История одной комнаты

      Дверь распахнулась с такой силой, что чуть не вылетела из петель. Из холла доносился голос комментатора: «…Поздравляем Сайтама Сейбу Лайонс с ошеломительной победой! Это был матч века…»       Утахиме ввалилась в комнату, споткнувшись о порог, но между нею и полом возникла воздушная подушка, не позволив упасть. Годжо, словно котенка, взял её за шиворот и одним движением вернул в вертикальное положение.       - Сп… Спасибо, - промямлила девушка себе под нос и возмущенно добавила, обращаясь к парню. – И что вообще ты тут делаешь?!       Сатору самодовольно ухмыльнулся. Он стоял в дверном проеме, оперевшись плечом о косяк, но не переступая порог её комнаты.       - Присматриваю за тем, чтобы ты не убила себя.       - Я не маленькая, чтобы за мной присматривать. Я твой семпай, если ты помнишь. Это я должна за тобой присматривать.       - Благодарю за заботу, семпай. Правда, в отличие от некоторых, я умею пить.       Сложившаяся ситуация явно забавляла Сатору, но Утахиме уже не слушала его, она напевала гимн любимой команды, не попадая в ноты.       - Где Шоко? - вдруг встрепенулась она.       - Уже спит. Она ушла еще час назад, когда ты пыталась влить в нее очередную бутылку пива.       По-детски надув губы, девушка плюхнулась на кровать, раскинув руки звездой.       - Все, уходи теперь, - пробурчала она.       - Ээээ, - в своей привычной насмешливой манере протянул Годжо. – Неужели, ты мне не рада? Мы же полгода не виделись.       - Ха?! И кто в этом виноват, черт возьми?!       Она резко поднялась, чтобы сесть, но нейроны, расслабленные алкоголем, вызвали головокружение, призывая вернуться обратно в лежачее состояние.       Сквозь морок в сознании, Утахиме чувствовала, как её подхватили крепкие руки.       - Кто виноват?.. – прошептала она снова.       Годжо молчал. Ему бы хотелось, чтобы сейчас его мучила совесть, но он не чувствовал вины, только радость от возможности здесь и сейчас чувствовать её в своих объятиях.       - Ты скучала? – наигранно веселым тоном сказал он.       Её на удивление серьезное «да» ударило его прямо в солнечное сплетение, вызывая неприятное подсасывающее чувство.       Парень отстранился и заглянул в её чуть раскрасневшееся от алкоголя лицо. Девушка была настолько хорошенькой, что его так и подмывало снова прикоснуться к её губам. Но в глубине его души переворачивался черный склизкий змей отчаяния, извиваясь и нашептывая «не привязывайся».       Все равно все уходят. Родители, товарищи, друзья. Однажды не станет Утахиме, как в свое время не стало Хаибары, Рико, Гето и многих других его товарищей, и он опять останется один. Эти мысли не приносили боли. Одиночество было его спутником с самого детства. Тогда почему сейчас на душе стало так мерзко? Ответ на этот вопрос он не знал.       Из задумчивости его вывел удар в бок. Годжо интуитивно ослабил хватку и позволил девушке упасть на кровать. Она уже было замахнулась ногой, чтобы приложить его по голове, но парень поймал её за стопу и поцеловал в ямочку рядом с косточкой, выступающей на изящном изгибе голеностопа.       - Я же сказала тебе проваливать.       Надо воспользоваться этим моментом и бежать отсюда, но вместо этого Годжо поудобнее ухватил её за лодыжку и развернул к себе. Красная юбка сползла, обнажая стройные ноги.       - Ты правда хочешь, чтобы я ушел? – спросил он.       - А чего хочешь ты? – Тон ее голоса вдруг стал совершенно серьезным, словно в ней не было ни капли спиртного.       Утахиме приподнялась на локтях, и смотрела в упор в глаза Годжо, словно бросая ему вызов.       – Ты вечно смеешься надо мной, задираешь, называешь слабой, но, знаешь, что я думаю? Я думаю, что именно ты настоящий слабак. Ты с детства привык, что мир крутится вокруг тебя, но как только что-то вышло из-под твоего контроля, тебя и след простыл.       - Ты такая милая, когда злишься, - ухмыльнулся Годжо.       Его не задевали её слова, хотя он знал, что во многом девушка права. Просто эта её манера идти наперекор пробуждала в нем такое сильное желание, противиться которому было невозможно.       Только парень потянулся к ней, как Утахиме рывком высвободила ногу из его хватки и повалила Годжо, оседлав сверху.       - Ну уж нет! Больше ты не будешь делать то, что тебе вздумается, - прорычала она.       Девушка телом чувствовала, как растет его возбуждение, но алкоголь и накопившаяся за прошедшие полгода злость придавали ей смелости.       - Сдаюсь, - засмеялся Годжо. – Теперь ты главная, Утахиме. Что будешь делать?       - Вышвырну тебя отсюда.       Кончиками пальцев он погладил её по щеке, провел по шее и будто случайно задел рукав её наряда. Белая ткань, поддавшись его намерению, сползла, обнажая тонкую лямку её белья и темное кружево, прикрывающее грудь.       Кожа её полыхала в местах, где он её касался. Годжо запустил руки под плотную ткань её юбки, взял за бедра и приподнялся, усиливая давление на самое чувствительное её место. Удовольствие было столь сильным, что Утахиме пришлось подавить звук наслаждения, непроизвольно зародившийся в ее грудной клетке. Она не доставит ему радости видеть её желание.       - Ты говоришь одно, а твоё тело - совсем другое, - тихо произнес парень, и добавил уже без тени улыбки. – Я называю тебя слабой, потому что ты должна стать сильнее. Я не смогу тебя защитить, пока я в Токио. Ты обязана стать сильнее, чтобы не умереть.       - Так вот что ты думаешь обо мне? – возмутилась Утахиме. – Ты уверен, что я без тебя не справлюсь? Какое самодовольство! Очень в твоем стиле, Сатору Годжо. Когда-нибудь я смогу тебя одолеть.       - Когда ты говоришь это, глядя на меня сверху-вниз, звучит вполне убедительно.       - Не дразни меня, а то… Ах!       На этот раз Утахиме не сдержала сладостный вздох, когда он снова подтолкнул её бедрами.       Было непонятно, кто начал, а кто подхватил эту игру, но оба наслаждались ею. Движения их бедер становились все более ритмичными. На её нижнем белье появился влажный след, предательски выдавая её желание, в то время как парень даже не пытался скрыть своё возбуждение.       Сатору поднялся, стянул с себя рубашку и бесцеремонно впился губами в её плечи, параллельно освобождая Утахиме от оков одежды. Он повалил девушку на кровать, меняя расстановку сил, но она не чувствовала себя побежденной. Годжо проиграл в тот момент, когда пересек порог её комнаты. Если до этого у него еще был шанс победить тягу к ней, то теперь Утахиме ясно понимала, что, на сколько бы он не исчезал из её жизни, Сатору Годжо будет возвращаться снова и снова.       В своем триумфе она преисполнилась снисходительной нежности и перестала бороться, словно её тело стало подарком, утешительным призом его поломанному самолюбию.       Он входил в нее медленно, закинув одну её ногу себе на плечо. Их губы не соприкасались, но их разделала всего пара сантиметров, так, что они могли чувствовать возбужденное дыхание друг друга. Каждый раз, когда Сатору входил в нее до конца, Утахиме чуть заметно прогибалась в пояснице, чтобы принять его еще глубже, и это делало его желание еще более нестерпимым.       Сладостное чувство постепенно заполняло её лоно, и девушка крепче сжимала его плечи, заставляя набирать скорость. Его движения становились жестче, быстрее, на коже проступила испарина.       Сколько раз он думал о ней, будучи в Токио, и вот она снова перед ним: растрепанная, раскрасневшаяся, соблазнительная.       Еще толчок. Еще. Еще.       И, наконец, Годжо почувствовал, как её тело содрогается во вспышке оргазма.       Приглушенный стон сорвался с её губ, так что, не в силах больше контролировать себя, парень отдался своему наслаждению, закрыв рот поцелуем, чтобы не зарычать.       Утахиме обвила его ногами за талию, и они еще какое-то время лежали, не разъединяя тел.       Этой ночью им обоим не спалось. Уже ближе к утру, лежа в объятиях девушки и накручивая на палец ее влажные после душа волосы, Годжо тихо произнес:       - Кажется, ты меня одолела.       - Я знаю, - ответила Утахиме.       В ее словах не было ни насмешки, ни доли высокомерия. Это была констатация факта.       Они оба знали, что будет дальше. Завтра Годжо вернется в Токио, их захватит работа по изгнанию духов, и есть немалая вероятность, что кто-то из них умрет. Но сейчас все это не имело никакого значения. Все, что было важно – это тепло их тел и дыхание, нарушающее тишину.