гостиную и в этот раз Кави без каких-либо капризов позволил обработать ранки, даже сам снял бинты и пластыри, где мог дотянуться. Нога вроде уже доставляла Кави меньше дискомфорта, чем раньше, но Аль-Хайтам всё также невесомо мазал тонкую лодыжку целебной мазью, опасаясь причинить боль. Рана на лопатке затянулась корочкой и тоже почти не беспокоила, Кави жаловался разве что на лёгкий зуд и благодарно ёрзал плечами, когда Аль-Хайтам осторожно почесал ещё красноватую кожу вокруг пореза. И вот когда все ранки были были обработаны, а нога плотно забинтована, Аль-Хайтам вдруг осознал самую большую проблему. Он не знал, чем занять Кави. С одной стороны у того был наимилейший Куллейн-Анбар, но даже Аль-Хайтам понимал, что рано или поздно игрушка надоест, и кто знает, сколько ещё времени Кави придётся пробыть в теле малыша. В конце концов, поджав губы, он направился прямиком в комнату Кавеха. Однажды, когда Итэр в очередной раз заходил к ним в гости, он ненароком услышал, как тот разбирал какой-то сундук с детскими вещами. И Аль-Хайтам точно помнил, что там были кубики. Сундук нашёлся достаточно быстро — он стоял на одном из шкафов и, к, счастью, оказался не заперт, оставленный с ключом в скважине. Внутри действительно оказался небольшой мешочек с кубиками. Их было совсем немного: дюжина или полторы, но разных цветов, размеров, даже форм — их точно хватит, чтобы надолго увлечь ребёнка. Краска на них кое-где облупилась, а некоторые углы были сколоты или стёрты, но это было лучше, чем ничего. Выходя из комнаты, Аль-Хайтам на секунду остановился возле заваленного чертежами стола только для того, чтобы прихватить упаковку цветных карандашей. Кавех точно будет потом беситься, но сейчас у Аль-Хайтама просто не было иного выбора: либо он даёт Кави карандаши и тот рисует на ненужных бумагах всё, что ему вздумается, либо, рано или поздно, Аль-Хайтаму придётся самому его развлекать дурацкими играми в ладоши. Стоило вернуться в гостиную, плотно прикрыв дверь комнаты Кавеха, как с удивлением Аль-Хайтам обнаружил Кави на полу, пытающимся построить себе крепость из стола и декоративных подушек. Он с раздражением потёр лоб. Сильно же он недооценил силу детского воображения. Кави увлечённо ползал вокруг столика, о чём-то тихо рассуждая словно сам с собой, но на деле, кажется, что-то рассказывал усаженному на тахту Куллейн-Анбару. — Нога ещё не зажила, — Аль-Хайтам с тихим стуком положил на столешницу мешочек с кубиками и коробку карандашей. — Осторожней. Кави с готовностью кивнул. — Ага! Я тигр-ришболанд и строю себе логово, чтобы жить в нём с другом-котёнком, — он указал поочерёдно на свою крепость и на Куллейн-Анбара. — А тигры-ришболанды ходят на четвереньках. Р-р-р! Аль-Хайтам, фыркнув, с ногами забрался на тахту, чтобы дать Кави больше места для игры, и тот быстро забыл о его присутствии, с радостным визгом обнаружив любимые кубики и коробку карандашей «как у мамы!», которые тут же утащил в своё самодельное логово под столиком. Вскоре туда же отправился и Куллейн-Анбар. Когда тонкий плед с одной стороны накрыл столик, придавленный подушкой потяжелее, образуя глухую стену, Аль-Хайтам совершенно перестал обращать внимание на негромкую возню. Иногда он бросал взгляд на Кави только лишь для того, чтобы лишний раз убедиться, что тот в порядке, а сам погрузился в очередное исследование лингвистических особенностей временных форм в эпоху Дешрета, решив вернуться к заявкам и отчётам после обеда. Следующие полчаса прошли в безмятежном спокойствии, какое накрывало только когда Кавех в этой же гостиной сидел вместе с ним и увлечённо работал, делая наброски или составляя сметы. Он всегда сидел у Аль-Хайтама в ногах, вытянув собственные и нагло уложив их на угол столика. Поначалу это раздражало, но потом как-то перестало привлекать внимание. Весь Кавех, залитый ли лучами уходящего за горизонт солнца, обёрнутый ли тёплым уютом мерцания свечного пламени, был в такие моменты оплотом спокойствия — надёжным буем во взволнованном море, ярким маяком в непроглядном тумане, дарующим надежду на скорый причал к родным берегам. И Аль-Хайтам действительно ценил такие моменты интимного молчания, когда они не ругались, не спорили, просто сидели, увлечённый каждым своим делом, и изредка бросали друг на друга взгляды. Зачем — никто из них точно не мог дать объяснения, но те короткие мгновения зрительного контакта были, как воздух, необходимы, словно в короткой встрече глазами они обменивались важной информацией чтобы погрузиться в работу на следующие полчаса. Странное дело, но иногда в таких коротких взглядах Кавеха Аль-Хайтам видел игривое предложение наконец поужинать, подкреплённое громким урчанием животов их обоих, иногда в них томилась невыплеснутая усталость, подкреплённая тёмными кругами под глазами и бараньей упрямостью в твёрдых движениях руки, когда Кавех который раз делал наброски или пересчитывал смету. Но ещё реже Аль-Хайтам видел в этих глазах стекло безысходности с пеленой обречённости, когда в руках у Кавеха не было ничего, кроме наполовину пустого бокала, а на столе рядом со скрещенными тонкими лодыжками стояла початая бутылка вина. В такие дни Кавех молчал больше обычного и уходил спать раньше, тихо бросая через плечо и Аль-Хайтаму не засиживаться. А утром Аль-Хайтам делал вид, что не замечал покрасневших и опухших век, ставя перед разбитым Кавехом кружку кофе и выслушивая очередные жалобы на очередного клиента, словно и не было громких надрывных всхлипов, которые доносились из-за неплотно прикрытой двери, стоило Аль-Хайтаму пройти среди ночи на кухню. Даже несмотря на всё, что удалось узнать во время турнира даршанов, Кавех время от времени падал в пучину меланхолии, обычно это происходило в дни очередной годовщины смерти отца или когда от матери снова приходило письмо из Фонтейна. Аль-Хайтам не знал, что именно она писала сыну, но после этих писем, тот ходил несколько дней задумчивой тенью, вечерами позволяя себе пару бокалов перед сном. А потом всё возвращалось на круги своя, и Аль-Хайтам забывал о периодах апатии Кавеха, пока те не проявлялись снова. Он не мог и не собирался винить Кавеха ни в чём, каждый из них в силу характера по-разному пережил утрату, и если Аль-Хайтам достаточно быстро принял неизбежное, Кавех до сих пор не мог полностью отпустить пережитые неприятности. Впрочем, то было его право, в конце концов, огромный долг перед Дори по-прежнему висел на нём, и Аль-Хайтам надеялся, что они вернут взрослого Кавеха раньше, чем алчная и злопамятная негоциантка явится на порог их дома за очередным платежом. Разбираться с этой пройдохой он совсем не горел желанием. Тем временем Кави из своего импровизированного логова издавал негромкое мяуканье и рычание, видимо отыгрывая роли тигра-ришболанда и котёнка, и Аль-Хайтам тихонько фыркнул. Всё же Кавех в детстве был до боли занятным ребёнком, возможно какой-то крошечной частичкой себя он даже жалел, что им не удалось познакомиться ещё до Академии. Кто знает, каким бы он был сейчас, если бы Кавех оказал на него влияние своей экстравертностью? Может быть, они бы вместе играли в кубики друг у друга в гостях? Читали бы книжки со сказками? Может быть, не было бы даже той ужасной некрасивой ссоры, после которой они не общались несколько лет? Покачав головой, Аль-Хайтам вновь уткнулся в книгу. Нет смысла гадать, время вспять не повернуть, что-либо исправить уже нельзя, и воображать, что могло бы быть, просто не имеет смысла. Настоящее — результат всех принятых в прошлом решений, о которых уже было поздно жалеть, а оставалось только отпустить все сделанные ошибки и смириться с последствиями. Вряд ли бы было лучше, чем сейчас. Краем глаза Аль-Хайтам заметил, как Кави выбрался из своего логова, весь вспотевший и чуть растрёпанный, и, со звонким «Оп!» плюхнувшись на самую большую подушку животом, зашуршал стащенными со стола чистыми листами и звякнул высыпавшимися на ковёр карандашами. Но через пару уверенных штрихов он раздражённо цокнул и повернулся к нему. — Хатам, а у тебя есть большая книжка? Листок рвётся! Аль-Хайтам хмыкнул, на пару секунд прикрыв глаза. Вот поди разбери, то ли этот малец специально его имя коверкает, то ли просто позабыл за ночь. И всё же пятилетнему Кави такое вполне простительно, а вот взрослого Кавеха этим и подколоть можно будет при случае. В любом случае большая книга у него была, лежала как раз на столике, прикрытая пледом, и Аль-Хайтам мог бы посоветовать Кави сесть за столик, но не стал. Если ему хочется лежать на полу — пусть лежит, меньше ногу будет напрягать. С искренней благодарностью Кави тяжело плюхнул на толстый ковёр увесистый том по расшифровке пустынной письменности, который был достаточно большого формата, чтобы на нём разместился лист бумаги, но недостаточно толстый, чтобы причинять юному художнику неудобства своей высотой. Стало совсем тихо. Некоторое время тишину нарушали только шорканье и бряцанье карандашей, потом Кави тихонько замурлыкал под нос какую-то детскую песенку, увлечённо раскрашивая только нарисованную картинку. Со своего места Аль-Хайтаму было плохо видно, но, судя по цветам, Кави рисовал их вдвоём с огромным Куллейн-Анбаром. И почему-то возможный Аль-Хайтам на этом рисунке выглядел подозрительно слишком мелким. Он тихо цокнул. Маленький паршивец! Над коллективным портретом Кави работал до самого обеда и ревниво закрывал его, когда Аль-Хайтам пытался разглядеть, что же он там изобразил. Он охотно позволил взять себя на руки и отнести на кухню, с аппетитом умял тарелку тёплого супа и даже попросил немного добавки, правда отказался от чая, но робко сказал, что любит закатники. К своему великому шедевру он вернулся уже сытый, довольный и с тарелкой нарезанных фруктов, но долго за рисованием не просидел. Устало потянувшись, он удобней разместился на подушке, расставив широко ноги, и взялся за кубики, раз примерно в четверть часа привлекая внимание Аль-Хайтама к своей очередной грандиозной постройке. И Аль-Хайтам практически искренне восхищался очередной башенкой, окружённой забором. Фантазия у Кави была просто неуёмная, из такого малого количества кубиков он вновь и вновь строил отличающиеся друг от друга по форме башенки: то высокие и стройные, то широкие и приземистые — и обязательно с забором из трёх-четырёх треугольных деталей. А потом он в какой-то момент притих, и Аль-Хайтам даже не сразу заметил, с головой увлечённый просмотром очередного вороха заявок на финансирование, которые, как обычно, в массе своей были абсолютно бесперспективны. Когда он всем телом потянулся, разминая чуть затёкшие от однообразной позы мышцы, он вдруг заметил, что Кави безмятежно спал на животе, раскинув руки и ноги, лицом зарывшись в подушку, на которой ранее сидел. И в этот момент перед ним встал моральный выбор. По-хорошему стоило перенести Кави на диван, чтобы тот не простыл да и после не мучился болями в мышцах. Но Аль-Хайтам помнил, насколько беспокойно тот спал, и просто не хотел ненароком разбудить его. Наверное, он думал бы очень и очень долго, как следует поступить, но Кави вдруг с тихим кряхтеньем заёрзал, переваливаясь на другой бок, и именно в этот момент Аль-Хайтам оказался рядом, осторожно подхватив ещё сонного малыша на руки. Кави, казалось, даже не проснулся, только недовольно дёрнул ногой, когда Аль-Хайтам уложил его на свободную тахту и накрыл тонким пледом. Долго Кави не проспал. Аль-Хайтам едва успел приготовить им своё фирменное запечённое рагу на ужин (есть суп уже не было никаких сил, право слово!), как Кави снова возился в своём логове, изредка похрустывая сочными свежими закатниками. Он выглядел слегка сонным и растрёпанным, словно его не вовремя разбудили, но, кажется, был достаточно бодр, чтобы вернуться к своим играм с Куллейн-Анбаром в подстольном логове. И снова эта игра ему быстро наскучила, и он вернулся к рисованию, тогда как Аль-Хайтам заканчивал разбирать последнюю стопку заявок. День клонился к вечеру, и пришлось зажечь светильники, чтобы им обоим было комфортно заниматься своими делами. Кави по-прежнему закрывал рисунок локтем, стоило Аль-Хайтаму пройти мимо, но на прямой вопрос искренне пообещал всё показать, как закончит. Аль-Хайтам в ответ только согласно кивнул. Взрослый Кавех тоже не любил показывать сырые работы кому бы то ни было. — Хатам! — тахта вдруг ощутимо качнулась, а к боку привалилось уже такое знакомое тепло. — Смотри, смотри! Красиво? Аль-Хайтам, закинув ногу на ногу, опустил на колени очередной отчет. Всё же работать дома, как он и предполагал, оказалось куда проще и продуктивнее: никто не отвлекал от работы, не донимал вопросами и не действовал на нервы, когда, возвратившись из пустыни и сдав все отчеты, заваливался в кабинет секретаря Академии и начинал разбавлять тупые каламбуры редкими предложениями все же сыграть партейку в Священный Призыв Семерых. За день он сделал недельный объём работы. Может, в этом его призвание? Может, ему и впрямь куда было бы проще работать дома, изредка появляясь в Академии для фиксации протоколов совещаний и со стопкой отклонённых заявок под мышкой? — Что там у тебя? — изобразив нарочито искреннюю заинтересованность, Аль-Хайтам взял в руки протянутый листок. Кави предвкушающе заёрзал и выжидающе вытаращил на него свои огромные глаза. Всё же после инцидента с супом они стали куда ближе буквально за сутки, и Кави больше не шарахался от него, как от ядовитой змеи, послушно подставляя ранки и щиколотку, не отказывался от еды, даже, вон, добавки попросил за обедом. А ещё он наконец начал с ним разговаривать и первым идти на контакт. — Вот, домик! — Маленький пальчик ткнул прямо в цветное геометрическое пятно с причудливой крышей. — Красиво? У него крыша из цветов! — Это ты сам придумал? — Аль-Хайтам в жесте похвалы потрепал Кави по светлым кудряшкам. — Очень красиво. — Да! — Кави восторженно хлопнул в ладоши. — У меня есть целый альбом с домиками. Мама сказала, что когда-нибудь все их построит! Моя мама — ахиктетор! И я тоже буду ахиктетором, когда вырасту! Аль-Хайтам с тихим смешком мягко стукнул Кави по кончику носа подушечкой пальца, дразня. — Хочешь быть, как мама? — Ещё лучше! — в огромных алых глазах горел неподдельный восторг и азарт. — Я построю дворец, самый красивый! Во-о-от такой большой! Кави даже приподнялся на коленках и широко развёл руками, обозначая размеры своего будущего строения. — И кто же там будет жить? — снова тихий смешок. — Я, мама и папа, — Кави старательно загибал пальцы, словно не слыша веселья в голосе Аль-Хайтама. — Ты тоже можешь приходить в гости. И дядя-лисичка. И дядя с карточками тоже! Ой! Я же совсем забыл! Пока Аль-Хайтам тихо смеялся в кулак на искреннюю детскую наивность Кави, тот ловко сполз на пол, скрываясь в своём логове, чем-то там пошуршал, и вернулся обратно, так же тяжело плюхаясь всем телом на тахту, чтобы залезть на неё с ногами. — Вот! — на колени Аль-Хайтама приземлился очередной рисунок. — Я же обещал показать. И этот был тот самый рисунок, который Кави так ревниво прятал от его внимания. На странице располагались пять разномастных человечков, нарисованных по-детски неуклюже и неумело, но с характерными чертами, по которым всех можно было узнать. Кажется, в детстве Кавеху лучше давались строения, всё же домик был нарисован куда более подробно и умело, чем состоящие из фигур и палочек человечки с широченными улыбками. — Вот, это я, а это ты, — Кави с серьёзным видом ткнул в две стоящие рядом фигурки почти одинакового роста. Обоих Кави изобразил ровными прямоугольниками тел и чуть косоватыми кружками голов. Вместо рук и ног были тоненькие палочки с ветками пальцев. На голове Кави ярко-жёлтые спирали изображали его кудряшки, в одной руке он держал композицию из зелёного треугольника и круга с ушами и мордочкой — Куллейн-Анбара, вестимо. Тело Аль-Хайтама было чёрным с зелёной линией сбоку — видимо, так Кави изобразил провод от его наушников, которые, кстати, тоже были, и если бы Аль-Хайтам не знал наверняка, что это, то принял бы два несуразных бирюзовых овала по бокам головы за уши. Серые волосы Кави изобразил острыми иголками, как у ежа, торчащими во все стороны, но прикрывающими одну сторону лица. В руках у нарисованного Аль-Хайтама была книжка и закатник, и только он один на картинке хмурился тонкими бровями и опущенными концами изогнутой линии рта. — Неужели я такой хмурый? — Аль-Хайтам добавил притворной обиды в голос. — Ты серьёзный, — ловко выкрутился Кави и тут же ткнул пальцев в следующего человечка с яркой зелёной шевелюрой, переводя тему. — Это тётенька, которая подарила мне игрушку. Коллеи представляла собой коричневый треугольник платья с такими же коричневыми палочками ног. В руках она тоже держала Куллейн-Анбара, а её причёска напоминала брокколи — так густо Кави наложил друг на друга яркие спирали. Эти три фигурки занимали большую часть листа, а потому на оставшемся небольшом краю почти вплотную ютились две оставшиеся фигурки, по всей видимости, Тигнари и Сайно. Тигнари представлял из себя полосатый разноцветный прямоугольник с синими вытянутыми овалами шаровар, его причёску Кави изобразил достаточно достоверно, аккуратно обрисовав жирную линию каре вокруг головы с тонкими светло-зелёными прядками чёлки у лица. В глаза сильно бросались треугольники ушей, что были больше головы раза в два, а ещё хвост, который Кави, кажется, хотел изобразить пушистым, но получилась растрёпанная метла с цветным кончиком. В руках Тигнари держал что-то похожее на нож и банку лекарств, и в купе с широкой улыбкой на однотипном лице это выглядело достаточно жутко. Последняя фигурка была меньше всех похожа на свой оригинал. Голый торс Сайно Кави изобразил светло-коричневым прямоугольником, и не забыл про фиолетовые шорты. Волосы у него почему-то были жёлтыми, из них тоже торчали два маленьких острых уха, а в руках Сайно держал что-то, напоминающее карточку СПС и почему-то лопату… — У меня белый не рисовал, — Кави ткнул пальцем в яркие волосы Сайно. — И я нарисовал волосы дяде с карточками жёлтым. Хорошо, значит, пятно прямоугольника с подозрительно знакомой ушастой мордочкой на нём действительно было карточкой. — А это что? — Аль-Хайтам пальцем указал на палку с угловатым наконечником. — Лопата! — Кави бросил на него тот самый взгляд, в котором так и читалось: «Ну совсем глупый что ли?! Как можно не понять!» — и продолжил. — Дядя с карточками приносил её тогда в домик дяди-лисички. Большая такая! Наверное, он ею деревья сажает в лесу. «Скорее, преступников за решётку. Да трупы песком засыпает.» — подумал Аль-Хайтам, когда осознал, что Кави изобразил копье Генерала Махаматры. Лопата! Ну надо же! — Я ещё тут подписал, — Кави робко провёл пальцем по едва заметным надписям над некоторыми фигурками. — Я ещё плохо знаю буквы… Буквы действительно были кривыми, заваливались то влево, то вправо, а некоторые, вообще, написаны неправильно, но в тонких линия Аль-Хайтам различил неуклюжие подписи «Кави», «Хатам» и «дядя лисичька», последнему особенно досталось в плане правильности, но чем стремительнее Кави рядом краснел от стыда за свою неграмотность, тем отчётливее Аль-Хайтам понимал, что слишком долго молчит. — Ты молодец, — он снова потрепал Кави по макушке. — Очень похоже получилось, а буквы ещё успеешь выучить. Он не стал допытываться, почему нет подписей у Коллеи и Сайно, наверняка и прошлые три для Кави были настоящим подвигом, просто ещё раз похвалил его, в уме отметив обязательно сохранить этот рисунок и показать его потом всем позже, особенно Кавеху, желательно, когда они целой компанией соберутся за очередной партией в СПС. Кави тем временем расцвел от похвалы и порывисто обнял Аль-Хайтама, с радостью заявляя, что подарит ему эти рисунки, когда мама будет забирать его домой. И Аль-Хайтам просто согласно кивал, уж предвкушая, как потом будет дразнить Кавеха этими шедевральными портретами. Уж ему-то он припомнит свою хмурую физиономию! Тихо фыркая себе под нос, Аль-Хайтам наблюдал, как радостный Кави снова сполз на пол, занимая себя кубиками. Уже готовый вновь каждые пятнадцать минут реагировать на очередную гениальную постройку он хотел отложить рисунки на столик, но зачем-то перевернул их и на мгновение замер. Кави, подняв голову, тоже заметил его ступор и с тревожным видом прижал кулаки к груди. — Я рисовал на чём-то важном, да? Голос его испуганно дрожал, взгляд бегал по лицу Аль-Хайтама. Чем-то важным оказался так и недочитанный отчёт Сайно, первые две страницы, если быть точным. Аль-Хайтам отложил рисунки картинками наверх и с тихим смешком покачал головой, замечая, как облегчённо выдохнул Кави. — Ничего важного, Кави, — заверил он, пряча усмешку за раскрытой книгой, и негромко пробормотал, — Просто Сайно придётся переписать пару страниц, когда решит придти к нам в гости.