«Последняя капля. Я больше не люблю тебя и не питаю нежных чувствах. Розы в моем сердце обросли шипами, готовыми себя защищать. Защищать от тебя. Сколько бы времени мне не понадобилось, я избавлюсь от ненавистных чувств. Любить тебя неправильно. Тебя нужно ненавидеть.»
Пять часов утра. Холодный кофе. Круги под глазами. И абсолютная тишина. Чимин сидит в одной футболке Хосока на кухне. В руках, как час, остывший кофе, который даже молоком Пак не удосужился разбавить. Теплые лучи рассветного солнца играются с рыжими волосами, отливающими совсем немного красным, как пламя, вот только он не может себя с ним сравнить. Его внутреннее пламя потухло несколько часов назад. Чимин даже не хочет вспоминать об этом, но в голове одна за другой всплывают яркие вспышки минувших часов. Пак кривится и опускает понуро голову, почти касаясь носом кружки. У него совершенно нет сил. Остатки он выплакал у Хосока на плече по дороге в квартиру, а после просто лежал в согревающих объятиях старшего. И как бы Чимин хотел, чтобы у него был такой человек, который будет любить его чуточку больше, чем Хосок, иной любовью, неплатонической. У парня даже нет сил выдавить из себя еще одну слезинку. Глаза полностью иссохли от истерики. Он сидит, упираясь локтями в стол, и смотрит безжизненным взглядом, совершенно не зная, что делать. Он столько всего пережил за год и теперь не знает, как быть. За это время многое случилось, но самое страшное произошло неожиданно, как гром среди ясного неба. Встреча с Юнги. Вот отправная точка, когда все в жизни Чимина пошло не так. После их первого сеанса сердце начало подавать сигналы, и лучше бы Пак продолжал их игнорировать и впервые послушал не горящее сердце, а холодный разум. Но сделанного не воротишь, и теперь Паку приходится пожинать плоды своего опрометчивого поведения. Если бы Чимин мог вернуться, то отдал бы блондина на кураторство другому специалисту, но ни за что бы в жизни не взялся за него сам. Это была фатальная ошибка. На кухне появляется Хосок. Он не спал вместе с другом, переживал каждую эмоцию с ним, был рядом и поддерживал физически и ментально. Для Чона это уже было прямой обязанностью — быть поддержкой и опорой для неоперившегося влюбчивого парня. Но шатен не осуждал и не корил Чимина за его излишнее желание помогать всем и вся, потому что знал — такой вот его друг. И изменить его невозможно, да и нельзя. Тогда Чимин уже не будет Чимином, которого знает и так любит Чон. Тихие шаги раздаются по паркету. Хосок подходит к холодильнику и достает коробку с апельсиновым соком, наполняет стакан и морщится от неприятного вкуса с сочетанием зубной пасты. Чимин же никак не реагирует, словно сейчас находится где-то в своей Вселенной. — Через полтора часа на работу. Я сообщу господину Чану, что ты заболел. — Я поеду, — сообщает равнодушно Чимин, отпивая кофе, и с громким звуком ставит посуду обратно на стол. Хосок ничего не говорит. Пак уже взрослый и в праве принимать обдуманные решения, а переубеждать его — пустая трата времени и нервных клеток. Они итак не восстанавливаются. Старший садится напротив друга и смотрит сканирующим взглядом. — Я всю ночь думал о том, что мне делать, — подает охрипший голос Пак. — Но так и не пришел ни к какому выводу, — тяжело вздыхает и прячет лицо за холодными ладонями. Слишком сложно жить эту жизнь и любить человека, который относится к тебе, как к дерьму, не ценит твоей заботы и поддержки. В мире слишком много одиноких людей, и Чимин пополняет ряды ненужных одиночек. Хосок берет Пака за руку и поглаживает короткие заледеневшие пальцы. — Чимин, прости меня, — его совесть не будет чиста, пока он не попросит прощения. Пак смотрит устало на него. Все мимические мышцы атрофированы. Даже удивление или непонимание на лице он отобразить не может, но по взгляду Чон понимает немой вопрос в его глазах. — Чонгук мой пациент, и я должен был следить за ним пристальней, учитывая его положение и состояние. Я причастен к тому, что он сотворил, — голос переполнен сожалением. И Чон собирается продолжить, но ладонь сжимают, как по сигналу. Хосок вглядывается в потухшие карие глаза и прикусывает щеку изнутри. Они погасли… — Хосок, ты не можешь быть ответственен за другого человека. Он сам пошел на это. Не нужно приписывать себе чужую вину. Я тебя не обвиняю. Он поднимается с места и подходит к окну, смотря куда-то вдаль. — Я где-то читал, что пережить большое потрясение, бороться с депрессией помогает смена обстановки, — говорит он негромко, а Чон не понимает, к чему тот клонит. — Я подумаю над предложением Германии. Хосок резко переводит голову в его сторону и напрягается. — Как только я получил письмо, то сразу решил, что откажусь. Но сейчас понимаю, что это отличная возможность перейти на новый уровень, получить что-то новое и стать более уверенным в себе и своем будущем, — Чимин разворачивается и смотрит с тихой тоской на шатена. — Я не хочу прощаться с тобой. — Кто сказал, что я с тобой прощаюсь? — хмыкает Хосок, разряжая обстановку. У этой птицы итак подрезаны крылья, но чувство полета не забыто. Пора ей взмыть в небо и вспомнить, каково это постигать небесную лазурь. — Будем созваниваться каждый день, присылать открытки на праздники и приезжать друг к другу на дни рождения. Ты от меня так просто не отвяжешься, — Хосок треплет за плечо младшего, а тот выдавливает улыбку. На деле же это едва дрогнувшие уголки губ. — В Сеуле меня держал не только ты, но и он, — Чимин не может произнести его имя. Язык не поворачивается. — Но теперь только ты. — Чимин, я тебя не держу, — исправляет Чон. Ему не нравится, как это звучит, словно он насильно удерживает друга от постижения высот. — Мне важно, чтобы ты был счастлив. А если ради этого придется отпустить в другую страну, я не стану препятствовать. Чимин без какого-либо предупреждения и лишних слов обнимает старшего крепко-крепко до стиснутых костей и отстраняется, ни слова не говоря. — Я пойду посплю часик и поеду с тобой на работу. Подвезешь? Этот вопрос здесь абсолютно лишний. Хосок не отпустит его одного в таком состоянии. — Обижаешь, — хмыкает и по-дружески стучит по плечу. — Иди, отдыхай, а я пока закажу доставку.***
Юнги просыпается в привычной и родной кровати, которую за шесть месяцев успел позабыть, но тело помнит ее мягкость. Мин разваливается на ней, как кот на солнышке, и потягивается. Если честно, он не помнит, как оказался у себя в квартире. Вчерашний день соткан из обрывков. Самый яркий, когда Чонгук дал какую-то таблетку, а затем Юнги оказывается на постели под ним. Мин не чувствует угрызений совести, ему совершенно фиолетово, чувства Чимина не заботят его. Он не может переживать о ком-то так сильно, чтобы засунуть свои желания в одно место. Да, Пак хотел помочь, но Мин сказал эту глупую просьбу на эмоциях, а теперь эти самые эмоции сжирают рыжего. Но Юнги не может сочувствовать каждому человеку. Сочувствия не напасешься. На кухне слышатся отдаленные тихие звуки, словно мыши копошатся. Юнги через силу поднимается и босыми ногами шлепает в направлении кухни и никак не ожидает увидеть Намджуна. — Дядя? — осипшим голосом удивляется Мин. Это и правда что-то из ряда фантастики. Ким поднимает на него серьезный взгляд, словно он грязь под подошвой, мерзкое ничтожество, которое ни в каком из миров с ним на одном уровне стоять не сможет. — Проснулся, — безэмоционально произносит Ким, а Юнги не перестает на него таращиться. — Что ты здесь делаешь? — задает вполне логичный вопрос, сложив руки на груди, и медленными нерасторопными шагами приближается к столешнице, что разделает их и держит на достаточном расстоянии. — Юнги, я знаю о всех твоих передвижениях по городу. Блондин не сомневается во власти дяди. Тот и правда может проворачивать такие делишки, и никакая полиция его в этом деле не осудит. — Понятно, — хмыкает Мин. — Фил — крыса, сливает все, — и качает головой, разочаровываясь в друге все больше и больше. — Ошибаешься. У меня есть глаза и уши повсюду, даже за Феликсом приставлена слежка, — Намджун по-хозяйски берет стеклянный изогнутый графин с водой и наливает половину стакана. — Тебе известно о его связи с твоим отцом? Юнги хмурит брови, и по выражению его лица Ким видит, как у того происходит обновление и загрузка системы. — Фил и папа? — переспрашивает, щуря глаза, и тут же в голову отдает неприятной болью. — Я не замечал между ними никакой особой связи. Парень напрягает извилины и вспоминает моменты взаимодействий отца и Ли. Ничего подозрительного не было. С чего тогда такие подозрения свалились на Феликса? — У Фила рано умерли родители, а отец практически заменил ему их. Папа в шутку звал его своим вторым сыном. Ты его в чем-то подозреваешь? — У меня есть предположение, что они связаны как-то. Феликс дал обещание твоему отцу приглядывать за тобой, но, мне кажется, есть что-то еще. Мин хмурит брови и опускает взгляд. Ему не хочет обвинять или подозревать Фила в чем-то, но и до конца доверять Намджуну он не может, ведь тот легко может обмануть. Юнги от этого не застрахован, они еще воюют между собой, деля компанию, как любимую игрушку. Ким вздыхает и переводит озадаченный взгляд на блондина. — Шесть месяцев, — звучит как серьезный срок и эхом в голове раздается. — Шесть. Это твой самый большой срок, — Юнги кажется, Джун его хвалит. — Но ты снова сорвался, почему? Неужели компания стала не нужна? — Свое я еще отвоюю, не беспокойся, — ухмыляется дерзко Мин. — Тебя не касается то, как я проживаю свою жизнь. Это мое дело. — Этот парнишка, — Намджун хмурится, пытаясь вспомнить. — Чимин. У него стальная воля и железная выдержка. У него почти получилось. Почему решил ему довериться? Вопрос на самом деле сложный. Юнги сам не знает, чем руководствовался, когда просил о помощи и говорил ту лесть. Он знает, что Чимина легко заманить сладкими речами, хоть тот и всем своим видом, характером и поведением отрицает, что терпеть не может романтику. Это все полная чушь. Пак — романтичная натура, оптимист. Мечтает и витает в облаках, верит в чудесное спасение и готов жизнь положить ради помощи другим. Полная противоположность Юнги, но именно этим он и привлек. Вот только из раза в раз Мин окунает его в суровую реальность, показывает, что не все так хорошо, как в сказках и фантазиях. Чимин этой серой жизни наглотался сполна. — Доверие — шаткая вещь. Его сложно заполучить, но легко потерять. Один твой проступок, и человек уже начинает сомневаться, — рассуждает, совсем как философ, Джун. — С ним нельзя играться, потому что в один счастливый день тебе оно понадобится, но человек, доверие которого ты утратил, отвернется от тебя. — Чимин доверяет мне. Сколько бы раз ему я ни врал, он продолжает идти у меня на поводу, — Юнги говорит с таким отношением и пренебрежением, словно Пак его личная вещь, собственность, которой он волен распоряжаться, как угодно. Намджун вздыхает и сжимает раздосадовано губы в тонкую полоску. С каждым разом он разочаровывается в Юнги все больше. — Ты не ценишь людей, которые тебя окружают. Пока не начнешь это делать, шансы вернуть компанию нулевые. Ты обесцениваешь человеческие жизни. Юнги даже наперевес нечего сказать, огрызнуться нечем, потому смиренно молчит. В какой-то мере Джун прав, но Юнги не хочет ему верить и следовать по его указке. Каждый совет воспринимается в штыки. В свои двадцать пять он продолжает вести себя по-детски. И пока Мин не расставит жизненные ценности, счастья у него не будет. Настоящее счастье не в деньгах, наркотиках и алкоголе, а в людях, которые окружают. Дружбу и любовь за деньги не купишь. Их нужно заработать искренностью. А у Юнги этого нет. Намджун поднимается с места и подходит к блондину, кладет руку ему на плечо, а тот не дергается, не пытается сбросить. — Еще один твой проступок, и мне придется отправить тебя в Швейцарию. И я не шучу, Юнги.***
Чимин доезжает на такси до своего дома и отписывается Чону, по его же просьбе, что прибыл на место, а Хосок желает ему удачи в ответ. Именно ее-то сейчас пареньку не хватает. Пак поднимает голову и оглядывает многоэтажное здание, в котором живет несколько лет и уже полностью знает расположение своей квартиры и соседей на ближайших двух этажах. Но сейчас эта постройка не кажется такой уж и крепостью, коей ее считал Чимин. Чонгук ее уже прорвал. Быстрым шагом Пак доходит до подъезда, отгоняя все негативные мысли и неприятные воспоминания. Им не место в голове. Рыжий уверен, что квартира пуста. Юнги больше нет смысла оставаться, раз у него теперь руки развязаны, то он мог пуститься во все тяжкие. Да и Чимин морально не готов его сейчас видеть и контактировать. И так каждый раз. Чимин закрывается, прячется, а Мин распахивает двери настежь и входит без спроса, насилуя душу из раза в раз, а Пак без сопротивления позволяет это делать с собой. Перед Юнги он совершенно безоружен и каждый раз стоит, как голый, обнажая подноготную, а Мин стреляет точно, четко, метко, каждым выстрелом задевая жизненно важные органы. Нужно иметь большую выдержку и силу воли, чтобы терпеть его каждое унижение. Чимин проходит внутрь и застывает. Ему тяжело находиться в собственной обители. Все малейшие воспоминания последних шести месяцев связаны с этим местом. Каждый квадратный сантиметр заполнен Юнги, его запахом и частицами порой не самый счастливых моментов. Как бы рыжий не хотел признавать, но всегда с Юнги было плохо. Только сейчас Чимин по-настоящему понимает, что рядом с ним он счастлив только первые сутки, а на вторые все идет по проигрышному сценарию. Счастливым человека другой намеренно сделать не может. Это закон подлости и жизни. А Чимин так хотел найти долгожданное счастье в Мине, что позабыл об этом напрочь. Пак стаскивает обувь и проходит медленно сначала на кухню, где стоит нетронутый пакет с продуктами. Неспешно направляется в гостиную, где все без изменений, даже разбросанных вещей нет. Парень пробегается по квартире и направляется в самое страшное место. Как только Чимин видит коридор, ведущий в спальню, тяжело сглатывает и напрягается. На полу валяется тот самый праздничный торт, который сейчас похож на ошметки. Точно так же сейчас выглядит сам Пак. Мыслями он до сих пор в моменте измены. Пак открывает дверь неуверенно и проходит в комнату, боясь вновь застать гостей. Но все ожидания рушатся, и впервые Чимин этому рад. Смятая кровать и горящий торшер. В спальне спертый воздух. Чимин включает кондиционер. Он стоит спиной к кровати, но в отражении окон все равно глядит на место преступления. Желваки играют на лице, руки сжимаются в кулаки, а челюсти напрягаются. Пак пристально смотрит на постель и воспроизводит вчерашний день, а в отражении чудятся два совокупляющихся тела. В голове слышатся стоны Юнги, и Чимин опирается рукой о стекло, лбом о предплечье. Тяжелый вздох не заставляет себя долго ждать. Это мучительно. Тешить себя мечтами о том, чего никогда не будет, и что уже случилось. Пак не может стереть из памяти измену. И не может жить с мыслями, что человек, которого он любит, из раза в раз предает, плюет на чувства и пользуется, как игрушкой, а когда кончается завод, выкидывает, как ненужную вещь. Чимин находит в себе силы и сталкивается лицом к лицу с неприятностями. Он подходит к кровати и смотрит на нее беспристрастно, но внутри просто кипит от недовольства и жгучей боли, смешанной с обидой. Парень стаскивает с остервенением одеяло и простыни, отшвыривая в сторону, матрас и подушки отлетают к двери. Кровать становится на себя не похожей, словно по ней ураган прошелся. Все лицо покраснело от злости, а в глазах застыли кристаллики слез, которые медленно скатываются с уголков. Пак кричит на всю комнату, а хрипотца отдает в горле. Ему больно от несправедливости и собственной слабости, которая всегда проявляется по отношению к Мину. Он не заслуживает никакой пощады. Если не Пак, то судьба или жизнь его точно покарают за все грехи и боль, которые он принес в жизнь рыжего. Чимину не хватает воздуха, и он выходит из спальни. Стакан воды должен привести его в чувства и остудить голову, умерить пыл. Он опустошает бокал и поворачивается с покрасневшими глазами и растрепанными волосами, как видит всего в метре от себя Юнги. И лучше бы это была слуховая и зрительная галлюцинация, чем пугающая действительность. Но два раза за день ему не может крупно повезти. У Пака от удивления расширяются глаза, а нижняя челюсть отпадает. — Так и знал, что ты будешь здесь, — с противной радостной улыбкой тянет Мин. А Чимин впервые в жизни хочет его ударить и размазать физиономию вместе с улыбкой по стене. — А ты что здесь делаешь? — сквозь зубы цедит парень, стараясь скрыть раздражение и дрожь, но не от страха, а омерзения. — Как это что? Я здесь жил последние шесть месяцев, так что это и мой дом тоже, — Юнги по-хозяйски проходит на кухню, а Пак отшатывается, не желая больше соприкасаться с ним. Мерзко и противно. — Это никогда не был твой дом. Ты жил здесь только из-за моих добрых побуждений. Сейчас они закончились, так что пошел вон и больше не смей сюда возвращаться, — со всей строгостью произносит младший, не смиряя своего гнева. Юнги игнорирует его слова и проходит к столу, достает из пакета кисть винограда и моет у раковины. Чимин за всем этим молча наблюдает, стиснув зубы и кулаки. — Почему убежал вчера? — закидывает парочку виноградин в рот, смотря в глаза рыжему. — Я должен был остаться и смотреть, как Чонгук тебя трахает? — бросает колкость, выставляя старшего в дурном свете. Этими словами он принимает его за обычную шлюшку, которая за дозу готова продаться любому. — А ты хотел быть на его месте? — кошачьи глаза прищуриваются. Чимин хочет прикусить язык, чтобы просто не облить Юнги грязью и высказать, какого он о нем мнения. — После этого мне хочется провериться. Мало ли с кем ты еще трахаешься. В партнерах ты не очень-то разборчив, бросаешься на каждого, — ядом брызжет, не стесняется. Больше незачем быть пушистым и хорошим. Даже у милых лимит доброты заканчивается рано или поздно. — Всю грязь с себя не смоешь, — парирует старший, а Чимин медленно всей грудью выдыхает. — Зачем ты пришел сюда? Юнги доедает виноград и подходит ближе к младшему, а тот больше не дрожит, как прежде, от близкого контакта тел. Он смотрит на него, как на врага, и испепеляет взглядом. Но даже такой строгий и серьезный Чимин нравится Юнги до мурашек. Все в нем возбуждает и одновременно притягивает. Мучать его становится все интереснее. — Ты ведь ждал меня, — самонадеянно и лживо. Я больше не нуждаюсь в твоем тепле. Ты отравляешь мою жизнь. — Я больше не жду тебя, — Пак вздергивает подбородок нахально. Юнги смотрит на него жадными глазами и облизывает губы, а Чимину плюнуть хочется ему в лицо. Блондин начинает ходить вокруг него, словно окружил добычу и сейчас набросится. — Милый, наивный, маленький Чимин-и, — наигранно с сожалением. — Такой слабый и податливый. Один мой взгляд, слово, и ты уже ползешь ко мне на коленях. Готов на все, лишь бы я был рядом. Как же это жалко, — улыбается, качая головой. Я был слеп так долго. Моя любовь к тебе туманила и отравляла разум. Чимин стоит, держа голову ровно. Эти слова не сделают больнее, чем уже есть. Юнги закапывает себя глубже в глазах Пака. — Ты готов на все ради любви, — влюбленным голосом произносит Мин, а Пак отворачивается, не желая слушать этот детский лепет. — Вот только ни от кого ее не получаешь. — Ты ничего обо мне не знаешь! — выкрикивает он громче нужного. Ты снова властвуешь надо мной. — Я знаю много. Знаю, что ты любишь меня, — он берет за болевые точки. — Больше нет, — Чимин хочет, чтобы когда-нибудь эти слова были истиной. Я отдаюсь тебе всецело, разве ты не видишь? — Врешь, — и снова тошнотворная улыбка. Избавиться от чувств не так-то просто. — Мне не сдалась твоя любовь, — говорит с равнодушием, словно сам не ползал перед коленями Пака. Они друг друга стоят. — Твои чувства… — Юнги хочется плеваться от этих розовых мечтаний. — Ты готов на все, лишь бы тебя любили, как жалко. — Не сравнивай меня с собой! Почему ты не даруешь мне свободу? — Я не люблю тебя, Чимин, — повторяет брезгливо, а Паку нелегче. — И мне не нужна твоя никчемная любовь. — Прекрати! — такими темпами, если Мин продолжит, у рыжего случится истерика. — Ты все простишь, проглотишь и снова вернешься ко мне, как верная собачка. Теперь я понимаю, ты просто использовал меня… Чимин сжимает кулаки до тряски и медленно считает про себя. Мин останавливается, прекращает нарезать круги вокруг Пака и на самое ухо с омерзением шепчет. — Ты мне совершенно не нужен. Единственное, что мне необходимо, так это твое тело. Оно у тебя выше среднего. Паку больно. Он осыпается по частям. Карие глаза смотрят обозленно, а Мин любуется и питается его отчаянием. — Ты просто омерзителен, — признается вслух и поражает старшего. — Ты не меньше. Чимин кусает губы и старается изо всех сил держать свой гнев. Насилие проблему не решит. — С тобой очень легко играться. У тебя нет уважения к самому себе, — давит, давит, давит. — Я не встречал еще людей, у которых нет чувства собственного достоинства. — В зеркало давно смотрел? — огрызается, как злая голодная собака, и смотрит исподлобья. — Все равно в отражении вижу тебя. — Зачем ты солгал мне и сорвался? — голос начинает давать сбой и дрожать. — Я не собирался долго у тебя задерживаться. Думал, поживу месяцок и съебусь, но ты держал меня. Я намеренно творил погромы, но ты терпел. Как же это выглядело жалко, ты представить себе даже не можешь, — с удовольствием произносит Мин. Чимин никак не комментирует. — Ты и Чонгук… почему? — язык не может повернуться и сформулировать мысль, но Юнги принимает этот недовопрос. — Я видел его пару раз в больнице. Он оказался на пороге и предложил таблетки. Я согласился, а дальше ты знаешь, что было. Кстати, он неплохо трахается, — Мин подмигивает. Чимин сжимает плотно зубы. Пора бы уже привыкнуть, что Юнги убивает нервные клетки и все живое, что еще теплится в нем. — Ты когда-нибудь был со мной настоящим? — спрашивает так наивно, тепля внутри надежду. Этот вопрос имеет цену и значение. — Всегда. Каждый день своей жизнь, — мерзкая ложь. Никогда и ни с кем Юнги не был откровенен и честен. Даже с самим собой. Чимин вздыхает и отходит к столу, опираясь на него руками. Ему воздуха снова не хватает, Юнги его нагло забирает и смотрит на мучения и нервные движения. Мин медленно подходит сзади, касаясь талии, и шепчет с омерзением и похотью на ушко. — Поговорили? Все выяснили? А теперь раздвигай ноги и отрабатывай. Ты ведь не только на шесте, но и на члене умеешь вертеться. Пак сжимает кулаки и ударяет Юнги в глаз. Тот чуть отлетает и опирается спиной о диван. Место ударна нещадно обжигает. Чимин подходит к нему и начинает колотить невпопад по всему телу, вымещая злость, обиду, горечь. — Тварь! Я ненавижу тебя! Ты сломал мне жизнь! — кричит и не сбавляет пыла. — Ты бросил меня тогда в клубе, оставил! А сейчас приходишь и издеваешься. Ты изменил мне на моей же кровати! Издеваешься над моими чувствами и не ставишь меня ни во что. Ты за дозу готов подставить задницу! — Юнги не сопротивляется. Чимин бьет неумело, просто стуча по груди, плечам и животу, но старшему от этого ни тепло, ни холодно. Он перехватывает его резко, когда Пак в очередной раз заносит кулак, и валит на диван. — Давай, не стесняйся, — шепчет в шею, обдавая горячим дыханием. — Поиграли и хватит. Чимин верещит под ним и бьет по груди, но Мин не останавливается. Он наклоняется и начинает целовать шею, а рыжего тошнит от его запаха. Юнги все равно на его чувства, ему нужно только тело. Мерзкое животное. Ему бесполезно говорить о чувствах, когда у него работают одни инстинкты. Чимин прикусывает нижнюю губу. Раньше эти поцелуи вызывали трепет, а сейчас отторжение и омерзение. Никакого возбуждения, хотя собственным коленом он чувствует стояк Юнги. Если Пак не сделает что-нибудь, то все закончится изнасилованием. Парень сгибает колено и ударяет в пах старшему. Тот скрючивается от боли, хватаясь за место удара, а рыжий поднимается и выталкивает пинками Мина из квартиры в подъезд, запираясь на все замки. Чимин прислоняется к прохладной двери и скатывается по ней, упираясь лбом в колени, и беззвучно плачет. Над его чувствами просто взяли и насмеялись, словно они ничего не значат, но для Пака — на вес золото. Как после слов Юнги верить в любовь? Как быть искренним и открытым, если над чувствами могут просто посмеяться? Что делать с разбитым сердцем? Другим человеком не заменить, а время снова не на его стороне. Понадобятся годы, чтобы позабыть этого монстра.***
Хосок едет с работы, где несколько часов назад получил хороших пиздюлей, если можно мягко так сказать. Да, недоглядел. Да, виноват. Да, не должен был сильно доверять мальчишке, но что теперь поделать, когда дело уже сделано. Сейчас бесполезно браниться и перекладывать с себя на других ответственность. Чон виноват, что сблизился с парнишкой, а побег уже не на его совести. Здесь облажались санитары и охранники, которые попросту не выполнили свои должностные обязанности. Дело Чона лечить, а не следить за каждым и бегать с платочком, вытирая слюни. О Чонгуке думать совсем не хочется. Хоть и волнуют вопросы, как он сбежал и где находится сейчас. Просто так сбежать из больницы нельзя. Значит, побег планировался и не один день. Вот только почему именно сейчас? Хосок без лишних головных болей направляется домой. Сегодня у него запланирован просмотр детектива с черничным мороженным. На поиски Чонгука отправлена поисковая группа, а также полиции города доложили о беглеце. Теперь это их дела, а не Хосока. Чон дела с правоохранительными органами иметь не хочет. Единичного случая на всю жизнь хватило. Хосок проходит в квартиру и на ходу снимает пальто, вешая его на спинку высокого стула на кухне. Уже давно стемнело, но город никогда не накроет вечная темнота. В Сеуле всегда будет светло. Даже темной ночью и в сильную грозу; фонари и яркие краски не погаснут. Чон разминает затекшую шею. От долго пребывания за рулем, так еще и в пробках все тело ноет. Мужчина направляется переодеться с уличной одежды в более удобную, домашнюю, но взгляд задерживается на столике в гостиной. Он подходит ближе и замечает слегка потрепанную книжку, от которой сердце сжимается до размеров атома. «Алиса в стране Чудес». И не абы какое-то издание, а то самое, которое было у Чона в детстве. Та самая книга, которая всегда была убрана высоко от детских любопытных рук, читалась только матерью перед сном и была оставлена в доме после вынужденного ухода. А рядом с любимой книгой очередная записка. И Чон заведомо знает, кому она принадлежит, и уже не удивляется этому. Он лишь подцепляет ее, узнавая знакомый почерк. «Ты хочешь узнать последний вопрос? Никаких загадок. Найди меня. Я буду ждать тебя там, где оставил в прошлый раз». Хосок скептически осматривает листок и переводит взгляд за окно, догадываясь, где может быть эта пташка высокого полета. Вопросов возникает все больше и больше. Не медля ни минуты, старший покидает квартиру и направляется на лифте на самый высокий этаж. А там выходит к пожарной лестнице и поднимается на крышу. Чонгук себе не изменяет. Стоит на краю крыши, и вот сейчас у Хосока есть все шансы волноваться, ведь один порыв ветра или движение — и тело сорвется вниз. Ветер сильный, а они слишком высоко. Даже Чон, который не боится высоты, начинает переживать и нервничать. — Чонгук! — окликает его старший и щурит глаза. Парень разворачивается лицом и улыбается легко и беззаботно, словно они сейчас не находятся на крыше высокого здания. — И ты снова меня нашел. Играть в прятки с тобой неинтересно, — его голос струится, словно летняя песня. — Что ты здесь делаешь? Как забрался сюда? — Чону приходится кричать, чтобы младший услышал, ведь уходить с самого края он не хочет, словно ногами прирос. — В больнице все совсем по-другому. Более живописно и красиво. А здесь все шаблонное и картонное, даже люди. Хосок робкими шагами подходит ближе и смотрит, хмуря брови, на младшего, а тот держит расслабленное спокойное лицо. На Чона падает серая тень, он стоит в темноте, словно ночной страж, а Чонгука освещают фонари ночного города. И кажется, что они из разных Вселенных, что встретились случайно. — У меня к тебе множество вопросов. — Я отвечу на каждый, — кивает, совершенно не беспокоясь, чем только напрягает Хосока. — Как и почему ты сбежал из больницы? — Я находился там слишком давно и знал очень много, так что мне были известны все запасные выходы и время, когда сменяются санитары на посту. Я ждал лишь подходящего момента. А одна пожилая пара на заправке решила подвезти меня до города по доброте душевной. Хосок смотрит на него распахнутыми глазами и не может поверить, что этот миловидный парнишка способен на такое. Внешность, и правда, обманчива. Хосок совсем не знает Чонгука. И от этого почему-то обидно. Все те беседы были ложью и умелой игрой опытного кукловода? — Как ты пробрался в мою квартиру? Чонгук усмехается, а вот Хосоку сейчас не до смеха. — У тебя есть ключи от квартиры Чимина, а у него от твоей. Вы сделали их очень давно, видимо, на всякий случай. Я взял оба из вашего кабинета, а вы сделали по новой копии. Чону бы пора прекратить удивляться. А ведь он почувствовал что-то неладное, когда потерял ключи от квартиры Чимина. Подумал, посеял где-то дома, но так и не смог найти, а вот куда они пропали на самом деле. — За что ты так поступил с Чимином? Что он тебе сделал? — шатен повышает голос. Он не позволит никому так обходиться с его другом и никакое оправдание не примет. — Пока Юнги был в клинике, я наблюдал за ним. С самого первого дня понял, что он может помочь мне сбежать, но немного просчитался, — цыкает обижено. Хосока с каждым словом напрягает откровенность младшего. Он ведь был таким загадочным. — Я не хотел вредить Чимину, но мне было интересно узнать, насколько Юнги падет, чтобы получить желаемое, — улыбается своим доводам и мыслям. — И он пал. Глубоко под землю. — Зачем нужно было спать с ним? Это тоже часть твоего плана?! — Хосоку мерзко со слов Чонгука. Тот говорит и распоряжается людьми так, словно они ничего не значат. Он не имеет никакого права так говорить, сам являясь человеком. С ним могут поступить точно так же. Не нужно строить из себя великого. Это величие легко сместить. — Я тоже человек, и у меня есть свои потребности, — вскидывает удивленно брови, а Чон про себя фыркает. — Секс был лишь предлогом. Нам обоим хотелось выпустить пар и расслабиться, тем более он был не против. — Ты дал ему наркотик. Конечно, он был не против! — Хосок, я дал ему выбор, — какой же благодетель! — Он мог отказаться, но этого не сделал. Значит, не настолько сильно дорожит Чимином. Хосок вздыхает, а Чонгук наконец-то спрыгивает на гравий и, сложив руки за спиной, смотрит на старшего, ожидая дальнейших вопросов, которых не следует. Но теперь пришла очередь Чонгука задавать их. — Хосок, можно я задам свой последний вопрос? Чон не понимает, зачем он спрашивает, ведь может просто в лоб его задать и не думать о последствиях. Что-то внутри подсказывает, что этот откровенный диалог между ними последний. — Задавай. — Ты догадался, кто я тебе? Чон склоняет голову и обдумывает все, что успел собрать о Чонгуке, но это всего-навсего ничтожные догадки без доказательств и улик, лишь его слова, которые никто подтвердить не может. Кроме самого Чона, потому что все правда. Каждая мелочь, даже этот чертов чай и цветы напоминают о милом доме, из которого вырвали. А посторонний человек не может знать об этом так красочно и ярко, словно проживал это вместе с ним. — Ты скажи мне, — вскидывает голову. Шутки кончились. Игры тоже. — Кто ты, черт возьми? Хосок готов принять любую правду. Он очень близок к ней. — Я твоя сбывшаяся детская мечта, — улыбается, медленно приподнимая уголки губ. — Нет… — шепчет неверяще. — Я твой брат, Хосок. И это хлопок Вселенной. Глаза расширяются до невиданных размеров. Даже Чонгук видит их в темноте. Старший смотрит на кареглазого и пытается разглядеть в нем своего младшего брата, которого описывала размыто тетушка Хао. И все ведь сходится, но просто взять и поверить в это невозможно. Человек, которого знал не так близко, но продолжительное время, не может в один момент стать самым родным по щелчку пальцев. Они не в сериале и не в клишированном подростковом романе, чтобы Чон с распростертыми объятиями принял эту пугающую действительность. Все это похоже на сон при высокой температуре. Абсурд чистой воды. — К-как… — невнятно слетает с дрожащих губ. — Чиа и Уен, — у Хосока мурашки пробегают по спине от упоминания родителей. Давно он не слышал их имен. — Расскажи все… Все, что было и знаешь, — просит осипшим голосом и едва сдерживает слезы. Пришло время для исповеди. — Все мое детство я чувствовал, что от меня что-то скрывают. У меня была одежда, но точно помню, что мне ее не покупали. Спустя время я начал задаваться вопросом, откуда она. Родители ничего не говорили. Когда я просил у них братика или сестренку, они как-то странно отмалчивались, словно у них уже был печальный опыт, — смотрит на Хосока, а у того глаза на мокром месте. — Из-за болезни меня постоянно таскали по врачам, но никто не давал утешительных прогнозов. Мне запрещали гулять на улице одному и заводить друзей. Я жил в своей комнате и смотрел на улицу только через окошко, как здоровые, другие дети играют и веселятся, а я заперт в четырех стенах, как прокаженный. Сломанная игрушка, которую оставили пылиться в темном углу. Я слышал, как мама плакала по вечерам, пока отца не было. Он все чаще задерживался после работы, не хотел возвращаться в дом, где несчастная жена и больной ребенок, — с каждым словом Чон возвращается в те времена. — В один из вечеров в их разговоре проскочило твое имя. Я выпытывал у родителей, кто ты и где, но они молчали. За каждым ужином спрашивал о тебе и стучал ложкой по столу. Отец не выдержал и с криками вывалил, что отдал тебя другой женщине, но, где ты не знает и знать не хочет. Чонгук вздыхает, а Хосок смотрит глазами, полными слез, которые все никак не могут упасть с ресниц. — Спустя время мама рассказала правду. И я загорелся идеей найти тебя, но они были против. Сказали, что ты далеко и не захочешь меня видеть, — Чонгук отводит печально взгляд, рассматривая звездное небо. — Но я не терял надежды. Годы шли, поиски продолжались. Ты попался мне случайно: высветился среди специалистов в какой-то клинике. Я узнал адрес и хотел ехать к тебе, но меня не выпустили из дома. Но я смог сбежать и уже практически сел в автобус, как отец схватил меня за шкирку и отлупил дома за непослушание. Я возненавидел его. Мать же начала принимать таблетки и была похожа на овоща. Только так она могла убежать от реальности, в которой ее ребенок с диссоциативным расстройством личности. Спустя несколько лет она нашла специалистов, которые могли помочь мне, но они находились в другой стране. Вечером они собрали вещи и, не сказав мне ни слова, повезли в аэропорт. Я притворился спящим и узнал, куда и зачем меня везут. Они хотели увезти подальше от тебя, — смотрит брошенным на улице щенком. — Поэтому я не дал им доехать… У Хосока спирает дыхание, а глаза дрожат. Он не может поверить в услышанное. В голове белый шум, а перед глазами поволока. — Что ты сделал? — шепчет и смотрит выжидающе. — На одном из крутых поворотов я бросился к отцу. Тот не справился с управлением и улетел на обочину, а там в кювет. Чиа умерла сразу же, а Уен от травм головы, — спокойно разъясняет Чон, как психопат. На деле он и есть. — Ты… — Хосок хватается за рот и опускается на колени. У него просто мысли с языком не сходятся. — Я убил наших родителей, — совершенно безразлично произносит, а Хосока мутит. У него останавливается сердце. Он столько лет жил в обмане. Вся его жизнь сплошная ложь. Чон замирает, как и время вокруг него. Кажется, он в каком-то куполе, вакууме. Чонгук продолжает говорить, рассказывая подробности, как выбрался из машины и прятался от органов опеки, но Хосок этого не слышит. Он мысленно в моменте той аварии. Сложнее принять тот факт, что родителей погубил родной человек. Как такое вообще может произойти? Никакая маниакальная мания найти его не может оправдать Чонгука. Сам Хосок не может этого сделать, потому что он совершенно не знает Чона. Мужчина не знает, кому верить и где правда, куда податься, чтобы узнать истину. Он озирается по сторонам, глядя покрасневшими мокрыми глазами, полными вопросов маленького ребенка, у которого отобрали родителей. Шатен обнимает себя за плечи и продолжает плакать от несправедливости и обиды. Хосок не заслужил такой судьбы. Это все глупое стечение обстоятельств. — Потом я попал в больницу, где за мое дело взялся психолог, которая практически докопалась до истины. Она работала с криминалистами, но погибла. Если бы ты полностью пролистал мою историю болезни, то на последней странице в маленьком кармашке увидел записку, в которой разгадана последняя загадка. Она была готова ехать в полицию, но попала в аварию. — Ее тоже ты подстроил? — спрашивает озлобленно, поднимая взгляд на Чонгука, а тот молчит. — Это была случайность. Хосок хмыкает. Не верит. И имеет на это полное право. — Я узнал, где ты работаешь и попал в клинику, а дальше ты знаешь. — Почему сразу не сказал? — Чон срывается на крик и поднимается на ноги, смотря затравленно. — А ты бы поверил? — дергает подбородком, не имея сил смотреть на такого брата. — Ты водил меня за нос, а сейчас решил признаться, почему? — Ты заслуживаешь знать правду, — шепотом произносит Чонгук. — Тогда я не знал, готов ли ты к этому. — Ты обманывал меня. — Хосок… — Чонгук смотрит растерянно, не зная, что сказать. — Ты убил наших родителей! Ты чертов психопат. Тебя нужно держать в больнице! — Хосок отворачивается от него, кусая покрасневшие губы. Ему нужно время, чтобы переварить это и устаканить в голове. Вот только Чонгук не дает этого сделать. Медленными шагами он подходит к выступу и смотрит на Хосока с печалью. Столько лет он мечтал о том, как встретит родного старшего брата, обнимет и расскажет о том, как мечтал и скучал по нему. Они будут жить дружно и вместе, но сейчас понимает, что этого никогда не будет. У их истории нет хорошего финала. — Хосок, прости меня за все. Ты в праве злиться и ненавидеть до конца жизни. Я мечтал о нашей встрече столько лет. Теперь ты знаешь правду, — улыбается на прощание. — Я не хочу жить, зная, что ты меня ненавидишь. Хосок оборачивается и видит Чонгука на краю крыши. — Чонгук? Что ты делаешь? — обеспокоенно и настороженно, предчувствуя неладное. Он маленькими шагами направляется к нему. — Я подводил тебя к правде, давал маленькие намеки. Мамин любимый чай эрл грей, аллергия на синие гладиолусы и белые лилии отца, любимая книга, разговор на крыше, парк аттракционов… — это всего лишь жалкая часть. — Я был с тобой не до конца честен, но искренен. — Чонгук, слезь, пожалуйста. Давай поговорим, прошу тебя, — умоляюще смотрит на парнишку, а тот ярко улыбается, оголяя ряд кроличьих зубов. — Каждый день с тобой был для меня дорог. Жаль, что их было не так много, но даже этого количества мне хватило, чтобы понять, ты хороший человек. Хосок смотрит растерянно. Чонгук с ним прощается? — Я всю свою жизнь грезил о встрече с тобой. У старшего сердце замирает на этих словах. — Прощай, дорогой брат… — Нет! Парень закрывает глаза и камнем вниз падает с высотки, распахнув руки встречному ветру. Хосок подрывается, но не успевает поймать. Между их руками расстояние меньше миллиметра. От падения с такой высоты никто не выживал. Хосок опускается на колени и смотрит потерянно. В одночасье он вновь лишился семьи и найденного брата. Его сгибает пополам, а с губ срываются истошные крики. Холод пробирает насквозь. Он наедине со своей болью и печалью. Обе стоят рядом и накрывают ладонями дрожащие плечи и роняют слезы вместе с ним. Почему судьба к нему не благосклонна. Почему столько испытаний у него на пути? Кому-то все достается легко и без усилий, а Чон должен бороться за место под солнцем. Прямо сейчас судьба бросает его в холодную мокрую яму, заставляя тонуть в грязи и захлебываться в собственной беспомощности. Вскоре слышится вой сирен скорой помощи, а тело накрывают белыми простынями и увозят на опознание, а Хосок продолжает сидеть на крыше, заходясь в дыхании и смотря перед собой, словно мир закончил существование. Чон так мечтал увидеть брата, поговорить с ним обо всем на свете. Хотел быть примерным старшим братом, но оказался самым худшим. В лицо сказал Чонгуку, что он не такой, каким себе представлял. Хосоку больно, холодно, страшно. Он повторно лишился семьи. И во второй раз еще больнее. Каждое действие имеет свое последствие и нужно ценить то, что имеешь, ведь в один момент можно все потерять. Завтра постановят, что Чон Чонгук погиб, упав с крыши многоэтажного здания. Кто-то будет говорить, мол, несчастный случай, самоубийство, но только Чон Хосок будет знать, что младший брат прыгнул намеренно, и надеется, что он воссоединился с родителями на той стороне.