«Я думал, что смогу не привязываться, грел надежду, что ты для меня — обычный пациент, лечение которого, моя очередная работой. Но почему так щемит внутри, когда тебе больно? Есть ли в этом доля моей вины?»
Что может быть прекраснее чувства свободы? Это ощущение ветра, проходящего сквозь пальцы, как песок. Свобода — понятие необъятное, неосязаемое, но остро чувствуемое в определенный момент. Ты до конца не понимаешь, что значит свобода. Для кого-то это отсутствие домашней работы или долгов по учебе, для одних последняя выплата по кредиту, ну а для других долгожданный переезд из родительского гнезда. По-настоящему чувствуешь свободу, когда продолжительное время находишься в заточении, не важно: материальном или внутри собственных мыслей. Но ты ощущаешь ее каждой клеткой своего тела, это как глоток свежего воздуха, как секс. Облегчение. Оно разливается быстро по телу, вместе с кислородом в крови. Оно ударяет в голову, кружит ее, а потом точно также легко отпускает. Но что есть свобода, когда находишься взаперти? Взаперти собственных кошмарных мыслей. Чон Хосок знает это не понаслышке. Экспрессивные решения всегда имеют свои последствия. Каждый человек — чувствительная система одного целого. Страдает один человек — это передается по цепочке, и недуг чувствуют остальные. Даже те, кто непричастны, потому человек эгоистичен. Один справиться не может, цепляет за собой других.Три года назад.
Осенние вечерние улицы города по-своему прекрасны. На мокром асфальте разбросаны листья, что цепляются к подошве вместе с грязью. Желтые, красные и оранжевые цвета украшают холодный асфальт пестрой мозаикой. Изморось приятно освежает не только тело, но и разум. Люди ходят по тротуарам с зонтами, постоянно куда-то спешат, не замечая простейших вещей, как прекрасная погода или первые звезды на небосводе. Город — большой мегаполис, где много возможностей, но люди каждый раз упускают одну — просто остановиться и посмотреть на небо. Хосок неспеша идет по переулку со стаканчиком кофе из ближайшей кофейни. Он любитель пеших прогулок в темное время с горячим напитком. Стоит только солнцу зайти, а ежедневным делам закончиться, как он выходит на улицу в своем осеннем пальто цвета густой кофейной пенки, в шарфе блекло-желтого цвета, брюках оливкового оттенка и черных ботинки. Нужно соответствовать сезону, осень все-таки. Горячий кофе приятно согревает не только руки, но и горло, а капелька горчинки с сочетанием сахара придает напитку свою изюминку, но Чимин бы посчитал это извращением. У каждого свой взгляд на жизнь и ее составляющие, которые делают ее неповторимой, только твоей. Прогуливаясь по одинокой улице, Чон Хосок никак не ожидал получить звонок от неизвестного номера, который перевернет его мир. Жизнь не ждет подходящего момента для плохих вестей. — Добрый вечер, господин Чон Хосок? — кто-то на том конце провода прочищает горло. — Добрый вечер, да, это я. Какие-то проблемы? — Вас беспокоят из полицейского участка. Мое имя сержант Ким Мингю. Прошу вас явиться в участок. — Я что-то нарушил, сержант Ким? — Вы подозреваетесь в убийстве. Стаканчик выскальзывает из руки, с громким звуком ударяясь об асфальт и разливая горячее содержимое на холодный асфальт. По рукам проходится легких холодок, словно Чона облили холодным азотом, а легкие залили свинцом, отнимая возможность сделать вдох. В ушах белый шум, а по вискам стучат отбойным молотком. Весь мир замирает, останавливается для одного Хосока, как по щелчку. Чон не слышит больше голоса людей, сигналы машин, капель дождя, ударяющих по стеклу. Только оглушающая тишина и нарастающий звон в ушах. На том конце провода ждут ответа, но Хосок продолжает молчать в трубку. За свои двадцать пять лет Хосок вел примерный образ жизни, не дебоширил, не влезал ни в какие сомнительные авантюры, не состоял в опасных группировках. Он по большей части избегал такие компании, предпочитая присутствие Чимина. Но в жизни всякое случается. Даже такое, что приходится сидеть в полицейском участке. Мужчина сидит на противно скрипящем стуле, который от малейшего движения мышцей издает противный скрежет на все отделение полиции. Хосок старается вообще лишних движений не делать, чтобы не привлекать внимание полицейских, работающих в позднее время. Из сериалов и рассказов знакомых Чон думал, что защитники правопорядка на рабочем месте не задерживаются после пяти, но увиденное меняет мнение. Рядом на столике стоит маленький вентилятор, который не освежает ни на градус, словно не прохладу приносит, а только больше горячего воздуха, становится невыносимо душно. Хосок сидит напротив рабочего места сержанта Ким Мингю. И оно нуждается в немедленной уборке. Кипа бумаг на всех четырех углах нависает угрожающей стеной, грозясь упасть, звук работающего монитора компьютера немного давит на нервы, а грязная кружка из-под кофе, которая веками не мылась, вызывает тошноту. Хосок не белоручка, но подобная картина рабочего места, которое является лицом человека, вызывает тихий ужас. Хосок поглядывает на часы, висящие на стене совсем рядом с выходом, следя за секундной стрелкой, как его вырывает из мыслей звук хлопающей двери с колокольчиком из кабинета капитана. Ким Мингю спешит к своему рабочему месту. Его серьезное лицо говорит о том, что разговор предстоит серьезный, а в руках он несет тоненькую желтую папку с булавками и скрепками на обложке. — Еще раз добрый вечер, господин Чон, — мужчина присаживается за кресло на колесиках. Все самое лучшее для стражей порядка. — Спасибо, что прибыли так скоро. Скоро. Через полчаса после телефонного звонка. — Вы можете мне наконец объяснить, в чем и почему меня обвиняют? — Чон поправляет лямки пальто, скрывая свое нервное состояние. Когда тебя обвиняют в убийстве спокойным и хладнокровным оставаться невозможно. Мужчина примерно возраста Хосока, кожа загорелая, глаза угольно-черные, а взгляд серьезный. С этим мужчиной шутки плохи. Строгости и собранности придает и полицейская форма, которая сидит на нем идеально, подчеркивая подкаченное мужское тело. Обычно у таких мужчин отбоя нет от противоположного пола. Черные волосы зачесаны назад, а виски ровно выбриты, одним словом — брутальный мужчина. — Не обращайте внимания на стол. Это не мое рабочее место, — зачем-то поясняет мужчина, хотя Хосоку побоку, чье оно и почему сержант вынужден его занимать. — Какова причина моего здесь нахождения? — повторяет спокойно Хосок. Но сержант его будто не слышит, откладывает недоделанные отчеты в сторонку вместе с кружкой, кладет свою папку и упирается в нее локтями. — Как давно вы работаете психологом? — мужчина склоняет вопросительно голову, начиная допрос. — Какое это имеет отношение? Вы мне можете прямо сказать? Сержант Ким спокоен, как удав. Кажется, что его ничто не может вывести из равновесия, Хосок завидует. — Господин Чон, — голос сержанта звучит призывно, словно привлекает внимание ребенка, но с нотками строгости. — Ответьте на вопрос. Все, что я спрашиваю, имеет к вам прямое отношение. Хосок не видит смысла паясничать или утаивать и без того очевидные вещи, которые всемирным секретом не являются, это не ящик пандоры, ничего масштабного не произойдет, если Чон ответит. — Я работаю три года. Сержант удовлетворительно кивает и вытаскивает из кипы бумажек чистый листок, быстро что-то черкает на нем, сильно водя ручкой, что аж хлипкий стол шатается. — Это ваш адрес работы? — и протягивает листок Хосоку. Чон наклоняется, быстро пробегаясь по буквам, узнавая в них свое нынешнее место работы, и кивает неуверенно, все еще не понимая, как это связано. Мингю вздыхает, откладывая листок в сторону, и по этому усталому вздоху становится понятно, что ходьба вокруг да около закончилась. — Господин Чон, ваш пациент Сок Хуон несколько часов назад был обнаружен в собственной палате… — сержант отводит взгляд и быстро прочищает горло. — Он повесился. В предсмертной записке, которую он оставил на столе, упоминалось ваше имя. Родные умершего обвиняют вас в умышленном убийстве. Что вы скажите на это? С губ срывается судорожный вдох, а внутри все леденеет от сказанного. Перед глазами начинает темнеть, а действительность размывается. Пустой взгляд уперся в стол, не замечая ничего больше. Не слышится лишний шорох, клацанье по клавиатуре, отдаленные разговоры сотрудников. Ничего. Лишь белый шум. На какое-то время Хосок выпадает из реальности, не осознавая происходящего. Еще сегодня днем он видел Сок Хуона, разговаривал с ним, назначил капельницу и сеанс групповой терапии, проводил его до столовой, а сейчас узнает, что этот человек покинул мир. Каждый взмах ресниц дается через силу, как только глаза закрываются на долю секунды, открывать их больше не хочется. Веки тяжелеют, а противный комок никак не может пройти через горло, вызывая рвотные позывы, словно он кот, проглотивший комок шерсти. По всему телу пробегает неприятный холодок, а липкий пот начинает скатываться ровно по позвоночнику. Хосок себя живым трупом ощущает, холодный, напуганный и отрешенный. Сержант замечает отстраненность во взгляде и отходит не надолго, возвращаясь буквально через пару минут с маленьким пластмассовым стаканчиком в руке, и протягивает его мужчине. Тот принимает, не глядя, и подносит к холодным губам, сжатым в тонкую полоску. — Кто нашел тело? — тихо спрашивает Хосок еле шевеля губами и не делая глотка, лишь держит стаканчик близ губам. — Санитарки. Они пришли поменять постельное белье, но обнаружили тело, — невозмутимо отвечает Мингю. Жизнь чужого ему человека его жизни не меняет. Простое убийство, планету оно остановиться не заставило. — Они бы не смогли его спасти. Он был мертв уже несколько минут, — и все также равнодушно, безучастно. А вот у Хосока душа трясется. Она неспокойна сейчас. Что-то или кто-то нашептывает ему, что его вина и правда в смерти пациента есть. Но здравый разум твердит, что это вздор, и он ни в чем не виноват. Это выбор человека: жить и бороться или сложить руки и умереть. Никто насильно жить не заставляет. Кто-то боится смерти, а кто-то лезет на рожон. И все зависит лишь от человека, никто не может убедить его в том, что пора заканчивать свое пребывание в этом мире и переходить на следующую ступень. Никто не знает, что там, после, но некоторые рвутся увидеть. Чон не может унять свои мысли, которые беспрерывным потоком льются в голове. Его немного потряхивает, оно и понятно почему. Организм находит сам способ справиться со стрессом. Кому-то нужно время, человек рядом, время на минутную слабость в виде слез. Но ни один человек не проживает такие потрясения беспристрастно, как робот, железяка без чувств. Человека это ломает, без эмоций жить невозможно. А Чон был бы сейчас даже рад отключить их, но такой кнопки нет, поэтому приходится справляться в одиночку. И дыхательная гимнастика в этом мало помогает. Мингю в два шага сокращает расстояние и насильно впихивает стаканчик, заставляя выпить холодную воду без газа. Жидкость обжигает, словно не вода, а виски. Ким выхватывает стаканчик и сминает его в руке, отправляя в мусорку. Но лучше Хосоку, увы, не становится. — Что можете сказать в свое оправдание? — Мингю складывает руки на груди. По поведению этого человека он может сказать, что тот не виновен, хотя многие с ним могут не согласиться. Тот бегает глазами, молчит, испытывает стресс и дрожит, словно его вот-вот припрут к стенке и выпытают признание, но Чон Хосок неповинен. Это нормальная реакция человека на подобное признание. Да, он не родной ему человек, который бы уже давно разревелся и залил солеными слезами рабочее место, если не весь участок, мыча при этом от боли, как медведь. Но Хосок всего лишь человек, который был тесно знаком, знал его, был его психологом. Между пациентом и врачом все равно выстраивается какая никакая связь, которая в равной степени влияет на обоих. Это и доверие в том числе, без него лечение не пойдет. Хосок сейчас испытывает стресс и первые нотки паники. Сок был его пациентом, а сейчас его нет. Для врачей это травма и большой след в их профессиональной деятельности. Особенно для психологов. — Я ничего не делал, — шепчет одними губами, мотая головой. — Я не виноват, — и поднимает взгляд на Кима. — Предсмертная записка говорит об обратном. Он не обвинил вас в смерти, но упомянул, что ему тяжело давалось лечение. — У меня своя методика лечения. Когнитивно-поведенческая терапия, его родные дали согласие, как и он сам. — Что входит в эту терапию? — хмуря брови, спрашивает сержант, желая узнать об этом поподробнее. — Ничего опасного, — сразу заверяет Хосок. — Я всего лишь общался с ним и помогал найти точки соприкосновения, обстоятельства, при которых он чувствовал негативные мысли. В психологии есть методы давления. Я использовал их, но вовремя останавливался, чтобы навредить пациенту и не создать еще больше травм. — То есть вы фактически привели человека к самоубийству? — беспристрастно и холодно. — Нет, — активно мотает головой, чувствуя, что закапывает себя глубже. — Должны быть другие причины. У него ОКР, навязчивые мысли могли привести его к такому поспешному решению проблем. — И какие же? — более удивленно спрашивает сержант Ким. — Я не могут точно знать, но я здесь не виновен. Еще два часа Чон просидел в участке, давая показания, а после первого заседания суда его отпустили с подпиской о невыезде, пока идут судебные разбирательства. Да, дело дошло до суда. Когда Чон вышел из участка, начался дождь. Холодные капли окатили лицо, а Хосок намеренно задрал голову, подставляя себя каплям, которые должны освежить тяжелую голову. Но под проливным ледяным дождем Хосок чувствует себя виноватым. Эти мысли его никогда не отпустят. Он будет жить с ними всю жизнь.***
Будним утром хочется поскорее сесть за рабочее место, выпить чашечку горячего кофе, сделать несколько отчетов, перенести их в компьютерный вариант и отправиться в архив разбирать карточки пациентов выбывших и поступивших, но Чимин никак не мог ожидать, что вместо привычной рутины его вызовут в кабинет начальника. Он быстрым шагом направляется в переговорную, держа в руках привычный желтый ежедневник, который никогда не выпускает из рук, пока находится в клинике. Без него сложно, он записывает не только наблюдения пациентов, но и распорядок дня. Все люди используют заметки или календарь в телефоне, а Чимин привык по старинке. С бумагой и ручкой ему привычно. С тихим стуком дверь в кабинет открывается. — Господин Чан, доброе утро! — улыбается Чимин, поправляя съезжающие с переносицы очки, но улыбка резко исчезает, когда он замечает в переговорной еще одну персону. По одну сторону длинного стола с прозрачной тонкой стеклянной поверхностью сидит Мин Юнги. Черные рукава объемного свитшота собирались гармошкой в районе плеч. Одежда была подобрана явно не по размеру, но со вкусом. Юнги даже в больничных условиях умудряется выглядеть как модель с обложки популярного журнала. И если бы не его говнистый характер, отсутствие манер и самоконтроля, он бы мог стать топовой моделью наравне с известными личностями, а не крутиться в сомнительных кругах, употребляя порошок. Болотного цвета джинсы карго тоже смотрелись мешковато из-за довольно костлявой фигуры старшего, но мускулатура у парня присутствует. Чимин-то знает, уже проходили это. Стоит только увидеть блондина, как в голове набатом звучит голос совести, призывающий держать себя в руках и не обращать на Юнги никакого внимания, игнорировать, но не подавать вида. Сложно? Еще как. Справится ли Чимин? Определенно нет. Парень так и стоит, замерев у двери и сжимая свой ежедневник, а взгляд держит на парне, что вальяжно разлегся в кресле, словно он тут главный и все ему обязаны. Вроде бы, Чимин дал сам себе слово, что не будет пялиться на Юнги, но именно этим сейчас и занимается. Юнги замечает на себе внимание и должен признать, что оно приятно. Внимание этих шоколадных горьких глаз стало необходимой, как доза, как косяк, самый благородный сорт. Мин не замечает, но медленно сам становится хвостиком, который постоянно вертится вокруг рыжего психолога, пытаясь заполучить каплю его внимания. Парень этого еще не понимает, отрицая эти глупые предположения, но язык тела, взгляды всегда красноречивее любых слов. — Чимин, доброе утро! — господин Чан поднимает на него добрый взгляд и тепло улыбается, а Юнги кусает нижнюю губу. Ему не нравится этот тон. — Проходи. Присаживайся. Не говоря ни слова, хотя так хочется, Пак проходит внутрь, но небольшой патовой ситуацией становится выбор места. Длинный стол предполагает формальное общение в кругу заинтересованных лиц, а это значит, что нужно держать дистанцию. Но сейчас в этот круг лиц входит Мин Юнги, с которым держать дистанцию в принципе не получается. Сесть с ним — пойти ко дну с самого начала, поэтому Чимин выбирает утонуть позже. Он занимает место прямо напротив блондина, чем вызывает ухмылку на бледном лице. Ох, Чимин еще даже не знает, на что подписался. Он выбрал проигрышную позицию. — Господин Чан, вы что-то хотели? — вежливо интересуется Чимин, смотря на начальника. — Да. Как ты успел заметить, мы не одни, — бросает короткий взгляд на Юнги. — Этот разговор должен быть в его присутствии. Я бы хотел спросить у тебя, как проходит лечение пациента, услышать твою тактику лечения и дальнейшие действия… — Зачем? — бестактно обрывает Чимин, не совсем вникая в суть сея разговора. И почему именно при Юнги? Конфиденциальность уже не в счет? Врачебная тайна уже не в счет? И кажется, господин Чан был готов к этому вопросу. — Как ты знаешь, Мин Юнги — необычный пациент, — Чимин борется с желанием закатить глаза. — Его дядя уважаемый человек. И он настоял, чтобы этот разговор прошел при его племяннике. Юнги нельзя оставлять в неведении. Чтобы Мин знал, насколько долго находится в лечебнице. Даже на расстоянии Ким умудряется портить Юнги не только настроение, но и жизнь. — Это разве так важно? — Чимин, — вздыхает Тэон, — просто расскажи. Это много времени не займет и секретом не является. Не является, но странно. Не так давно господин Чан настаивал на том, чтобы Юнги накачали транквилизаторами, все по тому же наставлению его дяди, а сейчас решил плясать совсем под другую дудку, но дудочник все тот же. Это ничего не меняет. Парень поправляет черный галстук и очки, открывая свой ежедневник на нужной странице. — Раз вы так настаиваете, то хорошо. И начинает рассказывать о том, как проходит лечение, намеренно увиливая от тем, которые они обсуждали с Юнги. Это не относится к терапии, это уже их личные разговоры, которых изначально не должно было быть, но Чимина всегда магнитом тянет в неприятности. Поэтому одной из них сейчас стал нахальный придурковатый наркоман с периодическими приступами агрессии. Ну просто идеальный собеседник, другой кандидатуры не найти. Также Пак умалчивает об их межличностных отношениях, которые связывает только секс. Это тоже не входило в планы, но так случилось, что к Юнги необъяснимо тянет. Чимин говорит сам себе избегать Мина по максимуму, но не может отвести взгляда от него, нагло рассматривая и представляя себя под ними или над, это столь большого значения не имеет. Эмоциональная привязанность заключается в простых вещах, таких, как запах, привычки, поведение и события, которые в дальнейшем ты вспоминаешь, ассоциируя их с конкретным человеком. Когда привязанность становится невыносимо сильной, ты пытаешься найти способ встретиться с этим человеком или вызвать очередной триггер, который напомнит о нем, о былом хорошем и приятном. Из троих присутствующих в комнате двое уже зависимы друг другом. Юнги лениво оглядывает просторный светлый кабинет с большим панорамным окном позади Чан Тэона. Сам мужчина сидит в удобном черном кресле на колесиках с регулирующейся спинкой, в то время как Чимин и Юнги ютятся на обычных твердых стульях. Мин сейчас не видит лица главврача из-за ноутбука, которым он словно загородился, смотря на Пака, слушая и вникая в его речь, что для Мина звучит научным докладом. Парень что-то несет про новые методики, которые преподавали ему в университете и о которых он слышал от знакомых в этой сфере, но Юнги от этого только в сон клонит. Словно он вернулся в свои студенческие годы и сейчас вновь сидит на скучной паре нудного преподавателя. Под монотонную речь, разбавленную мягким голосом Пака, парень продолжает рассматривать просторный кабинет. На столе с ноутбуком стоит небольшой цветок с длинными листьями без бутоном, рядом расположились, убранные в стаканчик, ручки, ножницы и остальная канцелярия. Позади Пака и Мина висело несколько картин. Вся переговорная выполнена в строгих серых тонах, словно рабочий офис. Юнги не любил такой стиль, его палата чем-то напоминала эту комнату, свою Мин мог переделать, а эту строгую безвкусицу никак не исправить. В какой-то момент Мину становится скучно, поэтому все его драгоценное внимание переключается на свою жертву. Чимин. Сегодня он одет строго, но как всегда идеально. У парня отменный вкус, Юнги должен заметить. Рыжие волосы аккуратно уложены на одну сторону, зачесаны своеобразным образом, словно волна. Круглые очки в черной оправе держались на ушах Пака, но тот все равно часто их поправлял, хотя они не спадали, Мин давно подметил. Это уже привычка или неумелая попытка скрыть волнение, хотя голосом он никак этого не выдает. Белая рубашка заправлена в свободные длинные брюки, а черный галстук придавал строгости и серьезности, но в голове Мина ее и в помине не было. В этот же момент он представляет, как прямо сейчас вскакивает со своего стула, залезает на стол с ногами и перелезает к Чимину, притягивает его нагло за галстук, смотрит в эти невинные удивленные глазки и страстно целует. Но в своей фантазии он упускает одну вещь — Чан Тэон, который сидит совсем рядом и мешает мечтам Юнги сбыться. Если бы не этот мужчина, Юнги бы не постеснялся и взял Чимина прямо в этом кресле. Ох, как же ему идет этот галстук, как же он нравится Юнги, так бы и воплотил задуманное. В собственных джинсах становится тесно, речь Чимина, как мед, льется потоком, а Юнги думает совсем о другом. В миг в голове рождается идея, которая может выйти боком, но Юнги всегда играет бок о бок с риском. Чимин не одобрит, но вместо этого получит удовольствие, а самое главное — Юнги снимет возбуждение. Или же заведется не на шутку. Расстояние между стульями небольшое, Юнги снимает с одной ноги тапку, стараясь сделать это без шума и не привлекая внимание, и это удается. Мин улыбается и тянется свой ногой к черным ботинкам Чимина и касается осторожно, но Пак никак не реагирует — не почувствовал. Ну ничего, сейчас почувствует. Старший видит голые лодыжки и ехидно улыбается, почти облизываясь, как довольный кот, и медленно, плавно поднимается чуть выше. И вот сейчас Чимин все чувствует. Он сбивается и смотрит на Юнги, а тот на него в ответ. Повисает секундное молчание, и два взгляда встречаются, как ружья на дуэли. Чимин смотрит вопросительно, не понимая, какого черта Мин вообще творит, а тот в свою очередь глядит спокойно, словно не его нога под столом гладит лодыжку Пака. Облизнув быстро нижнюю губу, Чимин продолжает рассказывать про успокоительные, которые нашел совсем недавно, и что их можно использовать не только для Юнги. А тот в свою очередь повел ногой выше, забив на то, что его могут заметить. Осторожно и медленно Юнги ведет ногой, уже касаясь невесомо икр, а Чимин снова сбивается с громким вздохом. — Чимин, все хорошо? — как не вовремя спрашивает господин Чан, видя бегающий взгляд своего сотрудника. У Чимина ресницы дрожат. — Д-да, все в порядке, — заикаясь отвечает Пак, поджимая нижнюю губу. Этих легких двусмысленных движений хватает, чтобы в районе живота стало жарко и стянуло в крепкий узел. Он уже давно не школьник, чтоб так бурно реагировать на обычные прикосновения, но, черт, как же приятно. Юнги довольно хмыкает, водя пальцами по губам, смотрит на смятенного парня, который слишком неумело скрывает свои желания и ощущения. Нравится, возбуждает, хочется большего. Чимин старается концентрироваться на словах, которые должны быть сказаны, а не на ноге и своем прерывистом дыхании. Он знает, что хочет Юнги, но не даст ему этого в полной мере. Мин добирается до колена, а там и до бедер, раздвигает их требовательно, не встречая никакого сопротивления. Чимин лишь раз кидает на него взгляд, намекая остановиться, но Мин делает вид, что не понял намека. Это ощущение вседозволенности и чувства власти над чужим телом. Чимин ведь отвечает на его движения, не скидывает ногу и не говорит прямо убрать. Эти неумелые легкие протесты, за ними ничего не стоит. Чимин лишь еще больше разжигает огонь и интерес в Юнги. Пальцы нащупывают ширинку. Юнги коварно улыбается, двигаясь ближе, и начинает массировать пах младшего, видя, как чужие пальцы на столе дрожат, словно не знают, за что ухватиться. Такая реакция вызывает восхищение у старшего. Мин водит языком по внутренней стороне нижней губы и следит ястребом за Паком. Его трепещущими ресницами, частым дыханием, приоткрытыми губами, заалевшими ушами, дрожащим кадыком и рукой, что никак не может сжаться в крепкий кулак. Удовольствие. Чимин его сейчас испытывает, хотя никогда не признается в этом. Пальцы старшего приятно наминают его пах, водят мягко по члену, который начинает реагировать на поступательные движения и поднимается, а его ширинка уже топорщится. У Пака огромные проблемы. Если он сейчас встанет, то покажет ее начальнику, но если продолжит сидеть, как ни в чем не бывало, то будет еще хуже. Чимин не позволит себе опуститься так низко, чтобы кончить в штаны, как какой-то подросток с бушующими гормонами. Хотя Юнги старательно этого добивается. — Т-так как Ю-Юнги, — это имя хочется сейчас как можно громче простонать, на весь кабинет, чтобы от стен эхом отражалось, но выходит лишь слабо, с мольбой, — должен п-пройти полный курс р-реабилитации, то я считаю н-нужным назначить м-медикаментозное вмешательство. Я назначу ему к-капельницы. У меня в-все. Чимин сейчас сам все. Он из последних сил держится, чтобы ноги шире не раздвинуть и не запрокинуть голову от тянущего удовольствия внизу живота. Член неприятно ноет, желая получить больше, чем этот гребаный петтинг. Но он ни за что не скажет и не попросит Мина помочь с этим. Лучше сам, с рукой, чем с Юнги. Зато представлять вместо своей ладони будет Мина. Вот так неправильно, но честно. Блондин получает такое удовольствие от картины смущенного запыхавшегося Пака, что и представить сложно. Никакая шлюха не сравнится с видом этого парня, хотя Чимина сравнивать с ними гнусно, противно. Он выше любой ночной бабочки, он — само великолепие, страсть, безумие. Он — сумасшествие Юнги. А по одиночке сходить опаснее всего, но Юнги повезло. Он теряет разум вместе с Чимином. — Чимин, ты уверен, что все хорошо? — еще раз спрашивает Тэон, и теперь Юнги смотрит невинной ланью, интересуясь состоянием своего психолога. Паку хочется прибить этого придурка на месте, свернуть ему шею и оторвать член, которым он думает. Парень гулко сглатывает, поправляя свой галстук, ему невыносимо жарко. Юнги повышает температуру одним своим присутствием с каждым градусом. Чертов наркоман, Чимин его прибьет когда-нибудь, а если он продолжит выбрасывать подобные выходки, то это случится совсем скоро. — Я в норме, просто в горле пересохло и жарко, — врет, выдавливая вымученную улыбку, переводя взгляд на Юнги. Тот продолжает двигать пальцами ног, а Чимин сжимает губы в тонкую линию до побеления. — Так, я вас услышал, Пак. Я передам все господину Киму. Вы можете быть свободны, — и сам поднимается с своего места. Чимин ему очень завидует, потому что сам этого сделать сейчас не в силах. Его топорщащаяся ширинка будет видна начальнику, а тогда придется остаться на дополнительные вопросы. — Мы, пожалуй, задержимся, — внезапно вставляет свое слово Мин спустя почти двадцать минут молчания, чем шокирует Пака. — Я хочу уточнить парочку вопросов с господином Паком наедине, если вы не против. Это же переговорная, вот мы и переговорим с глазу на глаз. Чимин понимает, к чему ведет этот паршивец. Он хочет задержаться здесь не для разговоров. Причина слишком ясна, но Чимин молчит, смотря пытливо на Мина, взглядом умоляя, но о чем неизвестно: уйти или остаться. — Хорошо, можете поговорить. Не смею вас отвлекать. Тэон поднимается и покидает кабинет, а Юнги довольно ухмыляется. Формальное общение можно отбросить. — Господин Пак? Серьезно? — усмехается Чимин, не привыкший слышать подобное от Мина. — А что? Меня, может, это заводит? — Ты гребаный извращенец! — Чимин отталкивается ногами от пола, отъезжая не на много, но ему удается таким образом сбросить ногу Юнги с паха. Но вот только этот жест явно не нравится блондину, он облизывает нижнюю губу и опускает взгляд на ширинку, замечая явное изменение. — У вас проблемка, док, — и дергает уголком брови, вызывая у Чимина вздох. — Не без твоей помощи. Чимин поднимается с места, поправляя очки, и направляется к выходу из переговорной, но успевает только до конца стола дойти, как его резко хватают за запястье, разворачивая к себе, как куклу. А он и не сопротивляется. — Что ты творишь? — упирается ягодицами в стол, пытаясь отстраниться от старшего, но тот слишком настойчив. — Я решаю проблемы по мере их поступления, — низкий голос пробирает до мурашек. — Мне не нужна твоя помощь, — самодовольно, дерзко. — Я и сам справлюсь, — и вскидывает подбородок. Юнги опускает взгляд на ширинку, чувствуя стояк бедром. — Верю, — звучит мягко. — Я два раза не предлагаю, малыш. — Я не малыш, — Чимину хочется закатить глаза, но исключительно от удовольствия, потому что это обращение заводит не по-детски. Спорить с собой и противоречить очень сложно. Чимин себе проигрывает. — Как мне тебя звать тогда? — не унимается Мин. — Зайка? Детка? Крошка? — Шлюх своих так зови, — Чимин сам приближается, со всей ненавистью и ядом произнося в самые губы, а взгляд пропитан отвращением к каждому сказанному слову. Ох, знал бы Пак, как Юнги заводит эта дерзость, был бы поскромнее. — Ты не стоишь ни одной шлюхи. Звонкая пощечина звучит, как точка в предложении. Хлесткий хлопок заставляет немного протрезветь обоих. Сейчас потребности уходят на второй план, а на первый выходят эмоции. Злость исходит от Чимина, которого слова слишком задели. Он не шлюха, не торгует своим телом и не трахается просто так от скуки с каждым встречным. И уж тем более не строит воздушных замков, где отдает свою девственность только одному человеку и спит с ним до конца жизни. Да, он не святой, но уж точно не шлюха. Пак смотрит с ненавистью, готовясь ударить еще раз, если Мин что-то подобное выкинет вновь. Он свою честь до конца отстаивать будет и не позволит каким-то ублюдкам опускать его и разбрасываться пустыми словами. Юнги же чувствует жар на щеке, но злостью не пышет. Он спокойно поворачивает голову, смотря на разъяренного Чимина, который готов плеваться огнем. Его завораживают карие глаза, что так опасно сверкают, словно могут убить, лишить его жизни. И Юнги сейчас играет с огнем, смотря в эти самые глаза. — Ты гораздо выше их. Ты — мое сумасшествие, моя доза. Чимин округляет глаза, не понимая, что несет этот псих. Злость угасает, а на место приходит растерянность и непонимание. Слова звучат глубоко, со смыслом. Это не любовное признание, нет. Это заявление прав. Юнги ясно дает понять, что Чимин его. Во всех смыслах. — Ч-что? — голос дрожит, словно Мин его может в ответ ударить. Но вместо ответной пощечины или удара он ощущает теплую руку на щеке. На этой щеке у Юнги отпечаток ладони, а у Пака рука. И оба места обжигает. — Глупый, — улыбается нетрезво Мин и усмехается. Чимин растерянно хлопает глазами, но только успевает открыть глаза вновь, как его губы сталкиваются с губами Мина. Внезапное столкновение заставляет тело непроизвольно выгнуться, никак не получается не поддаться этому искушению. Они не могут сохранить строго деловые отношения, они постоянно выходят за рамки. Юнги знает, что и как нужно Чимину, он видит его насквозь, а Пак не может отстраниться. Поцелуй тягучий, напоминает те, что были на крыши, но без вкуса сигарет. И Чимин ловит себя на мысли, что хотел бы ощутить привкус дыма, вот только язык не повернется такое сказать. Юнги сейчас предельно обходителен, он знает, что Чимин уже возбужден, чувствует, как тот трется своим пахом об его бедро, думая, что блондин этого не замечает. Мин сам не желает медлить и играться, его заводит частое дыхание рыжего и сведенные к переносице брови. Он показывает, как нуждается в нем, и что может быть лучше этой картины? Плавные движения рук перетекают на шею, а там добираются до галстука, наматывают на кулак. И с рывком Мин притягивает к себе рыжего, отрываясь от его пухлых губ, но сохраняет дистанцию в пару миллиметров. — Меня заводит твоя дерзость, голос, губы и непокорный взгляд, — шепот обжигает губы, а вместе с этим и сердце Пака. — Решил мне прямо тут признаться, или когда трахаться будем? Чимин растягивает губы в улыбке, облизывая демонстративно пошло нижнюю, а Юнги ловит кайф от того, как блестит слюна на его губах. — С ума меня сводишь, — и не зря ведь зовет его сумасшествием. — Если не прекратишь балаболить, я сам тебя трахну. Мин тянет на себя галстук, притягивая Чимина, как покорного зверька, а тот набрасывается, как одичалый. Пухлые губы пожирают тонкие Мина. Чимин слишком возбужден, чтобы комментировать происходящее или как-то оправдывать свое поведение и поступки. Да и он ни о чем не жалеет. Причитать потом будет, когда совесть взыграет, а сейчас им управляет вожделение, похоть и разврат. И Юнги наблюдает за этим с неописуемым восхищением. Старший бросает затею вести самому, позволяет забрать контроль пальчикам Пака, потому что тот никак не поддается, как дикий кусает и оттягивает губы, оставляя сотни укусов, но каждый зализывает. Губы опухают, но кому какое дело, когда Чимин целует его требовательно, настойчиво, самостоятельно. Его пухлые пальчики забираются в светлые волосы и наматывают их на кулаки, заставляя Юнги откинуть голову с тихим стоном. Пухлые губы находят новое временное пристанище на бледной шее, помечая своими укусами. Это не засосы, а самые настоящие укусы, следы зубов ярко выделяются на фоне светлой кожи, а Юнги улыбается как псих, получая дикий кайф с того, что бессовестно творит Чимин. Он даже не против, чтобы Пак действительно его сейчас трахнул. — Так сильно хочешь меня, док? — с издевкой спрашивает Мин, но болезненно шипит, чувствуя сильный укус. — Засунь свой язык куда поглубже, — шипит Пак, отстраняясь, и любуется узорами на шее Мина. А тот, как опьяненный, улыбается, глядя на свое сумасшествие. — Мне и дальше все за тебя делать? — фыркает младший с огоньком в глазах, перекатывая язык за щекой. Он чувствует себя диким животным, которому нужен человек, чтобы приручит его. И этим человеком выступает Мин. Лишь пары минут хватает, и он грубо дергает за плечи, разворачивая парня спиной к себе, и нахально прижимается пахом к ягодицам. — Только попробуй сдерживать стоны, — звучит угроза, а у Чимина коленки дрожат. — И что же ты сделаешь? — Чимин с огнем играет, от Юнги передалось. Но Мин больше ничего не говорит, только резко наклоняет младшего, заставляя того грудью лечь на холодный стол и расставить ноги на ширине плеч. Член изнывает от желания прикоснуться, ему нужно получить желаемую разрядку, но Юнги играет по своим правилам. Он одним рывком стаскивает с Пака штаны, заставляя того горячо выдохнуть, и поворачивает голову. Ох, зря он это сделал, вид Юнги завораживает, тот так пошло облизывает губы, что у Чимина собственные горят от желания слиться с его воедино. Горячие ладони касаются пышных ягодиц, мнут по-свойски и раздвигают, видя сжавшийся проход. Это забавляет. Всего пару минут назад Пак дерзко целовал его, а сейчас сжимается от одного только хищного взгляда. Будь они сейчас в палате, Юнги бы обязательно вылизал эту дырочку, но сейчас каждая секунда дорога, поэтому Мин спускает штаны с нижним бельем и пристраивает орган. Чимин слишком громко выдыхает, сжимая руки в кулаки с такой силой, что те трясутся. Это томящее ожидание заполненности заставляет желать с каждой потраченной секундой все больше и больше. Чимин уже не смотрит на Юнги, это опасно, он не выдержит этого взгляда, рассыплется на сотни песчинок. Потом сам себя не найдет. Юнги постепенно входит, видя, как Чимин принимает его с каждым сантиметром, сжимается вокруг органа. Это зрелище выше всяких похвал. Юнги бы пересматривал с этого ракурса часами. Он чертов извращенец, Пак прав. Это нездоровое влечение проявляется только по отношению к Чимину. Один точный толчок, и Юнги полностью внутри рыжего. У того в глазах резко темнеет, а ноги совсем не держат. Такие ощущения испытывать приятно и страшно, что становишься зависим от них настолько, что идешь против свои принципов. Чимин свои каждый раз переступает, когда трахается с Юнги. Совесть уступает удовольствию. Не церемонясь, Юнги задает свой ритм, попадая по простате Чимина с частой периодичностью. Шлепки яиц о ягодицы застывают у обоих в ушах, словно сирена. Это симфония для Юнги вместе со стонами младшего, которые тот не сдерживает. Мягкие, громкие, ангельские звучат на всю переговорную, все для одного Мина. Тот большой ценитель современного искусства. Любитель одной картины — Пак Чимин. Он его вдохновение и искусство. А также и погибель. Потные ладони скользят по столу. Чимин не знает, за что уже ухватиться, но Мин благородно решает эту возникшую проблему. Одним движением он притягивает Пака за чертов галстук, заставляя выгнуться дугой. У Чимина звезды перед глазами и звук шлепков в сознании застывает. — Нравится? — тихо спрашивает Юнги, проводя скользким языком по ушной раковине. Чимин мычит блаженно, закатывая глаза и моля всех известных богов и самого дьявола не прекращать эту сладкую пытку. Он ее выдержит. — Да… — со стоном выдыхает, а его лицо застывает в гримасе легкой боли и растекающегося удовольствия. — Блять, как же ты хорош, — шипит Мин, вбиваясь в податливое тело. — Лучше твоих шлюх? — Чимин умудряется даже в этот момент язвить. Он знает ответ, но хочет вновь его услышать, а Юнги улыбается, замедляясь, что тут же категорически не нравится Паку. Парень мычит и старается вернуть прежний ритм, но вскрикивает, закатывая глаза по сотому кругу, а с губ срываются тягучие громкие стоны. — Никто с тобой не сравнится, сумасшествие, — и этот шепот как мед, мелодия, услада для ушей. — Повтори, — молит Чимин, содрогаясь в руках, оргазм близок. — Сумасшествие, — низко, хрипяще, до дрожи во всем теле. — Юнги! Имя слетает с уст так громко, что Юнги закусывает губу. Это чертовски красиво, возбуждающе и крышесносно. Пак весь дрожит, его нехило потряхивает. Он откидывает голову, роняя ее на плечо, а Мин восхищается божественной красотой распахнутых губ и видит ангельские слезы в уголках глаз своего сумасшествия. Череда точных толчков заставляет Чимина быстро кончить, а Мин придерживает младшего за талию, целуя в висок. И кончает сразу после, когда парень сжимает его особенно сильно. Он выходит из ослабевшего тела, что продолжает видеть звезды под закрытыми веками и дышать тихо, а грудная клетка заходится. Юнги целует парня, слизывает капельку пота с лица и держит крепко за талию. — Ты восхитителен, док, — шепчет со всей нежностью Мин на ушко, пока Чимин в себя приходит. Если и падать, то вместе. Они итак стоят у обрыва, смотрят вниз, и улыбаются как сумасшедшие. Тянуть друг друга на дно — это получается у них лучше всего.***
Весь день Феликс провел в сервисе, занимаясь улучшением своего байка. Нужно было провести техосмотр, но только им Ли не обошелся, поэтому уже четвертый час сидит, занимаясь тюнингом своего жеребца, меняя начинку на более мощную, а также немного подкрасив. Феликс любит возиться с байками, его руки были созданы для этого. Стоит только взять гаечный ключ, как руки сами знают, что нужно делать. Для парня сборка собственного байка было хобби, со стороны он чем-то напоминал ребенка с конструктором лего. Для него это было не просто вынужденная трата времени, а любимое времяпрепровождение. Закончив с байком, Феликс моет руки и принимает быстро душ, точнее моется под шлангом, чтобы не пропахнуть маслом и потом, который уже въелся в кожу из-за долгой работы. Даже мылом было сложно избавиться от едкого запаха антифриза и моторного масла. Завершив водные процедуры, Ли надевает белую майку без рукавов, черную кожанку и такие же рваные в коленях джинсы. Оседлав свой байк, он решил съездить до друга. У Юнги он еще ни разу не был, но знал, где он находится. Так как и на телефоне друга работает gps, так Феликс частенько отслеживал, где зависает его друг, чтобы спасти его из очередной передряги или вытащить из притона. Но вот уже как чуть больше месяца Юнги находится на реабилитации и еще ни разу не позвонил, не попросил помощи, даже не звонил привезти дозы. Ли бы ни за что не привез бы, но так хотя бы друг знал, что Юнги все такой же, прежний. А сейчас Феликс не знает, что творится с Юнги, что происходит в его жизни и какие изменения с ним случились за такой большой срок. Если бы Мин был на свободе, то скорее всего за эти два месяца уже бы подцепил на свою голову столько проблем, что живым не выкарабкаться. Ли решил заехать в кафе, чтобы немного перекусить, а потом рвануть к другу. На трасе было не так много машин, поэтому Ли доехал достаточно быстро, ну есть и плюсы от улучшения байка. Феликс паркуется за зданием небольшой забегаловки быстрого питания, ставит на подножку, снимает шлем, поправляет волосы и глядит в отражение зеркальца, замечая за собой черную машину. — Блять, ну серьезно? — вздыхает вымученно Ли, запрокинув слегка голову назад. — Ну вот почему именно сегодня? Риторический вопрос до машины не долетает, да и амбалы бы ответить не смогли. Мозгов бы на это попросту не хватило, поэтому Ли слезает с байка и направляется в кафе, делая вид, что не замечает за собой хвоста. В небольшой забегаловке приятно пахнет домашней едой, словно бабушка или мама приготовила ужин. Во рту парня непроизвольно скапливается слюна, а живот урчит, подавая звуки умирающего кита. Ли подходит к кассе и заказывает один рамен и кимпаб. Ожидая свой заказ, парень рассматривает помещение, так как сам район небогатый, то не может похвастаться большим притоком клиентов в строгих костюмах и роскошных платьях, зато здесь очень много простых людей, которые заскочили после трудного рабочего дня перекусить. Еда хорошая, как и окружение. Довольно уютно и тепло, никто не смотрит на тебя, как на оборванца, и не прожигает спину ненавистным презрительным взглядом. Ли любит такие тихие кафешки, в которых можно вкусно поесть и побыть наедине с собой и своими мыслями. Через десять минут ему приносят заказ и, кивнув в знак благодарности пожилой даме, он приступает к трапезе. Правильно говорят: после тяжелой работы любая еда хороша. Феликс безумно проголодался, но соблюдает приличия, неспеша поедая лапшу. Едой нужно уметь наслаждаться, а не есть как животное. За окном довольно светло, несмотря на вечер. Светлые фары машин освещают темные зеленые стены помещения яркими вспышками. Запах еды стоит на все заведение, но сейчас Ли не так остро его чувствует. Видимо, он уже сыт. Поблагодарив еще раз за вкусный ужин хозяйку, Феликс выходит. Планы парня резко меняются, Юнги еще подождет, а вот одного мужчину очень хочется навестить и узнать у него парочку вещей. Ли запрыгивает на байк и уносится прочь, оставляя глотать пыль прислужников Кима, которые заснули на парковке. Феликс поражается отсутствию хотя бы крошечного зачатка разума. Черным вороном парень пролетает по трассе, направляясь в офис. Намджун просто обязан быть там. Должен сидеть за бумажками, как самый обычный человек, прилежно работающий и трудящийся на благо компании. Интересно, а его муж знает, чем занимается Джун? Одобряет? Или он вообще поощряет его за такие старания. Но сейчас углубляться в эти клоаки он не горит желанием, как и делать это когда-нибудь. Роскошные высотки сменяются одна за другой, с такой высоты они похожи на пустые стеклянные бутылки. Постройки красивые, но такие однотипные, что не цепляют глаз. Их здесь сотни, что назвать одну удивительной — сказать ложь. Через двадцать минут Ли паркуется у офиса. На входе встречает двух не очень приветливых парней, которые оказываются охраной. Намджун без нее и шага лишнего сделать не может. Наверное, это правильное решение, когда у тебя в карманах столько денег, что спать спокойно не получится. — Господин Ким здесь? — нахально запихнув руки в карманы, спрашивает Феликс, смотря на них сверху вниз, хотя двое мужчин превышают его в росте. — Кто вы? — спрашивает один из охранников. — Ли Феликс. Я к нему по важному делу, он меня знает. Мужчины переглядываются и пропускают парня, говоря что он в зале, и называют нужный этаж, предупреждая сразу же по рации парней на этаже, чтобы следили за мальцом, который выглядит весьма подозрительно, но они себя еще не видели. Сами со стороны напоминают амбалов, которые шеи одной рукой ломают. Ли заходит в лифт, не смотря по сторонам, но чувствуя на себе множество взглядов. На работника он не похож, да и шишка светского общества из него никакая, потому на него такое внимание, словно он обезьянка в зоопарке. В одиноком лифте гораздо спокойнее, чем под прицелом притворных взглядов. Феликсу хочется поскорее разобраться с головной болью и вернуться в свою квартиру. Покурить, выпить и просто раскинуть руками на смятой постели, наслаждаясь тихой музыкой или фильмом. Прибыв на нужный этаж, он выходит и понимает, что весь этаж занимает спортзал. Зачем в офисе качалка, Ли никогда не сможет понять. У богатых свои причуды. В небольшом коридоре он слышит звуки, понимая, что Намджун там не один, но это его никак не останавливает. Он проходит прямо по коридору и заходит в зал. Первое бросается в глаза — огромное зеркало, которое занимает всю стену. Множество различных тренажеров, беговые дорожки, маты и даже татами. Видимо, тренировки здесь проходят различные, а Ли думал, что Намджун здесь тупо грушу колотит. А оказывается и на скакалочке прыгает, которая висит на ручке одной из дверей. Это оказываются душевая, туалет и раздевалка. В зале стоит сильный запах пота, становится даже жарко. Ли морщит нос и снимает кожанку, оставляя ее на первом же попавшемся под руку тренажере. Освещение досточно яркое, а в зале играет ненавязчивая музыка. Как он и предполагал, Намджун здесь не один. Спиной к нему стоит высокий светловолосый мужчина атлетического телосложения с широкими плечами без футболки, в одних только трениках. С его спины стекают капли пота, а в руке он держит бутылку воды, которую осушает тремя глотками, и сминает ее, как листок бумаги. Феликс не спешит сообщать о своем присутствии, тихо стоит в сторонке, наблюдая за двумя мужчинами. Намджун качает руки на тренажере, поднимает груз, и разводит их в стороны и перед собой. Ли не видит его лица, но уверен, что он тоже устал и весь вспотел. Не от одного же блондина несет потом. Они о чем-то говорят, и Ли надоедает слушать эту болтовню. Они треплются о компаниях, новых пакетах акций и сотрудничестве с какой-то компанией. Это быстро утомляет. Парень подходит к проигрывателю и нажимает на кнопку, выключая музыку, но делает это так громко, что мужчины разворачиваются. — Феликс, — собственное имя из уст звучит хрипящим голосом. — Не ожидал тебя увидеть, — улыбается Намджун, вызывая волну гнева и отвращения у Ли. — Я умею удивлять, — безэмоционально хмыкает тот. Ему сейчас не до шуток, время тянуть не хочется. Он пришел сюда поговорить, вот и настраивается на серьезный разговор, пока Намджун снова с любезностями, которые от него Феликс просто терпеть не может. Мужчина со смятой бутылкой в руках оглядывает презрительно парня сверху вниз, а Ли ощущает себя шлюшкой, которую хотят снять на одну ночь, вот только думают, насколько она хороша в постели. У него кулаки чешутся, хочется вмазать этому мужику, который смотрит на него с непонятным вожделением, словно прямо сейчас готов оттрахать на любом тренажере. Феликс раньше не пользовался спросом у мужского пола, но все случается в первый раз. И впервые Ли чувствует, как по телу пробегают неприятные мурашки, что остужают кожу, заставляя стать ту гусиной. Парень смотрит непроницаемым взглядом прямо в глаза, замечая с какой надменностью в него глядят в ответ. Это заставляет тяжело сглотнуть. — Сынчоль, это друг моего племянника, — внезапно встревает Джун, вытирая лицо белым полотенцем, — Феликс. — Феликс, — растягивает имя своим невероятно низким рычащим голосом, а Ли чувствует, как кончики пальцев холодеют. Парень не намерен продолжать эти переглядки и недовольно складывает руки на груди, опуская голову. А его взгляд многословнее любых слов. — Ты что-то хотел? — додумывается Намджун, вешая полотенце на ручку тренажера, и подходит к лавочке, беря бутылку и жадно глотая воду — Я хочу поговорить с вами наедине, — выделяет последнее слово, смотря при этом на Сынчоля позади, что не прекращает смотреть на него. На мгновение становится даже жутко. Намджун понимает, что разговор будет строго конфиденциальный, поэтому оборачивается и кивком дает понять, что тренировка на сегодня закончена. Мужчина закидывает полотенце себе на плечо и медленно, вразвалочку, направляется в раздевалку, а оттуда выходит с сумкой в коридор, обходя Феликса. Секундная встреча взглядами, и Сынчоль выходит. — Ты ему понравился, — хмыкает Намджун, как ребенок забавляясь. Он-то этот взгляд точно знает. — Не буду его расстраивать, — совершенно без эмоций и капли сожаления бросает Феликс. — Так, о чем ты хотел поговорить? Мужчина отходит с бутылкой в руках и полотенцем на голове, оставляя Ли стоять у входа, но Феликс не дурак и медленно, размерными шагами идет за Намджуном, сохраняя дистанцию в пару метров. Врага всегда нужно держать на расстоянии, желательно больше вытянутой руки, иначе откусит ее по локоть. — Как долго ваши шавки будут следить за мной? — без стеснения и приличия спрашивает Феликс. — А что тебе не нравится? — спокойно отвечает вопросом на вопрос, присаживаясь на свой тренажер. — Все! — вскрикивает Феликс и ударяет по висящей рядом боксерской груше, а та чуть не слетает с петель. Намджун хмыкает. — Уберите ваших собак! Они мне нахуй не сдались! — повышает голос парень. Эхо по залу разносится вместо музыки. Феликса очень трудно вывести из равновесия на эмоции, особенно на злость, но у Кима феноменальная возможность разжигать в нем ее за секунды, а ведь Ли друг Юнги, который во все проблемы самый первый встревает, а Феликс всегда должен его вытаскивать. — Что вам нужно от меня? — чуть более спокойно спрашивает Феликс, оставаясь все еще на взводе. Намджун упирается локтями в разведенные колени и ставит бутылку рядом с тренажером, взглядом упираясь в пол. — Как ты связан с моим братом? — спрашивает, смотря снизу верх. Феликс удивленно вскидывает бровями. Теперь все становится ясно, зачем эта слежка. Ким просто уняться не может, что упустил очень важную деталь, связующим звеном которой является Феликс. Его стремление к единоличной власти не дает спокойно мыслить и думать. Если бы Ким обладал терпением, то пришел бы к разумным выводам. Вся злость, собранная в Феликсе, мгновенно испаряется. Ему незачем злиться, а тем более бояться Кима. Намджун правильно сделал, что приставил слежку, ведь Ли действительно есть что скрывать, вот только правда шокирует не только Джуна, но и Юнги. Эта правда касается их обоих. Но пока что слишком рано для нее. — Я его второй сын, — серьезно отвечает Ли, вызывая удивление на лице Кима, и тут же смеется. — Нет, подождите, это банально, — отрицательно машет руками. — Лучше я буду его любовником или мужем от тайного брака. — Очень смешно, — с каменным лицом произносит Джун. — А чего вы ожидали? — отбросив смех и шутки, серьезно спросил Ли. — Вы все равно не узнаете. Намджун сжимает волосы на голове. Он и сам не знает, что уже думать. Столько бумаг перерыл и откопал, но поиски ничем не помогли. Нет ничего, что хотя бы подтолкнуло его к мысли, кто такой Ли Феликс. Почему именно этот мальчишка имеет значимую роль, и какая от него исходит опасность, но все остается неизвестным, как будущее. — А что я получу, если уберу охрану? — решает зайти с другого конца, но правила игры здесь задает Феликс. Углов нет, он в кругу, в свой же ловушке. — Мое душевное спокойствие. Оно дорогого стоит. Намджун склоняет голову и негромко смеется, словно в приступе. Приступе безысходности. — Кто ты, черт возьми, такой? Что за фигура? — уже на грани сумасшествия спрашивает Ким, словно они в партию шахмат играют. — Я скорее джокер. Могу быстро изменить ход игры, обернув все в свою пользу, — хмыкает, играет на тонких нервах Джуна, как на струнах арфы. Только мелодия и звучание не легкое и звенящее, а противное и режет слух, заставляя злиться и нервничать. Феликс тихо отходит и возвращается, но уже в кожанке и с бутылкой в руке, протягивая ее Намджуну, а тот смотрит на него, словно тот снизошел к нему с небес спасением. — Я выполняю просьбу вашего брата — присматриваю за Юнги. Это моя задача. Намджун принимает бутылку, но не пьет, только сжимает ее в руке и смотрит на удаляющуюся фигуру парня в черной кожаной куртке. — Надеюсь, мы друг друга поняли? — оборачивается у самого выхода, смотря на Намджуна, который сидит разъяренным быком, смотрит на Ли, как на красную тряпку, готовый разорвать его в клочья. И выходит, не дождавшись ответа, а в дверь тут же прилетает бутылка. Разъяренный Ким поднимается рывком и, расставив руки по бокам, озирается по сторонам, не зная, что дальше делать. Феликс не представляет опасности, от него можно запросто избавиться, но, сука, как же интересно знать, кто он, мать его, такой? Может его брат помогал матери паренька, был знаком с его семьей, являлся спонсором? Да Джун уже готов поверить, что этот парнишка и правда является его вторым сыном. Так и до абсурда себя довести недалеко. Намджун решает отвлечь себя от этих мыслей и садится обратно на тренажер, начиная активно качать руки, совсем не заботясь о правильности выполнения упражнения. Он выплескивает всю свою злость в тренажер, не думая, что потом мышцы ему спасибо не скажут. С него течет пот, но Ким не обращает внимания, продолжая сводить руки перед собой и разводить их в стороны. Старший не обращает внимания на звуки и происходящее, а зря. К нему медленно подкрадывается Сокджин и касается мягко напряженных мышц, заставляя Джуна отвлечься. — Милый, ты чего тут? Сказал бы мне, охрана тебя встретила и провела бы ко мне. Рядом с Сокджином вся его злость мгновенно исчезает. Этот мужчина может охладить его одним своим видом, прикосновение заставит прекратить вулкан извергаться, а слова успокоят. Джун нашел свое счастье, свой лучик, свою долину спокойствия. Так, как Джин, никто не успокоить и приласкает. У этого мужчины просто дар. — Я хотел сделать сюрприз, — проводит ласково ладонью по влажным волосам, создавая беспорядок. — Да и мне сказали, что ты в зале, поэтому, — лукаво улыбается и спускается от волос к плечам, — не хотел отвлекать. — Ты не отвлекаешь меня, родной, — запрокидывает голову и только сейчас замечает мужчину лишь в одной своей белой футболке. — Да? А мне показалось, что ты занимаешься, — Джин присаживается на колени старшего и руками обвивает шею, продолжая ласково и нежно улыбаться. — Теперь я занят только тобой, — руки с тренажера скользят к ягодицам, но Ким останавливает их в районе бедер. Младший наклоняется к шее любимого мужа и целует под ухом. Намджун вбирает шумно воздух через рот и откидывает голову. — А я без трусиков, — шепчет игриво Сокджин, отпуская руки Кима, и тот не находит ткани, понимая, что муж не врет. — Ох, черт… Сокджин улыбается и отлипает от шеи, смотря со всей лаской и предвкушением на Намджуна. — Как насчет продолжить тренировку? Я могу в этом помочь, — мужчина льнет как кот и просит ласку. Такой Сокджин, как масло, растекается, заставляя сжать его половинки посильнее и любить жарче. — Ох, как же я обожаю твои тренировки, — закатывает в наслаждении глаза Джун. Теперь зал заполняется другой музыкой. Стонами Сокджина, мольбой не прекращать и пошлыми шлепками. Самая любимая симфония звуков.***
День проходит мимо тебя, когда сильно чем-то увлечен, вот и Чимин был сильно поглощен в работу. Легкая ноющая боль в мышцах от сидения на одном месте на протяжении нескольких часов уже стала привычной в его работе. Пак и не думает жаловаться. Кто-то бы сказал, что с жиру бесится, ведь некоторое люди вынуждены по двенадцать часов в сутки стоять, а он сидит. Для кого-то это и правда роскошь. Чимин смотрит в окно, где медленно машин на парковке становится меньше. Через десять минут рабочая смена закончится, и рыжий поспешит в одинокую квартиру, где его никто не ждет, кроме мягкой постельки и ноутбука с очередным сериалом на вечер. Но лишь одна вещь тяготит его, заставляя задержаться совсем не надолго. Пачка сигарет в кармане пальто, висящем на вешалке. После того случая на крыше, Чимин решил, что нужно все же разрешить Юнги сигареты. Нельзя просто так избавиться от дурной привычки, она вызывает привыкание, а избавление от нее приносит уйму страданий. Юнги не заслужил этих мучений. Пачка сигарет — всего лишь предлог задержаться, побыть наедине с ним, просто увидеть, знать, что с ним все хорошо, и он не разносит, в который раз, свою палату. В какой-то момент для Чимина стало важно знать самочувствие старшего, и это не просто врачебный интерес. Это эмоциональная привязка. Для Пака стало важно видеть его. Он старается убедить себя, что их ничего не связывает, кроме секса, но оба знают, что это не так. Они оба дети, которые никак не могут признаться в том, что чувствуют гораздо больше, чем животное влечение и страсть, но смелости нет, гордость не позволяет сказать: «Я нуждаюсь в тебе». Лучше спать вместе, а потом уходить, словно так надо. Чимин смотрит на висящее светлое кремовое пальто, в кармане которого лежит пачка дешевых сигарет. Чимин не разбирается в них, он просто взял первые попавшиеся, надеясь, что Юнги их курит. Просто сидеть и прожигать вещь взглядом Пак долго не может. Он поднимается с места, вешая халат на кресло, обходит стол и достает пачку, разглядывая ее с секунду, а потом пихает в карман штанов и выходит из кабинета. Пак идет в другом направлении от потока коллег, которые спешат в свои кабинеты за вещами, и только один Чимин идет навестить своего самого важного в жизни пациента. Свою болезнь, свою зависимость, свою вечную головную боль, но самое главное свою. Он быстро поднимается на второй этаж, здороваясь кивком со всеми встречными и провожая их короткой вежливой улыбкой. Сердце бьется в предвкушении. Как встречи с ним стали вызывать так много, словно с президентом или мировой звездой? Он — никто в понимании общества, грязь из-под сапог, слабый человек, который решился прятаться от суровой реальности под препаратами. Так почему Чимин один так не считает? Почему рьяно защищает его перед начальником и даже его дядей? Юнги ведь никто в жизни Пака, всего лишь очередной пациент, который уйдет из его жизни. Но Мин оставит свой отпечаток, не покинет его бесследно. Чимин еще не знает, как сильно сердце будет ныть и кровоточить. У нужной палаты он замирает, словно школьник, боящийся пригласить девочку на танец. Но если бы все было так просто, он бы не волновался. Парень не замечает, как рука застывает совсем недалеко от дверной ручки, но не касается. Само тело останавливает его, разум твердит развернуться и уйти, но Чимин так просто не может. Если не услышит его голос, не увидит прекрасных медовых глаз перед уходом, то точно проживет этот день зря. Ему нужно, катастрофически необходимо увидеть его перед уходом. Это невыносимо больно — нуждаться в человеке настолько, что боишься встретиться. Собрав все силы в кулак, Пак тянет ручку и заходит в темную палату, освещаемую только открытыми окнами. Тихими шагами рыжий проходит внутрь, заглядывает за углом на кухню, где пусто, и в самой комнате не находит старшего. Кровать смята, на кресле висит кофта, которая была на нем утром. Она еще хранит его запах. Чимин подходит и берет ее в руки, приближая к носу. Глубокий вдох, и все клеточки организма расслабляются, а пальцы покалывает. Это его запах. Свежий, резкий, напоминающий примесь мяты и зубной пасты в сочетании со стойкими мужскими духами. Парень смотрит на кофту в своих руках и сжимает ее, пытаясь впитать аромат. И как же это глупо. Пак оглядывается, замечая в вазочке с фруктами корки от мандарина. Похоже, Юнги недавно перекусывал ими. Это вызывает приятную ухмылку. Но от тихой грусти его отвлекают звуки из ванной, где горит свет. Чимин подходит к двери и слышит звук воды, понимая, что Юнги сейчас в душе. И как же хочется открыть дверь и прижаться к сильной спине, провести пальцами от груди вниз. Хочется намокнуть вместе с Мином, но Чимин стойко держится. Ему нужно просто отдать сигареты и уйти. И второе кажется невозможным. Паку уже хочется просто остаться с Юнги в палате и уснуть на одной кровати. Но он сам прерывает свои мечтания, стуча тихо по двери. — Юнги, — голос звучит тихо, надломлено, Пак сам от себя такого не ожидал. — Это Чимин. Так глупо. Он не нуждается в представлении. Ведь в его палату никто, кроме него, не входит. Юнги его по голосу может узнать, по тихим шагам. — Ты что-то хотел, док? — доносится сквозь шум воды голос старшего. Чимин сжимает пачку сигарет, набирая воздух в легкие. — Я принес тебе сигареты. Тогда, на крыше, — запинается не во время, вспоминая чужие губы на своих, голова кругом идет, — мне показалось, что они тебе очень нужны. — Ты купил мне сигареты? — Да. Повисает тишина. Чимин стоит, смотря в дверь, будто та сейчас откроется, но звуки воды не стихают, только усиливаются, словно Юнги меняет режим или настраивает воду потеплее. Как же все угнетает. Этот шум воды в ванной, тишина в палате, собственное дыхание. Все кажется таким неправильным и лишним, что тяготит к земле. Все давит. Со всех сторон. Чимин чувствует себя лишним в этой комнате. Возможно, не стоило приходить, но он уже здесь и уйти не сможет, а Юнги его держит своим молчанием. — Оставь на столе, пожалуйста. Чимин поднимает удивленный взгляд, словно перед ним Юнги появился. Если только галлюцинация. — Хорошо, — это не то, что он хотел сказать, но то, что вырвалось. Пак отходит к кровати и оставляет пачку смятых сигарет, они целы, но упаковка изрядно пострадала, словно Чимин их на дороге взял. Но Юнги не знает, что это просто нервы. Чимин тихо возвращается к двери, стоит как верный пес, ждущий указаний. — Я, пожалуй, пойду, — через силу выдавливает Пак, но не уходит, ожидая хотя бы простого «пока». — Ага, — бросает Юнги, но через секунду добавляет, — спокойной ночи, Чимин. Глаза неожиданно начинают слезиться. Юнги назвал его по имени, а для него это равно признанию. Тело начинает трясти как в лихорадке. Это все неправильно. Все, что между ними, и эта недосказанность тоже. Юнги должен открыть дверь, обнять Чимина и целовать всю ночь, прижимая к груди, как самое сокровенное на свете, говоря, что будет его оберегать, что ему больше не нужно быть сильным. Но Чимин никогда не сможет добиться этого от Мина. Это не тот человек, а Чимину другой не нужен. Он прислоняется с тихим всхлипом к холодной двери, прижимаясь ладонью, от которой веет холодом, а кончики трясутся. Рыжий тихо глотает слезы, содрогаясь в плаче, но Юнги этого не слышит, Чимин и не хочет быть услышанным. Это только его печаль, он с ней справится. Минуты тянутся так долго, что рыжему кажется, что он простоял здесь три часа, не меньше. С громким вздохом Чимин отходит, вытирая рукавом белой рубашки слезы, и кусает нижнюю губу до крови. Металлический вкус должен хоть как-то помочь, отрезвить, привести в чувства, потому что сам Чимин не может. — Доброй ночи, Юнги, — шепчет одними губами Пак и покидает тихо палату, словно его здесь и не было. Стоит только двери захлопнуться, как Юнги снова склоняется над унитазом, выплевывая свои органы. Его ломка не дает покоя. Он уже три часа сидит в туалете. Душ не помогает ни холодный, ни горячий. Его всего трясет, пальцы холодные, как и тело. Он бьется в лихорадке, сжимая ободок унитаза, с его глаз текут слезы, а из носа кровь. Давление низкое. Юнги снова ощущает, как умирает, но сейчас его никто не спасет. Чимин только что ушел, но Мин не может его винить. Его сумасшествие не должно видеть таким. Слабым, уязвимым, разбитым, убитым, немощным. Юнги не может казаться лучше, чем он есть на самом деле, но и предстать перед Паком в таком виде себе не позволит. Он сейчас выглядит как настоящий наркоман. Кожа бледная, вены проступили на лице, красные глаза, волосы мокрые и липнут ко лбу, одежда все в крови и блевотине. Вот он какой, Мин Юнги, в истинном своем обличии. Ему самому от себя противно. Но сейчас он думает лишь о том, как бы ему помогли несколько грамм. Нужно всего лишь вдохнуть бриллиантовый снег, и он вернется в норму. Но здесь ничего нет. Он в пустом туалете, где нет никаких таблеток и порошков. Если не употребит сегодня, то окончательно разобьется, сломается. Юнги на трясущихся ногах поднимается спустя пятнадцать минут. Его желудок перестал извергаться каждую минуту в приступе, заставляя все существо Мина дрожать. Ему сложно стоять, удерживать равновесие и смотреть. Свет кажется ярким и резким. Белые спокойные тона раздражают и заставляют чувствовать себя настоящим психом. И ведь Мин до сих пор считает себя адекватным. Подойдя к раковине, он смачивает руки ледяной водой и ополаскивает лицо и рот, избавляясь от противного запах, которым он за последние три часа пропитался. Ему бы чего-нибудь свежего, но если он снова что-то съест, то это окажется в унитазе, как и несчастные мандарины, которые только успели перевариться. Юнги смотрит в свое отражение и видит живой труп. Острые скулы и серый нездоровый цвет лица делает из него ходячего мертвеца, а пустой пугающий взгляд вызывает чувство страха даже у него. В отражении смотрит не Юнги, а его копия. Та самая тень, которая всегда с ним, позади. Сейчас она вышла и предстает перед Мином, и Юнги становится по-настоящему страшно. Тот он, в отражении, улыбается, хотя лицо Юнги застыло в гримасе ужаса, а противный шепот со всех сторон окружил. Он сходит с ума. — Приятно было трахать ту сучку? — спрашивает отражение, улыбаясь противно, двигая медленно головой, как живой человек не может. — О ком ты говоришь? — дрожащим голосом спрашивает Юнги, замирая на месте. — Чимин, — лестно тянет тень, а Юнги дергается. — Эта сучка была хороша. Можно еще пару раз трахнуть и забыть. — Нет… — шепчет Юнги, бегая растерянно по зеркалу и моргая, стараясь прогнать наваждение. — Он просто очередная шлюшка. Так легко раздвинул ноги и продолжает это делать. Он — легкая добыча. Так, на разок. — Нет, — мотает отрицательно головой, не желая слышать эти противные слова про свое сумасшествие. — Он не такой. — Неужели ты думаешь, что он поможет? — усмехается тень, а Юнги видит черные зубы, с которых стекает что-то липкое, похожее на мазут. — Тебя уже ничто не спасет. Юнги мотает головой и шепчет в бреду, стараясь проснуться, выбраться из этого кошмара. — Он просто блядь и его место в борделе, — с нажимом произносит наваждение, вызывая крик старшего. — Нет! Юнги кричит, что есть силы на зеркало, срывая голос. Не выдержав, он ударяет в стекло, и то рассыпается с громким звуком, а Юнги продолжает колотить по нему, как ненормальный. Он раненным зверем истошно вопит, стуча кулаками по стене, где секунду назад было зеркало, и разбивает руки в кровь, а осколки впиваются в кожу, отрезвляя сознание. Боль — лучшее лекарство. Нечеловеческие крики разносятся по палате, не затихают, а только усиливаются. Юнги рвет все свои голосовые связки, размазывая кровь по стене. Он медленно опускается на кафель, прижимая окровавленные руки к лицу, но не прекращает криков, словно его бьют или он потерял дорогого человека. Внутри него чувства бьют через край и находят выход в эмоциональном истошном крике, полном боли и просьбы о помощи. Он не справляется один со своими демонами в голове, которые нашли выход в зеркале. Юнги всего трясет, он бьется головой о стенку, оставляя там кровь. Похоже, он разбил голову. Ноги судорожно бьются об пол, а тело содрогается, словно пускают 220 по венам. Юнги становится страшно от самого себя. До чего он может себя довести? Это пик или есть еще похуже? Юнги не знает, сколько так кричит, но на его вопли сбегаются санитары и скручивают. С ним не могут управиться пять здоровых мужчин. Он отказывается от уколов, видя шприцы, брыкается и вырывается, как маленький ребенок, боящийся игл. Старший продолжает рвать глотку, крича что-то нечленораздельное. Ему не нужны эти люди, сейчас нужен только один человек, лишь он может успокоить его. Он и есть его успокоение. Его грубо хватают за челюсти и давят на щеки, заставляя открыть рот, и вливают успокоительное со снотворным, и когда он перестает сопротивляться, а тело обмякает, то привязывают к постели толстыми ремнями. Сознание медленно угасает, а глаза закрываются, но он держится за один светлый облик рыжего психолога. Серебристая шевроле камаро плавно скрывается за поворотом, когда на всю клинику раздается оглушительный крик помощи.