«Рядом с тобой тяжело находиться на трезвую голову, но на пьяную еще больнее. Ты — моя панацея, и это ранит. Отключить телефон проще, чем голову. Физическая любовь с тобой отравляет, а об эмоциональной я не могу даже представить».
Тело начинает болеть от долгого пребывания в одном положении. Чимин переворачивается на другой бок и утыкается носом в чью-то горячую шею. Этот аромат он узнает из тысячи… Глаза тут же распахиваются, и Чимин осознает, где и в чьих руках находится. И лучше бы он проснулся на улице на холодном асфальте, чем рядом с Юнги. В голову ударяет пульсирующая волна. Пак перестает дышать на какие-то секунды. А рука, лежащая на груди старшего, леденеет. Чимину кажется, что он находится в каком-то терминальном состоянии, потому что симптомы идентичные. Он не слышит ни единого звука, но прекрасно осознает, что происходит. Пульс не чувствуется, а кожа бледнеет. Чимин поднимает голову и сталкивается с точеным профилем своей зависимости, побороть которую никак не может. Глаза наполняются слезами, как по щелчку. Причина их неясна. В эту квартиру Пак зашел с твердой уверенностью, что поговорит с Юнги, выяснит все неясности, но в итоге все скатилось к тому, с чего и началось: секс. Это единственная вещь, которая их связывает. Чимин старается отвязаться, сбросить ярлык их недоотношений, но какой толк, если один продолжает его вешать. Кажется, Юнги так просто удобно, а Чимину невыносимо больно. Он и правда дает собой пользоваться. Какая же ирония… Чимину сложно находиться рядом с Юнги физически и эмоционально. Как бы он не храбрился, что хочет и может помочь, но сейчас ему самому нужна экстренная помощь, иначе он задохнется. Его уже трясет. Он быстро вскакивает с дивана и начинает второпях одеваться, натягивая джинсы не в ту ногу, а верх надевая задом наперед. Паку стоит оставить хотя бы весточку, написать причину быстрого исчезновения, но зачем? Юнги это не нужно. Он прямым текстом сказал, что видит в рыжем только объект своих животных желаний. А тихих извинений он так и не услышал. Быстрым и очень тихим шагом Чимин выходит из гостиной. Его робкий взгляд в последний раз падает на обнаженное тело, несколько мгновений назад обнимавшее его самого. Стоя прямо сейчас на пороге, ближе к выходу, Пак разрывается на части, как и его сердце, каждый раз видя Юнги. Этого человека легко ненавидеть, но сложнее любить, а Чимин умудряется. Даже несмотря на существенное количество недостатков, он продолжает тянуться к нему, сгорая на пути к своей Альфа Центавре. Парня одновременно тянет вернуться на диван, обнять Юнги и сказать, что он принимает все его недостатки. Но другая сторона кричит, что он делает все правильно. Сейчас нужно уйти, чтобы залечить раны, нанесенные им же, и с новыми силами вернуться в прежний строй. Если так он сможет помочь Мину, то готов платить эту цену. Но когда-нибудь этот банк сгорит. У Чимина просто не хватает смелости, чтобы признаться самому себе для начала, что он испытывает к Юнги. Настоящие чувства он прячет за маской ненависти, безразличия и отрешения. Настоящим чувствам не дает прорасти железобетонная стена, выстроенная между ними самим Юнги. Никаких чувств, только секс. Долго себя мучить рыжий не может, поэтому выбегает из квартиры, тихо хлопнув дверью. От легкого порыва холода Юнги ежится и перекатывается на другой бок. А Чимин забегает в лифт и трясущимися руками тычет на кнопку, как сумасшедший. Частое дыхание и слезы на глазах пугают его самого. — Ну давай же… Давай! — кричит Пак, и двери лифта наконец закрываются, плавно спуская его на первый этаж. Он в полнейшей безысходности и не знает, как из нее выбраться. Шансы-то хоть вообще есть? Чимин стоит пару секунд, склонив голову, и скатывается спиной по стенке. Трясущиеся руки упираются в пол, а плечи подрагивают, пока парень беззвучно роняет слезы. У этой любви нет хорошего финала. Она обречена на провал. Как только двери лифта открываются, Чимин пулей выбегает на улицу. Туманный холодный город встречает его своими объятиями. Пак достает быстро телефон из кармана и набирает номер человека, который всегда поможет и найдет решение всех проблем. Идут долгие гудки, и Пак уже думает сбросить, но ему отвечают, зевая на том конце провода. — Чимин, надеюсь, у тебя веская причина позвонить мне в воскресенье ранним утром, — недовольно бурчит Чон, протирая глаза. Хоть Чимин и его друг, но никто не может звонить ему и будить так рано в выходные. — Я переспал с Юнги. Как гром среди ясного неба. Хосок перестает зевать и замолкает, а Чимин может только представить, каково же его удивление. Он сам удивлен не меньше. Такого развития событий он никак не мог предугадать. Но с Юнги никогда нельзя быть уверенным на все сто. Рыжий кусает нижнюю губу почти до крови, слушая тяжелые вздохи и цоканье, а у самого сердце бешено колотится. Он готов выслушать от друга, какой же он идиот и что извилины его не работают, но только не пугающее долгое молчание, что хуже небесного суда. — Чимин, ты… — только начинает, но его грубо перебивают. — Идиот, я знаю! — выпаливает нервно тот. — Хосок, что мне теперь делать? — Ты сейчас в его квартире? — Нет, я на улице, — и дрожу от желания вернуться к нему. — Езжай ко мне. Разберемся. Другого он от Хосока услышать и не ожидал.***
Воскресенье. Последний выходной все проводят по-разному. Кто-то активно с семьей, кто-то предпочитает провести это время наедине с собой, а кто-то в кругу близких друзей. Каждый проводит так, как хочет. А Пак Чимин сидит с головой в пледе и чашкой горячего чая на диване Чон Хосока. — Так, давай еще раз, — мужчина усиленно трет виски и тяжело вздыхает, в который раз раскладывая по полочкам новости Пака. — С чего все началось, что скатилось к кровати? Чимин грузно вздыхает и смотрит на свое унылое выражение лица в отражении черного чая с нотками земляники. — Я хотел всего лишь поговорить с ним. Мне хотелось узнать, почему он бросил меня, когда сбежал. И почему не нашел после. А еще я хотел узнать, что с ним все в порядке, и вернуться домой, но… — Чимин затихает с открытым ртом. — Но? — Я разозлился. — Из-за чего? — Из-за его извинений. Хосок окончательно запутывается и хмурит брови, не улавливая сути повествования. Одно другому не соответствует. — Подожди, ты же сказал, что хотел услышать извинения? Но разозлился из-за них же? Не находишь это странным? Чимин прекрасно осознает, что со своих же слов походит на истеричку. Но порой мы не властны над эмоциями. Мы даем им выход, а потом жалеем, ведь они влекут за собой дурные последствия. Вот и Пак жалеет, что поддался им и дал волю. Возможно, выслушай он до конца гнусную ложь, то ничего этого бы не случилось. Но за каждый поступок мы не можем нести ответственность, ведь некоторые из них происходят не по нашей вине. — Хосок, он соврал, — пальцы сжимаются вокруг посуды. — Когда человек говорит правду, это понятно сразу. Голос, действия, речь. Глаза. По ним все понятно. Но он врал мне, а что еще хуже: у него не хватило совести сказать мне все это в лицо. Он стоял спиной и врал! — Чимин сжимает зубы до противного скрипа. Хосок приземляется рядом, касается плеча рыжего, а тот расслабленно опускает плечи. Чимина тоже можно понять. И Хосок не в праве его судить. Эмоции парня всегда очень яркие и экспрессивные. Он, как звезда, сияет в своей радости. Но когда злится, то переполнен до избытка. А Чон уравновешивает его негативные чувства, служа батарейкой, которая накапливает в себе. — Слово за слово и… Я сказал правду, пускай и очень резко. Мне хотелось, чтобы он понял, как было больно мне… Поэтому я решил отомстить. Раз он использовал меня, как игрушку, то и я могу, но, — Чимин прикусывает губу, вспоминая обрывки того вечера, — я заигрался. В конечном итоге мы снова переспали. Чимин отставляет кружку на столик и прикрывает лицо ладонями от стыда. Чон не испытывает к нему отвращения или негатива. Да, он бы поступил по-другому, но судить Пака не может. Хосок только обнимает его крепче, прижимая к своей груди, и покачивает, совсем как малое дитя. — Чимин, он плохой человек, — и с каждым его поступком Чон убеждается все сильнее. — Я знаю, но ничего не могу с собой поделать, — Чимин ощущает себя безнадежно обреченным. Так оно и есть. — Ты прекрасно знаешь, что я против твоей затеи, но не могу остановить твоих порывов щедрости, — Хосок бы очень хотел их ограничить, по крайней мере, в адрес Мина так точно. — Я не ясновидящий и не экстрасенс, но одно знаю точно: Юнги принесет тебе уйму боли. — Я знаю, — и этот обреченный шепот заставляет сердце Чона сжаться. Самопожертвенность Чимина восхищает точно так же, как и пугает. Но старший своим присутствием показывает, что рядом и не осудит. Они поругались на почве недоверия и недомолвок. И для Хосока очень важно, что сейчас Пак делится с ним всем, даже такими постыдными откровениями. Это всяко лучше, чем молчание. Все завязано на доверии. Не может быть крепкой дружбы и серьезных отношений без него. Как можно доверять человеку самое сокровенное, если он своим не делится? — Не пойми меня неправильно, Хосок. Я хочу ему помочь, честно. Но сейчас мне не хочется ни с кем контактировать и общаться. Особенно с ним. Моя батарейка слишком быстро села на этот раз, — разочарованно дует губы и утыкается носом в плечо верного товарища. — Тебе просто нужно немного взбодриться и вернешься в норму, — треплет за плечо, вызывая хилую улыбку на лице рыжего. — У меня в холодильнике осталось шоколадное мороженое. — С крошкой? — утирает нос, смотря большими наивными глазами. — Нет. Но могу хлеба покрошить, если хочешь, — Чон поднимается с места и направляется на кухню. Чимин смеется и смотрит с теплотой на серый город, что по-прежнему окутан туманом. От созерцания призрачно прекрасного отвлекает телефон, на который приходит сообщение о погоде, а также о возможных похолоданиях и авариях на дорогах, что неудивительно. Весь Сеул накрыло большим пушистым облаком. — Еще я нашел клубничное. И вот оно с кусочками ягод, — Хосок возвращается с двумя большими ведерками мороженого. Но натыкается на вновь потускневшее выражение лица. И сразу складывает два плюс два. — Если не хочешь никак коммуницировать, то отключи телефон на пару дней. — Что? Хосок садится рядом и ставит ведерки на стол, а в руки берет пульт и начинает искать подходящий сериал для просмотра, активно тыкая по кнопкам. — А что такого? — непонимающе пожимает плечами, не находя в этом ничего странного. — Это бывает даже полезно. Никаких соцсетей. Да и мы тем более давно не дети, чтобы устраивать истерики из-за того, что родители забрали телефон на два дня. — Да, но если мне позвонит Холли или господин Чан? — Чимин ищет отговорку или предлог. — Если ты не ответишь, они позвонят мне, потому что я всегда знаю что, где и как ты. Что ты теряешь? У него нет твоего номера. — Да, но я оставил машину у его дома. Мне все равно придется вернуться. — Не сейчас, так завтра, — хмыкает Хосок, включая выбранный сериал, и берет ведерко клубничного мороженного. — Но решать все равно тебе. Чимин смотрит на телефон. Что стоит ему всего лишь на несколько дней отключить мобильник и перестать думать о Юнги? Тот и правда не сможет ему позвонить. Беспокоиться не о чем. Чимин тянется к смартфону и отключает его. А вместе с погасшим черным экраном приходит и душевное спокойствие. Парень удобнее располагается на диване и устремляет взор на большой экран над камином, на котором идет заставка неизвестного, но уже во всю интересующего сериала.***
Юнги уже не спит какое-то время, но упорно продолжает ворочаться, словно так вернется в сладкий мир грез. Под прикрытыми веками повторяются картинки бурного вечера, который никаким экстази не заменить. Чимин лучше любой таблетки, Мин это давно понял. Рядом с ним забываешь о дозе, он сам становится ей, заменяя на более сильный галлюциноген. И Юнги бы очень хотел хранить его в кармашке и доставать, когда под рукой не окажется волшебного порошка. Пользоваться человеком. Так низко. Но каждый извлекает выгоду как может. В этом мире нужно уметь вертеться. Кто изворотливей, тот и выживает. Таковы правила. Парень полностью просыпается и открывает глаза. Он помнит весь вчерашний день досконально, что для него удивительно, ведь обычно вторую половину он вычеркивает из памяти. Но сегодня он помнит все. На лице появляется улыбка. Это утро становится самым добрым спустя несколько месяцев беспробудных кошмаров. — Доброе утро, Чимин-и, — растягивает нараспев Мин и поворачивает голову, но не обнаруживает рядом рыжей макушки. Улыбка быстро исчезает, сменяясь недоумением. Мин садится на диване, не стесняясь своей наготы. Взгляд сначала падает на пол, где лежат только его вещи, а потом проходится по квартире, но Чимина нигде не видать. Звон посуды или воды не слышен. Может он просто ушел за продуктами, ведь у Мина в холодильнике даже мыши вешаться не на чем. Эта надежда маленьким огоньком теплится внутри, как догорающая свеча. — Чимин? — зовет громко Юнги. — Чимин? А в ответ тишина. Блондин оглядывает гостиную и кухню еще раз, но нет и намека на Пака. Кажется, что его здесь и не было. Словно Юнги причудилось, но он точно помнит его слова, злость, обессиленность, а затем выброс чувств через секс. Не мог же все это сгенерировать мозг? Юнги принимается одеваться и обходит всю квартиру, заглядывает в каждую комнату и не перестает звать рыжего, но никто не отвечает. — Чимин, просто скажи, что ты отошел ненадолго, — истерически смеется Мин и выходит на кухню. Холодные стены еще вчера казались согревающими. И все только из-за присутствия рыжеволосого солнца, но сейчас снова все померкло и погрузилось во тьму. Мин берет телефон и находит номер Пака. Да, он был у него с того самого момента, как Фил скинул всю информацию про рыжего, даже его адрес есть. Юнги знает о нем все, но даже при всем этом не смог после побега прийти и попросить прощения. На тот момент в этом не было необходимости, а сейчас вдруг резко возникла потребность. У него сейчас нет ни порошка, ни таблеток, поэтому единственным его спасением является Чимин, который не отвечает на звонки. Юнги не бросает попыток дозвониться до младшего. Он сидит за кухонным столом и смотрит на экран, нажимая из раза в раз на одну и ту же кнопку. И слышит лишь одно в ответ: — Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Или. — Абонент временно недоступен. Перезвоните, пожалуйста. Юнги сидит на протяжении трех часов и пытается дозвониться до Чимина, но все попытки заканчиваются одним и тем же голосом, вызывающим раздражение. Мин не знает, почему, но начинает переживать. У него совсем скоро начнется ломка, и если Пак не появится, то ему придется переживать ее опять одному. Жаль, что до Юнги не доходит, что именно рядом с Чимином он может преодолеть зависимость. Ему легче заменять одно на другое, чередовать дозы, повышая шанс словить передоз. Юнги складывает руки в замок и упирается локтями в стол, глубоко о чем-то задумываясь. Ему критически необходимо найти Пака, привести его за руку и оставить рядом. Даже если придется соврать о великой и истинной любви, Юнги на все согласен, лишь бы не чувствовать тошнотворной ломки. Люди действительно жалки в желании получить свое любыми способами. Долго это продолжаться не может. Юнги недовольно цокает и поднимает телефон со стола, набирая нужный номер. Сколько бы не было ссор, Феликс всегда поднимает трубку. Но не сейчас. Долгие длинные гудки и сбрасывается. — Черт! Вы все решили меня бросить?! Предатели! — шипит Юнги, бросая мобильник на стол, и отходит, зарываясь пальцами в волосы от бессилия. Его все бросили. Все. Никого не осталось рядом. Только он и его подруга одиночество. Юнги смотрит на серый город через окно многоэтажки и не находит пейзаж невероятно красивым, пугающим и загадочным. Серые грязные облака накрыли Сеул. В них нет ничего красивого и затмевающего разум. Мин злится. Злится на всех и вся. На свое одиночество и зависимость от других людей. Зависеть от препаратов легко, они никуда не денутся, а если и закончатся, то найдутся новые, но не люди. Искать нужных людей слишком долго, сложнее всего привыкать. И вот к Чимину Юнги прикипел очень сильно, так, что изнутри что-то скрежет и зовет к нему, требует быть рядом. Ни с одним человеком такого не было. Ни одна доза не тянула настолько сильно. Быстрым уверенным шагом он направляется на выход, бренча ключами от байка. Он едет с конкретной целью в определенное место. Квартира Чимина. Пора наведать сбежавшего гостя, который посмел сам заявиться в его квартиру, а потом еще так нагло сбежать. Юнги не замечает, как цифры на спидометре стремительно растут, выжимая за двести. В голове только его глаза, смех, улыбка, мягкий взгляд. Все это в замедленной съемке проносится у Юнги перед глазами, как старые добрые приятные душе воспоминания. Как кадры старой фотопленки. Словно Чимина никогда и не было. Будто он был выдуман фантазией Мина. От встречи с фурой его останавливает красный свет светофора. Вот так легко проносится жизнь перед глазами, как один никчемный миг, который ты проживаешь годами. Сердце бешено колотится в груди, сбившееся дыхание заставляет грудную клетку подниматься, а в области живота начинает неприятно покалывать. Юнги растерянно смотрит перед собой замыленным взглядом и не понимает, что происходит. Это не симптомы ломки. Что-то сильнее. Он не испытывал этого раньше. Это чуждо, неприятно и до жути страшно, словно Юнги не управляет своим телом. Стоя на светофоре несколько секунд, Юнги приходит в себя и хватается за сердце. До сердечного приступа еще далеко, но такие трюки могут ускорить его приход. Как только загорается зеленый, Мин дает по газам. Лифт поднимает его до нужного этажа. А дальше без проблем блондин находит квартиру Пака. Юнги подходит и стучит несильно, ожидая увидеть рыжую макушку, возможно в домашней одежде. Но спустя пару минут ему никто так и не открывает. Юнги не сдается и настойчиво стучит по двери, с нажимом и явной агрессией. Если Пак вздумал от него прятаться, не выйдет. Он дверь вынесет и достанет Чимина, заглянет в его карие глаза и утонет. Главное — достучаться до него, но пока все попытки тщетны. Никто не отвечает даже при сильных настойчивых ударах, но Юнги не сдается. Кулаки бьют по холодному железу, барабанят со всей силой и агрессией. — Чимин, открывай! Я знаю, что ты там! — кричит Мин, злясь, что его так нагло игнорируют, словно он — пустое место. Ему никто не отвечает. Злость возрастает. — Ты не спрячешься от меня! Ты принадлежишь мне! — цедит сквозь зубы и кричит, как ненормальный. Никакой реакции. Пустая тишина. Мин не перестает колотить дверь. Соседям бы стоило уже вызвать полицию. Гнев не может длиться долго. На смену ему приходит смирение. Юнги прислоняется лбом к холодному металлу и вздыхает. — Чимин, открой, пожалуйста. Я просто хочу поговорить, — его голос полон мольбы и бессилия. — Пожалуйста, Чимин. Но дверь никто так и не открывает. Юнги готов сидеть у двери и ждать преданным псом своего хозяина, но есть ли смысл? Если Пак не открывает сейчас, с чего бы ему открывать завтра или через два дня? Насколько бы сильна не была его обида, Юнги просит лишь об одном разговоре. Без намека на продолжение. Ему просто нужен Чимин, как воздух. Юнги отстраняется от двери, но рука все также держится на ней. Медовые глаза смотрят виновато. Грусть и тоска в них так и бушуют, но Мин не хочет быть совсем уж истеричкой и закатывать, поэтому проводит по металлу кончиками пальцев и уходит. Нажимает кнопку лифта, заходит в кабину и долгим взглядом буравит квартиру, словно в последний момент Чимин соизволит открыть. Но реальность жестока. Двери закрываются, и Юнги спускается не только на первый этаж, но и к тому, с чего начинал.***
Привычный распорядок дня меняется. По обычаю Мин отправляется в какой-нибудь клуб и там отрывается всю ночь, но сегодня он решает изменить своим привычкам и вернуться к истокам, откуда начал свой долгий и тернистый порошковый путь. Порой бывает полезно вспомнить старые времена. На окраине города на старых заброшенных заводах люди этого района обставили все по своему вкусу. На фабриках народ работает за копейки, забирая прибыль в карман, и жалуется на жизнь в низах, но никак не может изменить своего положения. Проще ныть о том, как плохо, чем взять себя в руки и начать что-то делать и менять. Юнги это знакомо. Проезжая мимо пыльных кирпичных обветшалых зданий, Юнги ловит себя на мысли, что жизнь в этих краях похожа на безнадегу и вечный тлен. Мин бы не хотел жить здесь на постоянной основе. Безвылазная затяжная депрессия настигла бы его рано или поздно. Парочка крыс пробегает прямо перед колесами, пугаясь рева мотора и света фар. Люди выглядывают из окон и с подозрением косятся на новоприбывшего гостя. Юнги же слезает с байка почти на самой дальней улице, освещаемой всего тремя фонарями на углах, а то, что творится в середине, никого не волнует. Юнги оглядывается по сторонам в кромешной темноте и направляется к двухэтажной постройке, подсвечиваемой неоновой яркой вывеской розового-фиолетового цвета «Ядовитые прелести». Название, конечно, так себе, но вполне соответствует контингенту этого райончика, который не знает о том, что такое мыться каждый день. На входе красуется парочка низкосортных девиц в рваных колготках, джинсовках и коротких юбках. Они стоят и дымят, что-то попутно обсуждая и смеясь на всю улицу. Юнги морщится от стойкого запаха дешевых сигарет и проходит мимо. За дверьми скрывается не просто дешевый бар, а самый настоящий наркопритон, который каким-то чудом не обнаружила местная полиция, либо же знает о существовании, но покрывает, получая долю. Юнги оглядывается по сторонам. В прошлый раз, когда он здесь был, все было совершенно другим. А сейчас весь первый этаж занимает зона бара, столики с кальяном, а также для азартных игр и автоматы. Юнги несмелыми шагами направляется внутрь, разглядывая с интересом каждый уголок. На диванах сидят парни и беседуют, девушки о чем-то сплетничают, попивая безалкогольные коктейли и соки. В районе бара висит неоновая табличка с пальмами и надписями, за стойкой сидит парочка людей и болтает с барменом, а у игровых автоматов стоят уже изрядно выпившие, спуская деньги на пустышки. В голове просто уложиться не может, что когда-то это место процветало, здесь были толпы людей, которые приходили исключительно за одним — новая доза. Юнги попал сюда точно так же, а сейчас разочарован, видя скучное посмешище. Он в последний раз оглядывается и разворачивается на выход. — Эй, Мин Юнги! Сколько лет, сколько зим! — но веселый задорный голос заставляет обернуться и в удивлении вскинуть брови. — Луис. Я тоже рад встрече, — парень жмет протянутую руку. Перед Юнги стоит давний знакомый. Луис Кабаре. Темнокожий загорелый парень родом из Ямайки, которого судьба вынудила переехать в другую страну. Сам по себе Кабаре очень жизнерадостный и оптимистичный человек, несмотря на род его деятельности. Под радужным плетеным беретом прячутся косички, на пальцах множество колец, а его свободный яркий стиль можно узнать из толпы. Харизма, улыбка и марихуана всегда располагают человека к себе. — Чувак, последний раз я видел тебя, когда пирамиды строились, — Луис улыбается ослепительно ярко. — Вот достроились, и я решил к тебе приехать, проведать, — Юнги хмыкает и хлопает приятеля по плечу. У Кабаре глаза загораются, и он машет рукой, указывая следовать за ним. Луис проводит небольшую экскурсию, и Юнги узнает старое доброе местечко, которое открывается с других сторон. Девушки за столиком не только пьют коктейли с зонтиками из трубочек, но и балуются порошком, остатки которого блестят на столе. Компания парней курит отнюдь не кальян, а травку. А люди по углам обмениваются поцелуями между приемом таблеток в прозрачных пакетиках. У Юнги камень с души падает. Он уже успел разочароваться и похоронить это место. Луис рассказывает, как после одного из набегов копов пришлось перестроить бар и немного пересмотреть его порядки. Теперь на первом этаже что-то типа приличного заведения, а на втором люди, не знающие границ и предела. Там они полностью отключают мозг и теряют остатки разума, отдаваясь препаратам. Там все гораздо серьезнее. То, до чего руки Мина никогда не доходили. Какая бы сильная ломка у него не была, но он никогда не пробовал что-то сильное и быстродействующее. Прямо в вену. И хоть теперь страх игл не такой явный, но Юнги не хочет обкалываться в месте полном антисанитарии и делить один шприц с несколькими людьми. Но Луис так сочно рассказывает об этом, что Мину на мгновение просто хочется заглянуть и посмотреть, как это выглядит. В фантазии все красочно, но на деле просто кучка людей, еле стоящих на ногах или лежащих на полу, у которых с уголка рта стекает пена. Бьющиеся в конвульсиях нарики, которым только дай ложку, шприц и зажигалку. Была бы их воля, они бы и из шприца Жане кололись. И сразу на тот свет. Или глубоко под землю. По рассказам ярко и сочно, в реальности — жуткая картина. Так они доходят до коридора, где совсем бесстыдные люди трахаются, не доходя до двери туалета. — Не обращай внимания, — равнодушно махает рукой на них Луис и открывает дверь ключом, впуская Мина. Но Юнги не Юнги, если не задержит взгляд на одной развязной парочке и не ухмыльнется. Парень проходит внутрь и поражается масштабам. Челюсть на пол падает, когда он видит свежие большие кусты конопли и марихуаны под ультрафиолетом. Ими заставлен весь кабинет. А приятный, щекочущий аромат заставляет скапливаться слюну, а зрачки непроизвольно расширяться. Если Юнги спит, то просыпаться не хочет. Это рай наяву. — Долбануться просто… — не скрывает своего восхищения, смотря большими глазами на растения, а точнее их огромное количество. — Да, чувак. Это самый настоящий рай! Мой марихуановый островок, — Луис разводит руки в стороны, хвастаясь своим сроком, если его накроют копы. — Ты выращиваешь и продаешь? — интересуется Мин, пальцем поддевая свисающий листок. — Да. И не только в Корее, но и за рубежом. Травка везде востребована. Она будет всегда нужна, как газ, нефть и вода, — парень садится в кресло и крутится в нем, совсем как ребенок забавляясь. А Юнги тихой завистью сгорает. — И много это приносит? — На жизнь хватает. Мою и родных на Ямайке. — А что-нибудь для меня найдется? — Юнги не мнется на месте и сразу же переходит к делу. — Я готов дать любую сумму. — Знаю, — хмыкает Луис. — Твои вкусы тоже. Хочешь расслабиться или забыться? — И то, и другое, — самодовольно хмыкает, сунув руки в карманы. Кабаре тянется и достает из ящика пузырек, слегка потрясывая, а парень наблюдает, как разноцветные таблетки перемешиваются. — Это поможет. Но только не переборщи. У них мощный эффект. Одной таблетки вполне достаточно. Луис пальцами касается пробки, чтобы достать один белый кружочек, но Юнги выставляет требовательно ладонь, прося весь пузырек. Кабаре глаза округляет. — Юнги, они сильнодействующие, — предупреждает блондина, но тому по барабану. По глазам видно, точнее по полному отсутствию заинтересованности. — Я понял, — выхватывает пузырек из рук и рассматривает его в своих. — Не нужно мне рассказывать о вреде наркотиков. Я и так все знаю. Мин тянется в карман и достает связку купюр, бросая ее перед лицом Луиса. — Сдачи не надо, — парень самонадеянно хмыкает и выходит, лениво отсалютовав на прощание. Кабаре смотрит на деньги и убирает их в ящик, не пересчитывая и не проверяя на наличие подделки. С Юнги приятно иметь дело, но не на постоянной основе, как и со всеми наркоманами. Юнги выходит из кабинета, слыша какой-то новомодный современный трек, а аккомпанементом ему служат стоны. Парень открывает пузырек и на палец кладет белую таблетку, принюхивается и сует под язык, проглатывая. Быстрого эффекта нет, как говорил Луис, поэтому Мин решает попробовать меню бара и узнать, чем тут радуют гостей. Блондин идет по коридору, качая головой в такт песне. Люди в баре не лезут познакомиться, но смотрят любопытными взглядами. Изучают с желанием, но Юнги, как девственница, пришедшая первый раз в клуб — ни с кем не знакомится и никому не дает. Юнги заказывает коктейль, а молоденький бармен готовит его на глазах у парня. Мин следит не так внимательно, ощущая, как в голове гуляют мысли. Похоже, таблетка начинает действовать. Мин выпивает парочку сладких напитков, смешанных с крепким алкоголем, и решает направиться в ту часть, откуда доносится музыка и изливается яркий свет. Юнги проходит любопытные взгляды, закатывая глаза. Рука касается своеобразного прохода в виде свисающих гирлянд из бусин, и блондин оказывается на танцполе. Люди двигаются в такт мелодии, смеются и просто отдыхают. Яркие смазанные лица начинают кружиться, словно на карусели, вызывая радостную пьяную улыбку. Но чтобы добить себя и улучшить эффект эйфории, Юнги достает пузырек и глотает еще две красные таблетки, добивая себя. Вот сейчас он действительно расслабится и забудется. Юнги медленной поступью направляется к диджейной стойке. Это сложнее, чем кажется на первый взгляд. От одной таблетки и правда очень яркий эффект. В голове легко и одновременно отдает тяжестью, словно она весит тонну. Ощущение, будто Юнги несется, но на деле же передвигается едва быстрее черепахи. Зрачки расширены, а расслабленная улыбка не слезает с лица. Это чувство неповторимо. Его ни с чем не сравнить. Спустя пару треков и пинков людей он добирается до аппаратуры и просит молодого парня в наушниках поставить песню, которая играла до этого с саксофоном. Диджей ничего не отвечает, но в ту же секунду включается та самая песня, и Юнги улыбается, как ненормальный, направляясь обратно, но останавливается посреди зала и поднимает голову к потолку. Перед глазами все кружится, а смех людей дает по вискам, словно они совсем рядом и кричат в уши с обеих сторон. Юнги тупит в потолок, а с уголка глаз стекает слеза, вызванная неизвестными чувствами, которые спутались под действием таблеток. Как бы сильно Юнги не хотел думать сейчас о Чимине, но не получается. Этот рыжий парень в голове всплывает среди вихря мыслей ярким видением. Мин закрывает глаза и выдыхает томно, чувствуя, как по телу проносится приятная дрожь от возбуждения. Это все сумасшествие, в котором Юнги сгорает дотла. Сейчас он просто плывет по течению, не зная, куда оно приведет. Под закрытыми глазами Юнги видит образ танцующего рядом Пака, слышит его смех, а на пояснице ощущает прикосновения. Это, и правда, безумие, потому что несмотря на эффект таблеток, все кажется реальностью. И Мин начинает верить в это до тех пор, пока не открывает глаза, а вся чарующая поволока исчезает, словно пыль. Блондин сейчас высоко, небо — его дом, но спустя время его отпустит, и он вернется с небес на землю. Он закатывает глаза от удовольствия и начинает плакать. В этих слезах нет боли и искренности. В них человеческие пороки и временная эйфория. Все чувства сейчас ненастоящие, а реальность такая размытая, как свет софитов на потолке и стенах. Ему давно не было так хорошо, как сейчас. Ни один секс не заменит этих чувств. Окрыленность. Беспамятство. Пылкость. Под ногами нет ощущения пола. В голове каша, а внутри порхающее чувство, словно все его тело сделано из сахарной ваты. Еще ни под одним препаратом не было настолько хорошо. Это просто новый уровень. И на нем Юнги хочет остаться. Ему все равно, насколько будет невыносимо больно. Эти проблемы настигнут его потом, а сейчас он двигается лениво в такт музыке и улыбается безумно счастливо, не желая покидать этот Эдемов сад. Вместе с приятной мелодией кончается и та эйфория от звучания, а на смену беспричинной радости приходит резкое смятение. Медовые глаза расстроенно и потерянно смотрят в потолок, а затем в стену. Со стороны он походит на ребенка, оставленного родителями в большом торговом центре на произвол судьбы. А та к нему не очень благосклонна. Случайный прохожий задевает плечом, и Юнги отшатывается, смотря на толпу, которой до него нет никакого дела. Грудную клетку сдавливает от резкой боли и, хмуря брови, он хватается за сердце, словно в приступе. Перед глазами начинает плыть сильнее, яркие цвета мутнеют и смазываются. Юнги оглядывается по сторонам и замечает яркий силуэт, словно снизошедший ангел на грешную выжженную землю. — Ч…Чимин?.. — Юнги до конца не уверен, но зовет свое спасение, цепляясь из последних сил. Ответа не стоило ожидать. Его и не последовало. Юнги становится еще раз осматривает танцпол более-менее ясным взглядом, но рыжика не находит. — Я схожу с ума. И это емкое, но достаточно точное определение его состояния. Больше Мин не задерживается в этом баре и на подкошенных ногах выходит через черный ход, попадает на огороженную проволокой небольшую территорию — бывшую парковку, нынешнюю курилку. Рядом стоит большой мусорный контейнер и миски для кормления бездомных животных. На сыром асфальте отражается свет звезд и чиркнувший огонек зажигалки Юнги. Это же такая потрясающая идея — закурить после приема таблеток, о которых ровным счетом не знаешь ни грамма. У Юнги много грехов и пороков, но самый главный — чревоугодие. Он присаживается на выступ у двери и смотрит расширенными зрачками на маленькие лужицы на неровном асфальте, зависая с сигаретой у рта. Он не делает ни одной затяжки. В голову дало настолько, что даже курить не хочется, руки не доходят, губы к фильтру сами не тянутся. Резко сигарета оказывается в луже, а Мин вскакивает и вплетает пальцы в волосы, сжимая у самых корней. Свежий воздух не дает протрезветь, а только больше дурманит, спутывая реальность с наркотическим опьянением. Юнги перестает их различать, принимая все за чистую монету. Изо рта начинают валить клубы пара, а на глазах появляется непрошеная влага. Юнги не знает причину ее появления. Он не контролирует свои эмоции сейчас. Это взрыв. Он ходит от одной стены к другой и дышит громко, а с губ срываются всхлипы и обрывки совершенно бессвязных слов. Не то крик о помощи, не то оскорбления. Руки трясутся, а глаза бегают. Юнги начинает задыхаться и хватается за горло, но не может не вдохнуть, не выдохнуть. Одна рука сдавливает горло, давя на кадык. Блондин синеет, но инстинкт самосохранения не дает ему сделать необдуманного, одергивая руку. Юнги смотрит перед собой, не понимая, что творит. Он себя не контролирует. Собственное тело ему неподвластно. Ярость. Ей преисполнено сердце под наркотиками. Видимо, последние две таблетки были лишними. Юнги кричит на всю улицу, срывая связки, словно режут ножом, вспарывают кожу. Его голос, наполненный болью и обидой, хрипит, а из глаз брызжут слезы в три ручья. На него градом обрушиваются все эмоции. Блондин продолжает реветь раненным зверем и в приступе ярости крушит все, что видит и попадается под руку. На закрытом мусорном ящике стоят пустые стеклянные бутылки. Они быстро попадают в поле зрения парня, и он бросает их с криком в стену, а осколки сжимает в руке. Его крики небеспочвенны. Между воплями, раздирающими горло, он зовет его. — Чимин! Верните мне Чимина, суки! — кулак прилетает в железный мусорный ящик, оставляя небольшую вмятину. Парень замечает мусорные баки и направляется к ним. Он крушит все и продолжает сходить с ума. — Отдайте мне его, твари! Вы не сможете его отобрать у меня! — обезумевший голос видит то, что хочет. Юнги окровавленными пальцами вцепляется в сетку ограждения и пытается ее оторвать, бьет стены и асфальт, сдирает кулаки и лицо в кровь, оставляя свежие следы царапин. Он не в себе, а голоса в голове решили взять над ним контроль. Юнги совсем один в этой клетке, в которую загнал себя сам. — Ааа! Чимин! Где мой Чимин? Вернись ко мне! — глаза, наполненные гневом, озираются по сторонам в поисках Пака. Где же его любимый верный мальчик, о которого можно вытереть ноги не один раз, а он простит и забудет об этом? Где же его любимый психолог, который даст дельный совет, поговорит, а после разделит постель, подставив зад? Где же его любимое сумасшествие, которое даст нужное удовольствие, а потом сдавит горло так, что сломит трахею? — Я вижу тебя везде! Ты не скроешься от меня! Хватит прятаться, Чимин! Эмоциональное состояние дает сдвиг по фазе. Нечеловеческие крики не умолкают. Кажется, что кричит не Мин, а маленькая жизнь внутри него, что еще борется. Она хочет вырваться наружу и возыметь силу над блондином. Она хочет показать ему, что можно жить по-другому: без препаратов, без обмана, без предательств. С любовью. Но Мин ее не слышит и не воспринимает всерьез. Даже ярость рано или поздно сменяется на милость, вот и Юнги опускает на колени, продолжая срывать к чертям голос и рыдать. Его всего трясет, губы синеют, а с уголков стекает слюна. Он загибается и уже перестает кричать, но вместо этого ревет навзрыд и бьет руками и ногами по сырому асфальту, продолжая звать Пака. А тот не слышит и даже не подозревает о том, как же сейчас ему плохо. Но вины Чимина в этом абсолютно нет. Вина полностью на Юнги. На его ненасытности и отсутствии самоконтроля. Он других любит контролировать, но над собой подобной власти не имеет. — Чимин, вернись ко мне. Пожалуйста! Где ты? Прошу, не бросай меня… Он лежит на холодном асфальте и плачет. Его плечи дрожат, а вскоре слышится истеричный нездоровый смех. Юнги окончательно сошел с ума. Это последняя стадия. Дальше только смерть и нирвана. Мин полностью растоптан и подавлен. Он просто тело, что безумно болит и кровоточит. Глотка разодрана, ещё чуть-чуть и он будет кашлять кровью, вот только прекрасные цветы из него не вырвутся. Его тело не железное. У всего есть предел, и Юнги сейчас на краю лезвия, обессиленный и обреченный. Его слабость не наркотики, а Чимин. Даже на расстоянии он душит. Но Мин готов стерпеть, лишь бы его душил и эти милые пухлые пальчики. Окровавленные руки тянутся и касаются милого лица, что рядом лежит и улыбается ему. Все же он здесь, не зря звал. — Как же ты невероятно прекрасен, — шепчет Мин и дрожащими пальцами проводит по мягкому бледному контуру. — Не оставляй меня, мое сумасшествие… — и прикрывает глаза, сдаваясь. Таким его никто не видел, зато чести удостоиться может только один. Ли подходит к ограждению с другой стороны и смотрит, как друг, свернувшись калачиком, кричит, плачет и зовет Чимина. Фил смотрит без единой эмоции на лице, на душе точно также тихо. Он не знает, что должен сейчас сказать или о чем думать. Но понимает лишь одно. Юнги нужно лечить. Это нездоровое влечение не только к препаратам, но и к Паку до добра не доведет. Сероволосый подходит ближе и касается проволоки, сжимая ее несильно пальцами и затаив дыхание, следит за блондином, словно за зверушкой в зоопарке. Юнги стихает спустя пару минут. Ли лихо перепрыгивает через забор и оказывается рядом. Он подходит к телу и первым делом проверяет пульс, вздыхая с облегчением и ноткой грусти. Жив. Но это было близко к тому, чтобы не очнуться вовсе. Парень достает телефон из кармана и набирает Чимина, но тот не отвечает после трех звонков, и Ли бросает эту затею. Он опускается на корточки и касается лба блондина. — Я уже не уверен, что здесь даже Чимин поможет. Кажется, Юнги обречен на свои страдания. Грешника из Ада не вызволить.***
Хосок специально берет выходной в понедельник, чтобы съездить к тете, которая растила его вместо отца и матери. Она заботилась и любила его, как родная, хоть и не могла дать той любви, в которой он нуждался, но сейчас Хосок ей очень благодарен. Не каждый бы откликнулся и взял под крыло неокрепшего ребенка и вырастил бы, как родного сына, но тетушка Хао смогла. Ауди останавливается у домика. Небольшой поселок. Из жителей одни старики, к которым на лето приезжают дети с внуками. Одна забава и радость для них. Чон паркуется рядом с забором и проходит на территорию, а его громким лаем встречает собака. — Джерри, хэй, — Хосок опускается на колени и гладит верного пса по голове, а тот, высунув язык, тычется мокрым носом в ладонь. — Я тоже скучал по тебе, дружище. — Джерри, на кого ты там все лаешь? — тетушка выходит из дома и чуть не падает прямо на пороге, видя своего любимого сынишку. — Ох, — хватается женщина за сердце, — Хосок-и приехал! Счастье-то какое! — Еще какое, — смеется себе под нос Чон и поднимается, идя к дому обнимать любимую тетушку, а Джерри бежит за ним следом, то и дело под ноги попадая. Женщина лет пятидесяти с седыми волосами, заделанными в пучок, в большом домашнем халате и тапочках принимается обнимать и целовать Хосока, совсем как малое дитя, а тот даже не успевает увернуться от поцелуев, но обнимает в ответ крепко. — Боже, как же давно я тебя не видела! Ты исхудал весь! — хватается за голову и лепечет, причитая. — Мам, я был полтора месяца назад, и веса не прибавилось, не убавилось. Женщина осматривает парня с головы до ног и снова обнимает, покачивая в своих родных объятиях. Хосок только тихо цокает и незаметно закатывает глаза, чтобы не получить подзатыльника. — Проходи, я как раз замесила тесто для пирогов, — женщина зазывает в гости и практически насильно заталкивает. — Я не… — Будешь! — жестко настаивает та, а Чон не спорит. Убедить тетушку Хао, что он не голоден — невозможно. Это еще никому не удавалось, и вряд ли кто-то сможет когда-нибудь. Хосок проходит в небольшой домик, что выглядит довольно маленьким снаружи, но внутри очень просторный и уютный. Раньше тетушка Хао жила в городе, но на старости лет решила переехать из большого шумного мегаполиса в маленький тихий поселок, в котором из шума только петухи по утрам и мычание коров ближе к вечеру, когда их ведут с пастбищ. Такая тихая спокойная жизнь ей по душе, нежели вечная спешка большого города. Из маленькой кухни доносится ароматный запах яблок с корицей. На окне стоит небольшой букетик полевых цветов, а тоненькая занавеска колышется на тихом ветру. Из гостиной слышен шум телевизора. Видимо, тетушка слушает какую-то дораму на фоне, пока готовит. Хосок снимает обувь и проходит внутрь, оставляя ключи от машины на полке и снимая кардиган. Чон заходит в гостиную и видит кошку на спинке дивана, что лениво потягивается, меняя положение с одного бока на другой. Рука тянется погладить животное, и Чон себе в этом не отказывает. Только он начинает чесать милому кошачьему созданию за ушком, как в комнату входит тетушка. — Ты надолго? — женщина убавляет звук на телевизоре и садится в кресло. — На одну ночь. Или ты меня раньше выгонишь? — спрашивает Чон, вызывая ворчание у тетушки. — И вот когда я тебя хоть раз выгоняла из дома? Никогда! Оставайся подольше, — напирает она. — Не могу дольше. У меня работа, — типичная отмазка, зато действенная и на все случаи жизни. — Трудоголик мой ненаглядный, — качает головой та. Хосок садится на диван, а Джерри укладывается в ногах. — Я сейчас поставлю чайник. У меня есть просто замечательный ягодный чай. Земляника и голубика. Женщина вскакивает и уносится на кухню. Чон бы последовал за ней, но точно знает, что ему не дадут и дела сделать, ведь он — гость, а значит, должен отдыхать и ни о чем не думать. Хосоку неловко, конечно, но ничего поделать не может. Эту женщину не переубедить. — Как там хоть дела на работе? — кричит женщина с кухни, а Чон улыбается. Как в старые добрые времена. — Все хорошо. Нагрузка небольшая. Есть один интересный пациент. Его никто не может вылечить, вот я взялся за дело, — от мыслей о Чонгуке на сердце теплее становится. Интересно, чем сейчас занимается этот парнишка? Читает книгу? Пьет чай? Или собирает паззл? — Очень интересно. А Чимин-а как там поживает? — Он тоже в норме, — коротко, не углубляясь в дебри лжи. — Рада за вас, мальчики. В следующий раз приезжайте вместе. Я соскучилась по этому милому пухлощекому рыжику! Хосок улыбается. Тетушка и правда очень любит Чимина, всегда болтает с ним и угощает, а Пак даже не противится. Чону приятно, что к его единственному верному другу такое отношение. Словно он часть семьи, как и сам Чон часть семьи Чимина и Холли. Женщина возвращается с двумя чашками чая и садится за стол у окна. Она рассказывает о том, как подорожали продукты в магазинчике, что творится у соседей, как купила недавно еще кур. Чон слушает все внимательно, ожидая, когда остынет чай до нужной температуры, и только потом принимается его пить. Но спустя сорок минут беспрерывной болтовни Хао замолкает. — Что-то случилось? — Чон сразу чует неладное, по одному взгляду тетушки понимает. Та вздыхает и поджимает виновато губы. — Да, кое-что… Я тут недавно ездила до родственников твоего отца в городе, — Хосок напрягается на этих словах, потому что до этого Хао никогда не контактировала с родней его отца. — И узнала одну важную вещь… — И что же это? — у Хосока не на шутку разыгрался интерес. Все, что касается его умерших родителей, интересно. Тетушка долго вздыхает и думает, сомневаясь, стоит ли рассказывать правду, а Чон себя изводит ее пустым молчанием. Язык прикусывает и пальцы на ногах поджимает от волнения и трепета. — В общем. После того, как твои родители отдали мне тебя, через год твоя мама вновь забеременела. У Хосока сердце уходит в пятки, а глаза удивленно смотрят на Хао. — Это значит… — Чон дар речи теряет, а кончики пальцев потрясывает. — Да, — кивает понимающе его удивлению, — у тебя был младший брат, — и режет ножом по голой коже. Если есть в мире что-то больнее правды, Хосок не хочет об этом знать. Чон не может поверить в услышанное. Слова тетушки кажутся выдумкой. Двадцать восемь лет он жил с одной правдой, а тут вскрывается вторая. Это большое потрясение. В это сложно поверить. Прямой удар под дых. Неприятно и очень обидно. Со временем должно было стать легче, боль должна была утихнуть, но сейчас вскрылись зажившие раны, и они кровоточат. Родные родители, которые отдали его на воспитание тетушке, потому что не любили, спустя всего лишь какой-то год завели нового ребенка. Год. Всего каких-то жалких двенадцать месяцев. Такой маленький промежуток времени на обдумывание и принятие решения, как завести еще одного ребенка, учитывая, что случилось с первым. — Был? — переспрашивает Хосок спустя достаточно долгое время, но женщина не торопит и не вмешивается, прекрасно понимая всю соль. А его голос такой тихий и сиплый. — Был. Он погиб. Мальчик был с ними в тот момент на… — страшным словам не дают увидеть свет. — Хватит, — Хосок выставляет ладонь и сминает губы до побеления. Тетушка тянется через стол и касается ладони сына, а тот не реагирует, а спустя минуту поднимается и уходит из дома. Женщина не бежит за ним. Он взрослый мальчик и справляется с проблемами по-своему. Ему нужно время, чтобы принять очередную горькую неприятную правду. Она понимает всю его боль и обиду. Сейчас принять это сложнее, чем в подростковые года, ведь в то время можно было спихнуть вину на себя. Но в осознанном возрасте понимаешь, что есть вещи, которых просто не изменить. Хосок выходит и садится на ступеньки лестницы. Ощущение, словно весь мир обманывал. Всегда. Даже сейчас. Если это все шутка или сон, Чон хочет услышать смех или проснуться. Хосок не знает, что он должен испытывать сейчас. С одной стороны он уже взрослый, и это не так многое меняет в его жизни, тем более это неизменное прошлое, но с другой стороны, неприятно. Будто всегда жил во лжи. Чон упирается локтями в колени, а лицо прячет в ладонях, растирая, чтобы не расплакаться. Как с этим вообще можно смириться? Насколько человеку должно быть все равно, чтобы принять? Или сколько должно быть мужества и силы воли? В голове просто не может уместиться. У него был брат. Родной и самый близкий человек. Маленькая частичка семьи, но и ее больше нет. Один несчастный случай изменил все. Чон хочет потянуться за телефоном и набрать Пака, но понимает, что ему сейчас не до этого. У него свои душевные терзания. Тем более у Чимина синдром спасателя. Он с Юнги переключится на Хосока, а это так не работает. Страх и недопонимание нельзя перетаскивать на другого человека, как украшение. В каком-то подвешенном состоянии Хосок сидит час, а тетушка выглядывает в окно и смотрит на любимого сына, которого одолевают тягостные мысли и чувство несправедливости. Хосок очень сильно хочет увидеть брата, хотя бы на фото. В жизни не свидятся больше. Он не сможет взглянуть на него, услышать голос, поговорить. Всего этого Чон лишен, и как же это жестоко. Что он должен сделать, чтобы заслужить благосклонность судьбы и возыметь награду? Сколько несправедливости и боли нужно пережить, чтобы все обиды и невзгоды принимать с каменным безразличием? В любой ситуации его спасает никотин, но даже здесь он бессилен. Силу имеет только время. И сколько ему понадобится, чтобы принять, что он лишился не только матери и отца, но и младшего брата, непонятно.