«Ощущать себя использованным гораздо легче, если ты предупрежден. Я знал изначально, но продолжал верить, что наша история не закончится так глупо».
Юнги лежит на расправленной постели. Смятая подушка валяется где-то в ногах, а одеяло сбагрено на пол. Мелодия в наушниках, на проводах которых имеется парочка узлов, расслабляет. В какой-то степени парень ощущает спокойствие. В просторной палате он один, никто его не тревожит, свежий воздух поступает через открытое окно, а не от кондиционера, а легкий аромат освежителя воздуха расслабляет каждую клеточку тела. Ощущение, словно в Альпах. Эта легкость в воздухе приятно оседает на стенки легких. Юнги дышит полной грудью, рассматривая потолок под плавную спокойную музыку, текст который отнюдь не такой милый, но Мин не вслушивается в слова, растворяясь полностью в инструментальной части, а не смысле. В тишине палате и созерцании потолка Юнги навещают мысли, которые все чаще и чаще касаются Чимина. За время, проведенное в больнице, он, признает, привязался к парню с дерзким характером, который может послать красиво или ответить на нежный поцелуй, словно это последний глоток кислорода, и Пак его использует умело, мягко касаясь губ Юнги. Раньше Юнги ничего не волновало, кроме дозы и поставщиков, которых он менял, если их ловили. А сейчас порошок стал на второе место, а на первое прокрался рыжеволосый парнишка с пухлыми губами. И это проблема. Юнги не тот человек, которому стоит доверять, отдавая сердце. Он не романтик и не рыцарь на белом коне, не тот, ради кого можно пойти на все. Мин не привык доверять и следовать по зову своего сердца, он живет инстинктами. А те вовсю кричат держаться подальше от Пак Чимина. Об этом легко голосить, когда он далеко, но стоит парнишке появиться перед глазами, как маршрут в голове Мина стремительно перестраивается. И хочется не избегать, а быть рядом. Хочется всячески его поддевать, чтобы слышать дерзкий голос, видеть сморщенный нос и вздернутые уголки пухлых губ цвета спелой вишни. Но Юнги никогда не сможет хотя бы на долю йоты стать таким для Чимина. Потому что это уже будет не он. А обычная рябь на воде. Они из абсолютно разных миров, которые ни в одной из Вселенных не смогут пересечься, но столкнулись в этой. А строить пустых песчаных замков, чтобы потом разрушить чужие надежды, нет материалов. Их нельзя назвать друзьями, пара из них никудышная. Они только могут делить кровать и другие поверхности. Они не те друг для друга, кто останутся глубоко в сердце. Все, что между ними сейчас — глупое стечение обстоятельств. И это течение направляется к обрыву водопада. Эти мысли изматывают, изнуряют голову настолько, что невозможно прикрыть глаза — отдает все болью. Юнги смотрит в потолок и поднимает руку, разглядывая сгиб локтя, на котором есть небольшой синяк, но это полностью его вина: дернулся, когда вынимали иглу. И вот теперь желто-синий след красуется на бледной коже. И вместо того, чтобы вспомнить неприятное ощущение, Мин вспоминает напуганное лицо Пака, который испугался сильнее самого Юнги. Он держал его руку, пока ватка полностью не иссохла, осматривал и интересовался самочувствием, словно это травма несовместимая с жизнью. На мгновение ему так и показалось. Эта забота со стороны человека, который играет важную роль в жизни, делает Юнги физически слабым, ведь ему отплатить нечем. Он не умеет также умело и трепетно заботиться и сопереживать, его такому не учили. На сегодня для Юнги закончены все процедуры: капельницы и уколы поставлены, таблетки выпиты. По расписанию тихий час, но сна нет ни в одном глазу. А мыслей целый рой. Пчелы в голове сталкиваются, отдавая болью в висках. Таблетки, которые прописал Чимин, оказались всего лишь белыми кружочками в блистере, которые ночью помогали уснуть и на пару часов притупляли сознание. Юнги пил их, когда ощущал раздражение, чтобы снять липкое чувство. И они помогали, но после них Мин ощущал себя огурцом, засоленным в банку, который без них жить не может. Чимин ограничивал его в приеме, одной таблетки вполне хватало, как и двух снотворного. Даже так он его старался обезопасить от новой зависимости. В этом человеке столько хороших черт и качеств, что его портрет должен украшать стены высоко почтенных лиц, которые увлекаются искусством. Но его портрет украшает лишь голову Юнги, его личную галерею, в которой Пак Чимин является личной Моной Лизой. Мысль за мыслью и в воспоминаниях всплывает образ распаленного Чимина, который выгибается под ним, желая заполучить большего. Юнги вспоминает каждый идеальный изгиб, который в его руку вписывается, как ключ в замочную скважину. Пышные мягкие бедра, молочная кожа, которая продолжает поражать своей гладкостью и сладким вкусом, заставляет скопиться слюну. Сознание играет с Юнги плохую шутку. Он по кусочкам продолжает вспоминать и наслаждаться образом Пака, прикрыв глаза, а в паху приятно отдает тяжестью. Пухлые губы, необычная форма которых с первых секунд знакомства приглянулась, целуют всегда так сладко. Они могут нежничать и требовать. Весь Чимин такой. Может быть послушным и самым ласковым зверьком, который подстроится под своего хозяина и будет стонать, сотрясая воздух. А вторая сторона парня любит играть и быть у руля. Пак может заставить и под себя прогнуться, надавит так, что самому захочется на колени опуститься и позорно просить управлять, быть в коленях у своего сумасшествия. Таким он помнит его в кабинете, как хотел его до сдавленных стонов и хрипов, желал его придушить этим галстуком. Он видел желание в карих глазах, которое было сродни безумию, но Мин зовет его сумасшествием, и Чимину очень идет. Это слово его описывает. Он помнит, как пухлые пальчики хватались за его плечи на этой самой постели и губы просили не останавливаться. Этот чертовски сексуальный голос, доводящий до дрожи, заставляет демонов внутри срываться и наслаждаться своей жертвой. Каждый из чертей им упивается, благодаря за столь сытное блюдо. Его голос разрушает нервные клетки и одновременно является любимой песней, которая на репите стоит. Юнги запрокидывает голову и запускает руку в штаны. Бороться с этим бесполезно. Он не может сопротивляться своим желаниям. Его тянет к Чимину, а еще тянет внизу живота, сводит так, что рука невольно обхватывает член. Плоть реагирует на прикосновение ладони, а Юнги сжимает губы в тонкую линию. Что он творит? Дрочит на воспоминания о Чимине? Звучит до абсурдности глупо, но меньше от этого правдой не становится. Да, он чертов извращенец, который дрочит на своего психолога, вспоминая все до мельчайших деталей, словно под микроскопом, и ему даже не стыдно. Это чувство чуждо. Стесняться своих желаний и потребностей глупо. Все люди снимают напряжение по-разному. Юнги вот выбрал самый простой способ, но от этого не менее приятный. Тонкие длинные пальцы обхватывают член, а большой водит по головке, размазывая капельки выступающей смазки. Точно также он размазывает и собственное удовольствие по всему телу: от кончиков пальцев до самых пят. Тяжелый вздох срывается с губ, а вместе с ним и напряжение. Температура в комнате резко повышается, а кислорода становится недостаточно. Юнги сам себя им лишает, представляя в своих влажных мечтах Пака. Запрокинутая голова скользит по подушкам, а кадык на горле перекатывается неравномерно. Перед глазами голое тело рыжего, каждая его родинка, мягкая складка, розовые бусинки сосков. Юнги сам поражается тому, как детально запомнил это тело. Оно для него стало таким знакомым, необходимым и родным, будто знал его до этого, в прошлой жизни. Старший помнит, как касался своими руками горячей кожи, как нежно ее обладатель отзывался и ярко выражал свое удовольствие несдержанными стонами. В ушах эти звуки по-новой воспроизводятся, а Юнги губы кусает, желая услышать их вновь. Блондин сам не замечает, как начинает ускорять движения рукой, проходясь по всему стволу от головки до яиц. Под закрытыми веками образ нагого Чимина, и ему нестыдно воображать о таком, совсем. Ему лишь хочется воплотить все свои жаркие фантазии в реальность. С каждым резким, отрывистым движением с губ срываются негромкие вздохи, которые даже наполовину не могут передать, как ему сейчас хорошо. Он выше седьмого неба, там запредельное удовольствие, о котором только можно мечтать. Член дергается, и Юнги кончает в кулак, чувствуя, как тело немного потряхивает от оргазма. Он ладонью накрывает глаза и пытается отдышаться, осмыслить, что сейчас вообще сделал. Языком блондин водит по влажным губам, облизывая их по сотому кругу. Мину сейчас так жарко, словно его отправили в пустыню и даже воды не оставили. Кинули в жерло вулкана, как минимум. Старший вытирает пот со лба. — Ох, Чимин… — вздыхает тот измученно, скорее уставши после нехилой такой разрядки. — Да, милый? — раздается знакомый голосок совсем рядом. Юнги резко распахивает глаза и замечает Чимина, стоящего в белом халате и очках, убранных в кармашек. Тот стоит и смотрит на него совершенно спокойно, словно зашел буквально сейчас, но что-то подсказывает Мину, что это рыжее сумасшествие стояло здесь прилично долго и видело достаточно. — На меня еще не дрочили в моем же присутствии, это довольно горячее зрелище, — хмыкает довольно Пак, складывая руки на груди, а во рту язык перекатывает. — Могу повторить, — не робеет Мин, слабо приподнимаясь на локтях. На пухлых губах проскальзывает улыбка, что не уходит от медовых глаз. — Тебя на еще один заход не хватит, Геракл, — усмехается Чимин, уже в открытую смеясь над Юнги, но того это ни капли не задевает, как и его достоинство, а вот пламя и желание игры разжигает. — Проверим? — играет бровями блондин, принимая сидячее положение в постели, но лопатками упирается в спинку. Чимин подходит к окну, зачем-то выглядывает, словно кого-то ищет, а затем резко разворачивается и приближается к Юнги, залезая с ногами на кровать. Мину кажется, что это все его воображение, больное неадекватное воображение. Он снова думает членом, а не головой, потому что перед его взором ползет грациозно Чимин и упирается своим коленом в пах. А его горячее дыхание обдает губы. — Если я предложу себя трахнуть прямо сейчас, что ты сделаешь? — спрашивает он без какого-либо предупреждения, чем заставляет Юнги громко сглотнуть. Таких резких заявлений Мин еще не слышал, но от этого еще интереснее. Слова наполняются температурой, Мин чувствует жар на губах от сказанных слов. — Я сниму твои штаны и трахну тебя в этом халатике, док. Что скажешь? — смотря точно в карие глаза, отвечает Мин. — Слишком ожидаемо и банально, — закатывает тот демонстративно глаза и чмокает губами, а Юнги признает, что только от одного этого действия у него встал. — А чего ты хочешь, малыш? — Не называй меня так, — становится вмиг строгим и морщит нос, словно его оскорбили. — Почему тебе не нравится? — склоняет тот голову, изучая каждый идеально ровный контур лица. А внимание заостряет на губах. — Слишком пошло, посредственно и совсем не сексуально, — перечисляет Чимин, испытывая отвращение к одному мелкому слову, а Мин залипает на том, как не двигает, а хлопает губами рыжий. — Тебе больше нравится, когда я зову тебя сум… — Юнги только успевает открыть рот, как его накрывает маленькая ладошка Пака. — Мне не нравится ни одно из прозвищ! — произносит по слогам каждое слово, вбивая их в голову старшего. Но у Юнги всегда были проблемы с запоминанием, особенно когда он видит очаровательных рыжих парней с дерзким характером и строгим взглядом. Мин убирает аккуратно его ладонь, успевая оставить короткий поцелуй на тыльной стороне. — Помнится мне, в прошлый раз ты кончил только от того, как я назвал тебя. Чимин стискивает зубы плотно, до скрежета. Проигрывает, но еще держится. — Твой член в моей заднице к этому не имеет никакого отношения, ты прав, — с деловитым видом отвечает Пак. Губы блондина трогает короткая, но самодовольная усмешка. Каждая словесная перепалка с рыжим заканчивается приторным, как красное полусладкое вино, послевкусием. — Это ведь ты стонал подо мной, док. Хриплый голос обдает жаром пухлые губы, и Чимин от одного только тембра готов закатить глаза. Они друг по другу с ума сходят на расстоянии и вблизи, даже во время обычных разговоров. Дикие, ненормальные. — В гробовой тишине трахаться не очень комфортно, — перечит, держа планку на уровне, но Мин все выше поднимается. — Ты решил разрядить обстановку? — усмехается Юнги, широко улыбаясь, играясь с ним. Нахальство Юнги доводит до точки кипения. Чимин смотрит своими карими до невозможности завораживающими глазами, а Юнги сглатывает, предчувствуя начало бури. — Теперь ты трахаться будешь только со своей рукой и в тишине, — произносит нечитаемым взглядом Пак, накрывая возбужденную плоть рукой и сжимая несильно. — Считай, это часть терапии, — самодовольством пропитано каждое слово. Чимин поднимается с места и направляется на выход, оставляя обескураженного Мина хлопать глазами, чувствуя очередное возбуждение. — Э, а помочь не хочешь? — кричит вслед парню, а тот улыбается, не скрывая своего самодовольства. — Теперь только самообслуживание, малыш, — и машет мило ладошкой. Юнги ругается в подушку. Этот парень с ума его сводит, действует на нервы, каждый задевает. Из-за него приходится подняться с постели и направиться в туалет, снять напряжение под душем. И снова рука в помощь, а в голове мысли и образ рыжего сумасшествия, которое отсасывает ему, стоя на коленях. — Сучка, — сбито дышит Юнги, дроча на рыжего парня с аномально пухлыми губами и блядским характером. — Моя сучка… — улыбается как ненормальный.***
Чимин выходит из палаты Юнги и успевает только надеть очки и поправить халат, как сталкивается взглядом с Хосоком, который был удивлен не меньше него самого столь неожиданной встречи. С их последнего разговора прошло несколько недель, а кажется, что целая вечность. Они так и не смогли до конца разобраться, уточнить все недопонимания и решить накопившиеся проблемы с вопросами, точнее у Чимина не было времени. Он, как курица-наседка, носился с Юнги, не обращая ни на кого внимания. Даже на самого себя не было времени, зато на Мина находилась лишняя секунда в загруженном расписании. До сих пор в голове не умещается, как за короткий срок человек может привязаться настолько сильно, что грудную клетку сдавливает. За сколько примерно происходит это сближение? Если бы Пак знал точное время, то свел бы его с самого начала с Юнги до минимума. А сейчас лишь остается пожинать плоды своих трудов. Секундное удивление сменяется полным безразличием со стороны Чона и тотальной растерянностью Чимина. — Хосок… — потерянно шепчет Пак. Имя верного друга слетает бездумно и кажется чем-то чужим, инородным. Он так давно его не слышал и не звал, не пробовал имя на кончике языка, от этого оно и кажется каким-то не таким, холодным и серым, хотя раньше имело свой цвет и место с огромным значением в жизни Пака. А сейчас все слишком быстро и резко поменялось, но Хосок окончательно из его жизни не пропал и никогда не сможет. Ни один человек не уходит из жизни другого окончательно или бесследно. Даже на свежем асфальте остаются следы. Короткой встречи глазами хватает понять, что ему не просто не рады. Его словно и не замечают, делая пустым местом. Боль от этого ощущается особенно остро. — Хосок, — окликает его Чимин, выходя из ступора. Чон продолжает смотреть на него так, словно перед ним чужой человек. А внутри тонны невысказанных обид, которые не на кого выплеснуть. Тот самый момент, когда понимаешь значение фразы «…но теперь они лишь незнакомцы, которые знают друг о друге все…». Смотря в большие, не из-за очков, глаза цвета горького шоколада Хосок видит потерянного олененка. И если сам Пак еще не понимает, что выглядит так, то Чон всегда умел видеть глубже. У Чимина большие проблемы, решить которые он не в состоянии. Со всем уважением к другу Хосок уходит прочь, не желая выяснять отношения сейчас. Не то место и время. Вот только как это объяснить Паку, который с места срывается, как подстреленный зверь. — Хосок, подожди, пожалуйста! — он успевает ухватиться за запястье Хосока, а тот стопорится и смотрит на ступени лестницы, которые сейчас кажутся спасением. — Чимин, не сейчас, — как можно более сухо отрезает Чон. — Нет, сейчас, — капризным ребенком просится он, сжимая и комкая пальцами ткань халата. Что он хочет сказать и услышать, для Хосока непонятно. Чимином всегда движут эмоции, а не разум. Он сердечный человек, который испытывает слабость к любому брошенному котенку на дороге и человеку. Черта характера хорошая, главное в меру ее использовать. Порой сердце зовет нас не к тому человеку. Сердцу свойственно ошибаться, мир полигамен. Среди множества порой сложно найти того самого, кто будет отличаться и подходить тебе, как кусочек паззла или кольцо на палец. А зов сердца Чимина так и останется без ответа… Хосок вздыхает. — Что бы ты сейчас не хотел сказать или услышать, но этого не случится, — устало выдает простую истину друг. — Почему? — Потому что это бесполезно. Пока ты бьешься головой в пустые ворота, ничего, кроме глухого звука, не услышишь. Чимин отпускает руку Чона и чувствует, как глаза щиплет. Только это не слезы наружу просятся, ища выход, это непрошенная правда не может найти себе места в голове Пака. Ему в лицо говорят, что связь с Юнги — пыль, что быстро ветер развеет, но он продолжает верить и надеяться, что произойдет чудо. Чимин не может терять ни друга, ни человека, которого сердце зовет. Вот только выбрать, как ни крути, придется. Жаль, что выбор не в пользу глупого четырехкамерного органа. Хосок покидает второй этаж быстро, уходя на улицу, где сигаретный дым спасет от всех бед и тяжких дум. Скоро Чимин поймет, что доверять нужно далеко не всем и каждому, а близких стоит хранить в сердце. Только бы сначала разобраться, кто близкий сердцу человек, а не его пустое место.***
Жизнь мужа уважаемого человека в городе требует очень много сил. Сил улыбаться каждой вспышке камер, которые понапиханы в каждый угол. Сокджин старается всем приветливо махать и кланяться, пожимая руки знакомым. Даже обычный поход в магазин за продуктами, необходимыми на обед для любимого мужа, не проходит без камер, которые направлены на Ким Сокджина — мужа Ким Намджуна. Джин является не только его любимым и уважаемым человеком, но еще и знаменитым актером. Вот только в отличие от многих «талантливых» актеров он попал в кино не через постель режиссера, а своим упорным трудом, который и покорил холодного до поры до времени Намджуна. Джин только закончил актерский и пришел пробоваться на роль в фильме, который спонсировал сам господин Ким, вот только молодой парень не знал об этом, его это и не интересовало. Он пришел на прослушивание с горящими глазами, воодушевленный и такой простой, где его заприметили сразу же, только не продюсер или режиссер, а человек в деловом костюме с часами картье и стойким мужским одеколоном, который Джин чувствовал за несколько метров, только войдя на площадку. Талант юного начинающего актера не оценили по достоинству. Джин ушел расстроенным с площадки и направился на выход, как его окликнул мужчина в костюме. — Вы оставили. Джин оборачивается и замечает в руке мужчины одну красную розу. На губах появляется усмешка, а в глазах загорается огонек. — Не знал, что богатые люди воруют цветы с вазонов у стойки администратора, — парень стреляет взглядом за спину мужчины. — Если бы я знал, что сюда придешь ты, то скупил бы все розы в этом городе, — комплименты льются, как мед, с уст состоятельного мужчины, имени которого Ким даже не знает, но понимает — он привлек временное внимание большой шишки. — Мы перешли на «ты»? — удивляется Джин, чем вводит в восторг Намджуна. Этот голос просто рай для ушей. — Я решил, что можно отбросить эти ненужности, — улыбается, покоряя своими ямочками. Джин ухмыляется, принимая все же розу из рук незнакомца. — Я не общаюсь с взрослыми мужчинами, которые пытаются купить меня цветами, — вертит в руке красивый пышный бутон. — Я не покупаю тебя, лишь привлекаю внимание. Если сходишь со мной на свидание, то получишь главную роль в фильме. Я его спонсирую и тебя могу поставить хоть у руля, сместить режиссера. Только попроси, — заманивает в свои богатые ручонки сладкими речами. — Я учился в актерском не для того, чтобы по постелям богатых мужиков прыгать. Найдите себе другого паренька для развлечения. Уверен, у вас много претендентов, которые могут согреть вашу постель, — довольно дерзко бросает Джин, забывая, что перед ним уважаемый человек в городе, который оскорблений просто так не простит и не забудет. Характер Джина его же враг. — Кандидатов много, но никто не сможет согреть мою постель, как ты… С этого глупого и бессмысленного диалога началось их общение. Все же Джин получил роль в фильме, вот только не стал сниматься, понимая, что место ему купили. А именно Ким Намджун. Подачки от богатого папика ему не нужны. У Джина свои принципы. И один из них был не спать за роль. Свою первую роль он получил спустя год, да и играл даже не героя второго или третьего плана, зато со временем его начали брать в большие проекты. Только спустя время Сокджин узнал, что не без помощи Намджуна. После этого Сокджин ему закатили такой скандал: проник в особняк и побил все стекла на первом этаже, а спустя пару недель уже был хозяином в этом самом доме. Их знакомство было спонтанным, зато уже несколько лет они живут в браке, полном любви и гармонии. А еще после того случая с окнами Намджун не влезает в дела Джина, тот не просит покупать ему место в кино и вмешиваться в его работу, как это не делает он сам. Понимание — залог счастливых отношений. Денег у Сокджина, естественно, много, но он их не транжирит, а использует по делу, хотя порой хочется порадовать любимого мужа дорогим подарком или уважить самого себя. Порой эти два пункта являются одним целым. С золотой картой в руках он ходит по торговому центру, выбирая наряды из новой коллекции Celine, а позади него охрана из пяти человек, которые несут брендовые пакеты и коробки с обувью известных брендов. Белые, обтягивающие в районе бедер, брюки от колена идут более свободно, а заправленная голубая полупрозрачная рубашка с вышитыми узорами цветов прикрывает лишь некоторые участки тела мужчины, но тот никогда не стесняется одеваться, во что хочет. Да и скрывать свою от природы роскошную красоту — преступление против человечества. Черные очки на глазах, в которых отражаются витрины и ценники с заоблачными цифрами, Ким элегантно поправляет, как в кино. Пухлые губы украшает легкий увлажняющий крем, что блестит как самые дорогие бриллианты. А в жизни Ким Намджуна он единственный бриллиант. Сокджин видит небольшой ларек с напитками и направляется ровной походкой модели к нему, заказывая клубничный милкшейк. Охрана садится с пакетами на пуфики рядом, пока Сокджин ждет у стойки. — Господин Ким, — подходит один из мужчин и привлекает внимание Джина. Тот приспускает очки, чтобы лучше видеть собеседника. — Ваш муж ожидает вас на парковке. — Какая машина? — спрашивает, изогнув бровь, придерживая очки двумя пальцами элегантно. — Такой у господина Кима нет. Он сказал, что ждет вас, — уклончиво отвечает тот. Джин цокает, скручивая губы в трубочку, словно жует кислую конфету. — Просто скажи: внедорожник или нет? — Нет. Значит, просто хочет встретить, а не трахнуть по пути в этой же машине. Жаль, Сокджин бы не отказался, тем более машина новая, а ее нужно опробовать, а что может быть действеннее этого способа? Лучше любого дест-драйва. Сокджин расплачивается за милкшейк и говорит парням, что те свободны, вот только просто так уйти и оставить мужа босса не могут. — Господин Ким, нас просили вас сопроводить. Джин закатывает глаза, поправляя очки обратно на глаза. — Я сам дойду, — и направляется к выходу. — Но… — мужчина собирается сделать шаг, как Джин, не оборачиваясь, поднимает согнутую в локте руку, давая команду сидеть на месте верным псам. Ким виляет бедрами, покидая здание торгового центра, оставляя покупки на охрану, а сам уходит на открытую парковку, ища глазами своего мужа, которого не заметить сложно. Высокий блондин с драконьим разрезом глаз в костюме и мягкой улыбкой один на миллион. Джин пробегается быстро по машинам и замечает Намджуна, стоящего у белой мазерати с красным бантом — Я думал, у тебя встречами с китайцами, — улыбается Ким, плавно двигаясь среди машин, а его голос выдает искреннюю радость. — Решил, что встреча с мужем важнее китайцев, — губы Джуна трогает широкая улыбка, являя Сокджину очаровательные ямочки. Он срывается с места, пробегая парочку метров, и прыгает в руки любимого мужа, который тут же кружит его на месте, держа ладони на тонкой талии. — Нужно запретить тебе так откровенно одеваться, любовь моя. — Знаешь ведь, что не получится, так что можешь силы зря не тратить и даже не пытаться, — смеется тот и переводит взгляд на машину. — Это твоя? Намджун держит одну руку на талии, а второй проводит по крыше белоснежной мазерати. — Твоя, — отвечает довольно мужчина, а Сокджин рот распахивает, роняя челюсть на асфальт. — Что?! — Завтра выходит фильм с тобой в главной роли, вот я и решил отметить, сделав небольшой подарок, — Намджун говорит так, словно дарит ему не дорогую машину, а носки. — Небольшой подарок? — удивляется Ким, смотря на красный бант на верхушке. — Это же чертова мазерати гранд кабрио! Та самая, которая нравится Джину, исключая любой внедорожник. К ним у него отдельная любовь и слабость. Мужчина подходит ближе к своему подарку и проводит по белому корпусу рукой, оглядывая размеры подарка, но тут даже оценивать нечего — он бесподобен! Джин видит тонированные задние сидения и в отражении улыбку мужа. — На всякий случай решил затонировать, — поясняет Ким, видя внимание к стеклам. — Что за случай? — усмехается Джин и разворачивается, умещая руки на плечах мужчины. Он становится вмиг ласковым, как домашний кот. Нужно отплатить мужу за такой дорогой подарок. — Если захочется опробовать подарок, — хмыкает Джун, прижимая тело любимого к своему, заставляя того спиной прижаться к холодному металлу. Он принимает оплату только натурой. В карих глазах Сокджина сверкает желание, которое считывает Намджун и улыбается, спускаясь плавными движениями к ягодицам. — Нужно было лобовое тонировать, — томно шепчет на ухо Сокджин. Но это не помешает им заняться сексом на многолюдной парковке на водительском сидении в новенькой мазерати гранд кабрио.***
Черный байк виляет по трассе. Странно, что по дороге в клинику можно и правда попасть в клинику, только уже в другое отделение, если вовсе не на тот свет. Феликс только скорость прибавляет, как спустя меньше пары километров появляется очередной поворот. Он сам себе клянется, что больше никогда не поедет навещать Юнги, который как принцесса живет за синим морем в замке. Спустя полчаса парень паркуется на забитой парковке, слезает с железного жеребца и направляется в клинику. На входе он уже встречается с парочкой любопытных взглядов, словно он псих, вышедший случайно из палаты. Хотя на деле просто одет во все черное, а на улице печет солнце. Для него это обычная практика, ничего удивительного, но для людей все кажется странным, если не вписывается в рамки их восприятия. Феликс, сверкая серебреными цепочками на шее и джинсах, проходит внутрь клиники и сталкивается с миловидной девушкой на посту, которая малость растеряна появлением неизвестного, который похож на террориста. — Здравствуйте, чем могу быть полезна? — спрашивает она, бегло оглядывая Ли по десятому кругу. — Здесь числится Мин Юнги? Я пришел его навестить, — Феликс не мнется и переходит сразу к делу. Девушка подвисает ненадолго и что-то ищет в папках. — Д-да. А кем вы ему приходитесь? — Блять, священником! — повышает голос Ли, чем пугает девушку, та прикрывает половину лица той самой папкой, а парень закатывает глаза. Не стрессоустойчивый здесь персонал работает. Вздохнув спокойно, Ли исправляется: — Я его старший брат. У девушки вопросов не возникает. Она видела несколько раз Мина, поэтому сомнения отпадают, они с этим парнем точно родня. Его просят подождать на кресле пару минут, что тот и делает. Он звонил перед приездом Юнги, так что тот должен знать о визите, но проходит двадцать минут, а этого идиота так и нет. Парень медленно вскипает и только поднимается со своего места, как видит парня в белой футболке, идущего не спеша в серых спортивках и шлепках. — Я, конечно, знал, что ты тот еще тормоз, но чтобы на столько, — Феликс закатывает глаза и рукава косухи, складывая руки на груди. — У меня были водные процедуры по расписанию, я не мог их прервать на тебя, — отмахивается Мин, плохо скрывая свою радость. Юнги подходит ближе, с секунду смотрит на грозовую тучу в лице лучшего друга и обнимает его, не встречая сопротивления, только похлопывающую руку по спине. — Я тоже по тебе скучал, — улыбается Юнги, выпутываясь из рук друга. — Я и не говорил, что скучал по тебе, заноза в заднице, — хмыкает Ли. Но Юнги точно знает, что по нему скучали. Глаза никогда не врут, а у Феликса они светлее от вида Мина стали, словно новый глоток жизни вдохнули. — Пройдемся? — парень указывает в сторону зелени на улице. — Тебе на улицу можно выходить? — А кто мне запретить может? — хмыкает задорно Мин и выходит на свежий воздух. Приятный прохладный ветер треплет светлые пряди, даря временное чувство легкости и свободы. Юнги подставляет лицо лучам и потягивается, разминая затекшие мышцы и кости. Ли достает из кармана сигареты и протягивает одну другу и та быстро исчезает из рук. — У тебя хоть сигареты-то есть? — Ли поджигает свою и передает зажигалку другу. — Или тебе привезти? — Подачки мне собрался передавать? — усмехается Юнги, прикрывая огонек рукой, и отдает обратно в руки Феликсу. Тот ничего не отвечает, дурости Мина просто нужно дать время выйти, а потом уже и на разговор выйти можно. Обычно много времени это не занимает. Феликс медленно двигается рядом, осматривая клумбы с цветами и яркий газон. — Сигареты есть, без тебя уже передали, — без шуток отвечает Мин, меняясь в лице. Когда речь заходит о Чимине, то шутить не очень-то хочется, а упоминать его при других людях особенно. Чувство собственничества такое же сильное, как и желание новой дозы. — И кто же? — Ли видит изменения, но не докапывается. Интерес есть у всех людей, он не исключение. Юнги резко останавливается и смотрит на Ли, хмуря брови, выражая свое недовольство. Свое сумасшествие не хочется ни с кем обсуждать, а уж тем более делиться. Это уже ненормально, но Юнги устраивает, пока болеть не начнет. — Это неважно, сигареты есть. Ты по какому поводу приехал? — выпускает дым лениво и останавливается на углу. — Не уж то и правда соскучился, я не поверю. Ли останавливается рядом и засовывает одну руку в карман джинсов. — Есть разговор один, — говорит тихо. — Намджун ко мне приставил охрану. Его собаки следят за мной. Мы с ним болтали по душам недавно, и я выяснил кое-что очень интересное. Это касается тебя, — и смотрит интригующе, а Юнги курить перестает. — В общем, дядя твой хочет сделать так, чтобы ты ни через пять, ни через десять лет до своей компании не добрался. Он просил у меня помощи осуществить свой план, в котором ты лишаешься всех прав, а все акции, имущество и компания по истечению срока переходят ему, а ты останешься с голой жопой в больнице. Я отказал, но что-то мне подсказывает, что моя помощь ему уже не очень то и нужна. У него есть другой способ. Юнги стоит и смотрит в землю, буравя взглядом, а шестеренки в его голове крутятся с отчаянной скоростью, складывая паззлы этой картины, в которой он лишнее звено. Сигарета истлевает до фильтра, а Юнги сделал всего две затяжки. Он продолжает молчать и смотреть отстраненно, что совсем не в стиле Мина, не его характер. — Значит, дядя решил действовать заранее, — усмехается невесело блондин спустя долгие минуты молчания, туша сигарету. — Хорошо, но так просто он меня не уберет. Я ему весь офис разнесу, подорву его здание к чертям собачим! — он сжимает руки плотно в кулаки, а Ли смотрит на закипающего гневом друга. — Это он и его муженек с голой жопой останутся, только не в больнице и не на дороге, а в гробах раздельных! Интонация его голоса пугает, такая озлобленная, что мороз по коже пробегает, но Фил стоит, не шелохнувшись, докуривая сигарету. — Выбираться тебе из этой дурки надо, — заключает коротко верный друг и товарищ, выбрасывая окурок в ближайшую клумбу. — И как ты себе это представляешь? — Не знаю, но нужно скорее. Он уже заключил договор с американцами. — Он что сделал?! — взрывается Юнги, а его щеки ярко-алыми становятся от злости. — Три дня назад по новостям крутили. Он был в Финиксе и передал и наладил поставки, а компания в обмен получила часть их пакета акций. Она слишком мизерная. Если поставки накроются, то компания понесет колоссальные убытки. — Чем только этот придурок думает? — ругается себе под нос Мин и в волосы впускает руку, не зная уже, за что взяться и как поступить. — Юнги, с этим нужно что-то делать. — Да я знаю! — рыкает недовольно, меряя шагами то одну, то другую клумбу. — Но что я сейчас могу? Я заперт в больнице. Ли подходит к нему и берет за плечи, хорошенько встряхивает, заставляя посмотреть на себя. — Я могу помочь тебе сбежать, — говорит тот тихо, а у Юнги интерес в глазах просыпается. — Ты серьезно? — также шепотом спрашивает. — Мне сейчас не до шуток, — серьезно говорит Феликс. — Нужно бежать и решать дела, иначе от компании ничего не останется. — Но как я… — Напиши мне, как будешь готов. Я буду ждать, но недолго, — только произносит он и хлопает по плечу, удаляясь с территории клиники, а спустя пару минут Мин слышит рык мотора. Юнги остается стоять на поляне в непонятных чувствах. Столько разных эмоций сейчас внутри, что одна не успевает сменить другую. Он зол на Намджуна, что пытается своими руками разрушить компанию, которая должна перейти ему. Отец лично ее выстраивал, а эта тварь пытается разрушить то, что построено им. Юнги хочет придушить эту гниду, заставить его ответить за все свои поступки, деяния, грехи, которые во всех монастырях мира не отмолить. Он благодарен Феликсу, который не перешел на сторону Кима, и продолжает помогать Юнги. Мин не успел поблагодарить его, но уверен, что Ли знает, как сильно блондин его уважает и ценит, слов не хватит, чтобы выразить. За таких людей следует крепко держаться. Он не хочет покидать стены этой клиники. Прозвучит глупо, но Мин прикипел к ним. Парень уже не так сильно боится уколов и капельниц, они по-прежнему неприятны, но больше нет того панического страха и неприязни при виде игл, а все благодаря главному страху, который настигает Юнги от мысли, что придется покинуть стены палаты. Юнги не хочет уходить от Чимина. Звучит банально, безумно и очень глупо. Но Пак давно перерос обычное «психолог», он стал личным сумасшествием, а, как известно, оно никогда не оставляет. Раз пришло, больше уйти не сможет. Юнги не может избавиться от него, не может принять одну простую истину, что с Чимином и хорошо и плохо, но без него еще хуже. Этот рыжий огонек надежды его не отпускает, камнем на дно тянет, но там не так уж и плохо, как все говорят. На дне оказаться не страшно, когда уже побывал в аду. Юнги стоит и смотрит на клумбу ярких пламенных хризантем, как ощущает касание мягкой руки и взгляд больших карих глаз из-под очков. — Твой друг уже ушел, ты чего стоишь? — спрашивает мягким голосом, который обволакивает нежной лентой. — Тебя ждал, — и не врет. Ждал спасения, и пришел Чимин. Пак усмехается. — Идем, у тебя капельница через полчаса, — рука ложится ему на спину, разворачивая в сторону клиники. — А можно как-нибудь другим способом вывести токсины из организма? — дуется Юнги, просто чтобы увидеть улыбку на лице своего сумасшествия. — Можно. Выбирай: шланг в желудок или клизма, — утрирует Чимин, но Юнги же об этом не догадывается и округляет глаза. — А… Мне и капельницы по душе. Чимин смеется, забывая обо всем, когда рядом Юнги. А ведь нужно быть внимательнее и держать разум всегда ясным.***
Уже пятый день подряд Юнги продолжает думать о словах Феликса. Ему нужно вернуться на свободу и решать дела компании, как уверяет себя сам Мин. На деле же он торопится не к компании, а кристаллическому порошку, который очищает разум и дарит чувство временного полета по просторам пьяного разума. Юнги не будет себя обманывать, он хочет сбежать ради дозы, а дела бизнеса на вторых ролях. Именно поэтому он несколько часов лежит в постели и тыкает каналы на телевизоре, отвлекаясь от наваждающих мыслей, которые по сотому кругу вертятся вокруг Чимина и препаратов. Всегда приходится выбирать. Раньше Мин выбирал между эфедрином или кокаином, а сейчас цели повышаются на планку выше. И если бы Юнги мог, то не выбирал. Он хочет вдыхать белую дорожку, а сразу после брать Пака на своей кровати. Это лучший сценарий в его голове, но пьеса по нему не может быть исполнена. Чимин — его лечащий психолог, который думает, что Юнги идет на поправку, совсем не подозревая, что в мыслях своего подопечного. Юнги не хочет видеть в них разочарование и ненависть. Ему нужна улыбка похоть и удовольствие. Ему нужны невечные чувства. Юнги нуждается в коротких моментах, но таких ярких, что ослепляют своим светом, а Чимин — одна сплошная вспышка, которую забыть не получится. Он выходит за рамки привычных устоев Мина. Пак уже не временное чувство. Он привычка. У Юнги одни сплошные плохие привычки, но среди них Пак Чимин выделяется своей правильность. И как же больно будет разрушать его. Время на часах неумолимо движется вперед, а Юнги мысленно просит их остановиться, потому что поступок, который хочет совершить, он бы сам себе не простил, а Чимин нечто иное. В серой мешковатой кофте с капюшоном на голове хочется спрятаться, перекрыть себе кислород, но вместо этого он поднимается и выходит из комнаты, к которой уже успел привыкнуть. Привязываться к вещам не так больно, как к людям, но болеть от этого меньше не станет. Ноги ведут его на первый этаж к кабинету, из которого льется мягкий свет. Уже весь персонал уехал, но Чимин уже несколько недель ночует в клинике. И только от одной мысли, что именно из-за него, у Юнги в груди сжимается сердце с такой силой, что места в этом мире больше не хватает, а сделать вдох задача непосильная. Дверь открывается, и Юнги замечает Чимина, бегающего от стола к стеллажу. В легком свете от монитора и светильника он выглядит иначе. Более нежно и мягко. Рыжие волосы отливают, словно крылья феникса, пухлые розовые губы блестят, переливаются, а в очках отражается изображение в мониторе. Юнги проходит внутрь, любуясь своим сумасшествием, которое сейчас на него вовсе не походит. Но Мину нравится эта двойственность его красоты и характера. Он необычайно таинственная загадка, глубину которой Юнги так и не разгадал. И в жизнь не разгадает. Чимин замечает Юнги и поднимает взгляд. В этой темноте и крупицах желто-оранжевого света они оба выглядят по-другому, словно открываются с других сторон. Они совершенно ничего друг о друге настоящих не знают, прячась за масками, но сейчас они спали, обнажая голые души. Насилие душ самое больное. — Ты что-то хотел? — интересуется Чимин, поправляя очки, а рыжая прядь спадает на лицо. В свитере цвета топленого молока, на котором пятнами растекаются персиковые, серые и голубые тона, как лужи на асфальте, и черных приталенных брюках парень выглядит невероятно красиво, как больное видение. То самое, о котором говорят писатели, как о своей музе, источнике чистого вдохновения. Юнги даже зависает, любуясь большими глазами, что прячутся за стеклами очков. — Мне не спится, — на ходу придумывает Юнги, проходя ближе, двигаясь к столу Пака медленно, растягивая время до атомов. — Я сейчас немного занят. Госпожа Бин заболела, поэтому работу с бумагами перебросили на меня, а пациентов раскидали по другим врачам, а мне на голову упали неверно заполненные отчеты по ведению лечения, — вздыхает Чимин, начиная рыться в папках и попутно что-то исправляя в компьютере. Юнги облокачивается бедром о край стола, наблюдая за суетой парня. Ему спокойнее становится, когда он видит Пака, но тяжкий груз его к земле притягивает, напоминая, зачем сейчас он здесь. Когда парень в очередной раз мимо него проносится, Мин не выдерживает и хватает того мягко за локоть, разворачивая к себе и заставляя их колени соприкоснуться. Чимин невольно вздрагивает, ощущая руки на талии, что окольцовывают мягко, прижимая к себе ближе. Тепло разом обдает все тело. — Что случилось? — спрашивает рыжий, руки умещая на плечах старшего, а тот головой падает ему на плечо. — Не знаю… — бубнит в ключицу, — мне тебя не хватает. И сколько же в этих четырех словах невысказанной правды и искренности. В Юнги томятся эти чувства, как крепко спящий дракон в жерле вулкана. Хочется прижать к себе непослушного паренька и рассказать о всех тяготах души и попросить остаться, принять его таким, какой он есть. Хочется быть с ним настоящим и не прятаться, не быть лживой фальшивкой. Если бы он только мог, если бы в нем была та храбрость и воля, то обязательно бы рассказал все Чимину, но Юнги не может. Еще не слишком настрадался, не наигрался и не получил пинков от этой жизни. Эти слова режут уши в первую очередь самому Юнги, для которого подобное в новинку. Он никогда в открытую не говорил, что в ком-то нуждается. В дозе — возможно, но не в человеке. Эти чувства чужды, они длительные, они не по душе свободолюбивому Мину, который медленно начал корни пускать в пригодной для полноценной жизни почве. Хорошо, что они полностью не проросли. Он их вырывает, не давая и шанса остепениться. Чимин смотрит удивленно на старшего, но видит только лохматые белые волосы. Сердце спокойно реагирует на слова, хотя должно уже во всю биться, трепетать и кричать о том, чего так долго хотело. Человека, который будет любить и нуждаться, но Пак не ощущает ничего, кроме странной тяжести, словно Юнги с ним сейчас прощается навсегда. В искренности Мина он не сомневается, но червячок закрадывается в мысли, что что-то здесь не так. — Я с тобой, Юнги, — слова посылают ответную реакцию по телу Мина — мурашки. Головой-то он это понимает, но ему не хватает. Блондину нужен Чимин под самой кожей, чтобы растекался, как кровь и лимфа. Юнги его не получает в полной мере. Он нужен ему там, глубоко внутри, как гемоглобин в эритроцитах. — Мне этого мало. — Чего ты хочешь тогда? — пальцы зарываются в непослушные волосы, массируя у самых корней. Юнги поднимает голову, сталкиваясь с глазами Пака, в которых теплые лучи закатного солнца. Их зрительный контакт длится недолго, старший его первым прерывает, целуя небывало мягко, словно касается лепестков цветка, что только начал распускаться. Такая нежность неизвестна Чимину. Он ее раньше не испытывал, не знал и уж тем более не ожидал получить от того, кто не располагает к ней. Но Мин касается с трепетом, двигаясь медленно и тихо, слушая дыхание рыжего, как собственное биение сердца, оно тоже внутрь проникает и в унисон начинает подстраиваться. Чимин обхватывает подрагивающими пальцами плечи парня и льнет ближе к странном теплу и неоткуда взявшейся ласке. Странно, необычно, притягивает. Его обещание в комнате Юнги про самообслуживание идет лесом, он про него забывает напрочь, да и оно сейчас не важно для обоих. Тело Пака реагирует, и он начинает таять, подстраиваясь под теплые руки, а Юнги меняет их местами, усаживая младшего на стол, смахивает все папки и документы. Сейчас они ни к черту. Да и Чимин не протестует, только обвивает руками и ногами, сокращая любое расстояние, требуя к себе одному внимание. Юнги руками скользит к бедрам и сжимает их через ткань брюк. Они такие же мягкие и приятные, словно мармелад. У Мина сахар в крови повышается каждый раз, когда целует пухлые губы и исследует тело своего сумасшествия. Безумие имеет вкус сахара. — Я с тобой голову теряю, — признается, словно совершил преступление. Так оно и есть, он душу обнажает. Чимин прикусывает его губу, оттягивает и глаза чуть приоткрывает. — Ни о чем другом думать, кроме тебя, не могу. Они оба совершают преступление, добровольно соглашаясь на жертвы. Руки блуждают, раздевая парня, который ягодицами ощущает холодный стол, что под ним нагреваться начинает. Кажется, что из-за жара сгореть можно. Поцелуи не прекращаются, губы уже опухли, но прекратить безумие сложно, когда уже раз в него с головой погрузился. Мин раздвигает бедра, что распластались на поверхности. Его демоны просятся помять их, как следует, насытиться как в последний раз. Но вместо этого он снимает свитер и отбрасывает его к штанам. Чимин перед ним полностью обнажен, от этого чувство собственничества берет верх. Он отрывается от пышных губ, видя помутненный взгляд рыжеволосого, который сфокусироваться никак не может. Мин разглядывает, небесами созданное, тело и чаще дышать начинает, когда Пак испускает требовательный, призывной к действиям, вздох, запрокинув голову, прося бессловно примкнуть к ней губами. Язык тела невозможно скрыть. Все тело Чимина Юнги зовет. — С ума меня сводишь, сумасшествие, — шепчет рычаще Мин, а Чимин ножки шире раздвигает. — Так и должно быть, — сглатывает на вдохе, прерывисто выдыхая. Юнги терзает нежную шею, ставя новые метки поверх не зажитых старых. Кажется, что только так он может демонов внутри успокоить, заставить поверить, что Чимин их. Но им все мало и мало. Голод утолить невозможно, он только притупляется на время. Шаловливые пальчики пробираются под кофту и стаскивают ее, обнажая и старшего. Он сам снимает штаны с бельем, а Чимин улыбается, наблюдая за тем, как в теплом свете выглядит это желанное тело, что для него глотком воздуха является. Юнги неожиданно и неторопливо входит в тело парня и ловит мягкий стон, что его мелодией дождя успокаивает. Юнги движется размерно. Нет в его действиях и толчках той страсти и похоти, сейчас есть только желание заполучить и насладиться. Темп не важен, важен лишь Чимин, который задыхается от поцелуев и толчков, что попадают по простате так точно, заставляя дрожать все тело, как натянутую струну. Между ними нет ни капли расстояния. Они слились, сплелись всеми конечностями в прочный узел, который морской затмевает. Юнги исследует, запоминает заново каждую родинку и миллиметр кожи, каждый звонкий и тихий стон. Они стали значимыми настолько, как кислород. Без них и жить не хочется, только гнить в бренном теле. Мин руками водит по бледной коже, сминая то бедра, то талию, что идеально в его руки подходит, как и ладони Пака. Он дышит сбито, стараясь не потерять сознание от переизбытка чувств. С Чимином каждый раз так. Каждый раз как последний. — Я зависим от тебя, — слетает тихо горькая правда, от которой им обоим не сбежать. — Я от тебя не меньше, — шепчет Пак, губами сминая мочку уха и постанывая. Чимин пачкает живот Юнги и свой, а тот кончает на бедра парню, что в его руках тряпичной куклой оседает. Мин ему волосы поправляет и гладит со всей нежностью, что в нем еще не умерла. И уже в своей комнате спустя час он пишет Феликсу: «Я готов». И этим сообщением подписывает себе приговор. И знал бы друг, как было ему это тяжело писать. Он в кабинете оставил вымотавшегося парнишку, что уснул в кресле. Он укрыл его своей кофтой и ушел, запоминая по крупицам на пороге, но даже память не сможет воссоздать его образ. Даже собственные глаза не могут полностью передать его красоту, зато сердце чувствует, но Мин его глушит. Собрав все необходимое в небольшой рюкзак, он получает смс, что Ли на месте. Закинув сумку на плечо, но выходит из комнаты, прощаясь с ней и своей новой жизнью, которая так и не успела начаться. Он в нее дверь закрывает. Спустившись тихо на первый этаж, Юнги оглядывается на дверь, за которой сейчас тихо посапывает Чимин. Но переборов в себе тягу, он дергает ручку, что никак не поддается, поэтому решает сделать по-своему. Он берет горшок с пола и разбивает им не только растение, но и стекло. На громкий звук сбегаются санитары, но Юнги быстро выбегает. В паре метров он замечает Ли, что спокойно курит в сторонке, но когда замечает бегущего друга, позади которого шесть санитаров, то тушит окурок и заводит мотор. Мин прыгает, чуть не падая, на байк. — Гони, гони, гони! — кричит он в самое ухо Ли. — Сука, ты со всеми попрощаться решил? Они тебя всей гурьбой проводить решили? — огрызается блондин, но дает по газам и мчит от здания больницы, что есть силы. Чимин резко вздрагивает от звука сирены и голосов на первом этаже. Он выходит сонный и оглядывается, замечая разбитое стекло и кучу санитаров. В голове нет абсолютно ничего, но работники что-то говорят про парня, сбежавшего из палаты. Сердце пропускает больной удар. В голове складывается два плюс два. Этот секс был не просто спонтанным. Он был прощальным. Юнги решил с ним попрощаться именно так, как он этого и заслуживает. Для Мина он и останется таким, использованным и трахнутым в своем же кабинете, как бы печально это не звучало. Чимин возвращается обратно и смотрит пустыми стеклянными глазами на свой стол. Сейчас он чувствует отвращение к этому месту и самому себе. Он слабый, поддался своим глупым мечтам из сахарной ваты. Он дурак, раз думал, что помогает. Пак просто полнейший идиот, раз считал, что между ними может быть не только секс, но и что-то большее. Между ними может быть лишь ненависть и зависимость. Чимин дышит, он все еще живой, но таковым себя не ощущает. Из него словно вынули душу и заставляют сейчас жить и чувствовать боль. Это не иглы и не пули, даже не острые ножи. Это мысли и слова мечтательного парня, построенные из воздушных замков. Рыжего пронзает холодом, словно сосульки насквозь проходят все тело, а глупый, тихо бьющийся орган, пытаются начинить холодом, заморозить навсегда. Конечности немеют. Чимин ощущает только тяжесть в ногах, они не держат, но сам он еще как. И это удивительно. С ним переспали пару раз и бросили, как ненужную вещь. Больнее всего осознавать, что сердце давало сигналы, но Пак зря их признавал за ложные, а ведь Хосок твердил, что ничем хорошим это не закончится, головой это понимал, но чувства затмевали разум, глуша адекватность. Доверять Юнги было ошибкой. И, кажется, в этот момент он медленно и мучительно умирает, загибается от боли, что пронзает легкие и сердце. Но сам это еще не ощущает, мозг отключается, не дает прочувствовать ту боль, которую ему подарил Юнги, как благородно с его стороны. Чимин ненавидит Юнги. Ненавидит себя за то, что питает к нему определенную слабость, от которой не избавиться, другой не заменить и не вытравить, она на уровне субатомном. Чимин слышит медленное биение сердца и свое прерывистое дыхание. Глаза сухие, а кожа бледная. Со стороны он наверняка похож на призрака. И если это правда так, то он желает провалиться сквозь землю и остаться гнить рядом со своим глупым сердцем. На ватных ногах он подходит к стеклу и прижимается лбом, совсем не ощущая разницу температур и холода. Он чувствует себя отстраненно от мира сего, словно попал случайно в чужой. Ему бы выход найти, но сил нет даже слово сказать, не то, чтобы слезу проронить. Они сейчас по весу как пули. Рано или поздно это все равно должно было случиться. И Чимин искренне сожалеет, что поддался своему желанию. Отныне он не даст наивному сердцу вмешиваться в дела сердечные. Теперь его телом и решениями будет управлять лишь холодный расчетливый разум. И как долго Пак продержится? Юнги прижимается к спине друга, но не ощущает вкуса свободы, о котором так долго мечтал. Сейчас он лишь ощущает на кончике языка горечь. Он оставил в больнице что-то важное, что-то необходимое. Он оставил там все самые чистые чувства к Чимину. Мин не хотел так поступать, но и уйти молча не мог. Это неправильно. Все, что между ними, изначально было неправильным. Их встреча — ошибка Вселенной, но раз уж они встретились, то им суждено нести бремя, что для них преподнесла сама судьба. Их отношения — русская рулетка. Вот только у каждого полный заряд и стреляют они с феноменальной точностью.