Маленькая проблема большого Аль-Хайтама

С Тигнари Аль-Хайтам встретился аккурат у двери по возвращении домой. Кавех всю дорогу от Храма Сурастаны едва держался на ногах, и Аль-Хайтаму приходилось его поддерживать, что, впрочем, не сильно отличалось от их обычных шатаний после того, как Кавех знатно перебирал с вином у Ламбада. Но, честно и без прикрас говоря, Кавех был совсем плох. После позора в Храме он так спешно засобирался уйти оттуда, что едва не свалился с каменной дорожки по пути к выходу. — Он в сознании? — Тигнари молча подхватил Кавеха с другой стороны, когда Аль-Хайтам завозился с ключами. — Да, — щелчок — и в четыре руки они затащили Кавеха в его комнату. — И, к счастью, в твердом уме в этот раз. Кавех болезненно застонал, переваливаясь на бок и мученически прикрывая глаза. Он по-прежнему был мертвенно бледен и с ног до головы покрыт холодной испариной. Тигнари обеспокоенно проверял жилку на его шее и что-то внимательно разглядывал в глазах. — Что-то болит? — Тигнари ладонью коснулся влажного лба. Кавех молча покачал головой и тяжело вздохнул, будто силясь что-то сказать. — Боли нет, — голос также был слабым и безжизненным. — Только кружится голова и тошнит. Как похмелье, но хуже. Тигнари только молча кивнул и вышел из комнаты, попутно шурша и звякая лекарствами в своей походной сумке. Кажется, он пошел на кухню. Аль-Хайтам молча сидел на стуле за рабочим столом Кавеха и просто наблюдал. Огромная куча вопросов назойливо роилась в голове, но даже он понимал, что нужно дать Кавеху время на передышку. Тот, кажется, был совсем плох, и их счастье, что хотя бы что-то понимал. Он, не двигаясь, лежал на боку, болезненно жмурясь, и тяжело, но достаточно часто и шумно дышал носом. Аль-Хайтам не знал, что чувствовал в этот момент. С одной стороны — вот Кавех, наконец-то, вроде, в здравом уме и, кажется, в достаточно твердой памяти, и он должен, по идее, чувствовать облегчение, что сумасшедшие дни в этом доме наконец-то закончились. Больше никто не будет жутко шататься по комнатам денно и нощно, не будет громкой тарабарщины на незнакомом языке, а самое главное Кавех, наконец, поймет, что дома он совсем не один и устраивать в порыве безумия бардак в гостиной — не самая лучшая идея. С другой же его облегчение носило несколько иной характер и было приправлено остатками былого беспокойства и страха провала. Идя в Храм Сурастаны он в глубине души боялся провала, того, что Кавех так и останется безумцем до конца своих дней, а ему придется о нем до этого самого конца заботиться. Потому что при всей своей показной экстраверсии Кавех был беспросветно одинок и не особо нужен даже собственной матери. И пусть он постоянно кричал тут и там, что все в порядке, Аль-Хайтам точно знал — нет, не в порядке. Потому что «порядок» не горчит на языке очередной бутылкой крепкого алкоголя и не вызывает потока стыдливых слез, которые он так не хочет кому-то показывать. Кавех строил из себя непоколебимую крепость, которую не сломят ни бури поражений, ни грозы неудач, когда на самом деле он был хлипким соломенным шалашиком посреди равнины, обдуваемый суровыми ветрами. Заботу о Кавехе Аль-Хайтам не воспринимал, как обузу, скорее как досадное вынужденное обстоятельство. Рано или поздно Кавех бы точно пришел в себя, все же Малая Властительница Кусанали остановила скверну во всем Сумеру, уж с Кавехом она бы тоже так или иначе разобралась, но Аль-Хайтам честно, пусть и не вслух, мог себе признаться, что рад возвращению Кавеха в сознание, ему и самому было интересно, куда этот идиот смог с такими последствиями вляпаться. Тигнари тем временем почти бесшумно вернулся в спальню и поставил на стол тарелку с небольшой порцией бирьяни, который Аль-Хайтам готовил еще вчера вечером, и чашку с ароматным пряным чаем. — Надеюсь, ты не против, что я порылся в шкафах с едой? Аль-Хайтам покачал головой. Сейчас его волновало только самочувствие Кавеха и дикое желание задать свои вопросы. Тигнари же тем временем помог Кавеху сесть, оперевшись спиной на подушку. Его бледные руки так сильно дрожали, что Тигнари пришлось его кормить и поить самостоятельно. Кажется, Кавех ощущал страшный стыд и смущение, потому что несмотря на общую болезненную бледность, уши его горели алым пламенем. Аль-Хайтам едва слышно фыркнул. Проклятый гордец. К удивлению, Кавех послушно выпил горький чай, также послушно поел — немного, но все же, — без возражений проглотил несколько пилюль и так же с помощью Тигнари снова лег, перевалившись на бок. — Теоретически, рвоты больше быть не должно, — теперь Тигнари обратился к Аль-Хайтаму. — Но на всякий случай тазик поставить возле кровати советую. На болезненно-недовольный стон Кавеха Аль-Хайтам только фыркнул и кивнул. Поставить, но чуть позже. — Что со мной произошло? — Кавех решил первым начать задавать вопросы. Тигнари, собравшийся было уходить, заинтересованно дернул ухом и сел в изножье постели. — Хорошо тебе, — Аль-Хайтам фыркнул, сложив руки на груди. — Сначала вернулся среди ночи, весь в изодранных вещах, как будто ришболанды за тобой через все джунгли гнались, еще и со сломанным Мехраком… — Мехрак сломан? — Перебивший его голос Кавеха был неверящим и потухшим. Аль-Хайтам только кивнул и продолжил: — Именно. Помимо этого ты учинил погром в гостиной. — Погром? — Призраком таскался по дому, — в этот раз Аль-Хайтам решил не прерывать свою тираду. — Беспрестанно лопотал на незнакомом даже мне языке и часами рисовал в своем блокноте древние механизмы. Честно говоря, я был бы рад, если бы ты сам мог нам объяснить, что произошло, а еще расшифровал полотна неизвестных пиктограмм, которыми ты испещрил все поля моих книг об Эре Дешрета. И, как вишенка на торте, ты разделся в Храме Сурастаны. Догола. — Ого. — Тигнари удивленно вскинул брови и обратился к Кавеху. — Как тебе удалось избежать гнева Архонта после этого? — Он еще и на пол там наблевал, — поддакнул Аль-Хайтам. Тигнари шокированно ахнул. — Так что, да, Кавех, нам очень интересно, что с тобой произошло. — Про последнее мог и не напоминать, — процедил тот сквозь зубы и усилием отер лицо от пота. — Я сам не понимаю, что именно случилось. В голове полная каша. Тигнари вдруг в поддерживающем жесте сжал тонкую лодыжку и недовольно зыркнул на Аль-Хайтама. Ладно, он переборщил с укорами, а Кавеху и без того было не слишком хорошо. — Начни с начала, что помнишь, — подтолкнул к откровениям Тигнари и снова сжал чужую лодыжку. Кавех помолчал некоторое время, словно собираясь с мыслями, а потом негромко начал рассказ, неловко поджав под себя ноги. Кавех не смотрел ни на кого из них, только перед собой, словно сквозь пол. — Я нашел провожатого в Караван-Рибате. Мусаид — он уже несколько раз водил меня в пустыню, — человек надежный, он этим на жизнь зарабатывает. Я сказал ему, что хотел бы посмотреть на подземный Храм Германубиса, о котором мне как-то рассказывал Итэр. Мусаид о храме не знал, но сопроводить меня согласился, когда я показал ему примерное место на карте. Это западнее главной пирамиды Дешрета. На указанном месте оказалась глубокая яма, в которую мы спустились вместе. Мусаид остался снаружи, дав мне пару часов на исследование залов, и я вошел в уже открытый храм. И вот тут начинаются провалы, — Кавех на несколько секунд замолчал, переводя дух и сглатывая вязкую слюну. — Я просто ходил из зала в зал, зарисовывая интересные барельефы и планировки. Потом был огонь. Что за огонь и откуда он взялся, я не могу вспомнить, помню лишь боль, ужас странное чувство в животе, словно меня куда-то засасывало. И все. Очнулся я в уже в Храме Сурастаны в самом неприглядном виде и в самой нелепой и постыдной ситуации. И, судя, по твоему рассказу, Аль-Хайтам, неделя у тебя выдалась той еще. В комнате повисло молчание. Кавех больше ничего не говорил, кажется, впрямь больше ничего не помнил вплоть до сего дня. Слова Кавеха ничего не проясняли, только сильнее нагоняли туману, и было ясно, что вряд ли он сможет расшифровать то, что написал в порыве помешательства. Аль-Хайтам тяжело вздохнул. А так хотелось! Жажда знаний точила червячком, но, кажется, все надежды на успех только что пали прахом. Хотя у него все еще оставалась возможность попасть в запретную секцию, ждать разрешения туда попасть можно было бы неделями, так еще и нужно было бы предоставить причины для доступа. О помешательстве Кавеха за эти дни знали единицы, и Аль-Хайтам совсем не хотел посвящать в эту проблему Мудрецов. Еще заберут бедолагу на опыты, а у Кавеха злых заказчиков куча и долг огромный. Словом, проблем и без того хватало. — Яснее не стало, — Тигнари словно прочел его мысли. — Судя по тому, что рассказывал мне Сайно о постройках времен Дешрета, там куча разных проклятий. Возможно, ты наступил в какую-то ловушку и получил состояние безумия. Кавех молчал. Он выглядел еще более разбитым и расстроенным, чем в начале разговора, и Аль-Хайтам не мог его в этом винить. Он сам всю неделю мало что понимал, тщетно пытаясь достучаться до разума Кавеха и уберечь его от случайных повреждений, тогда как для самого Кавеха это просто был провал между двумя событиями. И этот провал его точно угнетал. В конце концов тяжело вздохнув, Кавех расстроенно поджал губы и лениво перевернулся на другой бок, отворачиваясь. — Простите, я хотел бы поспать, — глухой голос был совсем бесцветным. — Я… очень устал.

***

Спустя неделю, когда Кавеху стало лучше, если не душевно, то физически точно, они собрались на верхней террасе «Пуспы». Сайно вернулся из пустыни и, само собой, позвал всех перекинуться в карты. Они втроем уже сидели за столом и мерно потягивали заказанный кофе, настраиваясь на долгие, но приятные партии в привычной дружеской атмосфере. Кавех опаздывал, еще с утра убежав на встречу с очередным заказчиком. Сцепив пальцы в замок и положив на них подбородок, Сайно внимательно слушал рассказ Аль-Хайтама о помешательстве Кавеха и понимающе качал головой. Тигнари оказался прав, Генерал Махаматра подтвердил его теорию о проклятье и даже подметил, что Кавех еще легко отделался. Аль-Хайтам фыркнул. Не то слово! За прошедшую неделю он изучил целую гору книг как дома, так и в Доме Даэны, но нашел мало дельной информации, даже подумывал через Сайно выбить себе поскорее доступ к запретной секции. Правда, сильнее, чем причины помешательства Кавеха его волновали только загадочные пиктограммы, которыми были исписаны поля львиной доли всех его книг, и именно за расшифровкой этих письмен он и занимался в свободное от работы время. Сначала дело шло туго, даже имея познания в нескольких десятках языков, он никак не мог понять, с какой стороны подступиться к странным пиктограммам. Отчасти они были похожи на классические иероглифы, которые были на барельефах и стенах строений эпохи Дешрета, но по сути не имели с ними ничего общего. При попытке сопоставить похожие символы, получалась полнейшая тарабарщина. Аль-Хайтам пробовал читать по-разному: и слева направо, и справа налево, и сверху вниз, даже снизу вверх, но ни в одном из вариантов похожие значки не давали хоть отдаленно дельного текста. Кавех писал только на полях, достаточно убористо и мелко, так что синтаксический рисунок текста был виден крайне слабо, в нем не было знаков препинания, но было заметно что текст как будто делится на структурированные квадраты разной величины, которые начинались то ли в центре и по квадратной спирали шли по нарастанию, то ли с внешней границы спускались к центру. Ощутив надежду на успех, Аль-Хайтам снова попробовал сопоставить символы — и снова неудача. Промаявшись еще сутки, он обратился за помощью к мадам Фарузан. И чудо! Здесь его ждал успех. Внимательно осмотрев текст, профессор, хохотнув, подтвердила его догадку насчет спиральности рисунка, но по тексту… — Это один из диалектов, — она постучала ногтем по исписанным полям. — Последними на нем говорило племя, потомки которого сейчас известны как племя Танит. Во время заточения я натыкалась на древнюю библиотеку и смогла там по свиткам изучить язык. Он очень похож на уж известный нам, это так, но только написанием. Если хочешь, я могу перевести тебе пару предложений, где больше всего разных пиктограмм, чтоб у тебя была более обширная база для дешифровки. Аль-Хайтам согласился, рассчитывая услышать какое-то откровение древнего духа, которым некоторое время был одержим Кавех, но на деле это оказались просто гневные записки самого Кавеха, который то требовал мыть за собой посуду, то просто возмущался своим положением домохозяйки, то последними словами материл вкус Аль-Хайтама в интерьере. К концу третьего предложения мадам Фарузан уже не могла сдержать смеха. Аль-Хайтам же просто вздохнул. Какой древний дух, когда Кавех и его ругань в разы страшнее. Однако ругаться с ним Аль-Хайтам не стал. Хватило и грандиозного скандала на день раньше, когда Кавех, чуть оклемавшись, вышел в гостиную и увидел свои вещи. Детские вещи, разбросанные повсюду. — Ты рылся в моих вещах?! Как ты посмел вообще! — Разочарование вперемешку с возмущением больно били совести. Точнее, больно ударили бы, будь то правда. Однако Аль-Хайтам в вещи Кавеха не лез. — Ты сам вытряхнул свой сундук и целый вечер из этих кубиков что-то строил, — пожав плечами, парировал Аль-Хайтам, и Кавех не нашелся с ответом. Правда, следующие пару дней с ним не разговаривал. Не поверил. Из мыслей его также выдернул Кавех. Его громкий голос они услышали еще на лестнице, и пока тот, громко скрипя ножками по полу, усаживался на оставшееся пустое место, возбужденно рассказывая об очередном удачном проекте, Аль-Хайтам молча налил ему кофе. — А ты умеешь быть обходительным, — довольно хмыкнул Кавех вместо благодарности и сделал первый глоток. — Простого «спасибо» было бы достаточно, — фыркнул в ответ Аль-Хайтам, доставая свой ларец. Сайно с энтузиазмом поддержал его жест, аккуратно, но решительно отодвинув еще наполовину полный кофейник ближе к краю стола и доставая свои карты. — Вы можете представить, я потерял карту Тигнари! — Сайно с досадой шлепнул по столу и ловко извлек из своей колоды карты игровых персонажей. — О, нет, Сайно, я уже десять раз слышал эту историю! — Тигнари устало застонал и закрыл ладонью лицо. — У меня их две. Я могу просто отдать тебе одну из своих. — Она в голографическом дизайне и с редкой рубашкой за авторством Мела, ты прекрасно это знаешь! — Аль-Хайтам с удивлением наблюдал как этими словами надул губы великий и ужасный Генерал Махаматра. Кавех же, кажется, единственный, кому была интересна эта проблема. — Как ты умудрился? — Кавех покачал головой и щелкнул собственным ларцом, тут же начав перебирать колоду в поиске карт персонажей. — Ты же их бережешь, как зеницу ока. — Я не знаю, — Сайно сокрушенно покачал головой, грустно выкладывая на поле карты Коллеи, себя и Дендро-Архонта. — Я заметил это уже на обратном пути, когда остановился на ночь в Караван-Рибате. На тот момент с последней игры прошло не меньше двух недель, и Тигнари в колоде точно был. Кавех сочувственно покачал головой и тоже начал выкладывать своих персонажей, который раз внимательно просматривая колоду. Но тут он внезапно остановился и нахмурился. — У меня почему-то две карты Тигнари… Сайно тут же вырвал из его рук карты, безошибочно доставая из веера ту, что отличалась рубашкой. Аль-Хайтам рассмеялся. — Недавно ты обвинял меня в том, что я копался в твоих вещах. А сам залез в карман к самому Генералу Махаматре? Тигнари поддержал его шутку: — Даже хуже. В ларец самого Генерала Махаматры. Тебе не избежать правосудия, Кавех! Кавех тяжело сглотнул, нервно сжав оставшиеся карты в руках. Взгляд Сайно опасно потемнел. — Я и есть правосудие, Тигнари. Где-то на горизонте сверкнула молния.