«Я наконец-то не думаю о тебе больше тысячи раз в день, не вижу твоего лица в прохожих. Я забыл тебя, так почему ты меня не отпускаешь?»
Если кто-то спросит у Юнги, как у него дела, то он с улыбкой на лице ответит, что лучше всех. И не соврет. После побега из больницы многое изменилось. Сначала было отрицание, депрессия, торг, но сейчас Мин находится на стадии принятия. Он понял, что стараться не для чего и не для кого, поэтому можно просто так разбрасываться деньгами и тратить их на гулянки в клубах, номера отелей и различные сорта кокаина и различной дури. А кто ему запретит или остановит? Никто. В этой жизни ему никто не указ. Ветер в голове, дрожащие кончики пальцев и не сходящая улыбка с лица. Так выглядит настоящее счастье. А временное или длительное, кого вообще это волнует? Сейчас есть только этот момент, а на будущее загадывать не стоит, вдруг не сбудется. Дни, недели смешались. Юнги уже не помнит, какое сегодня число, день или ночь. Все перемешалось. И это чувство, по которому он так сильно скучал. Когда ты не понимаешь, почему просыпаешься не в своей родной и мягкой постели, а на полу среди разбросанных конфетти, а рядом с тобой парень или девушка. Вместо утреннего бокала воды или сока — виски. Вместо завтрака очередная амфетаминовая дорожка, которая приятно пощипывает носовые рецепторы. И снова улыбка на лице, а больше ничего не надо. Обязанности? Дела? Работа? Семья? Да пусть все катится к черту! Мин перестал на третий день считать, с кем он спит: парень или девушка, блондинка или брюнет, голубоглазая или кареглазый, высокий или низкая. Это уже настолько не имеет значения, что Юнги берет не глядя. Кто появится в его поле зрения и привлечет внимание, того и будет трахать в кабинке туалета, на диване, ну а для особо нежных стеснительных и трезвых номер в отеле. Беспорядочные половые связи сносят крышу, становишься зависим не только от потребности в новой дозе, но и от потребности удовлетворить свои сексуальные желания, а у Юнги тестостерон зашкаливает, чтобы отказать себе в чем-то хоть раз. Его учили, что нельзя отказываться, если предлагают, особенно настойчиво. Домой Юнги возвращается только для того, чтобы отоспаться. Обычному человеку для хорошей трудоспособности необходимо спать восемь часов в сутки, но не Юнги. После страстных и активных ночей в клубах он отсыпается целый день, просыпаясь только под вечер следующего, принимает новую дозу, чтобы голова так сильно не трещала, а тремор рук не доводил до раздражения и нервного срыва. А дальше все по кругу, меняются лишь лица, музыка и клубы, а остальные слагаемые никуда не исчезают. Но настоящим чудом стало то, что Юнги перестал в каждом человеке, с которым трахается, видеть Чимина. Поначалу он видел эти ненавистные рыжие волосы, пухлые до безобразия губы, стервозные карие глаза и слышал отвратительно нежный голос, но через десяток с лишним человек он перестал приходить к нему. Сначала Юнги забеспокоился. Он уже сильно привязался к парнишке и видеть его, даже помутненный фантазией облик, хотелось чаще и как можно четче. Юнги хотелось разглядеть как можно более детально каждую складочку на губе и маленькую ресничку, хоть он и помнил все это настолько четко, что умей он рисовать, то смог бы с доскональной точностью по памяти написать картину. Но Юнги понял, что и без Чимина можно жить хорошо. Под препаратами, вечно не просыхая, но можно. На трезвую голову о нем не думать невозможно. Поэтому всеми силами Мин пытался упиться в хламину настолько, что стоять на ногах не хотелось, а лежать было тошно. Только так он мог не думать о своем сумасшествии. Во вред себе, но лучше, чем безвылазная депрессия. И по сей день облик Чимина ему так и не привиделся. И Юнги этому безмерно рад, хотя какая-то частичка внутри стучала о грудную клетку, требуя увидеть его вновь, хотя бы призрачный легкий аромат в воздухе почуять, чтобы знать, что он просто есть. Юнги мог много смеяться, сидеть на полу и смотреть в одну точку, танцевать, много пить и есть, видеть различные образы, которые подкидывает опьяненное возбужденное сознание. Все зависело от того, под чем сейчас он. Но рядом всегда был Феликс. Он уже в который раз пожалел, что связался с этим придурком, что пообещал его отцу присматривать за ним, чтобы он ни в какое говно не увязался, но его ведь туда магнитом манит, словно там намазано. А сероволосому его оттуда всегда доставать и отвозить пьяную тушу домой, если он не уехал с какой-нибудь девицей или парнем в отель. Парочку раз в неделю приходилось ехать с ним в такси по ночному или же утреннему расцветающему городу, слушать ненавязчивую музыку и его рыгания в картонный пакет, извиняться сотню раз перед таксистом, краснеть Феликс не привык, да и ему не стыдно. Не он же здесь корчится, стараясь не выплюнуть селезенку. Заходить в одинокую квартиру и бросать бесхребетное тело на кровати, хотя так хочется оставить его на полу, вот только совесть не дает ему этого сделать. И не из-за того, что друг, а из-за обещания, данного отцу. Если бы не оно, то Фил бы с ним даже не нянчился, бросил сразу же и поехал спать домой, а не разгуливать по клубам. Но его совесть всегда взывает к разуму, в отличие от Юнги, который о существовании совести даже не догадывается. Вот только долго терпеть такое отношение и поведение Ли не намерен. Он не нанимался его нянькой, он просто должен быть рядом и помогать, как хороший и примерный друг, но в конечном итоге всегда рядом с Юнги, как сторожевой пес, потому что Мин без тормозов и сует пальцы в рот всем злым псам, не глядя и не понимая, что могут откусить. Терпению приходит конец достаточно быстро. Терпеть такое отношение и выходки не сможет даже самый терпеливый. Ранее утро. Лучи солнца только начинают ласкать высотки, вечно спешащие люди просыпаются, как и сам город. Юнги мирно посапывает в своей кровати, укутанный, как плюшевый мишка в детской постельке заботливой хозяйкой. А рядом стоит Феликс и всматривается в пустые дороги на улице, замечая изредка проезжающие машины. Если сегодня он не поговорит с Юнги, то достучаться уже никогда не сможет. Несколько недель он уже пытался завязать с Мином разговор, но все безрезультатно. Бессмысленная поездка должна была расставить все на свои места, но в итоге блондин пустился во все тяжки, забив на обещание, данное отцу. Ли просто не может понять, насколько нужно быть такой тварью, чтобы врать не только близким живым, но и родным мертвым? Обычно люди приходят на кладбище, чтобы поплакаться, вымолить прощения за все свои грехи и отпустить обиду и боль, навестить усопших и поговорить с ними, чтобы ощутить их присутствие и вспомнить самые теплые воспоминания, которые хранит сердце. Юнги же просто пришел, пожаловался, наврал и уехал со спокойной душой в клуб, хотя на могиле отца говорил, что не может с этим справиться. Он понимал, что от этой вредной привычки нужно избавиться, но одного понимания мало. Слова обычно действиями подкрепляют, но это не про Юнги. Феликсу обиднее всего, что до него никто не может достучаться. Он с большой точностью уверен, что если бы господин Ким был жив, то никак бы не смог повлиять на несносного сына, если бы он начал употреблять при нем живом. Но это они никогда не узнают. Ли может долго размышлять на эту тему, но никаких плодов эти размышления не дадут. Юнги как был последней мразью, так ей и останется. Мин переворачивается на другой бок, приоткрывает глаза и видит фигуру друга, что надзирателем стоит над ним. — Доброе утро, — как можно более радостно растягивает парень и улыбается, словно трех часов сна для него хватило. Ли ничего не говорит, даже не поворачивается, продолжает смотреть за окно, как солнце отражается в стеклянных высоких зданиях. Зрелище и правда завораживающе, не то, что за спиной. — Фил, можешь принести водички, а то башка раскалывается, — Юнги продолжает делать вид, что все хорошо и прекрасно. Ли сжимает руки в кулаки и громко вздыхает, не двигаясь с места. — Фил, будь другом, — растягивает Мин и получает озлобленный недовольный взгляд, полный ненависти и презрения, словно он пустое место. — Феликс? — В тебе есть хоть что-то человечное? — поворачивает голову в его сторону и смотрит строго, как отец. Мин хмурит брови и тут же шипит от резкой головной боли. — Есть. И что вообще за вопросы? — недовольно морщится и прикладывает ладонь ко лбу, изображая из себя бедного и несчастного. Вот только у Ли к нему никакого сострадания, одна лишь агрессия и отвращение. Кажется, что нельзя быть настолько гнилым человеком. Должно же быть хоть что-то положительное, но из этого только резус-фактор подходит. — Ты даже сейчас врешь, — выплевывает каждое слово, не скрывая своей агрессии. — Почему такие, как ты, не могут просто избавить мир от гнили? — Фил, я не понимаю твоих философских разговоров в пять часов утра, — гнусит Мин и дует губы, укутываясь пледом по плечи. Холод до костей пробирает, а тут еще Ли на мозги со своей правильностью капает. — Что нужно сделать, чтобы ты бросил эту дрянь? Что?! — Фил срывается, повышает голос и кидает на постель пакетики с порошком, которые нашел в карманах джинсов друга. Друга ли? Его глаза смотрят свирепо, желая вцепиться в глотку и задушить блондина. Так он поймет, что то, что он делает сведет его в могилу в два раза быстрее. Юнги смотрит на пакетики совершенно безразличным взглядом и точно также переводит его на друга. — Тебя не учили, что лазить по чужим карманам нехорошо? — недовольно отзывается и тянется за своим, но Фил отшвыривает на пол. — Не веди себя как ребенок, — и смотрит с осуждением. Но не ему здесь осуждать. Ли усмехается, пиная уголок кровати, из-за чего та дергается. — Как ребенок? Единственный ребенок здесь так это ты! Не можешь от соски никак отучиться, хотя взрослый мальчик, — Ли изо всех сил сдерживается, чтобы просто не накинуться с кулаками на Юнги. Желание зашкаливает. — Тебе-то какая разница? Я не просил тебя за мной таскаться, — голос безразличием окутан, из него соткан. — Ты как бездомная собачка только и делаешь, что за мной по пятам ходишь. Своей личной жизни нет? Так заведи себе кого-нибудь и переживай о нем. Больно? Нет. Обидно? Ни капли? Хочется ли врезать? Еще как! — Если бы не я, ты бы уже сдох! — как можно более громче произносит, надеясь, что хоть так до Мина дойдет, если в его атрофированный мозг хоть капля информации может поступить. — Мне тебе грамоту выдать или по головке похлопать? — Мин смотрит на него как на пустое место, словно перед ним никого нет. И это не действие таблеток, это его мнение и правдивые слова. — Да что с тобой не так?! — Ли подходит и встряхивает парня за плечи, желая привести в чувства. — Ты себя вообще слышишь? Абсолютно пустые стеклянные глаза смотрят на него словно неживые. В них жизни нет, она ушла, как только Мин начал принимать препараты. Все эмоции и чувства ненастоящие, он просто тело, которое заставляет само себя жить и существовать в этом мире. Фил смотрит на него и не может поверить, что так просто теряет друга. Или… уже потерял? Мин сбрасывает руки с плеч, что вцепились в него, как в ненормального. — Ты спросил, что нужно сделать, чтобы я бросил наркотики? Мой ответ: отъебись от меня, — стиснув челюсти, цедит Мин и отталкивает друга. Ли неверяще оглядывает друга и отступает от него, забирает пакетики с пола и прячет в карман. Только этим он может помочь другу. Да, будет сложная ломка, но это шаг к исправлению. Жаль, что Мин сразу же после сделает несколько шагов назад. — Ты не понимаешь, что творишь, — качает опечалено головой сероволосый и оглядывает парня. — То, что ты сказал отцу — ложь? Ты ведь не исправишься? — Дай мне пожить в свое удовольствие, я же тебе не мешаю и в твою жизнь не лезу. Так и ты, будь добр, не лезь. — Такими темпами ты скоро окажешься рядом в могиле с отцом. — Я помирать не собираюсь, — самонадеянно хмыкает своим наполеоновским планам. — Эдгар, Кейт, Хан и Джихук! Они все умерли от передоза за последние полгода. Неужели ты никак не можешь понять, что можешь быть следующим?! — Ли, я не перебарщиваю. Я знаю меру, — по слогам произносит Мин, словно так заверит во всем и вопросы отпадут. Никто не может дать стопроцентной гарантии, что завтра ты откроешь глаза, а сердце не прекратит биться. И Юнги уж точно не может точно знать, что с ним этого не случится. — Ты не знаешь меры, Юнги! Ты никогда не знаешь меры, тебе всегда мало! Юнги затыкается и решает не спорить с Феликсом. Это только еще одна головная боль. — Уйди из моей квартиры и желательно еще из жизни, — Юнги отворачивается на другой бок и укрывается пледом, закрываясь не только от Фила, но и от головной боли. — Как пожелаешь, — фыркает небрежно Ли. — Только больше не проси меня тебе помочь, — парень отходит от Мина и направляется на выходя, бросая у самых дверей. — Если тебя найдут мертвым в клубе, я буду только рад. И на твою могилу ни одного цветочка не принесу. Фил уходит, нарочито громко хлопнув дверью, а Юнги усмехается. — На моей могиле ни один цветок вырасти не сможет.***
Два месяца спустя — Где ты? Я тебя не вижу? — придерживая телефон плечом и управляя рулем, спрашивает Пак. — На стоянке. За черной бугатти. Она припарковалась еще так, словно девушка за рулем. Чимин оглядывается по сторонам, видит старенькую добрую ауди и улыбается, видя рядом друга в черных солнечных очках, белой футболке, черной джинсовке и точно таких же джинсах, что смотрятся бесформенным балахоном. Чон Хосок точно знает, как вырядиться и быть в центре внимания. За это Чимин его частично любит. — Видишь? — спрашивает Хосок, смотря в другую сторону. — Мне тебе маячить стоять или что?! Как можно заблудиться на стоянке, которая меньше моей квартиры? — кричит тот в трубку и смешно размахивает руками. Чимин смеется с нелепого вида друга и сигналит, привлекая к себе внимание. — Тебя слепой только не увидит. Чимин аккуратно паркуется рядом и выходит из машины с улыбкой на лице. — Что тебя так рассмешило? — ставит руки в боки Чон. — Твой прикид. С какого показа мод ты сбежал? Чимин готов уже пополам согнуться от смеха. Хосок фыркает. — Я вижу в твоих глазах зависть, — на самом деле он рад, что друг наконец-то спустя долгое время искренне и широко улыбается. Эта бесценная улыбка дорогого стоит. — Есть немного, — парень утирает слезу с уголка глаз и запирает машину, подходя ближе к другу и обнимает, хлопая дружески по спине. Хосок скрывает улыбку от друга, но внутри не может сдержать. Каждый психолог может дать дельный совет, но когда дело касается близких, то тут слова бессильны. И Чон искренне рад, что смог помочь Чимину преодолеть период депрессии и отвращения к самому себе. Было очень сложно в самом начале. Безвылазная грусть и тоска накрыла рыжего. Чимин перестал чувствовать и замечать то, что проходило у него под носом. Было совершенно все равно, какая погода за окном, какое число и какие дела на этот день. Ничего не интересовало и не могло привлечь внимание. Внутри в это время все съедало чувство отвращения, а горький вкус ощущался на языке. Пак днями лежал в кровати, плача о своей слабости и глупом сердце, которое не понимало, почему нельзя быть с тем, кого оно выбрало и видит своей парой. Но ведь не объяснишь, что в жизни не все так гладко, как в мечтах, сотканных из сладкой ваты и присыпанной пудрой сверху. В жизни бывают падения, неудачи, неразделенная любовь. Такой наш мир, неординарный и неидеальный, сшитый белыми нитками по черной материи. Неприятности случаются. Глаза опухли, а потом иссохли, не было сил и слез, чтобы отпустить боль, поэтому на замену пришли крики ночью в подушку или в туалете сдавленные хрипы, пока Хосок спит, а вода из крана глушит скрипы разбитого вдребезги сердца. Но как бы не было плохо Чимину, Хосок уверял, что Пак сильный и сможет со всем справиться, но сам он в это верил с трудом. Если его так сильно подкосило какое-то расставание с человеком, с которым он и не состоял в отношениях, то, что могло быть, если бы все было по-настоящему? Не без помощи друга, он начал питаться и пытаться улыбаться, но все еще походило, что Пак просто расплачется и раствориться в своих же горьких слезах. Хосок начал реже замечать слезы на его щеках, но знал, что по ночам Чимин плачет, думая, что его неслышно. Тихая боль слышна сквозь сильный напор воды. Но на утро он был совершенно здоровый и не выдавал ночных слез. Хосок думал, что парень смирился и начнет ненавидеть Юнги, так и случилось. Хоть он и не говорил открыто, но Чон замечал это в движениях и взглядах. Когда по телевизору упоминали компанию Ким или в сериале был персонаж с похожим именем, таким же поведением или цветом волос, то Пак плотно сжимал челюсти до скрипа, а кулаки до ярких следов на внутренней стороне. Глаза никогда не врут, они все выдавали. И вот сейчас Пак неделю уже как спокойно ездит на работу и возвращается, но только не к себе домой, а все также к Чону. В свой дом он пока не готов вернуться. Пак не говорит, но шатен понимает, что он боится остаться один на один со своими проблемами и одиночеством, которое накроет, стоит только переступить порог квартиры. Но Хосок не отвергает и просто молча принимает гостя в своем доме, не прогоняя прочь. Сейчас хотя бы Чимин смеется и улыбается, активно делится всем, рассказывая обо всем, и помогает по дому, иногда выбираясь на улицу. Прогресс на лицо, главное — не скатиться к началу. — Куда пойдем? — Чимин смотрит по сторонам, а Хосок без лишних слов идет к выходу с парковки. — Эй, ты куда? — В парк. Ты со мной? — оглядывается через плечо и смеряет взглядом слегка растерянного друга. Чимин не отвечает, но мельтешит следом, засунув руки в карманы худи. Он в отличие от старшего одет немного поскромнее. Потертые в бедрах и коленях выцветшие джинсы, которым уже пять лет практически, но Чимин их по какой-то странной и неизвестной причине не выкидывает, а хранит, как ценную вещь. Белому худи скоро три года будет, но на удивление за столько лет парень его не испортил. Нет ни одного пятнышка или катышек. Рыжие волосы растрепались, а концы чуть вились, из-за чего вся прическа напоминала оранжевые хризантемы. А черные конверсы с белыми носками придавали парню вид не взрослого парня, а подростка шестнадцати лет. На входе в парк расположились маленькие ларьки со сладкой ватой, попкорном, хот-догами и прочей вредной едой. И, конечно же, двадцати восьмилетний Чон Хосок направляется прямо к ним. — Вот ты сейчас на полном серьезе? — с долей сомнения интересуется Пак, щуря глаза и смотря на друга, как на недалекого. — А что в этом такого? Не вижу ничего странного в том, что взрослый хочет попкорн или мороженое. Да и зубы у меня еще на месте, — и уверенной походкой направляется к ларькам, доставая на ходу бумажник. Ничто его настрой не собьет. Чимин вздыхает и закатывает глаза. — Вот вроде двадцать восемь лет, а ума так и не прибавилось, — бухтит, причитая, себе под нос. — Я вообще-то все слышу! — поворачивается Чон и тыкает с осуждающим взглядом в рыжего, который руки поднимает жесте, мол, сдаюсь-сдаюсь. Хосок с умным видом стоит у прилавка и покупает себе сырный попкорн и корндог. Чимин все это время стоит и ждет его у ближайшей лавочки, пиная носком конверсов камни. — На, держи, — Чон возвращается и протягивает другу корндог. Чимин косится на него, словно ему дали улитку с противной слизью на палочке. — Не привередничай. Жуй! — командует и протягивает, впихивая еду. Чимин с многострадальческим видом принимает еду и на пробу кусает, но вида не показывает, что ему понравилось, а то еще Чон бахвалиться будет. Не спеша они направляются в сам парк. Пройдя ряд ларьков, рыжий замечает озеро, где плавают утки и прекрасные лебеди. Чимин засматривается на них и подходит к перилам, опирается и смотрит на выгнутые грациозные шеи и белоснежные крылья. Хосок молча подходит сзади и смотрит туда, куда направлен друга, но не может понять, что такого он нашел в обычных лебедях. Птицы как птицы, ничего необычного. Каждый человек видит красоту по-своему. — Что тебя так восторгает в обычных лебедях? — Хосок прислоняется спиной и опирается локтями, выглядя непринужденно и расслабленно, смотря на легкую улыбку Пака. — Они красивые. — Этого достаточно? Чимин поворачивает голову и улыбается, щуря глаза. Его улыбка похожа на закат, такая же прекрасная и мягкая, согревающая и надежная. — Одной красоты недостаточно. Просто я вспомнил, что лебедь умирает, если лишается пары. Почему люди так не могут? — удрученно вздыхает парень. — Ведь было бы гораздо проще. Почему только для некоторых животных свойственна моногамия? Хосок понимает, к чему все идет. — Чимин, все люди разные. Кто-то любит один раз и очень сильно, а кто-то не может определиться. И это как-то слишком жестоко умирать, если умер любимый. Я понимаю, любовь любовью, но… — Хосок вздыхает и запрокидывает голову, вглядываясь в неизвестную чарующую голубизну неба. — Жизнь дана не для того, чтобы слепо любить и следовать инстинктам. Можно сделать столько полезных и важных дел, а любовь ограничивает, если из-за нее умереть можно. Чимин все понимает. Он слишком мягкий и его взгляд отличается от Хосока. Чимин — влюбчивая натура, что всегда следует советам сердца, а Хосок — сильный человек, которым управляет холодный и расчетливый разум. Но даже, несмотря на это, они смогли найти общий язык и стать друзьями. Их различия и сблизили. — Ты прав, — кивает Чимин, убеждаясь. — Как дела у Холли? Как поживает эта непоседливая малышка? Чон решает увести их от разговора, который может закончиться очередными слезами и немыми криками, тщетными попытками заставить себя уверовать в то, что не все потеряно. — Все хорошо. Скоро будет проходить практику в Берлине. — Это отлично. Ее ждет светлое будущее, — не преувеличивает Чон — Да. Есть возможность поехать в Бруклин на стажировку летом. Она безумно хочет, но покидать страну не спешит. Германия ей уже родная. — Она совсем выросла, — с ностальгией усмехается Хосок. Он помнит Холли с детских лет, когда эта девчонка с длинными белыми косичками носилась по всей площадке и кричала, пугая не только птиц, но и прохожих. Громкая, яркая и очень позитивная. Она такая, Пак Холли. И она младшая сестра не только Чимину, но и Хосоку. Он забирал ее пьяную с клубов, чтобы Чимин не узнал, помогал к подготовке с проектами, всегда платил за нее в кафе, хоть девушка яро отстаивала свое право заплатить. Чон испытывает к ней только братскую любовь, готов за нее стоять, защищать, даже если она не права и исполнять прихоти, ведь невозможно не повестить на карие просящие глазки. — Да, — Чимин смотрит в последний раз на лебедей и отталкивается от перил, уходя в сторону деревьев. Хосок следует за ним, ровняясь плечом, и молчит. Хорошую дружбу молчание не смутит. С хорошим другом и в тишине уютно. Чимин доедает свой корндог быстро и выкидывает палочку, замечая, что друг уже съел свой попкорн, а Пак даже не заметил. По выложенным камнями тропкам идти особенно приятно. Над головой деревья, что закрывают большими ветками от солнца. Приятная мелодия ветра и пение птиц расслабляют. Чимин даже прикрывает глаза, вбирая воздух полной грудью, и выдыхает, открывая. Все-таки на природе очень хорошо. — На праздники поедешь к ней, или она прилетит к тебе? — Хочу сделать сюрприз и прилететь к ней на Рождество, а еще на день рождения. А ты с кем праздновать будешь? Чимин уже знает ответ. Несколько лет он остается неизменен. — Как всегда. Один. — Может, полетишь со мной? Можно на поезде. Просто ехать дольше. — Дело не в самолете, но все равно спасибо за заботу, — карикатурно улыбается Чон и вздыхает. — Для меня Рождество не такой важный праздник. Мне достаточно заказать доставку на дом и пересматривать рождественские фильмы. — Ты ведь понимаешь, что «Люди в черном» не совсем рождественский фильм. Только ты один его смотришь в канун Рождества. — Ну извините, меня уже тошнит от «Один дома» и «Гринч». — Хорошие фильмы, не понимаю, чем они тебе так не нравятся? — фыркает Чимин и вздергивает носом. — Вкусовщина, — коротко отвечает парень и безразлично пожимает плечами. Они еще гуляют по парку, проходят все тропинки, даже те, которые вытоптаны самими людьми, дабы срезать путь. Бродят лабиринтами, строя свой маршрут, отклоняясь от того, что положен на самом деле. Они болтают обо всем и одновременно ни о чем. Обычные разговоры друзей, которые начинаются с обсуждения просмотренного фильма и заканчиваются теориями заговоров. В этом есть своя изюминка. В этих разговорах нет фальши и наигранности, нет лицемерия. Никто не старается насолить и заставить поверить в свою правоту. Это как подкаст. И Чимин бы переслушивал его в наушниках каждую ночь, чтобы крепко спать и улыбаться с глупых шуток и передразниваний Хосока. Спустя пару часов они выбираются из лесного лабиринта и садятся на лавочку. — Я находился на пять лет вперед, — вымученно стонет Чон и потягивается, откинувшись расслабленно на лавочку. — Нам еще обратно идти, — Чимин омрачняет реальность Хосока, и тот громко вздыхает. — Я такси закажу. — Сюда не ездят, дурачок, — смеется Чимин, прикрывая на мгновение глаза. — Тогда ночую. Чимин упирается локтями в колени и смеется, мотая головой. — Что смешного? — Хосок поднимает голову, слыша смех, и смотрит на друга, который без причины смеется. — Помнишь, как мы поспорили, что сможем пробежать десять кругов за пять минут у господина Хона? — поворачивает голову, озаряясь в улыбке. Хосок сам невольно улыбается и тоже начинает смеяться. Возможно, со стороны они кажутся сумасшедшими, но мнение других не заботит, когда сумасшедших двое. — Да. Мы проиграли и драили весь спортзал, зато были освобождены и получили зачет, — Хосок перемещается в тот день, вспоминая, как чуть не задохнулся на финише. Его легкие курящего не привыкли к такой нагрузке. — Вот только господин Хон заболел, а потом уволился. И у всех был зачет. — М-да, это было обиднее всего. А ты к чему это вспомнил? — Скоро будет встреча выпускников, а я совсем не хочу идти на нее. — Не иди. Я уже сколько лет не хожу, — легко отвечает Чон, пожимая плечами. — Ну, мне как-то стыдно? — неуверенно спрашивает сам Пак, до конца не понимая, испытывает ли стыд по-настоящему или это самовнушение и совесть. — Хочешь увидеть своих бывших одногруппников, у которых бизнесы, дети и разводы? — с нажимом и яркими красками реализма интересуется Хосок, заведомо зная ответ. — Нет. — Тогда вопрос решен. Чимин замолкает, думая о чем-то своем. И только один Пак знает, что у себя в голове. Хосок же смотрит в небо, где больше нет облаков, а первые звезды робко заявляют о своем присутствии. Ветер разгоняет мысли, но у Чимина они все равно собираются в одно целое. — Хосок, ты когда-нибудь задумывался над тем, чтобы создать семью? — внезапно спрашивает Пак, пугая этим вопросом друга рядом. — Завести жену, детей, взять кредиты и жить счастливой семейной жизнью? И вот эта точка в разговоре. После нее начнется новая глава. Жаль, что содержание ее не прельщает. С тяжелым вздохом выходят и все грузные мысли. — Задумывался, но понял, что на данный момент не готов к этому. — Почему? Чимин не только интересуется, но и хочет благодаря Хосоку разобраться в себе и решить внутренний конфликт. — Это большая ответственность. Ты должен нести ее не только за себя, но и другого человека, с которым состоишь не в обычных отношениях, когда можешь расстаться из-за любой мелочи. Это брак. Ты не сможешь просто так уйти от этого человека, когда у вас уже несколько лет нажитого имущества и дети. Конечно, можно состариться с этим человеком, это уже другое дело. Но я пока не хочу связывать себя узами брака. Считай, что я еще не нагулялся. Чимин понимающе кивает. Вот только ответ ни капли не помог разобраться в каше в своей голове. — Я просто вижу постоянно знакомых, которые все женились, вышли замуж и живут счастливой жизнью, — по интонации и голосу понятно, что эта тема давно и сильно гложет парня. — А я один и так несчастен. Я стану хоть чуточку счастливее, если заведу семью? — поворачивает голову и смотрит на старшего, как на мудреца, который знает все ответы. — Чимин, счастье заключается в людях, которые тебя окружают и любимом деле, которое приносит удовольствие и не досаждает. Чтобы быть счастливым, необязательно быть в отношениях. Просто живи для себя, а потом то, что ищешь, само тебя найдет, когда ты этого не будешь ожидать. На словах все просто. Говорить каждый горазд, но почему-то именно Хосоку хочется верить и следовать его советам, которые идут в разрез с установками Чимина. Чон поднимается нехотя с лавочки и протягивает руку другу, а тот смотрит на нее долгие минуты и хватается, принимая за спасение. — Пойдем. Уже темнеет. А нам еще обратно идти, — бухтит недовольно Чон, как старый дед. Всю обратную дорогу они идут в смиренном молчании. Хосок слишком устал говорить, а Чимин размышляет обо всем и сразу, затрагивая каждый аспект своей жизни. Ему нужно двигаться дальше, перестать пытаться вернуть Юнги или даже думать о нем. Этот человек сделал больно, воспользовался и бросил. Таких не прощают, с такими не общаются. Пак понимает, что зря позволил себя поцеловать, а потом взять в палате. Это была большая ошибка, но каждый может ошибаться, Чимин не исключение. Но нужна огромная сила воли и смелость, чтобы признать поражение, и еще больше, чтобы забыть обо всем и двигаться по течению. Забыть это он не сможет. Это хороший жизненный урок. Чимин убирает эти грабли в чулан, чтобы не наступить на них вновь. Рыжий ставит себе установки: продолжать работать и помогать людям, которые действительно нуждаются в помощи. А личную жизнь он наладит после. На работе все быстрее забудется. Не зря же люди с головой уходят в работу, чтобы быстрее оправиться. Если все могут, то Чимин тоже. Тяжело отпускать людей. Особенно тех, к кому привязался сильно и быстро. Своим отсутствием они режут по сердцу ножом, смотря в глаза без сожаления. Вот и Чимину снится каждую ночь, как к нему приходит он и насилует душу своим присутствием и пустым равнодушным взглядом, пока Пак перед ним на коленях унижается и плачет, выкатывая всю свою боль, обиду и ненависть. Чимин поднимает голову к небу и смотрит на яркие звезды, что уже во всю заняли ночное полотно и сверкают, переговариваясь между собой, верша судьбы людей. — Я отпускаю тебя, — шепчет одними губами, прикрыв глаза, и вздыхает с облегчением. И вот Чимин уже перешел на стадию принятия. Жаль, что прошлое никак не хочет его отпускать. Парни идут спокойным шагом по парку. Фонари зажглись, как по команде, и теперь большая асфальтированная дорога освещена сразу с двух сторон, что видно каждую трещинку на бетоне. Осталось пройти пару сотен метров, и они на выходе, но в тишине раздается громкий рев мотора и на горизонте появляется черный байк, что преграждает им путь, останавливаясь совсем недалеко. — Какого черта! — недовольно взрывается Хосок и смотрит на байкера. — Здесь запрещены байки и машины! Неизвестный не отвечает. Он ставит байк на подножку и глушит мотор, а черное зеркало со шлема поднимается вверх. Холодные глаза пристально смотрят на рыжего. — Ты Пак Чимин? — Д-да, — кивает тот и неуверенно косится в сторону ночного рыцаря. — Что вам нужно? Парень снимает шлем, придерживая его руками, а глаза рыжего в удивлении расширяются. — Ты, — тихо роняет дар речи и отступает назад. — Мне нужна помощь, — Фил прерывает Чимина, выставив руку. — Это касается Юнги. И земля уходит из-под ног… Сердце ухает в пятки, а самого Чимина качает, как лодку на волнах. Глаза смотрят в тихом ужасе, а по телу пробегает холодок, не предвещающий ничего хорошо. Если это связано с Юнги, то все заведомо кончится плохо. Финал только один, и он без счастливого конца. Юнги собственноручно бросает Чимина в пропасть, когда тот только выбрался. Без присутствия делает больнее, а парень не хочет сдавать позиции, но понимает, что проигрывает без боя. Пак находится в прострации, в голове белый шум, а перед глазами все плывет. Так не должно быть от упоминания одного имени, но оно значит слишком много. Оно значит боль, предательство и бессонные ночи с мокрой подушкой у груди. Оно значит непозволительно много и хочется вернуть ему его истинное значение — абсолютное безразличие. Одно имя, а Чимин уже готов разрыдаться. Он пару минут назад, отпустил его, вот только Юнги его отпускать не намерен и держится, как за последнюю нитку. И тянет обоих в пропасть. У Чимина в груди все замирает, а язык теряет возможность говорить. Этот страх перед неизбежным пугает, хочется сбежать и больше никогда не слышать это имя. Оно запрет. Оно быстрая смерть, вот только не без мучений. Оно яд, что распространяется по телу быстро и омертвляет кожу, атрофирует конечности. Парень растерянно смотрит в одну точку и хочет раствориться в воздухе. Но только бы не слышать его имя снова. В голове всплывает все то, что Чимин хотел бы похоронить и не дать никогда случиться тому, что произошло. Их ничего не должно было связывать, но сложилось так, что секретов у них много, а связь крепка и нерушима. Их союз заведомо плохая идея. И эта Римская империя падет. — Нам все равно, что там творится с этим придурком, — Хосок замечает потерянное состояние друга и берет ситуацию в свои руки, ведь Пак взять ее под контроль не способен. Но Фил настроен решительно и просто так отступать не намерен. — Я не знаю, что он сделал вам, но прошу от его лица прощение. Хосок сжимает руки в кулаки и вместе с этим челюсти, а желваки напрягаются. Его вид не делает обстановку менее непринужденной, только накаляет. — Прощение? — глаза горят злостью. — То, что он натворил никаким прощением не отмолить! Ему нужна помощь? Пусть сам выбирается, Чимин помогать ему не намерен! — категорично выстраивает чужие границы, ведь Пак пока не может сам и слова сказать в свою защиту. Фил не самый терпеливый человек, а говорить с тем, у кого характер такой же поганый, как и у него, еще сложнее. Унижаться он не намерен. По крайней мере не от своего лица, а запачкать честь и достоинство Юнги запросто. Их он лишился давно. — Понимаю, но ситуация сложная. Он снова начал употреблять, пустился во все тяжки. Меня он не слушает, если он попадется или получит передоз, об этом узнает его дядя, Ким Намджун, и тогда с ним могут случиться вещи пострашнее. Мне нужна твоя помощь, — смотрит на Чимина, который как губка впитывает информацию, но ответить ни на что не может. Хосок не может терпеть это неуважение и подходит вплотную к Филу и цедит сквозь зубы. — Чимин не будет помогать этому наркоману. Он сам свою жизнь губит, так пусть не приплетает чужие, потому что их он гадит сильнее собственной, — выплевывает каждое слово, а собеседник смотрит и даже не моргает. Ли отодвигает парня, имени которого даже не знает, но оно не так и важно, и подходит к Паку. Долго задерживаться здесь он не намерен. — Мне очень нужна твоя помощь, — тихий голос до Хосока не доносится. — Юнги разрушает себя, но я не хочу терять друга. Одного близкого человека я уже потерял, не хочу и его сына хоронить. — Ты, — Чимин рот открывает и смотрит с нескрываемым изумлением, как рыбка. Фил протягивает листок. — Это мой номер. Набери мне, как обдумаешь все. Без тебя он не справится, — Ли в этом убежден. — Каждый раз, когда забираю его с клуба, слышу лишь одно имя. — Не говори, — молит Пак. Только дурак не догадается, чье именно. Хочется закрыть уши, чтобы не слышать ответа, который разобьет вновь. — Твое. Чимин смотрит на парня и борется сам с собой, но даже здесь проигрывает. Побеждает все равно Юнги. Парень сует записку в карман и уходит обратно к байку. Несколько секунд и рев байка разносится по парку, а растерянный Пак смотрит ему вслед, сжимая несчастный листочек в кармане. Это нечестно. Неправильно. Хочется биться головой о стену и кричать, как же это несправедливо. Жизнь снова скрещивает эти параллельные прямые, которые никогда не должны пересечься. Это все происходит не с ним. Обидно, до боли обидно. А больше всего с того, что Чимин заведомо проигрывает, хотя старался выстроить грань, чтобы Юнги больше не смог ее нарушить. Но даже без присутствия он рушит все стены и барьеры. А Хосок смотрит на друга, что готов расплакаться, и делает это. Чон видит чужую боль и отчаяние, ненавидя ее источник, и подходит к другу, обнимая, а тот в плечо утыкается и теряет силы. — Я ненавижу его, — и это самые правдивые слова, которые только могло выдать кровоточащее нещадно сердце.