«Твои слова бьют сильнее любой пули. Сдаться в твои руки — роскошь, которую я не могу себе позволить. Это слабость».
Время течет медленнее, когда сидишь в ожидании. Чимин уже успел сосчитать все плитки на полу, а стрелки на часах так и не движутся, словно застыли на одном месте. Не так он представлял себе медосмотр. Его обязан проходить каждый год весь медперсонал клиники, и сегодня посчастливилось пройти Чимину. Все врачи пройдены, анализы сданы, но он продолжает сидеть у одного кабинета. Пак решил сдать экспресс-тест на СПИД. Чимин не параноик, но предосторожность никому не мешала жить. Он наспех оделся и сбежал, пока Юнги был в ванной. Чимин просто взял и сбежал после незабываемого секса. Такой жаркой ночи у него еще не было. Даже сейчас сидеть немного больно, а поясница приятно ноет, напоминая, почему именно болит. Чимин позорно сбежал, не сказав ни слова. А что он еще мог сказать? Поблагодарить за секс? Это уже слишком. Ощущение, словно он впервые трахался с кем-то, или Юнги шлюха, которой он кинул пару баксов, поблагодарив за секс, и ушел. Если бы Пак поблагодарил Юнги за секс, это было бы жалко. А вот уйти молча, точнее сбежать, очень даже по-мужски. Рыжая голова касается бледно-зеленой стены, а из горла вырывается короткий вздох. Избегать Юнги, словно ничего не было, — глупо. Ходить за ним и просить продолжение еще глупее. А вступать в отношения — абсурд. Отношения на сексе долго держаться не могут, а кроме секса и необъяснимого желания между ними больше ничего и нет. Поэтому Чимин решает побыть какое-то время на расстоянии, чтобы приготовиться к следующей встрече. Каждая встреча с ним — русская рулетка, главное, чтобы пуля из магазина выпала не сегодня. Юнги точно не будет его больше избегать. Чимин даже не старался, но чувствует, как запал Юнги на него, точнее на секс с ним. И где-то в глубине души Чимин тоже хочет еще одного раза, а за ним и второй… Ладно, Чимин признает, что хочет его, как дикое животное хочет. Хочет ощутить как Юнги в него входит, берет грубо и без ласки. Хочет стонать от бессилия и удовольствия, срывая голос и молясь только на одно имя. Возводить кого-то в такой статус — безумие чистой воды. Пак настолько погружен в свои мысли, что даже не замечает как рядом садится Хосок, который уже давно успел пройти медосмотр. Но он ждет, пока Чимин закончит, чтобы вместе поехать на работу. Вот только друг не спешит покидать пределы больницы. — О чем задумался? Чимин отвлекается и переводит взгляд на друга. От него пахнет никотином, и Чимин предполагает, что он недавно вернулся с улицы, где выкурил одну никотиновую палочку. — На флюорографии врачи в шоке не были с твоих легких? — усмехается Чимин, переводя разговор. — Да я здоров, как бык! — Не сомневаюсь, — Чимин закатывает глаза и снова смотрит на белую дверцу кабинета, которая все никак не хочет открываться. Чон не дурак, понимает, что друга что-то гложет. Это понятно по его неприкрытой нервозности, которую он никогда не умел скрывать от Хосока. Он его давнишний друг и чувствует все изменения. — Чимин, что с тобой происходит в последнее время? Чимин молчит. Если откроет рот — проговорится. А если Хосок узнает, что Чимин не просто целовался с Юнги, но еще и умудрился запрыгнуть в его постель, то ему влетит со всей силы и не один раз. Пак понимает, что совершил неисправимую ошибку, но вопрос в другом: стыдно ли ему, жалеет ли он о случившемся? — А что со мной не так? Лучшее решение — отвечать вопросом на вопрос. Временное отступление. — Ты в последнее время отстраненный, словно в своих мыслях. Хосок смотрит на совершенно пустое лицо друга, который глядит в стенку бесцветным взглядом. Медленно Хосок ощущает как теряет друга. От этого чувства внутри пробегает холодок. — И что в этом странного? — Чимин лениво двигает головой в сторону парня и смотрит на него из полуприкрытых глаз. Сил на скандалы и ругань просто не осталось. А слушать морали и нотации от лучшего друга — неподходящий день. — Это ненормально, Чимин. — Ты сейчас всех мечтательных людей назвал ненормальными, — защищается как может. — Чимин, — строго отрезает Хосок, словно хлесткой пощечиной. — Ты никогда не витал в облаках и не жил мечтами. Решил меня за идиота держать? — Ты с этим сам прекрасно справляешься, — Пак зеркалит фразу, сказанную в адрес Юнги. Чон вздыхает, облокачиваясь локтями о колени, и сцепляет руки в прочный замок. Чимин тот еще экземпляр для изучения. — Чимин, я не понимаю, что с тобой творится… — в его голосе столько невысказанной заботы, которую некому дарить. И Пак бы хотел ее принять, но выпускает иголки, как защиту. — Со мной все в порядке, — чеканит Чимин заготовленные слова. Миллионы людей произносят эту фразу больше сотни раз в день, но с каждым разом уверенности в сказанном становится все меньше. — И ты думаешь, я тебе поверю? — В психолога решил со мной поиграть? — Чимин смотрит безразлично, а в голосе звучит неприкрытое раздражение. Очень сложно использовать психологические приемы, когда вы оба психологи и знаете все в этой области. Это словно заранее знать, какая карта на руках у игрока. Так игра становится скучной. Исход уже предрешен. Пак терпеть не может, когда Хосок использует на нем свои приемы. Это раздражает, словно он какой-то не такой, псих с проблемами. Он полностью здоров. Самовнушение работает безотказно. — Чимин… — зовет чуть тише Чон. — Закрыли тему, — Чимин сейчас не в настроении. Но Хосок хочет разобраться во всем детально. Корень проблемы нужно искать, пока он не стал сорняком, пустив свои корни глубже. И что-то подсказывает, что этот сорняк ему известен. — Это как-то связано с Юнги? — тихо произносит свои догадки вслух Хосок, подкрадываясь к сути. И точное попадание. Чимин сжимает челюсти плотно, а в голове всплывает образ красивого нахала, который вжимает его в простыни, зажимает и сдавливает тело, заставляя жаждать кислорода, как глотка воды посреди жаркой пустыни. Пак никогда не будет нуждаться в ком-то настолько сильно, что будет переступать через гордость, лишь бы быть рядом и сказать три заветных слова. — Я прав, — к сожалению. — Нет, — грубо отвечает Чимин, уже не зная как показать свое недовольство, чтобы Хосок заметил и отстал со своими расспросами. Чимину не хочется сейчас говорить о белобрысом мерзавце, который окружил его со всех сторон и давит своим присутствием. От одного только имени в груди что-то ухает. То, что ухать не должно и как-либо отзываться в груди. — Что между вами? — Хосок вскакивает, оказываясь перед другом. Теперь взгляд Пака заинтересован, былая лень и безразличие пропали, стоило только сказать одно имя. Это ненормально. Это не болезнь, хуже. Зависимость. — Ничего, — фыркает Чимин, стараясь отвертеться от взгляда Чона. — Чимин, — с нажимом произносит Хосок. — Что ты хочешь от меня услышать? — взрывается Пак, как спичка. — Между нами ничего нет. Вчера я ходил проведать его и попросить не громить палату. Мне надоело получать уведомления от младшего персонала, что этот псих, в который раз разбил тарелку или перевернул палату вверх дном. Действенный способ соврать: сказать частичную правду, чтобы тебе поверили и как можно быстрее отвязались. — Это все? — выискивающе спрашивает Хосок. Он в эти бредни не верит, а жаль. — А что ты ожидал услышать? — Чимин всплескивает руками, как в театре, направив раздраженный взгляд на Хосока. — Что мы с ним переспали? Прости, удивить нечем, — расстроено завершает Пак. Хосок смотрит проницательно, стараясь по мелочам узнать, врет ли Чимин или же говорит правду. И в этот раз не может разглядеть истины за раздражением и напускным безразличием. — Чимин, — тот вынуждено поворачивает голову, сталкиваясь взглядами. — Посмотри на меня. Столкновение взглядов заставляет Чимина пропустить мурашки, но стойко выдержать проверку. Чон смотрит так, словно сканирует его на выявление перелома или опухоли. Опухоль все-таки есть, и она стремительно разрастается. И имя ей Мин Юнги. Он — раковая злокачественная опухоль последней стадии. Даже химиотерапия здесь не поможет. Метастазы пока не пошли, но Хосок чувствует их приближение. Эта болезнь страшнее чумы. — Все? Убедился? — вопросительно дергает бровью Пак. — Между вами правда ничего нет? — спрашивает Хосок, не веря до конца. Чимин вздыхает устало и ударяется головой о стену, мыча болезненно. Это становится все сложнее отрицать. Однажды нервы сдадут, и он вывалит на Чона все, что в его голове и сердце, которые в последнее время работают в раздрай. — Хосок, между нами ничего нет и быть не может. Он — пациент, я — врач. Какие между нами еще могут быть отношения? Чимин себе задает этот вопрос, вот только ответ не может найти. — Ты пугаешь меня своей отстраненностью, — Хосок прислоняется к стене, опираясь одной ногой об нее, а руки складывает на груди, смотря вопросительно на друга. Чимин сам себя пугает, а больше всего пугают мысли, которые не собрать воедино. И здесь даже психолог не поможет. Только он сам. — Я приду в норму, — заверяет друга. — Скоро. Дверь процедурного кабинета открывается. Хосок безразлично переводит взгляд на дверь, а Чимин вскакивает, смотря на молодую медсестру в маске, которая любезно передает заключение. Чимин благодарно принимает листок и бегает по нему глазами. Отрицательный результат. Парень вздыхает, убирая листок от лица, и уходит, оставляя друга стоять в коридоре больницы. Парень садится в свою шевроле и пристегивается, посматривая на листок на переднем сидении. Он все равно не дает покоя, хоть Чимин и чист. Вместо справки, смысл которой состоит в том, что Чимин на заражен ЗППП, Пак видит лишь зеленый свет, который дает ему право спать с Юнги без возможности заражения. Это так неправильно и глупо. Рыжий ударяет себя ладонью по лбу и улыбается с своей безрассудности и беспечности. — Какой же я идиот… И это касается исключительно вчерашней ночи.***
Черный тонированный внедорожник стоит в пробке. Феликс все-таки ошибся. Намджун бывает в пробках. Но что ему больше всего нравится, так это находится в пробке во внедорожнике с мужем. Черное стекло разделяет передние сидения и задние, но не лишает звукоизоляции. В салоне хорошо слышны стоны и шлепки потных тел о кожаную обивку. Но никого это особо не заботит. Водитель сидит с одним наушником в ухе, держа руки на руле, и поглядывает на дорогу, ожидая, когда же пробка рассосется. А Намджун в это время развлекается на заднем сидении с Сокджином. Забрав Джина из студии, в которой он подписал контракт на новую роль в фильме, Джун решил отвезти мужа в ресторан, отпраздновать это важное событие, но их празднество началось прямо в машине. Слишком велико искушение отказаться от высокого широкоплечего красавца в белоснежном костюме. Вот и сейчас Намджун втрахивает Джина в сиденье, заставляя стонать от удовольствия. — Как же ты прекрасен, — шепчет Ким в покрасневшее ухо мужа, который головой ударяется пару раз о дверцу. — Кажется, нужно покупать более просторную машину, — улыбается старшему, проводя языком по верхней оттопыренной губе. — Если бы я знал, то приехал на лимузине. — Не надо лимузинов, — дует губы Ким, притягивая мужа ближе. — Мне нравится трахаться во внедорожниках. Намджун рычит и меняет положение. Он садится на сиденье, а Сокджин оказывается на его коленях. Ким только тянет руки, чтобы насадить Джина на член, как тот ударяет его по рукам и берет за подбородок своенравно. — Расслабься и наслаждайся, — смотрит на мужа и берет его руки, укладывая на подголовники сидений. — Сейчас я главный. — Ты ведь знаешь, как я люблю, когда ты такой, — усмехается Джун. Джин улыбается, оттопырив зад, и прикусывает губу. — С ума меня сводишь, — Ким откидывает голову назад и рычит, сжимая подлокотники. Джин начинает двигаться и сразу ускоряет темп, царапая плечи любимого, пока тот не прекращает осыпать его комплиментами. Кто бы мог подумать, что глава компании — Ким Намджун — в постели может быть щедр на комплименты. А Сокджин знает. Джин двигается и плавно спускается поцелуями на шею, вылизывая ее и кусая, а в ответ слышит приятное мычание любимого мужа. Это лучшая награда. Руки плавно скользят на предплечья и впиваются ногтями. Движения становятся все более быстрыми и точными, а Намджун сходит с ума от непокорности своего супруга, который любит во время секса контролировать процесс. Непослушный, но оттого и любимый. Джин скулит, терзая губы, и в последний момент соскакивает, кончая одновременно с Кимом. Голова тяжелеет, и он кладет ее на крепкое плечо любимого, руки которого обвивают талию и гладят вдоль спины. — Ты сегодня особенно ненасытен, — сбивчиво шепчет Намджун, улыбаясь вымотано. — Меня утвердили на главную роль. Конечно, я буду ненасытным! Намджун смеется и видит краем глаза, как стекло немножко опускается. — Что такое? — недовольно рыкает Ким, прикрывая тело мужа. Своим делиться не любит. — Вам звонили из клиники, в которой числится Мин Юнги, — объявляет мужчина за рулем, так и не шелохнувшись. Он знает, что ему не позволено оборачиваться, если работы лишиться не хочет. И глаз. — Что-то случилось? — Намджун сводит брови к переносице. — Ничего серьезного. Только частые погромы и непослушание. Намджун усмехается, поглаживая Джина за талию. — Больше не беспокой меня по таким мелочам. Стекло снова поднимается, а Сокджин опускается на колени перед мужчиной и смотрит большими глазами. Никаких намеков, оба знают, чего хотят и что сейчас будет. — Так что ты будешь делать с мелким сосунком? — спрашивает Сокджин, потираясь щекой об орган старшего. — У меня уже есть план. Достаточно только позвонить одному человеку из больницы, и не видать Юнги своей компании. Намджун думал, что до этого не дойдет, но больше нет выбора. Компания не может перейти в руки такого беспечного человека. То, что они выстраивали с его братом несколько лет, не может рухнуть по прихоти и неопытности какого-то сосунка, который прожигает молодость и деньги на траву и препараты. Намджун делает это ради семьи. Не ради себя. То, что они с братом сделали, не может бесследно пропасть из-за Юнги. У него нет амбиций. Им правит эгоизм. — Господин Ким, вы такой сексуальный, когда говорите о работе, — мычит Сокджин и лакает языком головку. — Мы договорились не говорить о работе. По крайней мере не сейчас уж точно, — Намджун запускает руку в волосы мужа и надавливает. — Покажи свои умения, малыш — довольная ухмылка. Все-таки стоять в пробке гораздо интереснее с мужем во внедорожнике, пока он делает отменный минет на заднем сидении.***
Вместо того, чтобы остаток дня после медосмотра провести дома, Чон выбирает вернуться в больницу и заняться своими делами, которые заключаются в одном пациенте. Сейчас все сконцентрировано на Чонгуке, который большую часть времени и мыслей занимает в голове Хосока. И если Чимин думает о своем пациенте как об объекте вожделения, то Хосок скорее как о чем-то эфемерном, интересном, словно Чонгук карта сокровищ. Ауди паркуется рядом с клиникой и Хосок выходит из машины, осматривая окна второго этажа, и находит определенное, которое теперь не закрыто вечно шторами. Возможно, Хосок нарушил чужую зону комфорта, но сейчас он не чувствует угрызений совести. Он даже стыда не ощущает. Хосок поправляет рукава серой кофты и направляется к Чонгуку. Он входит в чужую обитель без стука и проходит осторожно, успев только накинуть халат на плечи. В палате приятно пахнет ягодным чаем, а на столе стоит чашка наваристого напитка с трубочками с варенной сгущенкой, которые нравились Хосоку в детстве, пока он не заработал кариес. Чон скользит взглядом и замечает комочек на постели. Он проходит ближе и видит лохматую макушку, которая впилась в подушки, а на коже следы отпечатываются. Хосок никогда не видел парнишку спящим, обычно тот бодрствует, находится в сознании, а сейчас мило сопит, открыв рот и пуская слюни на подушку. Именно сейчас Чон вновь видит в нем ребенка, о котором хочется заботиться. Но не Хосоку. Он не испытывает чувств к кому-то и не проявляет заботы по отношению к людям. Но сейчас все идет с ног на голову, и неприступный психолог садится на край постели и берет концы пледа, укутывая лохматого ребенка, который, похоже, мерзнет во сне, но продолжает поджимать пальцы на ногах, согревая их о штанины. — Глупый мальчишка, — вздыхает Хосок, укрывая мальца, как настоящий родитель. Рука невольно касается румяной щеки, и Чон чувствует как парнишка вздыхает, чмокая губами, как рыбка. На голове не гнездо, а настоящий переполох, такие клочки вычесывать больно, но Хосок почему-то думает об этом усиленно, словно ему этими проблемами заниматься. Ему бы встать и уйти по-хорошему, но он продолжает сидеть и разглядывать молодое лицо, не пялиться, но изучать мягкие черты. У этого мальчишки большой нос, но такой аккуратный, круглый. На щеке небольшой шрамик, похожий больше на рубец. Под нижней губой маленькая родинка, а розовые губы приоткрыты, открывая вид на ровные кроличьи зубы. Ну настоящий пай-мальчик, если не знать, что он психически нездоров и опасен, поэтому и гулять ему нельзя. Вот только Хосок обещал, что парень может час проводить на улице под его присмотром. Это не то ощущение свободы, а мнимое представление, но лучше так, чем в четырех стенах, думает Хосок. Рука приглаживает непослушные локоны и поправляет плед, которым укутывает мальчишку по самый нос, а тот мило и так по-детски сжимает кулачки на подушке рядом, словно готов обороняться, вот только от кого. Этот вопрос крутится у Чона после каждой встречи с этим загадочным парнишкой. После каждой встречи остается странное послевкусие, словно он чего-то не знает, а эти прикрытые намеки и вопросы только больше запутывают Хосока, который терпеть не может загадки. Он поднимается тихо с кровати и собирается уходить, но замечает на столе шахматную доску. На ней стоит всего две фигуры. Конь и пешка. Они одного цвета, что странно, если бы Чонгук решил сыграть, то они были бы разных цветов, но здесь что-то не сходится. Чон Чонгук чертов шляпник со своими тайнами и загадками. Он словно говорит на совершенно ином языке, понятном ему одному. Или быть может, Хосок здесь психопат, а Чонгук как раз таки нормальный? Хосок мотает головой, отметая странные мысли, в которых нет ни грамма смысла. Он ищет его там, где нет. Возможно, Чонгук просто так поставил их или не играл, как это было с картами, но все равно эти две фигуры не дают ему покоя. Хосок не силен в шахматах, но в этой партии у Чонгука явное преимущество. Чон выходит из кабинета с определенной целью: узнать побольше о жизни Чонгука до появления в больнице. Это он оставляет на ближайшие выходные. Копаться в чужом белье всегда неприятно, но только так можно узнать о человеке больше, если слова не имеют смысла.***
К концу смены настроение Чона меняется. После разговора в больнице они с Чимином не виделись, даже на обед он не пришел, решив перекусить у себя в кабинете. Хосок решил не наседать на друга. Чимин из тех людей, что гложет себя, но в конечном счете изливает душу близкому человеку. И Хосок рад, что является таким человеком. Быть поддержкой для кого-то значит больше, чем любовь. Не нужно ничего просить взамен, только подставлять вовремя плечо и вытирать соленые капли с пухлых щек. Кажется не такой уж и сложной работой, но в этих действиях кроется гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Собрав сумку и закинув ее за плечо, Хосок выходит из кабинета, но направляется не к выходу, а на лестницу, ведущую на второй этаж, к заветной двери. Хосок все же решает постучать в дверь, чтобы не разбудить Чонгука. Возможно, он и сейчас спит. Чон входит и видит мальчишку, стоящего у окна. Тот что-то выискивает за стеклом, выглядит взволнованным, а черные глаза светятся, словно два светлячка. Чонгук оборачивается резко на звук и смотрит на психолога без халата, сжимая одну руку в кулак. — Вы уже уходите? — спрашивает боязливо мальчишка. Чон проходит в комнату и смотрит на младшего, который не отводит взгляда от него, но что-то в нем другое, капли страха, готовые потечь по щекам. — Моя работа закончилась, но я обещал тебе погулять. Собирайся, — командует Хосок. Чонгук прикусывает нижнюю губу и опускает взгляд. — Я ведь краду ваше свободное время. Не нужно так на меня… — Мы договорились на ты, — перебивает Хосок, ловя удивленный взгляд. Чон растерянно моргает. Похож на маленького олененка. — Ты делаешь это из-за того, что дал обещание, или сам этого хочешь? Я ведь не заставляю. Свои слова можешь взять обратно. — Если бы я не хотел, то не предложил, Чонгук, — выделяет имя старший. — У нас есть час, если ты не хочешь, то можешь продолжать сидеть здесь. Хосок разворачивается, собираясь уходить, но за его ладонь цепляются две чужие холодные ладошки. — Хочу! — по-детски наивно и с уверенностью прилетает в ответ. Чон ухмыляется и отпускает ладонь. — Тогда идем. Хосок останавливается у двери, замечая, что Чонгук стоит и таращится на дверь, словно боится выйти. Боится? А чего? Один раз уже выходил, и страха Чон не заметил, а сейчас Чонгук ведет себя иначе. Но спустя пару секунд он двигается и надевает тапочки на голые ноги, смотря с готовностью к неизвестному на Хосока, который чувствует себя, словно на важной экспедиции на высадке на Марс. И что-то подсказывает Хосоку взять Чонгука за руку и вывести из комнаты, а после из здания. Чонгук же цепляется за ладонь так, словно это спасательный круг, а он в открытом море. На улице еще светло и тепло, но оба в теплых кофтах. Хосок выводит Чонгука на улицу и садится на ступеньки здания, доставая сигарету, а Чонгук проходит пару шагов и чувствует свежую траву под ногами. Он словно впервые находится на улице, и это так все необычно. Чон успел отвыкнуть от яркости природы и ее неподвластной, необъяснимой красоты, которая пленяет с первых секунд пребывания на свежем воздухе. Чонгук смотрит на все большими глазами, что впитывают каждую мелочь. Он не носится по улице, как умалишенный. Парень только осторожно ступает по траве, снимает тапки и чувствует под ногами щекочущую траву, что тут же вызывает улыбку. Такая простая мелочь, но отчего-то трогает душу парня. Ноги шаркают по зелени, а с губ срывается тихий смех, который доносится до ушей Хосока, который наблюдает с интересом за Чонгуком, словно смотритель в зоопарке. Каждое осторожное движение улавливает и старается уследить за тем, чтобы парню не стало плохо, или он не удумал бежать, хотя на Чонгука это не похоже. Табачный дым проникает в легкие, и Хосок вдыхает едкий дым, чувствуя, как внутри что-то начинает теплиться, совсем как фильтр сигареты. И эти непонятные чувства возникают при виде парнишки с серьезными травмами и проблемами в голове. Хосок чувствует связь с этим мальчиком, словно они связаны не только трагичными обстоятельствами, но и чем-то большим. Ни за кем Хосок еще так пристально не смотрел и не испытывал тепла при виде одной улыбки, неопороченной, несломленной этим грязным миром, когда Чонгук зарывается пальцами ног в траву. Это что-то на совершенно ином уровне. Чонгук похож на пришельца. Такое обычно испытывают родители при виде своих чад, но не совершенно чужие друг другу люди. Так не бывает. И Хосок не верит своему предчувствию, которое шепчет ему прекратить проникаться к парнишке и смотреть на него с печальной радостью. Час тянется так долго, словно несколько дней, но Хосок не чувствует усталости или скуки, пребывая в одном положении. Сигарета тлеет до фильтра, а Чонгук по-прежнему улыбается и проводит пальцами по траве. Этот ребенок познает мир впервые. Хосок выпустил не надолго птицу из клетки, но как же жаль будет обратно ее загонять. От этого на сердце остается терпкий неприятный осадок. Но вины Чона здесь нет. Он и так пошел против правил, выпустив Чонгука на улицу, и сейчас только он несет за него ответственность. За сигаретой всегда появляется так много мыслей. Кто-то говорит, что никотин помогает очистить разум, при этом забивая легкие, но Хосок другого мнения. Никотин собирает все мысли в этом едком дыме. Если бы существовал способ не думать так много хотя бы один день, Хосок бы хотел воспользоваться этим шансом, потому что в последнее время мыслей в излишке. — Погода хорошая, — задумчиво тянет Чонгук. Бычок быстро отправляется в мусорку, а Хосок меняет положение тела, вытягивает ноги и продолжает наблюдать за Чонгуком, который спустя пару минут приземляется рядом на ступеньку ниже. — Выглядишь счастливым, — подмечает Чон. Не нужно быть таким проницательным. На лице молодого парня все написано. Он вне себя от счастья и светится как самая яркая звезда на ночном небе. — Я давно не был на улице. Свежий воздух из окна не сравнится с чувством пребывания на природе. И тут ведь не поспоришь. Почему врачи говорят чаще бывать на улице, а не дышать через форточку или гулять на балконе? Потому что ничто не заменит прогулки на свежем воздухе, даже жалкий час. Даже в компании своего психолога. — Когда последний раз ты был на улице? — вопрос неосознанно слетает с уст Чона. Чонгук улыбается грустно и опускает взгляд на свои пальцы. — Три года назад. Тысяча с лишним дней в заключении. Хосок удивленно смотрит на мальчишку, а в голове складывает два плюс два. — До смерти родителей? — но решает удостовериться в правильности своих мыслей, делая больнее мальчишке. Слова всегда ранят сильнее. Слово — самое опасное оружие. Убивает быстро и болезненно. — Последний раз… — печальный взгляд устремляется куда-то в неизвестную даль. — Когда меня забирали в психиатрическую больницу. Это был последний раз, когда я был на свободе. — В больнице не выпускали? — интересуется Чон, прекрасно зная ответ. Нет, не выпускали. В мелких больницах это никому не надо, за этим не следят. За комфортом пребывания пациентов. — Особо опасных — нет. Безобидных пасли на заднем дворе, а я смотрел за тем, как они гуляют, — улыбается Чонгук, словно это приятные воспоминания. Чон замолкает и больше ничего не говорит. Слова трудно подобрать. С каждым сказанным им словом, он проникается все больше и больше, а это глупо. Испытывать что-то подобное к совершенно чужому человеку сродни безрассудству, а Хосок привык принимать решения на холодную голову. Но в его жизни внезапно появляется маленький человечек, который пугает и манит одновременно. Возможно, в Чонгуке есть еще тысячи личностей, но с каждой Хосок хотел бы поговорить и выяснить, что привело к таким последствиям. Хосоку просто необходимо прочесть документы дела Чонгука. — Ты когда-нибудь был на море? — внезапно спрашивает Чонгук, повернув голову в сторону Хосока. Чон сначала не понимает, кому адресован вопрос, но догоняет, что они одни, и ответить нужно Хосоку. — Да. — Я вот ни разу не был. Но очень хочу побывать. Может удастся, — пожимает легко плечами. Расстраивать Чонгука не хотелось, рушить его детские мечты, поэтому Хосок молчит. — Почему именно море? — интересуется Хосок незатейливо. Многие люди хотят побывать в другой стране или на море, и это нормально, но Хосок никогда не рвался в другую страну. Ему и здесь хорошо. — Я не умею плавать. Хочу научиться. Хосок усмехается. — Для этого необязательно побывать на море. Да, научиться легче в соленой воде, но и в реке можно. — Но я не из-за этого хочу, — качает головой. — Я бы очень хотел полежать на глади и почувствовать, что шепчет мне море. Может ему одиноко. — Кому? Морю? — Хосок хмурит непонятливо брови. — Да. В нем плавает так много людей, но кто-нибудь разговаривал с ним? — Чонгук хлопает глазами. — Не знаю. — Вот поэтому ему и одиноко. С морем нужно говорить, чтобы оно было тихим. Оно ведь злится иногда, а потом стихает. Хосок замолкает. — Ты говоришь про шторм и штиль? — хмурит брови Хосок, начиная понимать, о чем говорит этот чудак. — Да, — улыбается тот самый чудак. И Хосок не может сдержать улыбки. Этот парнишка на своей волне и заражает этим Хосока, который привык показывать искренние эмоции только с Чимином, а с остальными уже сложнее, ведь это чужие люди. Чонгук — чужой человек. — В какой стране ты бы хотел побывать? — в голосу слышен детский задор. Так обычно загораются дети, когда их сильно интересует что-то. А Чонгука ужас как интересуют пустые беседы с Хосоком, за которыми он скрывает свои искренние намерения. Самые чистые и добрые. — В Китае, возможно, — пожимает плечами Хосок, не долго думая. — На панд посмотреть? — Нет, — смеется Хосок, убирая пачку сигарет в карман. — Хочу побывать в Запретном городе. — Звучит очень интересно, — Чонгук кивает как болванчик. — Ну а ты? Где бы хотел побывать, кроме моря? Хосок постепенно расслабляется, вливаясь в разговор, общаясь так, непринужденно, словно со старым другом, с которым не виделся давно. — Не знаю, — дергает плечами и смотрит на небо. Перистые облака сегодня необычайно красивы. — Но теперь хочу побывать в Запретном городе… с тобой, — и снова улыбается, освещая серые краски жизни Хосока. — Побываем еще. — Мне не разрешают выходить на улицу, а ты предлагаешь в другую страну, — в тихом смехе плечи Чонгука забавно трясутся. — Мечтать не вредно, — но больно плакать о несбывшихся мечтах. Хосок смотрит на часы. Время уже половина седьмого. Засиделись. Заболтались. Время не чувствовалось, не ощущалась его скоротечность рядом с Чонгуком. Оно словно замерло на одном моменте, а потом понеслось как сумасшедшее. Чон поднимается, а Чонгук без слов понимает, что пора расставаться и идти в свою палату, которая сегодня будет ощущаться совсем иначе. Будет казаться еще более серой и одинокой. На воздухе ощущается более свободно и легко, а в четырех стенах чувствуешь себя маленьким. — Давай не каждый день выходить на прогулку? — предлагает неожиданно Чон. Хосок удивляется, что эти слова прозвучали от Чонгука. Он думал, что парнишке понравилось гулять, хотя прогулкой это сложно назвать. Он оборачивается и смотрит пораженно на парня. — Не понравилось? — сгибает вопросительно бровь. Чонгук мотает головой в знак протеста. — Каждый день быстро наскучит. А раз в неделю вполне сойдет. Так тебе не нужно будет каждый раз задерживаться, а у меня будет один яркий день. — Уверен, что хочешь этого? — щурит глаза Хосок, ища подвох. Чонгук поднимается на пару ступенек выше, шаркая ногами уже в обуви. — Ожидание подогревает интерес. Его странная, загадочная улыбка напоминает Хосоку первый день знакомства. И снова мурашки пробегают по телу. Но сейчас холод не ощущается, только сердце почему-то слишком громко ноет. А Хосок его не слушает, провожая Чонгука до палаты, не говоря больше ни слова. Старенькая, но от этого не менее любимая, ауди хлопает дверью. Хосок пару минут сидит в салоне, бросая пачку на сидение. Он не может понять, почему так много ощущает после разговоров с Чонгуком. После каждого голова вздувается, но он с этим обязательно разберется, ведь впереди выходные, а в бардачке папка с документами о странном пациенте. Эти полтора часа показались одним мгновением. Удивительно, как умеет сжиматься время. То оно бежит как вне себя, то замирает на моменте, растягивая крупицы радости. Чон ловит себя на мысли, что был бы не против проводить так каждый вечер, но в его распоряжении теперь лишь один вечер в неделю, когда он может чувствовать себя одновременно глупо и словно в родной гавани. В старой заброшенной гавани, где всегда покой и умиротворение. Вот только в папках Хосок не найдет ответов на свои вопросы, потому что единственный, знающий правду, играет с ним. В прятки. В полной темноте. Ожидание всегда подогревает интерес.***
Рабочий день закончился два часа назад, но одинокая серебристая шевроле камаро до сих пор стоит на стоянке. Чимин задерживается на работе. Все его дела закончились примерно часа четыре назад, но он продолжает сидеть в своем кабинете, как в крепости под семью замками. Замками, которые может разрушить лишь один человек своим неожиданным появлением. Но белая макушка не появлялась на пороге, что не может расстраивать. Чимин перебирает папки с пациентами, решая убрать в архив выписанных. Выкинуть их нельзя, некоторое время они должны храниться в бумажном и электроном варианте, но пускай хоть папки не будут занимать так много места на рабочем столе и полках. Чимин быстро бегает до архива. Белый халат давно висит на петличке, а плетеная бежевая кофта давно ждет рядом. Парень быстро возвращается и решает, что на сегодня работы достаточно. Рука касается брелка ключа от кабинета, как по позвоночнику бегут мурашки, но не от холода металла, а дыхания на загривке. — А ты любишь от меня бегать. Тебе повезло, что я умею хорошо искать, — игривый хриплый шепот ласкает чувствительные кончики ушей. Чимину даже не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кто стоит позади. Дыхание учащается, а воздух становится разряженным за мгновение. Чимину кажется, что он оказался на минном поле, и одна из мин находится за спиной. Пак шевелится, желая повернуться лицом, но Юнги сам разворачивает его и впечатывает ягодицами в стол. Чимин от неожиданности и быстроты действий повинуется и напуганно смотрит на парня. Довольное выражение лица Юнги не может не раздражать. Этот чертов чеширский кот появляется так неожиданно, что внутри Чимина все переворачивается и замирает, пока Юнги не пропадет из поля зрения, а его стойкий одеколон не пропадет из воздуха. Юнги приближается к шее рыжего, а тот громко вздыхает, двигая грудной клеткой. Снова безоружен. — Снова от меня прячешься, док, — приторно гадко тянет Юнги, соприкасаясь кончиками носов. — Ты следишь за мной? — Чимин не отводит глаз, наблюдая за каждым действием блондина. С ним всегда нужно быть настороже. — В этой больнице мне больше нечем заняться, поэтому наблюдаю за сексуальным рыжиком, — усмехается Юнги, облизывая нижнюю губу. — Понятия не имею, о ком ты говоришь, — Чимин кладет ладонь на грудь старшего и ненавязчиво отталкивает его, закатывая глаза. Юнги не противится и лишь пропускает Чимина. Не имеет смысла, в каком плену находится Чимин: в физическом или мысленном, он все равно в руках Юнги, плотно привязан канатами. Как бы не отрицал, но канат-то крепнет. Чимин поправляет очки и смотрит на Юнги, расставив руки в боки, подсказывая Мину объяснить причину своего внезапного появления. Паку они совсем не нравятся. Он не успевает отбиваться от мыслей в голове после каждой подобной встречи. — Рабочий день закончился несколько часов назад, а ты все еще здесь, док. Почему? Рука Мина скользит по документам, лежащим ровной стопкой на столе. Пальцы аккуратно пробегаются по безделушкам на рабочем месте и останавливаются на кончике, а взгляд прилетает в Чимина холодным лезвием. — Я должен перед тобой сейчас оправдываться? — Чимин идет в наступление и хмурит брови, защищая свою территорию — личное пространство. Юнги вздыхает. — Оправдываются за измену, Чимин, а я хочу узнать, почему ты до сих пор здесь, — спокойно разъясняет, чем несказанно удивляет Пака. И не составляет большого труда сказать, что он здесь по делам, что доделывает невыполненную работу, но сам-то понимает, что причина кроется в другом. В том, что неосознанно задерживается здесь из-за одного конкретного человека, которому свободный вход в этот кабинет запрещен. Но это не мешает ему прямо сейчас нагло стоять в этом кабинете и требовать объяснений. Чимин не может дать точного ответа, а лжец из него неумелый. Юнги не торопит, любуется рыжим сумасшествием в очках, которое сейчас выглядит до такой степени соблазнительно, что хочется не дикого секса, а слышать полувздохи и стоны в тишине, прижимать к окну и видеть эти самые пухлые щеки, на которых держатся стекла очков. Юнги смотрит, не моргая, и дивится с собственных мыслей. Нельзя быть настолько зависимым человеком, чтобы смотреть на другого человека и представлять его в разных позах и поверхностях. Зависеть от человека сложнее всего. Его другим препаратом не заменить. И человеком тоже. А принимать только внутривенно. — Я решил немного задержаться и рассортировать документы, — спокойно отвечает Чимин, вот только Юнги не видит, какие усилия прилагает Пак, чтобы не сказать ему правду. «Я ждал, когда ты придешь». Юнги кивает, словно слушал увлекательный доклад, пока на деле мысленно раздевал. — Вчера ты тоже документы сортировал? — Юнги склоняет голову. Повисает тишина. Чимин не бегает взглядом по комнате, ему не шестнадцать лет, чтобы скрывать от родителей, что он курит. Он держит зрительный контакт с Юнги, старается показать, что ни разу не озадачен вопросом. А Мин словно знает все болевые точки и бьет в них, не раздумывая. Блондин пытливо следит за своей жертвой и наслаждается ее безысходностью, в которую она сама себя загнала. Врать очень плохо. Последствия велики. — Да, — отвечает Чимин, сжимая плотно челюсти, что аж желваки проступают на бледной коже. — А после тяжелого рабочего дня решил прийти ко мне и согреть мою постель. Юнги продолжает давить. Они словно играют в карты на раздевание, и Чимин проигрывает, а одежда на нем стремительно исчезает с каждым словом Юнги. Мин играет нечестно. — Вчерашняя ночь была ошибкой, — сглатывает Чимин, тихо признавая свою оплошность. Но на деле так не считает. — Твоей? — спрашивает Мин, выгнув бровь. — Я не считаю ее ошибкой. — Мне не стоило приходить вчера, — Чимин качает головой. — Это были эмоции. — Конечно, — Мин начинает шаги. — Я просто поддался желанию, — нелепое оправдание. — Ну разумеется, — кивает Юнги. — Глупое наваждение. — Само собой, — еще один тихий шаг. — Это было необдуманно. — Я понимаю. За всеми этими словами Чимин не замечает, как Юнги медленно приближается с каждым словом. И вот он оказывается в паре сантиметров, а Чимин в упор не замечает, продолжая качать головой и оправдываться. — Мне не стоило переходить эту грань, — Чимин открывает глаза и видит Юнги так близко, что затыкается. — Не стоило, — хрипит Юнги, пуская мурашки по телу молодого психолога. — Но ты перешел, — приближается и шепчет на ухо. — Обратной дороги нет, Чимин. И Пак это прекрасно понимает, но старается развернуться и сбежать, но путей к отступлению нет. Только одна дорога. И ведет она к Юнги. Напрямую к своему желанному кошмару. Это чистое безумие. И вновь частое дыхание, мурашки по телу и слабость в конечностях. Звучит как симптомы болезни. На деле так и есть. Это диагноз. Смертельный. — Мы оба перешли эту грань, — соблазняющий шепот ласкает уши. — Разница лишь в том, что я принял это, а ты сопротивляешься. Почему? — Это неправильно, — жалобно шепчет Чимин, пытаясь быть единственным, кто сохраняет рассудок до последнего. — В мире столько всего неправильного, Чимин, так почему это идет в счет? — Юнги настоящий демон-искуситель. — Ты — пациент, я — врач, — и снова нелепое оправдание. — Ты и я — люди, у которых есть свои потребности. У Юнги аргументов больше, Чимин не может перечить, ведь с каждым ведется только сильнее, руша установки в голове и принципы, по которым живет. Это сложно — бороться с предрассудками. — Нам нельзя, — почти стонет Чимин, рушась на части. — Можно. Ты ведь хочешь этого не меньше, так почему старательно отказываешься? — Юнги прекрасно знает причину. Чимин долго молчит, не желая отвечать. Юнги щипцами из него правду вытягивает вместе с жизненной энергией. Этот человек запретное делает доступным, совращая правильного Чимина, который бы ни в жизнь не решился на подобное. Если бы Чимину в студенческие годы сказали, что он переспит со своим пациентом, он бы не поверил. А вот сейчас сомневается. — Скажи мне, — ласково просит Юнги, проводя ладонью по щеке. Из Чимина только так правду выбивать. — Это не приведет ни к чему хорошему. Добром это не кончится, — выдыхает Чимин. И тут ведь не поспоришь. Но чем больше запретов, тем сильнее их хочется нарушить. Это распространяется не только на детей. Взрослые этим тоже грешат. — Мы ведь еще не начинали. — И не стоит, — мотает отрицательно головой Пак, а сам в свои слова не верит. В голосе нет уверенности. — Чимин, не думай об этом. Прекрати быть хорошим, — убеждает Юнги, не переставая гладить по щеке. — Ты хочешь меня? Вопрос-пуля. Выстрел смертелен. Попадание точное. — Безумно, — на грани слышимости и понимания отвечает Чимин. — Так прекрати думать об остальном. Поддайся искушению, — Юнги словно заверяет его, настоятельно просит о чем-то, а Чимин уже на все готов, но не признается. Он в руках Юнги, как масло, растекается. — Мне надо подумать, — Чимин мягко кольцует запястья старшего и отходит на пару шагов, но шлейф одеколона Юнги чувствуется уже под кожей. — Чимин, прекрати думать. Мыслей в голове бесконечное множество. Возможно, нужная мысль от тебя ускользает. Отбрось сомнения и наслаждайся. Юнги тихо уходит, а Чимин остается в одиноком кабинете, смотря на дверь. Довериться Мину — самая отвратительная идея из всех возможных. Но жить в угрызениях совести он не может. Его грызет изнутри от мыслей, что он поступает неправильно, но Юнги прав, в мире столько правильных и неправильных вещей, что порой сложно понять, какая на этот раз. Чимин быстро хватает кофту с вешалки и убегает из клиники с ключами от машины. Еще в том кабинете, в руках Юнги, он подписал свой приговор. Он согласен на этот пакт о неразглашении.