Ультрамарин

      Из отравленного и измученного организма не выветривается запах спирта, а жвачка, проглоченная в немалом количестве, сжигает стенки желудка к чертям. Изжога заставляет извиваться и морщиться — Сонхун никогда не страдал от проблем с ЖКТ. Но сегодняшний день заставил его потонуть в алкоголе. Пиво, сверху непонятное вино, предложенное барменом, и текила — стопок пять. Сонхун оставил весь свой кошелёк за барной стойкой, а вместе с ним и телефон, забитый сообщениями от уже бывшей девушки.       Ей нужно было сказать о расставании именно в день, когда у Сонхуна всё было хорошо. Когда ему наконец-то удалось сдать долги по философии сраному и нудному преподавателю, когда его впервые похвалили за эссе по зарубежной истории и даже пообещали отправить на конференцию во Фресно, чтобы представлять их университет. Нервы на грани того, чтобы отказаться от всего хорошего.       В его жизни никогда не было настолько жирных чёрных полос. За первый год обучение он обзавёлся всем и под конец, видимо, потерял всё. Его чувства к Меган настолько искренние, что он сам до конца не верил в их правдивость. Она любила его в ответ — Сонхун уверен. Но чувствам свойственно проходить, теряться во тьме других.       Обидно, что его чувства искрятся, а у Меган потухли, как огоньки на праздничном торте. Конечно, они встретятся и обговорят всё, но только на следующей неделе, где-нибудь в их излюбленной кафешке, теперь уже занятой не ими, а ей и её новой пассией. Сонхун сомневается в себе: что-то не так с его лицом? Меган предпочла европейца, нежели азиата? Он хочет стянуть с себя скальп и проветрить перенагруженный мозг.       Через десяток минут он доберётся до новостроек, отыщет свой подъезд из тысячи и в стеклянном лифте будет шарить по карманам, пытаясь подцепить ключи от его квартиры. Нет, от их квартиры. С начала года Сонхун снимает квартиру в районе Окленд-Хиллз вместе со своим бывшим одноклассником, но теперь Ники — его одногруппник. Оба переехали из-за учёбы из Стоктона в Окленд. К сожалению, университет не предоставил общежитие — кампус переполнен иностранными студентами.       Первое время парням было тяжело уживаться вместе, очень много договорённостей и правил. Ещё со старшей школы Сонхун знает, что Ники — гей. Оттого и первое правило: не водить ни парней, ни девушек в их обитель. За все почти семь месяцев обучения Сонхун не видел, чтобы Ники, в принципе, ходил с кем-то. Его компания — в основном девушки с их потока литературы. А вот Сонхун окружён всеми: парни из сборной по волейболу, девушки-чирлидерши, одногруппницы и старшекурсницы, но в центре всегда Меган — активистка и дочка декана.       Они не близки, школьные годы больше дали им плоды, как хорошим одноклассникам. Изредка вместе со школы домой, посиделки на остановке или проекты. Жили рядом, а родители по сей день лучшие друзья. После небольшого каминг-аута в комнате Сонхун начал смотреть на Ники с осторожностью. Не неприязнь, просто непривычка. И разговоры о симпатиях закончились, Сонхун молчал о том, что ему нравилась девушка из параллели или же их молодая учительница по мировой географии — в ответ о Ники он не хотел слышать о его влюблённостях в парней.       Не по себе, для Сонхуна чуждо. Он сам задавался вопросом, принимают ли Ники его родители… Если ему, человеку, рождённому в двадцать первом веке, непонятие на сердце скребёт.       И мысли так прискорбно переключились с Меган на Ники, наверняка уже спящего в своей комнате. В ней Сонхун за все месяцы жития вместе не был. Личные границы очерчены, Ники тоже не пересекал его.       Такси ему вызвал бармен, и Сонхун оставшиеся наличные деньги впихивает водителю, остановившемуся возле четвёртого подъезда. Ключи он находит моментально — в пустом кошельке. Сонхун липнет лбом к прочным стеклянным стенам в лифте и скупо дышит. У него отказывают лёгкие от пройденного и выпитого. Он не ощущает себя человеком, заслуживающим отдыха. Его бросили, — вероятно, он сделал что-то не то.       В квартире пустота разрастается, по стенам вместе с мраком скользит. Сонхун скидывает грязные кеды на пороге и топчется на месте — вдруг Ники не спит. Но ответа не следует, значит, в комнате заперт. Желание выговориться кому-то близкому, избавиться от грязи на душе.       Неуклюже, цепляясь за гладкие стены руками, Сонхун добирается до светлой двери в комнату Ники. Не стучит — бессмысленно же. Толкает дверь и входит, опустив глаза на свои чёрные носки. По комнате проходится: всё аккуратно, на стенах плакаты и географическая карта рядом со столом.       Сердце срывается на дно желудка — глаза, направленные на Ники, спящего без единого элемента одежды. Его ноги накрыты пледом, а остальное — нет. Бледная кожа поблескивает на свету настольной лампы. Сонхун сглатывает и непонятно скользит взглядом по стройному мужскому телу. Ему всегда казалось, что Ники слишком хрупок… Его бледность, стройные ноги, длинные и худые руки, а торс — едва видимый рельеф.       Сонхун, сжимая ладони в слабые кулаки, подходит ближе к кровати — себя он не контролирует. Каждая мышца в напряжении от спящего по-ангельски невинно парня. Его посапывание тихое и умиротворённое, даже и не подозревает о том, что на него сейчас бессовестно и неприятно смотрят. Ники особенно громко причмокивает пухлыми влажными губами и перемещает голову с одной стороны на другую, где на его нагое тело обращается тяжёлый взгляд.       Чуть влажная ладонь соскальзывает с мягкой на вид ягодицы и падает рядом с бедром Сонхуна. В голове вереница неправильных и аморальных мыслей. Сонхуну неподдельно нравится обнажённое тело Ники, он не скрывает своих блестящих глаз. Его пальцы разжимаются из кулака, вся тяжесть ладони перемещается на влажноватое оголённое бедро Ники, скользя выше, к заднице. Касания не пробуждают — спит крепко.       — Ники, — на шёпот решается Сонхун, ладонью водя по ягодицам.       Он ненавидит себя прямо сейчас.       Ни шороха, ни вздоха. Ники молчит, только облизывает губы во сне, а Сонхун дрожит, мерзко дрожит, пока его пальцы скользят меж мягких ягодиц, по ложбине. Он знает: от него несёт голым спиртом, уличной влагой и такси. А Ники, словно ангел бледен, чист и умиротворён.       Его тело настолько расслабленно, что Сонхун без усилий разводит ягодицы и взглядом пробегается по промежности, гладко выбритой промежности. На Сонхуна обрушается всё: его непристойные мысли о Ники, бывалые во времена учёбы в старших классах; взгляды с интересом, особенно на блестящие пухлые губы и ревностные претензии. Сонхун всегда отдалялся от Ники; правда, они не были близки, но после каминг-аута Сонхун будто бы заметил уязвимость и в себе, и в парне.       — Ник… — сам же себя обрывает, устами впиваясь в обнажённое юношеское плечо.       Наконец-то хоть какие-то признаки ясного ума. Сонные глаза оббегают родную комнату: стены, завешанные плакатом, и компьютерный стол с брошенным учебником. Ники дёргается от касаний, ощущаемых на своих бёдрах, его морозит. В сузившихся зрачках мгновенный страх, охватывающий всё отёкшее тело.       — Не трогай… — Ники дёргается и накрывает себя одеялом, но не целиком — на половине Сонхун удачливо сидит. — От тебя спиртом несёт.       Бесполезные слова, для Сонхуна они пустые, он смотрит на Ники, как на бесплатное тело, смачивает губы слюной и опускает глаза на свои колени.       — Ники… ты такой красивый, почему я раньше этого не замечал? — шепчет Сонхун, его ладонь поднимается к открытому плечу.       И ведь не знает и даже не чувствует, как бьётся юношеское сердце от неискренних слов. Тело напрягается от касаний и взглядов. Ники неприятно, но он терпит и не отбивается. Сонхуна парень боится сильнее, чем нескончаемого пламени. Ники мерзко от своего податливого тела, желаемой ласки от человека, сумевшего влюбить его в себя.       — Сонхун, иди спать, — твёрдо настолько, насколько смог — слишком слабо для Сонхуна. — Почему ты пил? Да не трогай меня! — Ники не сдерживается, бьёт по ладони и сталкивается с тяжёлым взглядом.       Страх съедает: начинает с хрупких костей и заканчивает на коже, покрывающей мурашками. Сонхун сверху, нависает над телом и дышит в лицо отвратительным запахом голого спирта. Ники чувствует себя беззащитным зверьком, пойманным в железную клетку. Ничтожное положение.       — Ники… ты такой красивый, — как в бреду продолжает шептать, его дыхание на шее, ключицах и щеке, а коленка — меж пытающихся прижаться друг к другу ног.       Жертва — Ники ощущает себя жертвой. Сонхун не контролируемый, он знает и пытается образумить хотя бы себя сделать шаг навстречу своего благополучия. Но Сонхун сильно стягивает его запястья и отводит к изголовью кровати, прижимая к железному каркасу. Обнажённое тело обдаёт прохладой, Ники уязвим — ему стыдно и неприятно, напоказ всё: молочные бёдра, вставшие соски и вялый член — не возбуждён, — Сонхун пугает его.       — Ты же гей, я думаю, тебе понравится, если я тебя трахну, — носом водит по скуле и зубами вгрызается в мочку покрасневшего уха. — Таким как ты же нравится, когда им толкают в задницу члены. Может быть, тебе понравится мой? Представлял хоть раз, как я буду ебать тебя раком до криков? — и Ники чувствует, как твёрдым пахом Сонхун водит по его бедру, на глазах выступают слёзы.       Пальцы впиваются в покрывало, Рики пытается, но его сил недостаточно, чтобы столкнуть тяжёлую тушу Сонхуна с себя. Да, представлял — неоднократно и желанно, но не так, чтобы его атаковывало чувство жертвы. Ники не понимает, что происходит с Сонхуном, сторонившимся его слов о своей ориентации. Он помнит каждый момент, когда Сонхун, как маленький ребёнок, закрывал рот — не физически, но грубо и властно. Для Ники он — свет и влюблённость. Романтизация чувств и внутренней гомофобии — Ники нравилось гонятся за Сонхуном, в стороне не принимающим его.       — Расслабься, ты же доверяешь мне, — никогда. Ники судорожно выдыхает и смотрит в затуманенные глаза с потерянностью. — Мне так хочется войти в твою задницу, Ники, что ты со мной творишь… если бы я знал, что ты спишь без одежды. Я так хочу тебя…       — Сонхун… — безудержный плач, истерика, карябающая горло. Ники сжимает пухлые губы и закрывает глаза, смоченные тёплыми слезами. — Не трогай меня… я не хочу…       Не хочет спать с тем, кто не ценит его. Видит в нём бесплатное тело для своих потребностей. Сонхун показал то, как относится к Ники на самом деле. Его взгляды с осуждением… Но изредка Ники улавливал и интерес, гордился собой — предмет воздыхания обращает внимание. Сквозь землю в гниющий гроб — никак не жить! Ники теряет свою цену, не отталкиваясь от насильственных действий в свою сторону.       Шоковое состояние поглащает.       — Нагло лжёшь мне, мерзавец, — рычит, особо сильно кусая за мочку и оттягивая её, Ники скулит, пытаясь игнорировать ощутимую и колючую боль.       Член Сонхуна вжимается в его бедро, крупный, как когда-то представлял Ники, но сейчас ему всё равно. Он мечтает о том, чтобы проснуться и выбраться из кошмара, случившегося наяву. Сонхун для него монстр, а не влюблённость, щекочущая под ребрами. Ники давится воздухом — крепкие руки одним махом переворачивают его.       — Меган бросила меня, — признаётся, а Ники в который раз топит самого себя клеймом замены на время.       Подушка для битья, плечо для слёз; любимый — никогда. Ники всхлипывает и кусает подушку, дрожа от рук, раздвигающих его худые ноги. Он видел пьяного Сонхуна, говорил с ним и успокаивал, но никогда не страдал от него…       — Почему я…? — Ники вскрикивает, сильные ладони Сонхуна сминают его ягодицы и разводят, а язык касается промежности. — Я же мерзкий… не такой, как обычные люди, — пытается давить, но бесполезно.       Язык Сонхуна внутри, толкается и скользит по бархатным стенкам. Ники чист — принимал душ и занимался самоудовлетворением, пока одиночество позволяло. Конечно, у него был секс и его растянутый анус — подтверждение. Принимает легче пальцы, без боли, но и без удовольствия. Морально Ники чувствует себя неживой тушей, попавшей в лапы мучителя.       Влажность остаётся внутри, а Сонхун поднимается и громко расстёгивает джинсы, ремень с железной пряжкой. Ники видит вещь на полу и слышит, как падает низ. Влажный и скользкий член проскальзывает между ягодиц.       — Твоя задница так ждала именно мой член, — Ники морщится от мерзких слов, режущих по слуху.       Натура Сонхуна всегда была отравленной, его характер и поведение не для всех. Оттого они с Ники никогда не были лучшими друзьями — сыновья родителей соседей и хороших приятелей. Ники видел Сонхуна таким, каким его не видел никто.       Головка проталкивается в напряжённый анус, уже больно и тяжело терпимо. Ники хочется сорваться и закричать — бессмысленно. Сонхун сжимает его бока и вдавливает в мягкий матрас до скрипа пружин.       Толчки резкие и глубокие, словно Ники не умеет чувствовать. Одна рука перемещается на ягодицу, оттягивая её для запечатления красоты плавного входа. Без презерватива и смазки — Ники ненавидит заниматься незащищённым сексом, но Сонхуну противостоять не в силах. Плоть проникает глубоко, растягивает стенки до возможного. А Ники облизывает сухие губы, отгоняя от них кислотно-солёные слёзы.       — Всегда хотел попробовать анальный секс, но Меган была против, — наклоняется к самому уху и мажет языком у виска. — Тебе же хорошо?       Отвратительно… нестерпимо и больно. Душа кровоточит, а Ники задыхается во влаге на лице. Толчки прекращаются, когда он чувствует внутри себя тепло, неприятное и проникающее ещё глубже. Белесая сперма распространяется в нём и вытекает наружу, Ники чувствует дискомфорт в желудке и ниже, а Сонхун безжизненной тушей падает рядом на кровати с незастёгнутыми джинсами и испачканной футболкой. Ники не смеет ложиться рядом; он, держась за болящую спину, поднимается и шагает до тумбы с вещами, накидывая на себя футболку.       Ткань липнет ко влажному телу, но Ники игнорирует и медленно передвигает ногами, перемещаясь в общую ванную комнату. Внутри всё по ощущениям липкое и слизкое. Сперма вытекает из промежности и полосами вьется по бледным бедрам. Пальцами он раздвигает набитые красные ягодицы и морщится. Сонхун не причинил ему сильного вреда физически.       Морально выбил из него все тёплые и искренние чувства.