«При взгляде на тебя разум отключается. Я теряю связь со здравым смыслом, потому и совершаю ошибку за ошибкой. Я иду на поводу у своей глупости, а ты манишь пальчиком, не прекращая делать больно».
Чимин прогуливается по торговому центру. Иногда просто хочется отпустить все и насладиться банальными простыми вещами, такими как покупка новых духов или пар обуви. Для кого-то это хобби, для кого-то тяжелая ноша, а кому-то просто в кайф гулять меж торговых рядов и высматривать новую вещичку, не заботясь о купюрах в кошельке. Чимин же относится к числу людей, которые просто гуляют бесцельно, но не потому что денег не хватает на что-то дорогое. Он здесь с иной целью — снять напряжение и успокоиться. После встречи с ним все тело немного потряхивает. Чимин не думает даже прятаться, но сейчас он нацелено избегает встреч с Мином, боясь получить очередной разряд. Парень бесцельно бродит по торговым рядам и решает немного задержаться, уходя в отдел уходовой косметики. На днях он общался с Холли, и та поведала, что в последнее время у нее очень сушит кожу, поэтому заботливый старший брат решил помочь с этим. Рыжий заглядывается на китайскую косметику с милыми пандами, которые мелькают на упаковке. Он не совсем разбирается в этом, но думает, что Холли бы понравилось, будь она здесь. Чимин подходит к стеллажу, берет первый попавшийся светлый бутылек, отступает шаг назад и сталкивается спиной с высоким мужчиной. — Ой, — только может выдать тихо Пак, роняя бутыль. Мужчина за ним тоже не ожидал наткнуться на кого-то, поэтому разворачивается и улыбается. — Прошу прощения, мне стоит смотреть по сторонам. Хоть он и просит прощения, но выглядит при этом очень обаятельно и улыбается снисходительно, словно ангел, сошедший прямо с небес. Его улыбка завораживает, как игра на кифаре. — Простите, я просто задумался, — Чимин кланяется и только сейчас понимает, с кем столкнулся в самом обычном магазине косметики. Высоким мужчиной неземной красоты оказывается Ким Сокджин — популярный актер, получивший известность, снявшись в десятках фильмов. Но также его большой заслугой является, что он — муж уважаемого человека в городе — Ким Намджуна. И угораздило же Чимина столкнуться со звездой в обычном торговом центре, которых в Сеуле пруд пруди. Он просто любимчик удачи. Сокджин, кажется, тоже узнает в незнакомом лице схожие черты с фотографий из документов в кабинете мужа и решает удостовериться в этом лично. — Вы же Пак Чимин? — А… — Чимин теряется на секунду, забывая собственное имя, вызывая удивление на лице Кима. — Да. Откуда вы меня знаете? Их взаимный обмен вопросами заставляет охрану за спиной известного актера напрячься. И высокие накаченные мужчины уже двигаются в сторону рыжего, но Ким одним жестом просит их остановиться и не трогать ни в чем неповинного парня. — Тише, мальчики, — говорит, словно сторожевым псам, заставляя Чимина почувствовать еще больший дискомфорт, чем прежде. — Ты знаешь, кто я, точнее, чей муж, — улыбается все также доброжелательно. Чимин не чувствует подвоха. И только сейчас до Пака доходит, складывается полная картина, кто перед ним. Раз Ким Намджун — его муж, то это значит, что и с Юнги он тоже в каком-то плане родня. Тихий вдох и громкий выдох. Чимин хочет истерически рассмеяться и расплакаться с того, насколько тесен мир, что в огромном городе ему посчастливилось встретить родственника Юнги. — Знаю, — запоздало кивает Чимин, желая поскорее закончить этот бессмысленный диалог и смыться как можно быстрее. — Раз так, то мы можем поболтать недолго? У рыжего челюсть отвисает. Он таращится на Сокджина, словно козла на дороге в городе увидел. Ему что предлагают?! — Что, просите? — Чимин приходит быстро в себя. Меньше всего сейчас хочется мило сидеть и беседовать с Сокджином, которого он, по сути, не знает, и знать не хотел. Многие хотят дружить с селебрити, но Пак наоборот сторонится таких знакомств. Да и мечтать не мог, что может встретить своего любимого актера в магазине. Это кажется сном. Джин поправляет спадающие на лоб пряди, продолжая вести себя весьма доброжелательно, располагая к себе, но вызывая жуткий дискомфорт у Чимина. — Я приглашаю перекусить в кафе и поболтать немного. Мне интересно узнать тебя получше, — улыбка Джина до ушей растет, а Пак брови к переносице сводит. — Вы хотите… — Чимин успевает только поставить на место упавший бутылек, как его хватают под локоть и тянут на себя. — П-подождите. — Всего один визит в мое любимое кафе, оно здесь неподалеку! — резво лепечет Джин. Со стороны это походит на похищение, но кто ж будет заявлять на Ким Сокджина? Да и насколько мелкий Пак Чимин, чтобы о нем волноваться так сильно. Многие фанаты актера ему сейчас позавидуют и уже точат свои ножи под подушкой. Джин утаскивает Чимин из магазинчика, практически насильно ведя в кафе, что находится в другом крыле на этаже. Позади и спереди идут два охранника, которые следят за тем, чтобы муж главы не пострадал, хотя с характером и нравом Джина может пострадать кто-то другой, но явно не он. Ким может постоять не только за себя, но и за то, что ему особо дорого. Пак плетется рядом и смотрит на Сокджина, мысленно моля отпустить. Он надеется, что Ким не знает, кто он такой и что именно его связывает с племянником мужа. Чимин старается бежать от прошлого с Юнги всеми силами, но бегает кругами вокруг него. Сколько еще раз придется разбиться, проехаться носом по асфальту, чтобы наконец-то перестать цепляться за неправильных людей? Джин чувствует, как парнишка в его руках заметно слабеет, а взгляд становится тусклым, сдавшимся. Ноги заплетаются, и если бы не Сокджин в лице поддержки, то Пак бы поцеловался носом с плиткой несколько раз. Виднеется деревянная вывеска с милым пушистым кроликом, и Джин утаскивает Пака в уютное тихое заведение, в котором практически нет посетителей, кроме парочек, сидящих на мягких креслах-кубах. Они о чем-то мило лепечут, обмениваются впечатлениями, стреляют влюбленными взглядами, а Чимину завидно становится. Сможет ли кто-нибудь точно так же посмотреть на него с лаской и вселенской любовью в глазах? Сокджин осматривается по сторонам и уходит в самую глубь, словно знает, что Пак не хочет сидеть на виду и смотреть на людей. Чимин не создает впечатление интроверта или социофоба, но сейчас он не горит желанием ни с кем пересекаться взглядом и контактировать. Возможно, Ким прочитал это по его глазам или сам скрывается от толпы бешеных фанатов. У каждого свои причины. Ким приземляется на мягкое плетеное кресло с ярко-оранжевой подушкой, а прямо напротив садится Чимин. — Так о чем вы хотели со мной поговорить? — юноша складывает руки на столе в замок и внимательно смотрит на Кима. — Сначала нужно сделать заказ, — укоризненно стреляет в него совершенно безобидным взглядом и тут же расплывается в улыбке, хлопая в ладоши. — Что ты будешь? Я ужасно голоден. Чимин вздыхает, закатывая глаза, но решает не выдавать своего недовольства, хотя по его лицу видно все невооруженным взглядом. Парень берет со стола меню, пробегаясь по строчкам, но не вчитывается ни в состав, ни в название, ни в цену. — За обед плачу я! — изъявляет ярое желание Сокджин и не дает слова поперек вставить, подняв ладонь перед лицом рыжего. — Кто приглашает — тот и платит, слышал о таком? — Слышал, но сам не приверженец такого, — хмыкает недовольно Пак и утыкается носом в меню, решая игнорировать улыбку на лице Джина. — А ты достаточно дерзкий. Теперь понятно, что Юнги в тебе привлекло, — улыбка быстро сменяется ухмылкой, а голос приобретает игривые нотки. Чимин сжимает руками несчастный листок, который под давлением не прогибается и не гнется. Рыжий собственным недовольством давится. — Вы для этого меня сюда пригласили? Обсудить Юнги? Если это так, то прошу меня из… — Чимин кладет меню на стол и приподнимается с места, но рядом оказывается официант, которому Ким улыбается приветливо и оглашает свой заказ. — Мне, пожалуйста, салат с морепродуктами и корейской морковкой, штрудель с вишней и милкшейк клубничный. А ты что будешь, Чимин-и? — Джин переводит взгляд с официанта, смотря непринужденно, а у Пака уши в трубочку сворачиваются. От тона его голоса хочется поморщиться. Слишком приторно, наигранно для обслуживающего персонала, но Пак решает не разводить драмы на пустом месте и садится обратно. — Мне холодный мятный чай и кусочек шоколадного торта, будьте добры, — говорит на одном духу, смотря точно в ехидные глаза Кима. — Чудный выбор, — ухмыляется тот, а Чимин язык прикусывает и мысленно уже опрокидывает стол, пафосно уходя, как Джулия Робертс. Официант уходит, и повисает неловкая пауза. Чимин пристально смотрит на Сокджина, что совершенно не скованно разглядывает рыжего в ответ. Пак не хочет задерживаться, особенно зная, почему здесь находится. — Что вы хотите от меня? — спрашивает серьезно настроенный Чимин. Его взгляд источает уверенность, пока коленки под столом трясутся. — Поверь, ничего, — вздыхает Ким, усевшись удобнее в кресле. — Я лишь хочу поговорить. — В последнее время я не нацелен на диалоги, уж простите, — хоть прощение и звучит в голосе, но нет и намека на сожаление. Сокджин понимающе кивает, уместив одну руку на столе. А на безымянном пальце сверкает обручальное кольцо. — Ты знаешь, что я муж Намджуна, а также, что жил некоторое время в доме с Юнги. — Я осведомлен, что Юнги к вам относится с пренебрежением. Феликс мне рассказал. — Феликс, — пухлые губы старшего трогает добрая улыбка. — Этот паренек мне всегда нравился, хоть и проблем моему мужу он доставляет не меньше Юнги. Но сейчас не об этом, — отмахивается от мыслей в своей голове. — Речь о Юнги. Его имя больше не вызывает бурю противоречивых эмоций, страха, смятения и слез. Сейчас оно лишь выжженный кусок земли на плодородной почве. То самое забытое воспоминание, как разбил коленку, но резко вспомнив, появляется и та тупая боль. Вот только в случае с Чимином она не пропадает, а остается до конца, накапливаясь с каждым разом все больше и больше. — И что же вас тревожит? — спрашивает Пак, стараясь держать вид и лицо профессионала. Больше ничто не должно его так сильно пошатнуть. Да и Юнги на самом деле не тот человек, из-за которого стоит лить слезы почем зря. — Мой муж обеспокоен его беспечным поведением и отношением к делам компании. — Мне казалось, что Намджуну все равно на Юнги, уж простите, — ему не стыдно. Ни капли. — Ему выгодно, что Юнги дальше от дел компании, ведь он сейчас у руля. Разве не так? По логике все так, вот только Сокджин почему-то странно улыбается, будто знал, что ему скажут нечто подобное. Чимин себя чувствует глупо, словно попался на крючок. А предчувствие, словно после этой беседы его будет разрывать на части… — Не все всегда находится на поверхности, милый Чимин-и, — его голос звучит с теплой, как апрельская капель, с заботой. — У Намджуна свои способы воздействия на Юнги, которые ему могут казаться за гранью дозволенного, но мой муж не тиран и у него в мыслях даже нет как-то навредить Юнги. Чимин решает вести себя как можно более спокойно и не срываться на чужих людях. Его злость нацелена на одного человека, которого он поцеловал, хотя должен был накричать и высказать все то, что накопилось, но не смог. И сейчас просто сжирает себя мыслями, что нужно было поступить иначе. Чимин и Юнги находятся в замкнутом круге, выйти за черту которого не могут. Они смотрят в глаза друг другу и молча сгорают. — Сокджин, простите меня за грубость, конечно, но мне не хочется говорить о Юнги. В последнее время я пытаюсь отгородиться от него, — больное сердце говорит за Пака. — Я понимаю. Юнги может причинять боль не только поступками, но и словами. — Почему-то от его действий болит не меньше, чем от слов, — Чимин глотает боль ложками, словно это мед. — Я хотел попросить тебя присмотреть за ним, но сейчас вижу, что ты не в состоянии. Все состояние рыжего так и кричит, что на пушечный выстрел он не приблизится к Юнги, даже если кнутами бить начнут, он не совершит этой ошибки вновь. — Я не хочу обсуждать свою личную жизнь, — Чимин всю свою гордость и волю в кулак собирает. — Похоже, Юнги стал ее частью? Чимин резко замолкает. Вопрос выбивает из колеи. А ответить нечего, потому что горькую правду глотать больнее всего. Он не просто стал ее частью, а важным недостающим элементом. И как бы не было обидно, но без него Чимин уже не сможет нормально существовать. — Понимаю. Это не мое дело, — Сокджин сам не хочет лезть в это марево, потому что сразу понятно — все плохо. — У Юнги есть друг, который может позаботиться о нем, — Пак всеми силами пытается снять с себя ответственность, перекладывая на других, потому что за Юнги ее брать не намерен. Это слишком рискованно. — Порой одного друга недостаточно, — вздыхает Ким, а по интонации и голосу ясно, что он знает, о чем говорит. — Вы хотите сказать, что я… — Чимин голову поднимает, а в карих глазах столько вопросов, на которые ответов он не знает, но так отчаянно нуждается в них. — Каждый человек, которого ты встречаешь в своей жизни, может стать ключевой фигурой. Все зависит от того, как решит судьба. Если от этого человека зависит твое счастье, то не упусти его. Сокджин поднимается с места и уходит, провожая Пака теплым взглядом, а Чимин растерянно смотрит перед собой и только погодя пару минут оборачивается. — А как же ваш заказ? Но Кима и след простыл, оставив за собой легкий шлейф дорогого парфюма. Чимин возвращает свой взор на место, где мгновение назад сидел Джин. В голове снова сумбур. Только он решает вычеркнуть Юнги из своей жизни навсегда, научиться жить без него, прекратить свою зависимость на неправильном человеке, как в нее врываются чужие люди и за руки берут, таща обратно к Мину, заставляя снова тонуть в болоте отчаяния. А он еще глупее, ведь не отказывается, а соглашается и снова погружается, как дурак, с головой. Пак вздыхает, понимая, что этот порочный круг не разорвать. Все всегда возвращается на круги своя. Если его благополучие и счастье зависит от Юнги, то он этот шанс на миллион не упустит ни за что. Чимин весь остаток дня проводит в раздумьях, стоя в пробке, ходя по магазинам. Ни минуты не уходит, чтобы Пак не думал о решении, которое хочет принять, тем более озвучить его Хосоку и не получить от него пиздюлей. Друг ведь предостерегает, помогает выйти из депрессии и прекратить страдать по Юнги, а Чимин хочет сказать, что снова ввязывается в сомнительную авантюру, которая может закончиться полной атрофией чувств и нервных окончаний, но если Пак не попробует, то будет жалеть весь остаток жизни. Пока есть хотя бы малейший шанс на то, что Юнги можно помочь, Чимин не отступит. Это не только его терапия, но и самого Пака. Он не может бросить Юнги просто так. Сначала он был просто работой, а сейчас является нечто большим, что уже в коде ДНК зашифровано. Чимину даже немного боязно ехать в квартиру Хосока. Боязно, потому что знает, чем это закончится, а ссориться с Чоном не хочется, особенно после того, как он помог преодолеть самый сложный период вместе. Чимин не хочет расстраивать друга, а тем более быть в его глазах тряпкой, о которую можно вытереть ноги. Но в конечном счете он таковым и является, ведь позволяет это делать Юнги с собой. Серебристая камаро останавливается в паре метров от парковки дома. Чимин не собирается сегодня оставаться у Хосока. Уже пора жить одному, а не ждать, когда вернется Чон, вытрет сопли и даст наставления. Чимин взрослый, и такие невзгоды не должны выбивать его из колеи. Но сколько бы раз Пак не храбрился, глядя в зеркало и мысленно в голове, но перед Юнги он слаб. Ключи падают в карман, а шнурки из кед норовят кинуться под подошву. Рыжий поправляет волосы и капюшон бежевого бомбера. Поднимаясь в лифте на нужный этаж и направляясь в квартиру Чона, он все же немного смиряет свою уверенность. Хосок мог задержаться на работе, уехать по делам или у него вообще сегодня не то настроение, чтобы принимать гостей, но вопреки всем законам подлости квартира открыта, а хозяин внутри. Чимин с замиранием сердца и холодом, пробежавшим от кистей до кончиков пальцев, тянется к дверной ручке и вздыхает. — Была не была, — тараторит шепотом и входит, закрывая за собой. В пустой квартире слышатся звуки воды. Хосок в душе. У Чимина еще есть время передумать, уйти и просто вернуться домой, но уверенность перевешивает, а резкий прилив сил помогает, подбавляя больше надежды, что у него все получится. Он стаскивает за пятки кеды и проходит в гостиную, смотря на камин и теплый плед на спинке дивана. Похоже, Чон расслабленно лежал после работы и читал книгу, которая лежит на столике. Любопытство берет верх, и Чимин пальцами проходится по старым страницам, пробегаясь по именам персонажей, а когда они становятся подозрительно знакомыми, то смотрит на обложку. — «Алиса в стране чудес»? Странно, — хмыкает Пак. Хосок не очень любит читать книги, а вот их запах. — Странно, что я умею читать? Чимин вздрагивает и поворачивает голову. Его взгляд сталкивается с полуголым Чоном, на котором из одежды только белое полотенце, что слабо держится на бедрах. Достаточно неловкая ситуация, даже несмотря на характер их отношений. Пак хлопает глазами, словно впервые видит нагое тело друга, а тот изгибает вопросительно бровь, задавая немой вопрос. — Не замечал за тобой любви к детским сказкам, — говорит первое, что приходит в голову, дабы скрыть свою нервозность и неловкость. — Просто решил окунуться в детство, — рукой зарывается в мокрые волосы, с которых капает вода. — Хосок, я хотел поговорить, — вот так с ходу вываливает Чимин. Без подготовки, сразу в пекло. — Дай мне хотя бы одеться. Хосок уходит в спальню, оставляя Пака стоять на месте и сжимать с уверенностью кулаки, повторяя про себя «я смогу» тысячу раз, но это не очень помогает. В тишине комнаты, разбавляемой лишь потрескиванием искусственного камина, Чимин всматривается в приоткрытую дверь комнаты друга. Что Чимин ему скажет? «Прости, Хосок, я хочу помочь Юнги и снова сломать себя окончательно»? Звучит театрально, но это правда. Чимин не сможет спасти Юнги и остаться при этом в плюсе. Если и спасет, то отдаст что-то взамен. Глубокий вдох, закрытые глаза и тихий выдох. Пак должен решить проблему, которую сам же создал. Если бы не та злополучная встреча в клинике, то ничего бы этого не было. Не было слез, страданий и криков разбитого сердца. Жизнь была бы привычной и обыденной. То, к чему так стремится Чимин. Но сейчас он переступает через себя и идет на поле боя, чтобы помочь раненному Юнги. У Пак Чимина синдром спасателя, а Мин Юнги не умеет плавать. Хосок выходит быстро, прерывая монологи в голове друга. Уже полностью одетый в свободную домашнюю одежду, Чон плюхается на диван с кряхтением, а руки умещает на спинке по-хозяйски, взглядом указывая сесть и рыжему, но тот категорично мотает головой и смотрит как-то встревоженно. — Что же разговор, который не требует отлагательств? — Хосок пытается перевести все в шутку, чтобы скрасить напряжение, которое принес за собой Пак. Если и рубить, то с плеча. Если учиться плавать, то без спасательного круга и посреди открытого океана. Чимин выбирает такую тактику. — Я собираюсь помочь Юнги. Тишина. Чимин ожидает, когда уже друг осадит его тирадой слов, приведет тысячу и один аргумент по поводу того, какая это плохая идея, в конце концов, хотя бы ударит или просто накричит, но ничего из этого не следует. Чимин нехило так напрягается и смотрит выжидающе на Чона, прикусывая нижнюю губу изнутри, съедая себя точно так же догадками о том, что может сделать друг. — Это конечное обдуманное решение? — серьезно спрашивает Хосок, а холодный тон заставляет уровень волнения вскочить. — Да, — кивает Чимин, подтверждая. — Ты принял его не на эмоциях? Чон хочет увидеть в глазах рыжего сомнения, но тот смотрит стойко, а уверенность в его глазах поражает даже самого Хосока. Насколько нужно быть беспечно влюбленным, чтобы идти на поводу у этой больной любви? Какая степень у этой зависимости? — Он сделает тебе больно. — Я готов к этому. Хосок никогда не видел такой самопожертвенной любви. Он думал, что она красивая, благородная, чувственная и сильная. Но сейчас видит, что она разрушительна, всевластна и удушлива. Многие ассоциируют любовь с прекрасной девушкой с розовыми цветами в волосах, голубыми глазами, в которых яркая наивность, непосредственность и невинность. Она, как весна, приходит и радует людей, заставляет проснуться давно забытые чувства. Ее душистый запах дарует людям окрыляющие чувства, позволяя любить беззаботно и всей душой. Но сейчас Чон понимает, что она никакая не добрая красавица, а самая настоящая статная дама с серебряными цепями, на тонких пальцах. Один их взмах — и ты пойман в ее сети. Серебро сжимается в кольцо на шее и душит, заставляя познать насколько больно это — любить. Ее черные, как мазут, глаза и волосы пугают, бросая в пучину отчаяния. За ней следует запах смерти и безнадежности, заставляя чувствовать не окрыляющее чувство, а тревогу и страх. Если Чимин решил, то его уже не остановить. Никакие разговоры здесь не помогут. Он все равно будет стоять на своем, грудью защищать станет, но с места не сойдет. Эта упертость и желание помочь каждому брошенному ничтожеству порой раздражает Хосока. Лучше бы Пак спасал животных из приюта и устроил у себя в квартире пристанище пушистым котам и голодным собакам, но не занимался помощью неблагодарным. Но кто ж его остановит? — Тебе нужно мое одобрение? — изгибает вопросительно бровь и вскидывает рукой. — Так я против, но разве тебе важно мое мнение? — Важно, — вздыхает удрученно Пак. Уж не этого он ожидал услышать. — Если это правда, то послушай меня, пожалуйста, — Хосок скидывает руки со спинки дивана и садится, облокотившись локтями о колени. — Если ты продолжишь гоняться за ним, то перестанешь быть собой. Твоя маниакальная зацикленность на нем до добра не доведет. Он разобьет твое сердце, и я не уверен, что смогу помочь его склеить. Именно этого так боится Хосок. Что Чимин перестает доверять людям и отречется от всего, лишь бы доказать свою верность грязному подонку, который о него только и будет, что ноги вытирать. Такие, как Юнги, не заслуживают даже капли любви. Они от нее не расцветают, а только сильнее отравляют все вокруг. Таким, как Юнги, лучше быть одним. В своем безликом одиночестве они и есть прекрасны. — Хосок, если я сейчас не попытаюсь, если не смогу хотя бы каплю помочь, то буду корить себя всю оставшуюся жизнь, что мог помочь, но не сделал этого. — Тебя так гложет совесть или есть иные причины твоей бесплатной помощи? — Что ты имеешь в виду? — Ничего, — Хосок морщится. Он не хочет сейчас разводить еще одну ссору. Если Пак так уверен в своих решениях, то пусть совершает ошибки и учится на них, пока не поймет, что есть люди, которые попросту не достойны помощи. — Просто будь осторожен. И уйди, — Чон не хочет этого говорить и казаться грубым, но сейчас это единственное верное решение. — Я не хочу сейчас с тобой ссориться. Ты знаешь, что я не одобряю твоего решения, но и остановить не могу. Поступай, как знаешь, — и махает рукой, уже зная, чем закончится все это. Чимин понимает, что в глазах друга выглядит жалко. Он разочаровывает. Но сейчас не может ничего сказать в свою защиту, потому что полностью безоружен. Ему нечего предъявить, чтобы опровергнуть слова и доказать, что все будет иначе. Все будет так, как и сказал Хосок. Чимин это знает, но готов к этому. Лишь одно неправда. Он не позволит разбить свое сердце. Сломанное однажды — не сломаешь дважды. Он не позволит снова посмеяться над своими чувствами, не обнажит душу, показывая бабочек внутри. Их больше нет. Есть только желание доказать себе и остальным, что он не пустое место, что он сильный и даже невозможное ему возможно. Но кто он такой, чтобы перед медовыми глазами храбриться бенгальским тигром? У каждого человека есть слабости, и у Чимина — это Юнги. Ни слова не говоря на прощание, он выходит из квартиры с неприятным чувством, сдавливающим грудную клетку, словно кто-то сжимает диафрагму и желудок одновременно. Это чувство, что он выбрал неправильный путь, но Чимин не отступит. Все предрассудки он оставляет в квартире Хосока, а сам с чувством выполненного долга едет по адресу, который ему дал Феликс еще в кафе. На часах 19:24. Самое время начать совершать ошибки. Чимин из одного многоэтажного дома направляется в другой, стараясь как можно быстрее доехать. Он больше не намерен оттягивать неизбежное. Еще сегодня он гулял по магазинам с уверенностью, что не приблизится к Юнги на метр, а сейчас сам стремительно сокращает расстояние и рвется к нему. Им есть о чем поговорить. Чимин оставляет машину на подземной парковке, замечая один единственный байк, который закрывают несколько автомобилей. Он выходит из подземки и направляется прямиком к лифту, считая минуты до этой встречи, а сердце стучит в ускоренном темпе. Это не любовь в нем колокола бьет и не страх, а волнение. Пак даже не может объяснить, чем оно вызвано. Он ведь не боится, но говорить себе одно и совершенно другое идти на самоубийство. Пока кабина лифта поднимается на верхние этажи, рыжеволосый опускает понуро голову и вздыхает, чувствуя тяжелый груз на сердце. Ему кажется, что он совершает ошибку, но уже поздно. Лифт на нужном этаже. Сопротивление бесполезно. Негнущиеся ноги выводят Чимина из кабины и застывают прямо напротив нужной двери. Сердце медленно отстукивает последние минуты. Еще мгновение и он переступит черту, но как же оказывается страшно перед пастью льва. Карие глаза упираются в железную дверь, пытаясь просверлить в ней дыру, но все безрезультатно. Чимин усиленно поджимает губы, но нижняя отпадает, а тихий вздох срывается и по этажу громким эхом разносится. Пак томительно долго стоит у двери и только хочет постучать, как та открывается и перед ним появляется ее хозяин. Мин Юнги. Два удивленных взгляда сталкиваются и рикошетят. У Юнги брови вверх взмывают, а глаза, как у напуганного оленя. Этой встречи он не ожидал, но признается честно, очень рад. Глаза цвета шоколада смотрят с тихой грустью. Для них время замирает, а в ушах только громкий гул сердца. Пак не понимает, как на ногах стоит; он не чувствует поверхности под кедами. Юнги моргает, пытаясь понять, чудится ему или рыжеволосый парнишка на пороге его квартиры является реальностью, а Чимин, как только что изготовленная фарфоровая кукла, смотрит на своего мастера, не понимая, зачем на этот свет создана. Мозг каждый раз отключается при виде него. Так ведь не бывает. Не бывает, чтобы голову сносило настолько от человека. Это ведь даже не любовь. У их любви другое название. И имя ей зависимость. Она, как Чума, заставляет бредить и сходить с ума. Как Голод, вынуждает задыхаться и умирать от недостатка слов, контакта, мимолетного взгляда. Как Война, подминает под себя, не скупится на причинение ножевых и пулевых ранений. Как Смерть, нещадно забирает жизни, не глядя, подталкивает мучиться и глотать собственные страдания, убивая медленно, но верно. Пак вздыхает, резко приходя в себя, и делает шаг назад, чуть не падая, но его хватают за запястье и резким движением тянут на себя, заталкивая в квартиру. Ходы к отступлению перекрыты. У парня глаза размером с блюдца, а дыхание прерывистое. Сам Юнги не меньше удивлен своему внезапному порыву. Они не знают, что друг другу сказать, а на вопросительные глупые взгляды ответить не в силах. В темном мрачном коридоре освещение только от окон в гостиной и частое дыхание, попадающее на лицо. В этой обстановке они, кажется, готовы простоять вечность, но Мин решает усугубить ситуацию. Ему нужно услышать свое сумасшествие, иначе он сам сойдет с ума прямо здесь и сейчас, если не услышит мягкий бархатный голос. — Ты здесь, — бегающий взгляд изучает тонкие плавные линии лица младшего, а голос звучит так, словно он бежал к нему. Они так близко, что задыхаются друг от друга. — Да… — шепчет Чимин, смотря большими глазами, полными интереса, на Мина. — Ты, кажется, куда-то собирался. Я помешал? — Нет, я хотел съездить прогуляться, — хотел увидеть вновь твой призрачный силуэт в толпе, иначе снова не уснул бы. — Мне уйти? — Чимин прерывисто вздыхает от близости их тел. — Останься… Юнги тянется к его губам, но Пак сам удивляется своим действиям и раскованности. Пухлые короткие пальцы ложатся на губы старшего, преграждая путь к своим, а Мин удивленно смотрит на такого уверенного и одновременно напуганного парнишку. Это искушение — видеть его таким. — Я пришел поговорить, — прочищает горло рыжий и смотрит уверенно. — И о чем же? — склоняет голову заинтересованно, как хищник. — О многом. Дашь пройти? — Чимин вскидывает подбородок, показывая, что, несмотря на неуверенность, готов на контакт и переговоры. Именно это так и обожает в нем Юнги. Этот рыжеволосый парень с сильным характером — его панацея. Юнги немым кивком пропускает Чимина в свою квартиру. Пак обходит его и направляется в гостиную, но блондин уходит в совершенно другую комнату, и парень следует за ним. Как обычно. Ничего не меняется. Пак оказывается в комнате Юнги, где стойкий запах сигарет и алкоголя раздражает чувствительные носовые рецепторы. Чимин морщится и включает свет, но ошибается и зажигает только одну небольшую светодиодную люстру, которая освещает лишь середину комнаты, а ее свет попадет в малейшем количестве в остальные углы. Юнги становится спиной к нему, смотря загадочно в окно, а руки сует в карманы рваных в районе бедер джинсов. Его футболка цвета закатного неба с пальмами, надетая поверх белого лонгслива, отливает теплыми оттенками в бледном свете. Хоть Мин и позволил ему пройти в свою квартиру, но, похоже, начинать диалог не спешит. Он намеренно тянет время, но зачем — непонятно. Чимин стоит у двери и смотрит на спину старшего, ожидая хотя бы слова, но все, что слышит это: — Прости меня. По спине проходит рота мурашек, а нижняя губа отделяется от верхней, прибывая в шоке. — Что ты сказал? — неверяще шепчет Чимин, а его глаза расширяются. Юнги вздыхает, опуская голову, но не поворачивается. — Прости, что так поступил с тобой. Я не хотел этого делать, правда. Ты даже представить себе не можешь, как я корю себя за то, что бросил тебя, — а голос звучит монотонно, словно запись на диктофоне. — Если бы со мной произошло такое, то я бы не знаю, что чувствовал. Но я извиняюсь, потому что действительно не хотел этого. Мне очень жаль, что я… — Замолчи, — голос дрожит, и причина этому веская. Юнги замолкает по одной только команде, как тренированный пес, чувствуя интонацию Пака. Но до сих пор не поворачивается, а Чимин сжимает кулаки, кусая до крови губу. Глаза дрожат. — Мне действительно жаль. Я не хотел расстаться вот так, — произносит Мин, словно эти слова переубедят Чимина, и он простит немедля. — Если бы тебе было действительно жаль, то ты бы сейчас не извинялся, а был в клинике, — ровным тоном произносит Пак, смотря на старшего с укором. Страх и волнение быстро сменяются гневом. Пришло время и демонам Чимина выйти на волю. Лживые просьбы простить действуют как красная тряпка на быка. И они пропитаны ложью. Юнги даже в глаза не может ему посмотреть, чтобы прямо сказать. А значит, все эти слова — пыль и грамма жалкого не стоят. — Эта больница душила меня, — вздыхает Мин, но это лишь пустые отговорки, которых Чимин даже слышать не хочет. — Сколько еще я услышу лжи от тебя сегодня? Предостаточно? Что еще скажешь в свое жалкое оправдание, чтобы выставить себя жертвой? — Чимин даже не боится повысить голос. Юнги лишь с интересом поворачивает голову, а Чимин морщится от двойственности его характера. На пороге Мин желал его тела. Это отвратительное плотское желание. Но, как только Пак выставил между ними четкую стену, он сразу потерял интерес. Похотливое животное, не больше. От этого сдавливает грудную клетку до изнеможения и ломоты костей. — Решил коготки показать? Не советую. Я их быстро обломаю, — этот суровый властный тон заставляет Чимина сморщить нос и опустить голову, смотря исподлобья. Его взгляд так и говорит: «Силенок-то хватит, мальчик?». — Как же я раньше не мог понять, что ты мразь, — усмехается Пак и качает головой. — Чертов наркоман! — Поздравляю! Теперь знаешь! — вскрикивает Юнги и смотрит на него с укором, который во взгляде Пака отражается. Вот только у него он обоснованный, а у Мина на него даже прав нет. — Стены больницы душили? Бедный, — строит сожаление на лице, а голос детское сюсюканье напоминает. — Как ты только выживал в ней? — Сам удивляюсь. Юнги решает играть по правилам Пака. Разворачивается к нему лицом и смотрит, склонив голову и сложив руки на груди. А медовые глаза с превосходством наблюдают за попытками Чимина выместить обиду и злость. — Нашел себе подстилку, и было не так скучно, — равнодушно цокает и уголками губ вниз дергает с абсолютным отсутствием эмоций. Для Чимина это отправная точка. — Подстилка? — голос монотонный, а в глазах столько невысказанной боли. Сокджин и Феликс твердят, что Чимин нужен Юнги и без него он загнется, но прав в итоге был всегда Хосок. Эта сволочь не заслуживает ни грамма любви. И ему повезло, что Пак в него не влюблен. Любовь для него непозволительная роскошь. — Я тебя ненавижу, — цедит сквозь зубы, кидая нож в сердце Мина. Неприятно. В груди колет. Но Юнги молчит, словно эти слова не ему предназначены. А о ледяной взгляд он сильнее стали режется. — Ты жалок. Тебе ничего не нужно, кроме порошка и бутылки, — в правду сложнее всего верится. — Ты отвратителен. Я жалею, что встретил тебя. Твои слова не значат ничего. И даже таким тебе я все равно хочу помочь… — Если я такая мразь, то зачем пришел? Чтобы лично все сказать? У Юнги тоже чувства есть. Он не позволит на них топтаться. — Да. Чтобы ты знал, как мне противен. Каждое слово делает больнее во сто крат. Но что поделать, если их язык любви — оскорбления и унижения. И им бы обоим хотелось это изменить, но они не могут, ведь цикл запущен, и остановить его не в их компетенции. — А ты просто сучка, которая решила вдруг стать правильной. Но всегда будешь только грязной шлюхой в стриптиз-баре. Понравилось, как лапал тот старик? — а на лице противная улыбка расцветает. «Это ложь. Всего лишь необдуманные слова, пропитанные обидой. Юнги бы никогда так не сказал», — твердит то светлое, что есть в Чимине. Чимину даже интересно, насколько далеко зайдет Мин в своей лжи и оскорблениях, лишь бы выйти победителем в этой бессмысленной ссоре. Для него так важно быть правым, что чувства уходят на второй план, затмевая голос разума. Но, как бы не было Паку сейчас больно и обидно, он держится. Чимин не позволит Юнги увидеть свои слезы. Он их не стоит. Пак будет сильным, стойким, но слабости своей не покажет этому куску дерьма. — Ты падаешь в моих глазах все ниже и ниже, — разочарованно вздыхает рыжеволосый и разворачивается, покидая душную квартиру. Он только тянется к ручке, как его снова перехватывают и разворачивают к себе лицом, но получают заслуженную пощечину. Пак со всей силы ударяет, оставляя красный обжигающий след обиды. — Не трогай меня, ублюдок! — вскрикивает Чимин, чувствуя отвращение от одних только касаний. В голове застывают мерзкие слова. Пак просто не может позволять трогать себя тому, что его куском мяса считает. А больнее всего от того, что Юнги говорит это при ясно сознании. Его зрачки не расширены. Он трезв, хоть и не совсем чист. Юнги ничего не говорит, только смотрит и дышит разъяренным драконом. Чимин злит, но сам сейчас гневом переполнен, чтобы разглядеть опасность в лице Мина. — Ты просто урод! Я тебя ненавижу! — Пак колотит кулаками по груди, толкает, вымещает злость, боль и обиду, что скопились за несколько месяцев. Но ничто не помогает. Ни слова, ни удары. Они никуда не уходит. Чимин не перестает бить, но уже не с такой силой. От безысходности и несправедливости. Парню хочется сделать так же больно, как было ему. Нужно тоже воспользоваться и бросить? Он не может так. Он не настолько грязный и испорченный, как Мин. — Ненавижу! Сука! Подонок! — бьет кулаками по груди и с каждым ударом все слабее и слабее. — Мерзавец! Чудовище. Скотина… Голос все тише и тише. Шепот переходит в тишину. Только губы продолжают двигаться и бросаться немыми оскорблениями. Юнги видит, как плохо Чимину. Он сам это делает, продолжает. Лично доводит его до такого состояния, но не может видеть Пака сейчас таким. Слабым, разбитым, морально уничтоженным. Он — разбитая ваза, которую он лично бросил на пол. Медовые глаза смотрят с сожалением, но рыжий этого не видит. Его яркая макушка склонена и смотрит под ноги, а плечи дрожат. Мин думает, что он плачет, а тот лишь кусает губы до крови, сдерживая слезы, которые водопадом, градом готовы хлынуть, но он не позволит. Чимин все выдержит, стерпит, но слез не покажет. Сегодня вечер ошибок. Пак совершил свою, ступив на порог квартиры, а Юнги, бросив первое лживое слово в адрес рыжего. И все, как снежный ком, покатилось. И покатилось в сторону Чимина. Но на этом вечер не заканчивается. Главная ошибка ждет их обоих. Блондин накрывает ослабевшие плечи сгорбившегося над ним парня и не встречает сопротивления. Чимину уже настолько плохо, что все равно, кто касается. Мин поднимает его за подбородок и смотрит в пустые безжизненные глаза, которые, кажется, иссохли. И вернуть в них былую жизнь может только он. Юнги без какого-либо предупреждения целует Чимина. Он вспоминает сладкий вкус пухлых малиновых губ и возвращает стертые воспоминания их ночей. Пак же не отстраняется, хотя так хочется зарядить еще одну пощечину и оставить парочку синяков и фингалов на теле в отместку за свою боль, но он не двигается. Глаза прикрыты у обоих, а у одного стекает одинокая слеза с уголка. О ней никто не узнает. Слабость Чимина Юнги не увидит. Не проходит и минуты, как на плечах старшего оказываются руки рыжего, но они не давят, не протестуют, а сжимают своими ногтями. — Коготки показываешь? — смазано шепчет в поцелуй, не открывая глаз, как и Чимин. — Сломаешь их? — дерзко, как и всегда. Юнги хочет подхватить младшего под бедра, но тот тут же хлопает требовательно по плечам, заставляя его разорвать поцелуй. — Что такое? — Мин непонимающе смотрит, облизывая блестящие от слюны губы. — Больше я не позволю собой пользоваться, — нежные хрупкие пальчики проводят по линии челюсти, оставляя красный след от ногтя. — С этого момента, — пальцы второй руки оказываются в волосах и сжимаются в плотный кулак, наматывая копну светлых волос, и давят, заставляя запрокинуть голову. Юнги шипит с непривычки. — Я буду пользоваться тобой. Этот хитрый и одновременно властный взгляд заставляет уверовать в то, что его действительно могут трахнуть. Юнги, в общем-то, не против. Только он хочет открыть рот, спросить, как это будет выглядеть, как его резко хватают, больно сжимая за плечо, и ведут в гостиную, где Пак заприметил удобный диван. — Дай хоть свет включу, — Юнги останавливается, указывая на торшер, но Пак смотрит беспрекословно. — Советую меня не бесить, иначе я натяну тебя на него И Юнги уверен, что этот рыжик способен. Наглости хватает на двоих. Пак притягивает его к себе за ворот футболки, врезаясь требовательным влажным поцелуем, о котором не пишут в любовных романах. О таком вслух не говорят, и взрослые не научат. Чимин скользит в чужой рот языком и играется с ним, а Юнги только в ответ старается поспевать, укладывая руки на талию, и не получает сопротивления, хотя ожидал чего-то подобного. Чимин первым начинает и первым же отстраняется, стирая с губ остатки поцелуя, вызывая неподдельное удивление на лице старшего, которого эта непокорность заводит только сильнее. — Дерзкая сучка, — улыбается, смотря на рыжего, и как же все-таки мало света. Ему необходимо лицезреть это тело и видеть каждый изгиб и миллиметр, иначе никак. — Похотливое животное, — вкладывает как можно больше отвращения, но несмотря на это, все равно продолжает здесь стоять. Легким движением руки Пак толкает старшего на диван и не дает опомниться, седлая бедра. Упругие мягкие половинки оказываются не в опасной близости, а прямо в районе паха. Юнги сглатывает и смотрит с нескрываемым восхищением и желанием на рыжего. Ему интересно, чем же все это закончится. Властное поведение Пака заставляет по телу проходиться тысяче разрядов. Старший руки тянет к бедрам, облепленным черными джинсами, но получает шлепок. — Я не дам тебе себя касаться, — говорит Пак и стаскивает с себя бомбер и футболку через горло, обнажая прекрасно подкаченное тело. Он совращает Юнги. — Терпи, мой дорогой. А Юнги уже на пределе. Этот ласковый, нежный голос, пропитанный ложной сладостью. За него Мин готов на небеса подняться, хотя грешникам туда путь закрыт. Это самое настоящее искушение. Дьявольское удовольствие. Неземное наслаждение. Еще никогда Юнги не испытывал таких ощущений от обычного секса. Близость никогда не казалась такой томительной и сладкой, как с Чимином. С ним всегда глубоко, необычно, ярко. Полное погружение без баллона воздуха. Пак полностью спокоен. У него нет волнения и тех эмоций, что испытывает сейчас Мин. У него лишь яростное желание показать, как ему было больно, когда его использовали. Это не секс. Это месть. И она будет сладкой. Чтобы блондин не вздумал еще раз до него дотронуться, Чимин берет обе его руки и заводит над головой, строгим взглядом указывая держать на месте. Для Юнги все это игра, а Пак серьезно настроен. Чимин наклоняется к его шее, проводит пальцами и смыкает в кольцо, надавливая большим и указательным. Он перекрывает воздух, хочет, чтобы Юнги почувствовал, каково ему было. Каково это остаться без кислорода из-за одного лишь человека. — Блять… — шипит Юнги, запрокидывая голову, и сдавленно хрипит. Жизнь его явно не готовила к таким играм. — Что такое? Больно? — спрашивает Чимин удивленным тонким голоском, словно не его пухлые пальчики перекрывают кислород. — Нет, продолжай Меня это только больше заводит, — улыбается, обнажая десна. Сукин сын! Чимин стискивает зубы и отпускает руку, оставляя после себя красный след. За эту ночь он оставит не один, а самый главный будет выжжен прямо на сердце. Юнги получает еще одну пощечину, но уже в другую щеку. Не успевает повернуть голову, как его хватают и сжимают яростно за щеки, впиваясь сладким поцелуем. Игры кончились. Вместе с поцелуем младший впопыхах стаскивает одежду с Юнги. Тот помогает ему, не разрывая сладко-больного поцелуя. Чимин и целует и кусает до крови. И это странное приятное удовольствие вынуждает чувствовать себя сумасшедшим и желать большего. Когда одежды на обоих не остается, а губы полностью опухли и потеряли былую чувствительность, Чимин отрывается и смотрит на свою подопытную жертву. Его расфокусированный взгляд направлен на старшего, а тот любуется им. При лунном свете он все так же восхитительно прекрасен, как и тогда в столовой. Ничто не изменит его первозданной красоты и великолепия. Даже плачущим и злым он остается совершенно обаятельным. Юнги ощущает себя больным, помешанным, но по-другому не может описать свои чувства, когда видит Пака. Это за пределами понимая, выше любой лексики. Чимин заводит руки себе за спину и чувствует, вставший колом, член. На губах растекается пошлая усмешка. — Кто-то возбужден. Какая прелесть, — пухлые губы блестят, и Юнги бы хотел, чтобы не только от слюны, но и от смазки. Юнги скулит преданным псом и глаза закатывает, когда пухлые пальчики проходятся по шву и яичкам. — Сука, какой же ты… — на выдохе стонет Юнги, глаза закатывая к потолку. — Какой же? — спрашивает Чимин, продолжая держать ствол в руке. — Ахуенный. Точнее и не скажешь. Чимин принимает это за комплимент и улыбается. Юнги одну руку все же убирает, и только Пак хочет возмутиться, как старший достает из-за спинки дивана знакомый квадратный пакетик, протягивая рыжему. — Всегда хранишь презервативы под подушкой? — усмехается Чимин, осматривая контрацептив, и переводит взгляд на Мина. — Вывалился из кармана просто. Чимин играет бровями и подносит пакетик ко рту, открывая его зубами, а от этой пошлой, возбуждающей картины у Юнги член дергается. — Блядство, — ругается себе под нос, мысленно ставя пометку: не злить больше никогда Пака. Он страшен в гневе, и наказания его по-настоящему жестоки. Пак быстро справляется с презервативом и, когда латекс оказывается полностью на органе, двигается назад, охватывая ствол. Мин протягивает тюбик крема для рук вместо смазки, и Чимин выдавливает холодный крем на два пальца, быстро распределяя его по плоти. Он медленно и осторожно насаживается на член. Прошло достаточно много времени с их прошлого раза и, в отличие от Мина, у Пака не было секса. Словно хранил свою девственность для одного единственного. Чушь! С трудом и терпением Чимин садится полностью, а руки оставляет заведенными за спиной, держа их на напряженных бедрах Мина. Юнги же стискивает зубы и чувствует, как по виску стекает капелька пота, а руки чешутся от запредельного желания прикоснуться к божественному, запретному и такому аппетитному. Спустя пару минут Пак начинает двигаться вперед-назад, покачивающимися движениями, привыкая к позиции. Сейчас он доминирует. Ни Юнги, на члене которого он совсем скоро будет скакать, а именно рыжий. Юнги изо всех сил старается держать руки над головой, но смотреть, как выгибается Чимин, медленно двигаясь на его члене — пытка. Самая настоящая и смертельно изнурительная. Юнги прикусывает язык и вместе с этим желание владеть и властвовать. Сейчас вся власть в руках Чимина. — Ты издеваешься надо мной, искуситель, — шепчет Юнги, жмуря глаза до бликов. Чимин прикусывает нижнюю губу и стонет до безобразия нежно, словно ангел. — Твою мать… Юнги уже устает глаза закатывать от удовольствия, но иначе с Чимином нельзя. Если долго смотреть на его нагое тело, с ума сойти можно. Облучение получаешь. Пытка Чимина только начинается. Он уже более-менее уверенно чувствует себя на члене старшего и решает переходить к тяжелой артиллерии. С пухлых губ срывается тихий вздох, а вместе с ним парень поднимается и опускается обратно, выполняя скачок. Хлопок яиц о ягодицы слишком громкий в томящей тишине и дыхании двух горячих тел. Юнги понимает, что попал, когда слышит довольно громкий яркий стон. Эту пытку он не выдержит. Чимин начинает скакать на члене, прикрыв глаза и отдавая всего себя, словно это его последний раз, а Юнги не успевает переводить дыхание. Пак сжимает до боли бедра блондина, а тот свои запястья, чтобы не сорваться и не начать уже насаживать младшего самостоятельно, увеличивая тем и скорость. Громкие, пошлые, хлюпающие звуки разносятся по комнате, заполняя тишину. Сейчас в комнате есть только они и их безумие. Парень выбирает удобную позицию и попадает прямо по простате, не скупясь на самые громкие стоны, которые только слышала эта квартира и уши Мина. Чимин спустя несколько минут устает и уже медленно двигается, откинув голову назад и упираясь руками о колени. Он чуть не падает на тело старшего, но не позволяет себе, держа контроль прикосновений на минимум. Вот только его желания не хотят слышать. Юнги хватает младшего за ягодицы, шлепает по ним уверенно, а те трясутся, как мягкое тесто. Чимин кричит от удовольствия и прерывисто дышит, но старший усугубляет их положение. Он разводит ягодицы младшего и начинает самостоятельно насаживать его на свой член. И у Чимина есть все права и возможность отказаться, ударить и соскочить, но он этого не делает. Вместо этого парень отдает контроль Юнги и подстраивается под его темп. Мин же не хочет прекращать это фееричное выступление и шлепает рыжего по заднице, оставляя большие отпечатки, которые еще долго не сойдут. Они друг друга клеймят и сгорают от прикосновений. Чимин думал, что сможет использовать Юнги, как фаллоимитатор, но его игра обернулась против него же, вот только Мин не использует его, а наслаждается всем телом, уделяя внимание каждому участку, проходясь по нему хищным голодным взглядом. Чимин подчиняется и дрожит, кончая на грудь и живот старшему, а тот — в презерватив, продолжая двигаться уверенно внутри Чимина. Рука парня соскальзывает, и он уже валится с ног, но Юнги ловит его и тянет на свою грудь. Горячие большие ладони гладят по спине и целуют в рыжую макушку, а Чимин прикрывает глаза, чувствуя адскую усталость и жжение в заднем проходе. Все-таки надо было растянуть себя, как следует, прежде чем совать член. Юнги же сейчас, несмотря на усталость, зарывается носом в рыжую копну и шепчет извинения, которые на сей раз искренние, вот только Чимин их не услышит. Они засыпают на диване. Вместо одеяла на теле Пака руки, которые согревают и касаются так правильно, что нет сомнений в чувствах Юнги, вот только насколько быстро им обоим это надоест? Чимин снова проиграл. Каждый раз он проигрывает Юнги. Каждый раз ощущает вкус поражения на губах, но обещает себе, что однажды обязательно выйдет победителем из этой игры.***
Полночь. Вся больница спит. И только он один стоит у окна и наслаждается полнолунием. Лунный диск на ночном полотне в гордом одиночестве, как и Чонгук в своем. Совершенно один, а значит, не нужно притворяться. Пришла пора второй личности выбраться наружу. Детская наивная сторона, требующая и ищущая любви и своего родного человека, давно легла в кроватку, а вторая укрыла одеялом. У Чонгука в графе болезни написано раздвоение личности и шизоидное расстройство. С одним диагнозом они точно прогадали. Чон отходит от окна и направляется на выход из палаты. Пустой коридор встречает его тишиной и приятной прохладой, что гуляет по ногам. Ступая босым, Чонгук направляется на первый этаж. Тишина. Этот звук нравится парню. Многие боятся тишины и того, что в ней скрывается. Людям страшно потерять слух и оказаться в ее плену, но Чонгук не страшится. Ни одной лампы или светильника не горит в холодном одиноком коридоре, только красным светятся запасные выходы. Парень оказывается на первом этаже достаточно быстро и направляется в один единственный кабинет. За его дверью то, что ему нужно. Доставая ключ из кармана, он открывает ее и проходит внутрь. В этой больнице нет комнаты, к которой бы у Чонгука не было ключа. Черные обсидиановые глаза пробегаются по помещению и направляются к конкретному столу, на котором лежит несколько папок. Парень осматривает их, но глаз цепляется за фото в рамке, что стоит рядом с монитором. Чонгук берет ее и смотрит на снимок двух друзей. Один рыжеволосый улыбающийся парень и шатен чуть выше первого. Чон усмехается и кладет фотографию обратно на стол, переворачивая. Это не то, что ему нужно. Чонгук решает пройтись по папкам и находит свою историю болезни на рабочем столе Хосока. Ничего нового, даже записи старые, от Чона ни одной пометочки. Значит, их разговоры он не записывает. Чону это на руку. Он пролистывает старые записи и находит кармашек в папке на одной из склеенных страниц. Бумага уже выцветшая, а в ней клочек бумаги, который парень и искал. По всей видимости, его никто не видел, лишь тот, кто вложил. Самый первый психолог Чонгука. Чон догадывался, что избавился не от всех улик, которые тщательно подчищал. И оказался прав. В этом клочке правда о Чонгуке, о его прошлом и поступке, который не был написан ни в одной газете и новостной сводке. Первый психолог работала с криминалистами, поэтому докопалась до сути, вот только поплатилась за это. Ненужные слагаемые нужно убирать. Она была единственной, кто не просто лечил Чонгука, а расследовал дело его погибших родителей. Старый клочок бумаги она оставила на случай, если кто-то еще будет заниматься лечением Чона. Это поможет усадить его за решетку. Точнее могло. Эта улика — пыль. Несколько лет назад была бы годна и являлась последним кусочком паззла, но сейчас без остальных улик она ничто. Но Чон привык заметать следы, поэтому среди ночи здесь, а не в постели. Чон Хосок медленно приближается к правде и направляет его сам Чонгук. Вот только то, что написано на клочке бумаги — должен сказать сам Чонгук, либо же Хосок догадается сам. Слишком просто узнавать об этом вот так, от посторонних третьих лиц. Чонгук берет записку, читает несколько раз и достает зажигалку, поджигая улику. Бумага превращается в пепел. Чтобы не сработала пожарная сигнализация, парень открывает окно. Сильный порыв ветра сдувает все бумаги и роняет папки. По кабинету проносится ураган, а за спиной у Чонгука творится снегопад из белых листов. Он закрывает окно, оставляя его немного приоткрытым, и уходит, забрав вырванный листок бумаги на рабочем столе Хосока. А на нем написано: «Кто такой Чонгук?». — Ох, мой дорогой, frere, ты скоро сам это узнаешь, — улыбается, запирая кабинет, по которому ураган прошелся. И имя ему Чон Чонгук.