Полгода спустя
Сильный ветер, приходящий на берег, никак не мешал играть. Хейзел отбила ракеткой прилетевший на её сторону мяч. Серое небо, заволоченное тучами, не пропускало солнечного света. Над водной гладью кружили птицы. За игрой время пролетало быстро, уже было далеко за пять часов вечера. Вокруг не было ни души, ни единого человека. Спокойно и тихо, только кричащие птицы разбавляли обстановку, и шум морского ветра. От него закладывало уши совсем немного, а завязанные в хвост волосы били Хейзел в лицо, пока она бежала отбивать. Трава зеленела после зимней спячки и мялась под ногами после бега. Холодный ветер пробирал до костей и не помогало даже то, что оделась Хейзел соответствующе погоде. Но несмотря на это, сегодняшний день — двадцать третье апреля — начался идеально. Хейзел, ещё спящая в кровати, просыпаться не думала, когда Хизер зашла к ней в комнату с подносом в руках. На подносе — утренний завтрак и открытка с числом двадцать семь в окружении цветов. Полная безвкусица. — Доброе утро, — Хизер кладет на середину кровати поднос, чтобы точно не упал, и ложится на бок, на локоть. — Хейзел, — зовёт и прикасается к её лицу. Убирает от него волосы непринуждённым жестом. — С днём рождения, — шепчет на ухо и целует в щёку, а Хейзел протягивает руку и касается волос сестры, ещё не до конца проснувшаяся. — Сегодня двадцать третье? — невнятно спрашивает в ответ, а Хизер улыбается еле заметно. — Да. — С днём рождения, — говорит и проводит рукой по волосам, вдруг доходя по плеча и теряя пряди. Так, словно они закончились. Хейзел делает так снова и хмурится, приоткрыв глаза. Довольное лицо Хизер видит быстрее, чем её волосы. — Что ты сделала? — берёт в руку её обстриженные под каре волосы, ничего не понимая. — Самое время что-то менять. Давно думала постричься покороче. — Чёрт, — трет лицо спросонья, только просыпаясь. — Ты какая-то довольная. — Сегодня хороший день, не правда ли? — Хейзел усмехается. Ну конечно, день рождения — всегда хороший день. Неизменно. — Вроде того, — кладёт голову на плечо Хизер и протягивает руку к подносу, с которого берёт открытку. — Вау, снова открытка из ближайшего гипермаркета? — Хизер смеётся, пока Хейзел рассматривает её и открывает. — Ты себе не изменяешь. — Это же традиция, — внутри открытки лаконичная подпись «Хизер». Из года в год ничего не меняется. Наверное, за это тоже Хейзел любит день рождения. — Не хочу, конечно, тебя огорчать... — поднимается с плеча и тянется к тумбе, из которой достает точно такую же открытку. Хизер смеётся от нелепости ситуации. Даже тут они подумали одинаково. Открытку всё же забирает. — Я надеялась, что ты купишь не самую дешёвую, хотела тебя удивить тем, как мне не плевать. — Ты каждый год думаешь, что я куплю что-нибудь подороже, — раскрывает открытку с улыбкой, находя там такую же подпись, как и у себя, только с именем сестры — «Хейзел». — Ну, спасибо. — Спасибо, — короткий поцелуй в губы закрепляет начало идеального дня. — Что ты придумала на сегодня? — Деньги заканчиваются, поэтому сегодня только спорт. — У тебя могут заканчиваться деньги? — Хейзел спрашивает с иронией, забирая тарелку с самыми вкусными бельгийскими вафлями, которые она когда-либо ела. — Если я не буду работать, а ты будешь просить у меня дорогих подарков, то они закончатся обязательно. — Нам это не грозит, ты же работаешь не покладая рук, — улыбается довольно, укладываясь назад на плечо Хизер. Отламывает кусочек от вафли и начинает пробовать, чуть ли не пища от восторга. Хизер готовит редко, но если делает это, то выходит потрясающе. — Сделаю вид, что ты любишь меня за то, что я твоя сестра, а не ходячий банкомат. — Да ладно тебе, — смеётся и протягивает на вилке кусочек вафли Хизер. Они едят вместе, пока Хейзел всё-таки не решает узнать, чем они сегодня будут заниматься. — Покатаемся на велосипедах, поиграем в теннис. — А как же дорогой подарок? — Твой самый дорогой подарок, что я твоя сестра. — Такое мне не нравится, — обиженно продолжает есть. — Я хочу что-то ещё. — Если заслужишь, может быть, сегодня я подарю тебе подарок. — Заслужить? — спрашивает удивлённо, а потом закатывает глаза после того, как Хизер кивает. — Никогда такого не было. — Будь умницей. Ешь, собирайся, через час жду тебя внизу, поедем кататься. Одевайся теплее. Она поднимается с кровати, а Хейзел провожает её глазами. Отхлебывает молочного коктейля, когда дверь за сестрой закрывается. А после они и правда катаются по маленькому городку в Шотландии, в котором поселились. Он далеко от столицы и ближе к северной границе страны. Здесь холодно, но никого не смущает, теплее одеться можно всегда. Проезжают по улицам, а потом и вовсе выезжают за пределы города. Вокруг только живописный лес, а дальше будут видны горы. Слишком редко Хейзел выбиралась куда-нибудь вместе с сестрой вот так: без других и не в дорогие места, а просто полюбоваться на природу. Великолепную природу. — Красота, — Хейзел говорит, когда они останавливаются и слезают с велосипедов, чтобы посмотреть на горный ландшафт. Зеленеющие холмы впереди, вдали. — А ты ехать не хотела, — Хизер с усмешкой припоминает отвратительное настроение сестры с утра, как только она вышла на улицу. — Ладно, всё-таки это была очень хорошая идея. Они катаются ещё несколько часов, пока не возвращаются назад. Отогревают холодные руки и берут ракетки, уходят играть в теннис, когда время клонится к пяти часам. Играют, пока не становится совсем темно, и Хейзел не начинает из-за усталости пропускать мячи. — Пойдём домой, погреешься, а я что-нибудь приготовлю, — Хизер подходит, а Хейзел кивает ей и шмыгает. Холодно. — Очень замёрзла? — гладит по плечу, притянув сестру к себе под бок. — Рук не чувствую, — руки у Хейзел и правда посинели. Ледяные и почти не разгибающиеся. — Сейчас, отогреешься. Целует в висок, проговорив заботливо. В дом возвращаются и переодеваются, разойдясь по комнатам. Руки Хейзел отогревает в ванной под теплой водой, пока Хизер спускается вниз и занимает кухню. Они встречаются там же, когда Хейзел уже тёплая возвращается поближе к сестре. — Не знаю, скоро планируем вернуться, — застаёт Хизер говорящей с кем-то по телефону, пока помешивает лопаткой что-то шипящее на сковороде. — Думаешь? Хотя, знаешь, прошло много времени, наверное, ты прав. Да, — Хизер смотрит на вошедшую Хейзел и улыбается ей, снова отворачивается к плите. — Хорошо, скинь, я всё посмотрю, внесу изменения. Да, я позвоню, как мы вернёмся. Доброй ночи, спасибо за поздравления. Убирает телефон в карман штанов, пока Хейзел за ней наблюдает неотрывно. Волнуется. — Кто звонил? — спрашивает, как только Хизер отказывается свободна. — Дин. Сказал, что самое время размораживать бизнес-идею. Я думаю, что да, сейчас можно продолжить, когда всё улеглось. Скинет мне все документы, я посмотрю, поправлю, и когда мы вернёмся в Штаты, то ещё поговорим на этот счёт. Он сказал, что работает над клиентами. — Найдёт каких-то мудаков. — Отбор будет жёстким, сама понимаешь. Отбирать будем все вместе, чтобы не случилось никаких казусов. — Я уже не знаю, так ли это нам нужно, — Хейзел теребит яблоко в руках, кусает губу задумчиво, а Хизер только кидает на неё озабоченный взгляд через плечо. — Сомневаешься? По-моему, ты впереди всех бежала, выступая за это предложение. — Но время идёт... Людям нельзя доверять, а у меня есть повод волноваться. Это подсудное дело, Хиз, нас всех казнят, если узнают. Всех нас, без возможности обжалования решения, — проговаривает мрачно, а Хизер убавляет огонь на плите и накрывает сковороду крышкой. — Мы все это понимаем, нам всем страшно, но бизнеса без рисков не бывает. Поэтому мы так долго это создаём. Чтобы у всех был шанс на безопасность, — садится напротив, а Хейзел смотрит на неё исподлобья. Никакой радости в её лице нет. — Я понимаю бизнес с рисками прогореть и потерять деньги. Но не тот бизнес, риски в котором это прогореть и пойти на электрический стул. Хизер, я не знаю, — честно говорит, а Хизер убирает несчастное яблоко из её рук назад в вазу, а сама забирает их в свои. — Я просто хочу спокойно жить с тобой. Как сейчас. До момента, пока нам не нужно будет разойтись из-за наших семей. Мне только двадцать семь, я не хочу умирать, — поднимает глаза на Хизер, а она гладит её пальцы монотонно. — Зачем ты так говоришь? Мы всегда находили выход, не нужно грустить. Мы ещё даже ничего не сделали, пока что мы занимаемся только документацией. — Но мы хотим сделать, мы не собираемся заниматься бумажками, а потом всё бросить. — Если тебе будет легче, то нас уже должны были убить. В подвале нашего дома лежит расчлененная омега, а съели мы их столько, что хватит на десять пожизненных. Но мы живы. Потому что мы хорошо скрываемся. И мы будем продолжать это делать, — Хейзел опускает встревоженный и мрачный одновременно взгляд в стол. — Не нужно так, Хейз. Хизер подходит и обнимает её со спины, гладит по плечам. — Расслабься, давай, у меня кое-что есть, — улыбается и встряхивает Хейзел, чтобы она взбодрилась. — Сейчас. Она уходит, а Хейзел смотрит ей вслед, кажется, даже побледнев. Выключает огонь на плите совсем, чтобы ничего не подогрело. — Ты сегодня заслужила свой подарок, поэтому я тебе его дарю, — протягивает подарочный пакет, а Хейзел смотрит на неё удивлённо. — Я думала, что ты ничего не подаришь, а слова были так, для отмазки, — берёт и отходит к столу. — Я никогда просто так не говорю, ты меня знаешь. Если я говорю, то это обязательно будет исполнено, — подходит и встаёт рядом. Наблюдает, как Хейзел достаёт из пакета красную бархатную коробку с названием бренда ювелирных изделий. — Серьёзно? — Хизер кивает. — Откроешь? Хейзел открывает и радость медленно искажает черты её лица, наплывая через улыбку. — Вау. Это лимитированная серия... Я думала тебе всё равно, и ты даже не слушала меня, когда я говорила, что хочу это. — Я сразу же посмотрела, где это можно достать, и пришлось лететь во Францию снова, чтобы купить. — Ради этого ты улетала на прошлой неделе? — Хизер кивает, подтверждая. — Только из-за этого. Дел во Франции у меня нет. — Безумство, но я очень довольна, — достаёт одно из колец и примеряет его на указательный палец. — Мне идёт? — Очень, — смотрит заинтересованно на руку Хейзел. — Мне очень нравится браслет, великолепный. Тебе пойдёт. — Думаю, мне нужна помощь, — Хизер берёт браслет и застегивает его на запястье Хейзел не без труда. Берёт её за руку и любуется на то, как красиво отливают камни. — Ну, раз ты всё-таки решила что-то мне подарить, то мне тоже стоит. — Сейчас мне стоит удивиться, потому что я думала, что в этот год не получу ничего. — Это чтобы тебя совесть замучала, — усмехается и уходит в спальню за двумя большими пакетами. Вместе с ними возвращается назад. — Даже два. — На этот и на следующий год. — В прошлом году ты сказала то же самое. — Поэтому тебе стоит подумать над своим поведением снова. Может быть, я правда на следующий год ничего тебе не подарю, — отдаёт пакеты, а сама садится на стул, наблюдая, как Хизер достаёт коробку из первого пакета. Открывает её, а потом вопросительно смотрит на Хейзел. Она заглядывает туда следом. — Кашемировый свитер, ты же хотела. Выбирала на свой вкус, подумала, что белый тебе был бы к лицу. — Страшно подумать, что ты ещё купила, — берёт второй пакет с пола и достаёт коробку из него. — Не бойся, ничего удивительного там нет, — Хизер только делает весьма красноречивое выражение. Поднимает крышку. — Это костюм, тот самый. Подумала, что тебе очень пойдёт. Примеришь? — гладит руку Хизер, пока она задумчиво смотрит на сложенный в коробке костюм. — Хизер, — поднимается со стула и прижимается со спины к плечу, кладёт на него голову, правой рукой сжав её левое предплечье, а левой — правое плечо. — Ну скажи что-нибудь, я не понимаю, нравится тебе или нет. — Мне нравится, — кивает, а Хейзел голову наклоняет, смотрит на её лицо с плеча. — Не вижу радости, что-то не так? — Хизер смотрит на неё, повернув голову. — Иди сюда, — выводит из спины, взяв за руку, и обнимает крепко. Гладит по волосам, целует в лоб. — Я хочу поговорить с тобой прямо сейчас, хочу, чтобы ты меня поняла и согласилась. — О чём поговорить? — Хизер вдруг встаёт на колени, а Хейзел хмурится. Что происходит? — Хизер, что ты делаешь? — Послушай меня, — берёт за руки и начинает их целовать остервенело. — Хизер, — Хейзел не знает, что сказать. Она стоит, с непониманием глядя на то, как странно себя ведёт Хизер. — Подожди... Ты хотела говорить... — Я долго думала над этим. Я думала достаточно, чтобы решиться. — Думала о чём? — Я женюсь на Энни, — Хейзел вдруг мрачнеет и руки вырывает, делает шаг назад. — Чего? — горло вдруг начало что-то сжимать невообразимо. — Что ты сказала? — глаза защипало, но Хейзел держала себя в руках. — Я женюсь на ней, я хочу, чтобы она стала моей женой. — Да она ни в жизнь за тебя не пойдёт! — Хейзел всплеснула руками. Её вдруг начало трясти. — Ты изнасиловала её, она не женится на тебе, если ты вдруг приедешь и встанешь перед ней на одно колено. Она память что-ли потеряла, ты думаешь? — начала дышать загнанно. — Да ладно она, а от меня ты чего хочешь? Чтобы я благословила вас? — Ты меня любишь, я знаю. Я тоже люблю тебя и я хочу, чтобы ты тоже стала моей женой, — Хейзел смотрит на неё огромными глазами, ужасаясь. Она серьезно предлагает ей жениться после того, что сказала про Энни? Она в своём уме? — Нет, — отступает ещё, а Хизер достаёт из кармана небольшую коробочку и открывает её, показывая кольцо. Хейзел сдавливает грудь ещё туже. — Убери его, Хизер, очнись. Я не собираюсь в этом участвовать. Разворачивается и хочет уйти наверх, но Хизер ловит её за руку и разворачивает к себе рывком. Как раз в тот момент, когда слёзы застилают глаза. — Не трогай меня, ты больная! — хочет вырвать руку, но Хизер прижимает её к себе крепко, не давая уйти. — Пусти меня! Я не хочу! — Ты же любишь меня как женщину. — С чего ты вообще это взяла?! — бьёт её, брыкается и всё-таки вырывается из рук, душащих её. — Не подходи, ты сумасшедшая! Жениться сразу на двух — это каким моральным уродом нужно быть! Уверена, если ты об этом расскажешь своей ненаглядной, она отреагирует так же, как и я, потому что она нормальная! — Ты же так хотела жить со мной, быть со мной, меня хотела, — подходит, а Хейзел пятится назад, пока может. — Тебе не нравится? А мне казалось, ты будешь сейчас рыдать от счастья, но никак не от того, что считаешь меня сумасшедшей, — тон Хизер меняется на жёсткий. Её голос режет бритвой, наносит шрамы на сердце. — Ты не для меня это делаешь! Ты даже не думаешь обо мне! Если бы думала, ты бы не сделала это так! — Как «так», Хейзел? Не стала бы жениться ещё и на омеге? — говорит будто бы ехидно, Хейзел больно бьёт её словами. — Ты не любишь меня, ты не из-за любви это делаешь, — прижимается к стене, а Хизер нависает угрожающе. Берёт за шею властно. — Я не хочу тебя отпускать, Хейзел. Ты так хотела быть со мной, что теперь я просто не могу позволить тебе уйти к какой-то омеге. Или к альфе — члены ты больше любишь, правда? Я тебя так берегла, так хранила, но ты всё равно успела стать грязной. Кому ты нужна, кроме меня? — Не говори так, не говори, — её трясёт, пока она ещё пытается говорить нормально и держать себя в руках. — Мне нужно уйти от тебя, я не собираюсь оставаться, чтобы тешить твоё эго. — Я получаю, то чего хочу. Я хочу тебя. Я хочу её. Я получу вас обеих. — Ты сошла с ума. Можешь забрать её, но не трогай меня. Я уеду. Клянусь, я уеду от тебя и не вернусь, только не трогай меня, — почти не дышит, всхлипывает, начиная заикаться. — Ты никуда не уедешь. Если я сказала, что ты станешь моей, то ты станешь моей, хочешь ты того или нет, — шепчет и целует в шею, которую продолжает сжимать. — Ты мечтала обо мне, я уверена. Ты желала. Бойся своих желаний, потому что я всегда выполняю то, чего ты хочешь. — Отец будет против. Он убьёт тебя, Хизер, даже если любит, он будет очень зол, — пытается вразумить словами об отце, но Хизер только усмехается. — А что он сможет сделать? Это я главная в нашей семье и я решаю, кому с кем строить будущее. Если я скажу ему, что ты будешь моей женой, он не сделает ничего, репутация ему дороже. Он будет делать вид, что всё хорошо, переживет. А мы будем жить, как и жили, но втроём. Я, ты и хорошенькая омега. Она родит нам детей, мы будем очень счастливой семьёй. — Живите вдвоём, без меня, я не хочу в этом участвовать. Это такая грязь... — Твоё мнение не учитывается, Хейзел. Ты скажешь мне и Энни «да» перед алтарём. Поклянешься в любви и верности до конца. И мы будем вместе, как ты того и хотела. — Ты всегда зависела от мнения общества, когда это изменилось? — А ты думаешь, хоть кто-нибудь узнает о том, что я женилась на сестре? Для всех у меня будет приличная семья с омегой, а на самом деле у меня ещё будешь ты, разве не счастье? — шепчет по-змеиному, а Хейзел пытается её оттолкнуть, но тщетно. Начинает заливаться слезами сильнее. Она никогда не будет любима, а Хизер просто пользуется положением и мстит. Ну конечно, разве она могла бы так быстро простить то, что Хейзел сломалась под натиском. — С днём рождения, Хейзел. Ты заслужила свой подарок. Отпускает и уходит назад на кухню, а Хейзел убегает наверх и закрывается в спальне, начиная рыдать прямо на полу во всё горло. Душа разрывается на части, Хизер только что ударила её под дых. Она мечтала быть с ней, но по любви, хотела быть вместе. Но теперь она будет вынуждена делить её с омегой всю жизнь, а её мнения даже никто не спросит. Хейзел ревнует и ненавидит, и её душит. Скрючивается на полу, начиная выть, не сдерживаясь. Хизер будет счастлива с Энни, а Хейзел... А Хейзел заслужила свой подарок.Глава 10
20 апреля 2024 г. в 14:03
Повидать лондонское небо было лучшим решением.
Но сумрачный и сырой Лондон оказался куда хуже, чем родной город в Штатах. Сменить обстановку, дом, людей — Хизер сбежала в болезненном состоянии, никому ни о чём не сказав. Не о чем было говорить.
Ей отчаянно нужно было остаться одной.
Она почти не заснула за эти три недели, возможно, только на пару часов, когда организм, истощенный от нехватки сна, выключался сам, без помощи Хизер. Но и сны были крайне паршивые, пробивавшие на холодный и липкий пот по всему телу, от которого она никак не избавлялась, хотя одежда пахла отвратительно и прилипала к телу. Ей снилась всё та ночь, сумевшая схватить её за горло и зажать кадык до смертельного удушья. Она просыпалась из-за стресса и давящих всхлипов. Закрывала уши ладонями, чтобы не слышать посторонних звуков, сосредотачивалась на внутренних ощущениях. Внутри было херово. Всё перевернутое, чужое и странное, словно она в этом теле только эти недели, а всё остальное время была где-то в другом. Чувство инородности заполнило до краев, настолько, что хотелось вылезти из кожи, избавиться от всего, смотреть на это чужое тело со стороны.
Однако, Хизер продолжала жить в новом-старом теле. Ходила, словно неприкаянная, по квартире, которую купила ещё несколько лет назад, когда закончила Оксфорд и получила первое образование. Лежала на кровати в спальне без движения долгие часы, не желая проваливаться в сон. Спать не хотелось, хотя глаза и закрывались, но мозг желал бодрствовать. Встав с кровати, Хизер могла упасть на пол, не пройдя и нескольких шагов, и лежать так ещё какое-то время, а потом заснуть там же, совсем без сил.
Побледневшая, замученная кошмарами, с огромными нездоровыми кругами под глазами, которых у Хизер раньше никогда не было. Она не ела и пила только по нужде, а одежду после приезда в Лондон и вовсе не сменила. Ходила в одном и том же три недели, не снимая. Голова болела и шла в круг от малейшего движения, а сознание отказывалось ясно мыслить и давать чёткие картинки окружающего. Что-то внутри пылало, внутри кровь капала, раны держались свежими, непонятно оставалось, как их залечить или хотя бы заткнуть. Хизер ничего не предпринимала, всё больше становясь призраком и заложницей окружавших её стен.
Виновата ли она была? Несомненно. Но на такую жестокость со стороны справедливости и её самой первой представительницы — чёртовой русской дряни, не была готова. Хизер вообще не думала, что их молчаливая холодная война с Мариной перейдёт в активную фазу. Хизер не думала, что кулак Марины, который чесался в её сторону постоянно, перманентным зудом, всё-таки ударит однажды. Она просчиталась, всё-таки русского в Марине больше, как и всей её русской дикости.
Лежа на полу спальни или всё-таки зала, Хизер смотрела в одну точку не моргая. Слегка скрюченная, слегка прозрачная, она напоминала кинутый на произвол судьбы труп, который умирал, разлагался, потрму что у него не было обратного пути. Может быть, её организм и правда разлагался, Хизер не знала, даже не предполагала. Она лежала в своей позе сутками без единой мысли в голове. Пустой взгляд из пустой головы. Безжизненное лицо с потрескавшимися бледными губами было уложено на правую щёку прямо на паркетный пол.
Она не видела Хейзел с того самого вечера, не хотела смотреть, только ни на неё. А когда думала об Энни, — то было в первую неделю, как только приехала в Лондон и ещё подавала признаки жизни — хотелось извиниться, встав на колени. Это всё неправильно, а она чудовище, каким никогда не была. Из них двоих: Хизер и Хейзел, именно Хизер была достойным человеком, была отличным ребёнком, так почему? Захотелось вдруг одномоментно завладеть тем, что должно по праву принадлежать Хизер и только ей. Захотелось, захотелось, хотя Хейзел и не проявляла никакого сопротивления, не встревала, не противостояла чувствами, потому что у неё их не было.
Хизер могла так не делать, не брать силой, потому что Энни и так принадлежала ей, — она была уверена — но почему-то в тот вечер её крепко зациклило. Мысль рыла мозг червём, и Хизер не смогла её оставить, а после и себя. Испортить всё так она не хотела, не имела никакго желания делать проблем, потому что и без того полно завала на работе. Но сделала. Одномоментная вседозволенность разрушила всё, чем она дорожила и над чем тряслась: репутацию, здоровье, семейные отношения, некий налёт зарождающейся влюбленности. Этот яд выел её жизнь на половинки. Глупо и опрометчиво. Хизер всю жизнь могла иметь всё, что только хотела. Она этого добивалась и держала крепко, делала своим навсегда. В этот раз что-то пошло не так.
Полный провал, иначе не назовёшь. Она виновата сама, сама же и несёт ответственность, получив отмщение сполна, вкусив его крепко, до тошноты, до омерзения.
Полные слёз глаза Хейзел Хизер видела первые несколько дней перед собой неизменно. Да она и продолжала их видеть. Безумные от отчаяния, бешеные от горя. Сколько Хизер её помнила, Хейзел всегда была слабой. Неполноценная альфа, думающая ни о том, делающая не то — Хейзел не входила в рамки. Казалось, она словно никогда в них и не заходила. Не бывала там, где положено быть альфе. В тех границах. Нередко Хизер думала, как они могли, уродившись из одного чрева, появиться такими настолько разными. Полярно противоположными. Даже внешне они различались, несмотря на то что Хейзел старалась выбирать им одинаковую одежду и одинаковые образы.
В мире было не найти людей более разных, чем Хизер и Хейзел, близнецы, родившиеся с разницей в пять минут.
Отец ждал, что они обе будут идеальными дочерьми, но идеальной вышла только Хизер. Хейзел пыталась, но никогда не могла себе позволить встать на одно место с сестрой. Не дотягивала до её уровня. А потом и вовсе плюнула на это, решив пойти своим путём. Но ни отец, ни Хизер не дали ей далеко уйти, схватив за шею крепко. «Первое правило семьи Солсбери — всегда быть вместе, не бросать друг друга ни при каких обстоятельствах», — отец говорил каждый вечер на ужине, и вместе они повторяли десять главных правил их семьи, как мантру.
Возможно, Хизер нужно было дать Хейзел свободу, настоять на том, чтобы она уехала учиться в другой штат и жила, наконец, там, но увы, не вернуть того, что сделано. Хизер думала об альтернативных решениях, но никогда не жалела. Жалость для слабых духом и волей людей, а Хизер не такая, она берет ответственность за то, что сделала, даже если это было негативно.
Сколько времени прошло с момента, когда Хизер упала на пол, она не знала, но вроде бы много, настолько, что проблески дневного света исчезли, а спальня погрузилась во мрак. Ни мысли в голове не прозвучало о том, что пора хотя бы сменить позу или встать. Спать не хотелось, но глаза широко не раскрывались, всегда полузакрытые, пустые. Больно или не больно, было непонятно, ровно как и всё остальное самочувствие. Раскопать уголки сознания оказалось невозможным, мозг словно притормозил работу, замедлил её в несколько раз. Минуты на полу давно превратились в часы, а может и в дни, Хизер понятия не имела, сколько времени прошло, да и не старалась понять.
Выдумку от реальности отличить становилось всё сложнее. Где-то звонил телефон или не звонил? Кто-то проходил рядом или не проходил? Какие-то образы или звуки преследовали, наседали на уши, давили на грудь. Нос не чувствовал запах разложения, тошнотворного, чуть сладковатого, но отдающего горечью гноя. Умирала ли она или ей показалось, Хизер не знала, она ни в чём не была уверена, а её сознание работало всё меньше и меньше. Оно почти прекращало свою работу.
Ожидать появления кого бы то ни было Хизер не могла. Приехать к ней не мог никто. Кроме, разве что, Хейзел.
***
Слишком долго без постороннего присутствия лондонская квартира не смогла — Хейзел наведалась через четыре недели после того, как Хизер просто исчезла. Кинула всё, всех и просто уехала в неизвестность. И Хейзел бы не посмела её тронуть, приехать без приглашения в её личный дом, если бы все четыре недели её не одолевали, сжирая, параноидальные мысли о том, что с Хизер что-то произошло в Лондоне. С Хизер точно случилось что-то, о чём не знает никто. Может быть, она не добралась до Лондона? Произошло что-то при перелёте? Может быть, уже в городе что-то случилось, что стало угрозой для жизни Хизер?
Хейзел пыталась ей звонить не раз, но ответа ни на один из звонков не последовало, а затем и вовсе отвечать стал автоответчик. Хизер уехала и словно канула в небытие, пропав ото всюду. О ней никаких новостей, а отец обрывает Хейзел телефон с вопросами о том, почему Хизер ему не отвечает. Если бы Хейзел сама знала ответ на этот вопрос. Но и она оказалась в положении ведомой, вынужденной ещё и поддерживать контакт с отцом, который лично ей не звонил обычно никогда. Всё решала Хизер. Но теперь, после её уезда, Хейзел вляпалась в семейный бизнес, который полностью контролировала старшая сестра. Кроме этого ещё и вляпалась в семейные отношения с отцом, каких у неё никогда не было. Разговоры с отцом наедине были для Хейзел особенно противны, она их всегда избегала и прикрывалась Хизер, которая уводила взор отца от её фигуры.
Теперь прятаться стало не за кого. Стена, защищающая Хейзел от всего внешнего, рухнула.
— Мне нужны отчеты о перевозках и доходах за этот месяц, — Хейзел в очередной день выслушивала, сидя в своём кабинете, речь отца. Отодвинула телефон от уха и помассировала висок, состроив мученическое выражение. — Хейзел, ты меня слышала? — он произнес где-то далеко, а после Хейзел приложила телефон назад к уху.
— Да, отец.
— Хизер нет уже четвертую неделю, поэтому будь добра разобраться с этим, — он сказал с укором, а Хейзел положила ладонь на глаза, оперевшись на неё. Разговор, не продлившись и минуты, уже выжал из Хейзел все силы. — Кстати, а ты не хочешь ничего предпринять? Твоей сестры уже месяц нет, ну неужели нельзя было за это время узнать, как она и где находится? Может быть, по твоей вине она уже месяц мертвая где-нибудь лежит?
— Да с чего ей быть мёртвой? — Хейзел недоумевала, как ей казалось, очень здраво. Уж с кем, но с Хизер ничего совершенно серьезного произойти не могло, она не тот человек, что притягивает к себе проблемы. Она, скорее, их сама создаёт.
— Вот и убедись, что с ней всё в порядке, — она сказал с нажимом, не намекая, а приказывая узнать, что произошло с Хизер. — Если с Хизер хоть что-нибудь случилось, я с тебя шкуру спущу, — угроза напоследок, совсем не похожая на обычные слова, заставила Хейзел стиснуть зубы. — Ты должна была уже в первую неделю это сделать, но идёт четвёртая, а у тебя даже в мыслях нет побеспокоиться о том, что происходит с твоей сестрой.
— А почему ты сам этим не занимаешься? Почему опять я? Ищи её сам, а у меня работа.
— Твоя работа — найти сестру, Хейзел! — повышает голос на истеричный упрёк со стороны дочери. — Молись, чтобы с Хизер было всё в порядке, иначе тебе придётся несладко.
Он бросает трубку, завершая вызов резко, а Хейзел откидывает телефон на стол и закрывает лицо руками нервно. Всю ответственность за пропажу Хизер отец скинул на Хейзел без зазрения совести. Искать сказал тоже ей, а сам хоть бы пальцем пошевелил в сторону любимой Хизер. Снова Хейзел получать с двух сторон: с одной — от Хизер, когда она найдёт её в ненужный момент, с другой — от отца, который убьёт её, если она не найдёт Хизер прямо на этой же неделе. Безвыходное положение.
Конечно, она и сама постоянно думала о пропаже Хизер. Думала, что всё сломала и разрушила после той ночи, вспоминать о которой не хотелось. Сломала и разрушила даже не по собственной вине, не по собственному желанию. Она бы никогда не смогла сделать того, что сделала там.
Она звонила ей, писала, пыталась что-то узнать, но с её стороны раздавалось только звонкое молчание, и Хейзел приняла его за решение Хизер о нахождении в одиночестве. Она бы тоже хотела быть одна, если бы с ней поступили также. Переживала, но не трогала, потому что если бы навязалась, Хизер обязательно проучила бы её за вторжение в личное пространство. Хейзел молчала и ждала, когда от Хизер придет хоть какая-нибудь весточка, в которой будет сказано, что она в порядке. Хотя бы одна строчка, одно слово. Но она не отвечала. Кажется, даже не собиралась появляться. А тревожность всё сильней съедала Хейзел с каждым днём.
А теперь, после угрозы отца, которой она не могла сопротивляться, она должна была полететь в Лондон срочно, сегодня же. Хейзел и так была на грани такого решения, но отец только поторопил, растоптав все сомнения насчёт того, правильно ли она поступит. И пусть мнение Хизер уже перестало учитываться, бояться её гнева Хейзел не перестала. Она никогда не хотела попасть под её руку, хотя Хизер с радостью оставляла на ней следы от кулаков. Это было похоже на один из её способов любить, предназначенный только для младшей сестры. На Эш Хизер никогда не думала даже замахиваться или делать ей больно. Со своей омегой она была предельно ласковой и нежной. Да кажется даже на Энни, омегу, купленную для Хейзел, Хизер никогда не поднимала руку. Она не била омег, она вообще не проявляла в их сторону ни капли жестокости, в то время как Хейзел натерпеться успевала.
«— Будь ты омегой, я бы души в тебе не чаяла, Хейзел, — Хизер сказала в один вечер, когда они наедине сидели перед зажжённым очагом. — Ты бы была моей всепрощенной любимой младшей сестрой. Но тебе всего лишь не повезло родиться альфой.
— Я и так твоя любимая младшая сестра.
— Да, но... — Хизер задумалась, приглядевшись к языкам пламени, объявшим дрова, что потрескивали громко. — Я могла любить тебя абсолютно, родись ты омегой. Это заложено природой — абсолютная любовь альфы к омеге и наоборот. Но ты альфа и мы не можем любить друг друга абсолютно, потому что всё равно чувствуем соперничество. Увы, такова жизнь.
— Но от этого я не перестаю быть твоей сестрой, а ты — моей. Моя любовь к тебе стоит выше соперничества, — от искренних и по-детски невинных слов сестры Хизер улыбнулась, сделала выражение глубочайшего умиления.
— О-о, Хейзел, я сейчас расплачусь, — Хейзел только закатила глаза, а Хизер рассмеялась добродушно. В мыслях у неё не было никакого злого умысла, она бы никогда не стала высмеивать всё, что говорит Хейзел по отношению к ней искренне.
— Да пошла ты, — фыркнула, сложив руки на груди, насупившись, а Хизер поднялась со своего места и подошла к ней, села рядом, максимально близко, почти вплотную.
— Моя любовь к тебе тоже стоит выше соперничества, слышишь? Я не хотела тебя обидеть, — шепчет, обняв за плечи, и целует в макушку трепетно. — Я люблю тебя, даже если ты и альфа...
— Хизер! — Хейзел посмотрела на неё укоризненно, еле сдерживая улыбку, а Хизер рассмеялась, отвернув голову. — Серьёзно, иди от меня! — пихнула её в плечо небрежно, отодвинувшись».
И всё-таки, Хизер любила её, пусть и по-своему. Любила, как сестра-альфа может любить себе подобную, беспощадно и прямолинейно. В моменты боли, причиненной Хизер, Хейзел задумывалась, а было бы всё иначе, родись она и правда омегой? Как тогда сложились бы их отношения с сестрой? Она бы не была такой придирчивой и требовательной? Любила бы не побоями, а подарками? Хейзел могла только догадываться об отношениях с сестрой, родись она не той, кем является.
Но ей бы точно хотелось почувствовать другое отношение от своей сестры, более мягкое, какое-то более сострадательное что-ли. Ей показалось, что она его заслуживала, но Хизер, видимо, никогда так не казалось.
Наплевав на отчёты отцу, Хейзел решила лететь в Лондон без промедления. В её приоритете стояла сестра, а не бумажки, которые можно отправить и потом, тем более которые отец сам может легко достать, стоит лишь захотеть. Чего было ждать от перелёта, непонятно, Хейзел только надеялась, чтобы с Хизер всё было в порядке. Её месячное молчание медленно убивало в Хейзел всё живое. Чутьё близнеца давно подсказывало, что что-то не так, но Хейзел подавляла, потому что не хотела трогать сестру. Боялась её реакции.
В аэропорту перебралась быстро в такси, в сухой, теплый салон, назвала адрес дома, куда ехать. Пока была в дороге, всё пыталась снова звонить сестре, но ответа не появилось, а тревожность возросла. И без того это было подозрительно, но сейчас интуиция подсказывала, что что-то точно произошло, мысли о плохом вытеснили здравый холодный рассудок. Рассудительность никогда не была отличительной чертой Хейзел, скорее, с ней она была знакома лишь отдалённо. Олицетворением здравости выступала Хизер, Хейзел же смотрела на её труды со стороны, оценивающе. Сама она так не умела, природой было не заложено. Часто она задумывалась о том, что вообще вся похожа на ошибку. Но ведь, если она родилась такой, значит, природе было нужно?
Родилась, чтобы выступать тенью сестры. Человек не может существовать без тени.
Вбежала в лобби дома, вызвала лифт и поднялась на нужный этаж, почти не чувствуя ног. Консьерж только проводил её вопросительным взглядом, но даже не окликнул. Хейзел постучала в дверь, а потом дернула ручку, но замок открыть помешал. Ключи чуть не выпали из рук, а потом она все никак не могла вставить нужный в скважину, промахиваясь из-за тремора.
— Да чёрт возьми! — схватилась за голову нервно и встряхнула после руки, чтобы сбить дрожь. Ключ вошёл как положено, и Хейзел провернула его дважды. Странно, за дверью не было никаких звуков, а ведь если бы Хизер была дома, она бы обязательно вышла к двери узнать, что за шум. Но оставалось тихо. — Хизер? Хизер, прости, что я вырываюсь без предупреждения, но мы с отцом очень беспокоились насчёт твоего состояния... — сняла обувь у порога и прошла дальше, не сняв легкую куртку. Заранее предприняла попытку обезопасить себя словами от гнева сестры. — Ты дома? — прошла дальше и поморщилась от неприятного запаха, вставшего в зале. Раскрыла окна поспешно, чтобы проверить комнату.
Решила проверить все комнаты, зажав нос пальцами, а заодно проветрить их от отвратительного запаха, заполонившего, кажется, всю квартиру. Прошла по коридору на кухню, открыла окна там, затем в столовую, и сделала то же самое. В гостевой спальне было пусто, даже вроде бы не пахло, но Хейзел окна всё равно раскрыла.
— Великий Зверь, — вздохнула, выйдя из спальни. Такой беспорядок и отталкивающий вид квартиры был не под стать Хизер, обычно она всё педантично держала в чистоте. Именно к ней она относилась с дотошностью, известной всем перфекционистам.
Квартира и правда была не похожа на себя: в столовой некоторые стулья лежали на полу, в зале разбитая ваза осколками вместе с цветами распласталась по паркету, и капли крови тянулись, кажется, по всему коридору, побывав во всех комнатах кроме гостевой спальни. В ванной крови было больше всех, Хейзел поморщилась и вышла оттуда, не закрыв дверь. В спальню же хозяйскую проход был свободный, никакой преграды в виде двери не было. Двустворчатая белая дверь осталась распахнутой, открывая вид на большую и просторную английскую спальню. И на тело Хизер, лежащее совсем без движения на паркете, в паре шагов от прохода.
— О, Зверь, Хизер! — Хейзел кинулась к ней, поморщившись ещё сильнее от запаха, разящего от сестры. Источником точно была она. — Хизер! — прощупала пульс на шее и набрала номер неотложной помощи следом, не задумываясь. Поговорила с диспетчером, тот пообещал, что машина прибудет через десять, максимум пятнадцать минут. — Ты меня слышишь? — оттянула веки, посмотрела в абсолютно пустые, нечувствительные глаза, под которыми пролегли огромные круги. Волосы грязные, нос разбит, и засохшая чёрт пойми когда кровь осталась под ним тёмным пятном. Хейзел не знала, чем может помочь, она оказывать первую помощь не умела, как делала это Хизер. И именно сейчас она ощутила себя категорически бесполезной. Что она могла сделать, чтобы Хизер не умерла? Ничего. Ровно ничего.
Раскрыла окна в спальню, а потом вернулась к её телу, сейчас бледному, бледнее, чем обычно, нездоровому. Погладила по лицу аккуратно, по волосам, скользким, словно облитыми потом и жиром. Хизер никогда не выглядела настолько ужасно. Хейзел снова всмотрелась в её мертвецки бледное, даже сероватое выражение, и всхлипнула, тут же закрыв искривившийся рот ладонью. Накопившаяся смесь негативных чувств вырвалась наружу и побежала непрерывным потоком из глаз и рта.
— Только не умирай, — Хейзел проскулила и уткнулась лбом в грудь сестры, сжав её ладонь крепко. Взвыла по-настоящему уже через мгновение, кинувшись на ещё живую сестру, словно на остывающий труп. — Я сделаю, что угодно для тебя, только не умирай!
А Хизер молчала, находясь в полусознании. Чувствовала тяжесть на груди, слышала, кажется, вой сестры над собой, но ничего не осознавала. Внутри было пусто, мертво. Всё было чужим. Всё, вплоть до Хейзел над ней. Она еле узнавала её, где-то отдалённо в памяти всколыхнулось воспоминание, но и оно ушло, рассеявшись, словно не появлялось.
— Хизер, — сестра снова позвала её, всмотревшись блестящими и большими голубыми глазами в пустое лицо. — Я тебя прошу, только не умирай... — прошептала влажными от слёз губами и небрежно вытерла их запястьем, вцепившись затем снова в руку Хизер.
Бригада прибыла скоро, и Хейзел, заливаясь слезами, проводила всех приехавших на вызов в спальню к сестре, находящейся почти без сознания. Пока с Хизер разбирались знающие люди, Хейзел увела в другую комнату она из медсестёр. Дала успокоительного и расспросила о том, как давно с Хизер это произошло.
— Я приехала только сегодня, буквально час назад, — Хейзел рассказывала, заикаясь, а девушка её внимательно выслушивала. — Я не знаю, как долго, мы виделись последний раз месяц назад... — снова задохнулась слезами и прижала платок к лицу, чтобы суметь успокоиться. Вдруг посмотрела с надеждой на девушку, сидящую рядом. — Вы же ей поможете? — вопрос вырвался надломленным, обнадёживающим. Девушка попыталась улыбнуться, чтобы ободрить.
— Конечно, мы поможем, мы сделаем всё, чтобы помочь вашей сестре, мисс Солсбери, не беспокойтесь. Она будет в безопасности в лучшей клинике Лондона.
— Я заплачу сколько хотите, только помогите ей, пожалуйста, — утирает слёзы с покрасневшей щеки кистью, умоляя о помощи Хизер.
— Выпейте ещё воды, успокойтесь, мы поможем, обязательно, — уверенно произносит, уверяя Хейзел в своих словах. От прикосновений воздерживается, но словесно поддерживает, как только возможно. Хейзел допивает воду в стакане, держа его дрожащей рукой. — Вы всегда сможете приезжать в больницу, чтобы следить за состоянием здоровья Хизер. У неё же оформлена медицианская страховка? — Хейзел кивает.
— Да, всё есть, — девушка только улыбается ей в ответ.
— Вот и отлично, всё будет в порядке.
— Я смогу поехать с вами в больницу сейчас?
— Сможете, конечно, мисс Солсбери. Не переживайте.
Хизер погрузили в машину для госпитализации, а Хейзел поехала с ней, закрыв квартиру ключом и захватив все документы с собой. Истерика, если посмотреть в общем, прошла, но тревога всё равно осталась. Всю дорогу до клиники Хейзел провела, удерживая Хизер, на которую надели кислородную маску, за руку крепко, не отпуская ни на секунду. Видеть сестру в таком состоянии было невыносимо больно, а слёзы щипали глаза, но Хейзел большими усилиями старалась удержать себя в руках.
Отцу сообщать она ни о чём не планировала, не хотела, чтобы он вдруг приехал и начал разбираться. Последний человек, которого бы Хейзел хотела видеть в такой ситуации — собственный отец. Он только и будет, что упрекать Хейзел в её равнодушии, хотя это вовсе не так. Ей никогда не было плевать на сестру.
И сейчас, когда Хизер очень нужна медицинская помощь, она первым делом, как только увидела её состояние, набрала номер диспетчера. Хейзел вовсе не равнодушна, она готова отдать любые деньги, чтобы Хизер стало лучше. Чтобы снова увидеть её улыбающееся лицо.
Два дня почти без сна Хейзел провела в больнице, никуда оттуда не выезжая. Когда Хизер наконец определили в палату, она сидела на диване там же нервно, ожидая, когда сестре полегчает, чтобы суметь хотя бы увидеть её глаза снова. Врачи делали свою работу и обещали, что как только организм Хизер достаточно восполнит силы, она проснётся. Давали срока для этого до четырёх дней, с очень размытыми границами. А Хейзел всё это время болезненно наблюдала, как Хизер ставят одну за другой капельницы: в одних витамины, в других насильное питание, потому что по всем анализам организму сильно недоставало всего.
На похудевшее и побледневшее лицо сестры смотреть было тошно и больно: в таком состоянии Хейзел не видела Хизер, кажется, почти никогда. Но Хизер видела свою сестру слабой и беззащитной часто, слишком часто для альфы. Хейзел болела много, хотя предрасположенности к этому у неё не было и спортом она занималась, пусть и не так усиленно, как Хизер. Когда повзрослела, болеть стала гораздо меньше, но не прекратила. А вот Хизер почти никогда не лежала в постели, болезнь всегда обходила её мимо. А уж проводить свои дни в больнице — такое было для неё немыслимым делом.
Больше всего Хейзел хотелось, чтобы Хизер очнулась и сказала что-то в своём духе, чтобы тревога за неё ушла совсем. Чтобы она сказала хоть какое-нибудь слово, хотя бы одно. Хейзел проводила свои дни, молясь на скорейшее выздоровление, но Хизер так и не просыпалась.
Когда терпеть стало невыносимо, Хейзел внезапно уснула прямо на том же диване, и сколько проспала, она не знала, но, проснувшись, увидела себя укрытой пледом, а под головой мягкую подушку. С надеждой она пришла к кровати, на которой лежала Хизер, и с горечью обнаружила её всё ещё без сознания. Снова устроилась на мягком стуле около неё и взяла её руку в свои.
— С Хизер всё нормально, но она пока занята, — Хейзел решила позвонить всё-таки отцу, чтобы сообщить о состоянии Хизер, чего он ждал терпеливо на удивление.
— Неужели настолько долго её нужно было разыскивать? — без упрёков не обошлось, но Хейзел только вздохнула, тут же обернувшись, чтобы посмотреть на сестру. Она лежала, пока что без капельниц рядом. Спала мирно.
— Да, это оказалось сложнее, чем я думала. Но она нормально, перезвонит, как сможет.
— Когда планируете возвращаться?
— Хизер — не знаю, а я... — но она не успела договорить, отец уже завершил звонок. Хейзел усмехнулась без удивления таким поступком: — А я точно не в этом месяце.
Договорила, а потом запихнула телефон в карман, покачав головой. И снова отец дал понять, кого же из дочерей любит больше. Как бы лицемерно он не говорил на интервью, что любит обеих своих дочерей, Хейзел знала правду. Любит он только её сестру. В этом они были похожи: она тоже любила только Хизер.
Снова села на стул и взяла руку Хизер, прижалась взволнованно к её пальцам губами. Всё это время, пока они продолжали быть вместе в одной палате, в ситуации, когда Хизер проснуться не может, Хейзел рассматривала её. Руки, перстень на мизинце левой, который врачи снимать не стали, её лицо, шею — всё, что не прикрыто одеялом. Целовала пальцы, прижималась к ним лицом, щекой, прикасалась к волосам, ещё жирным, забранным в низкий хвост, который Хейзел сделала сама. Пока Хизер была без сознания, Хейзел смогла потрогать её голову без тревоги. Обычно она прикасаться к волосам не разрешала.
— Мисс Солсбери? Вы всё ещё здесь? — вошедшая медсестра заметила Хейзел у постели сестры и удивилась.
— Я всё ещё здесь, всё верно, — кивнула, а потом погладила Хизер по щеке нежно, невзирая на нахождение постороннего рядом. Ей было всё равно на мнение со стороны.
— Сколько дней вы уже тут? Вам бы домой, хорошо отоспаться, привести себя в порядок, а потом с новыми силами вернуться, — подходит к койке, поправляя маску на лице. Готовит приборы, чтобы взять кровь на анализ, а Хейзел усмехается устало.
— Нет, пожалуй, я останусь здесь. Мне тут спокойнее, чем где бы то ни было.
— Правда? Обычно стены больницы для посетителей делают только хуже, — берёт другую руку Хизер, а потом её безымянный палец и смазывает его спиртом, укалывает простерелизованным ланцетом, нажимая после на палец сильнее, чтобы побежала струя крови.
— Да, мне тут гораздо спокойнее. Не хочу пропустить момент, в который сестра проснётся, — девушка-бета улыбается, видно по морщинкам в углах её глаз. Берёт кровь с помощью палочки, а потом выпускает в колбочку. Делает ещё несколько заборов крови, наполняя ещё две колбочки помимо. Сразу же проверяет кровь на сахар, но ничего не говорит про результат, вытирая кровь с пальца проспиртованной ватой и прижимая её к ране. — Скажите, как её состояние?
— Нормализуется, можете не волноваться. Если бы что-то было не так, мы бы уже сообщили, мисс Солсбери.
— Конечно, я помню, — кивает, а девушка собирает анализы и приборы и покидает палату, оставляя сестёр наедине. — Хизер, — Хейзел тихо произносит её имя и кладёт голову на её плечо, почти ощущая слабое дыхание. Она будет жить, Хейзел даже не сомневается. Гладит её по щеке снова, закрыв глаза. Стоит так сделать, как Хейзел представляет, что ничего не произошло, а они просто лежат и Хизер спит рядом, как всегда, ничего не замечая. — Твоё состояние заставляет меня переживать. Никогда раньше такого не было, не сдавайся, ты же всегда оставалась такой сильной.
Поднимает голову с её плеча и смотрит на расслабленное лицо внимательно.
— А ты за меня переживала, когда я была больна? Сидела также, наблюдая за мной, ждала пока станет лучше? Наверное, да, потому что я постоянно ощущала твоё присутствие. Надеюсь, сейчас ты тоже чувствуешь, как я нахожусь рядом с тобой, никуда не отходя, — шепчет, поглаживая трепетно скулу, а потом опускает глаза к сухим губам, и всё внутри замирает. Напряжение, что появляется в горле Хейзел, сглотнуть не получается. Желание оказывается непреодолимым, но Хейзел и не хочет его подавлять, подаваясь ближе. Целует губы Хизер ласково, с надеждой на то, что она проснётся как можно скорее. Повторяет поцелуй ещё дважды, расчувствовавшись сильно, и прижимается после губами ко лбу Хизер. — Я люблю тебя.
Укладывает голову снова на обнажённое плечо и облизывает после губы, почти чувствуя вкус феромонов сестры. Горло что-то сдавливает, а в груди свербит бесконечно, и чувство это заполняет всё тело, растекаясь прямо от сердца. Никогда, как сейчас, Хейзел не хотела бы, чтобы Хизер проснулась. Но она и не проснётся. «Очнись, но только не сейчас», — она молит внутренне, прекрасно понимая, что и без молитвы будет так. Может быть, завтра... Может быть...
На вечернем обходе Хейзел доктор пробуждает, говорит поспать на диване, если уходить она не хочет, а не на больной, и Хейзел соглашается. Уходит от постели Хизер к дивану и ложится на него, пока врач проверяет состояние пациентки. Она засыпает прежде, чем врач покидает палату.
И весь следующий день она снова проводит около сестры. Целует её губы, как и вчера, но уже более осознанно, а не под впечатлением от момента и давления эмоций. Так находиться рядом с сестрой гораздо проще. Так она хотя бы имеет возможность без осуждения проявлять любовь, даже не надеясь на ответ. Она любит, и ей это приносит долю спокойствия. Гладит её руку и смиренно молчит, лёжа над её телом. Сердце греет каждый её вдох, Хейзел становится так невыносимо спокойно, как раньше не могло и быть. Целует щёку Хизер и прижимается к ней носом, ощущая невыносимую потребность быть ближе.
Измученно целует её пальцы, чувствуя огромную вину за то, что просто не смогла противостоять напору русской. Почему-то перед опасной ситуацией оказалась совершенно неподготовленной, слабой, за что стыдно было всё то время, которое Хизер рядом не было. Часто Хейзел думала о том, что окажись они на местах друг друга, Хизер бы не сломалась, она бы никогда не надругалась на собственным близнецом, потому что она по-настоящему сильная. Хейзел всегда на неё равнялась, но никогда так и не сумела приблизиться, их с Хизер отделяла пропасть, которую преодолевать нужно было только Хейзел.
Всё было в Хизер хорошо, по мнению Хейзел, кроме её чувства осторожности. В отличие от Хейзел, Хизер никогда не лезла на рожон и драки не затевала, скорее, всегда доставала оттуда сестру, чтобы после самой ещё и добавить. Но в этот раз Хизер просчиталась с осторожностью. Ей просто нужно было подняться и дать отпор, и у неё обязательно бы получилось, они с Мариной, кажется, в одном весе. Но Хизер предпочла мирные переговоры, не желая ссориться, за что поплатилась. Возможно, она надеялась на Хейзел, но что она могла?
Хейзел долго злилась на сестру после того, как вернулась домой одна. Злилась и проклинала за то, что она не сделала так, как должна была. За то, что дала причинить себе боль. Хейзел никогда не желала ей такой участи и проклинала её в истерике за желание обойтись без кулаков.
Теперь, в светлой палате частной клиники Лондона, эта ночь ощущалась давним ночным кошмаром. Хейзел бы хотела остаться жить в Англии или переехать в Европу, куда угодно, лишь бы не возвращаться назад и не вспоминать о том, что было. Куда угодно вместе с Хизер и плевать на всё: на отца, работу, друзей, на Энни, ведь о ней точно позаботятся. Уехать вдвоём с сестрой и больше не возвращаться. Жить вместе, устроиться работать снова. Умереть в Америке и возродиться в новой жизни. Где их никто не знает.
Уже не важен этот чёртов бизнес с омегами. Заработки, убийства, знакомства — это всё пропасть. А ведь они могут жить по-другому, вдалеке от всего, что окружало. Главное ведь, что они есть друг у друга, правда? Впервые Хейзел думала о том, чтобы отчалить от знакомых берегов и полностью поменять жизнь, но вместе с Хизер. Куда она без неё? Как она сможет без Хизер? Уехать с ней далеко и отпустить старые идеи. Но... Всем планам Хейзел было суждено провалиться с треском. Хизер бы никогда не согласилась на это. Она знала твёрдо мнение сестры на этот счёт, что она бы никогда не променяла всё, что есть у неё, на жизнь без ничего.
Но, может быть, расстраиваться было рано, и после пробуждения Хизер, уже с поменявшимися взглядами, согласилась бы уехать? Хейзел надеялась, что у неё в голове правда что-то поменялось под влиянием событий.
Под конец очередного дня, когда солнце уже зашло, и в палате стало темно, Хейзел включила лампу рядом с кроватью, чтобы ещё немного так посидеть и полюбоваться на безмолвное лицо сестры, перед тем как уйти спать. Когда свет разлился пятном над верхней частью кровати, Хейзел посмотрела с любовью на всё такое же выражение лица Хизер. Поцеловала её руку в очередной раз, сжав в своих, а потом прижалась щекой, наблюдая неотрывно за лицом, которое успела изучить полностью. Каждый дюйм.
Нахмурилась, когда заметила что-то непривычное в лице Хизер. Она тоже слегка нахмурилась, а потом стала приоткрывать глаза, постоянно морщась от света.
— Хизер, — она позвала её тихо, кажется, не до конца понимая, что это правда происходит. — Хизер... — повторила, вдруг в моменте просияв абсолютным счастьем. Начала расцеловывать её руку, ощущая, как глаза наполняются влагой неконтролируемо.
— Опять ты... — сказала крайне недовольно, что вырвалось слабым шёпотом, а Хейзел посмотрела на неё снова, тут же принявшись расплескивать переполнившую её любовь уже на лицо сестры. — Хейзел, — Хизер сказала всё с такой же интонацией, морщась от каждого хаотичного поцелуя, мажущего по лицу. — Хей.. — поцелуи в губы воспрепятствовали недовольству Хизер. И хотя она пыталась что-то говорить, получалось из рук вон плохо — только очнувшаяся, ещё даже не до конца, но уже зажатая любовью сестры.
Хейзел целовала её мягко, неглубоко, придерживая теплое лицо ладонями. Целовала, пока эйфория не спала, а затем отстранилась, снова вцепившись в руку.
— Хватит реветь, — Хейзел вытерла слёзы под чутким взглядом сестры.
— Прости, я просто очень рада, что ты очнулась, — попыталась невинно улыбнуться, но Хизер только тяжело вздохнула и закрыла глаза. — Хочешь пить? Что мне сделать?
— Уйти отсюда, — говорит, даже не открыв глаз.
— Я позову врача, — Хейзел поднимается со стула, слыша вдогонку:
— Сделай, что угодно, только уйди. Видеть тебя не могу.
— Я за врачём, — повторяет, непонятно зачем, а потом выходит из палаты, совершенно потерянная. Внутри вдруг что-то рухнуло и пыль пустилась вверх, поднялась на миллионы миль. Прислоняется к стене, кусая губу, чтобы сдержать стон обиды. Всхлипывает, вскинув голову. Подпирает стену, пока слёзы стекают к ушам из уголков глаз. Она надеялась, что Хизер будет ей рада? Стоило догадаться, что мечтам сбыться не суждено.
Хейзел отошла от стены медленно, вытирая слёзы. Сходить за врачом и правда стоило, даже если не хотелось показываться никому в таком виде. Хейзел понятия не имела, как устроена эта больница, а потому решила прогуляться по коридору, несмотря на рассеянное состояние. Первая проходящая мимо медсестра стала огромной помощью, Хейзел обратилась к ней:
— Не подскажете, где тут можно найти врача? У меня сестра очнулась, — девушка хлопнула глазами удивлённо и тут же развернулась, перед этим сказав коротко:
— Сейчас, мисс Солсбери, подождите.
Направилась назад по коридору, а Хейзел выдохнула тяжело, уперевшись рукаии в талию. Сжала её, чтобы хоть что-то ощущать. Теперь ей придется уйти? Она позовёт врача и молча уйдёт, послушав сестру? Хейзел вытирает подступившие слёзы и возвращается в палату, потому что делать кроме этого больше нечего. Заходит тихо и собирает на диване немного своих вещей.
— Мне уйти? — переспрашивает, посмотрев на постель через плечо, а от Хизер доносится тихий и лаконичный ответ:
— Уходи.
Хейзел покидает палату, одеваясь на ходу, снова вытирает слёзы, что начинают жечь глаза. Она не столкнулась ни с врачом, ни с медсестрой. Уходит незамеченной, не собираясь объясняться. На улице темно и фонари пробивают это, рядом тихо звучит ночной Лондон. Хейзел передергивает от ночного холода, ей жутко хочется курить, но она совсем ни о чём не позаботилась, когда решила лететь.
Стучит в окно припаркованного такси и спрашивает, есть ли сигарета. Хейзел подкуривает водитель, спрашивая её в ответ, не подвезти ли её куда-нибудь.
— Я не успела поменять валюту после перелёта, у меня только доллары, — отзывается глухо, прекрасно понимая, что пешком ей идти хоть куда, но будет очень далеко. А в общественном транспорте точно не примут в долларах.
— Я возьму долларами. Большая ли разница, если каждый день вожу неподготовленных туристов. Садитесь.
Хейзел хмыкает про себя и докуривает на улице, после этого скрываясь в такси, где в салоне оказывается приятно тепло. Она говорит, куда ехать, внутренне совсем не желая возвращаться в квартиру сестры, но деваться некуда. Приличные банки давно не работают, значит, поменять на нормальных условиях валюту негде. Хейзел обещает себе провести в квартире сестрв лишь ночь, а потом уйти оттуда и переехать жить в отель. В Штаты возвращаться не хочется, там совсем нагнетающая обстановка, а здесь, в Великобритании, двигаться с места нет желания. Тратить время на туризм, чтобы скрашивать будни. Хейзел это не интересно.
Она решает остаться, просто чтобы не возвращаться назад.
Таксист молчит всю дорогу, и Хейзел благодарна ему за возможность посидеть и подумать над всем произошедшим. Она снова оказалась отвергнутой и брошенной, хотя когда так не было? Когда Хизер по своей инициативе проводила с сестрой гораздо больше времени, чем обычно? Она любила Хизер, как никого и никогда, даже свою первую любовь. Эми. Иногда Хейзел возвращалась мыслями к ней и думала о том, почему и она решила её бросить. Эми была для Хейзел в самый раз, они так хорошо смотрелись вместе. Но как бы хорошо ни смотрелись, Эми выбрала оставить Хейзел в одиночестве и передать это даже не лично, а через сестру. Так сухо и совсем не похоже на неё.
«— Не могу дождаться, когда смогу полететь к Эми, — Хейзел сидела у туалетного стола, приводя себя в порядок после сна, пока Хизер лежала у неё на кровати, уже вернувшаяся с улицы.
— Хейзел, — Хизер позвала её, а она обернулась, продолжая расчёсывать волосы.
— Что? — спросила, ни о чём не подозревая, а Хизер поднялась с кровати, подошла к ней в молчании. — Да что случилось, Хизер? — повторила вопрос напряжённо, даже прекратив расчёсываться.
— Значит, она тебе не сказала ни о чём? — Хейзел нахмурилась, когда Хизер всё-таки решила ответить, оперевшись ладонью на спинку стула Хейзел.
— Не сказала о чём? — переспросила, ничего не понимая, но в мысли закрадывалось подозрение, что это что-то плохое. Хизер вела себя слишком странно.
— Мы с ней виделись в Лондоне, когда я приехала на выходные туда после учёбы, и она мне сказала, что вы расстались. Я подумала, что это странно, потому что ты мне ни о чём не рассказала, — Хейзел усмехнулась нервно, отложив расчёску.
— Ты шутишь сейчас? — но Хизер только покачала головой отрицательно.
— Не шучу.
— Это какой-то бред, — Хейзел взяла телефон и набрала знакомый номер, но вместо гудков услышала лишь, что абонент недоступен. — Что? — спросила у телефона, словно он мог что-то знать, а потом подняла глаза на Хизер, что продолжала стоять над ней. — Что это?
— Откуда я могу знать, что это? Наверное, она заблокировала тебя.
— Не понимаю ничего, — набрала номер снова, чтобы услышать всё то же обращение сети. — Всё было нормально ведь. Может, сдать билеты и полететь прямо сегодня?
— А ты любишь унижаться, — Хизер усмехнулась и отошла от сестры. — Если что, я у себя.
— Слушай, а может быть это ты ей чем-то зубы зоговорила? Твоих рук дело? — неожиданно Хейзел обратилась серьёзно, сменив свой дружелюбный настрой по отношению к сестре на вражеский, а Хизер развернулась.
— Такого ты обо мне мнения? Что я стану лезть в твои отношения? Да мне в своих бы разобраться, Хейз, не говори того, о чём потом обязательно пожалеешь.
— У нас всё было отлично. Я уверена, что это сделала ты, потому что ты Эми ненавидишь. Ты её была готова сжить со свету, лишь бы мы не были с ней вместе. Это отвратительно, Хизер, выметайся отсюда.
— Это бездоказательные обвинения, Хейз, ты делаешь меня виновной, понимая, что не сможешь доказать. Даже если и я, где улики, указывающие на это? — спрашивает выразительно, а затем разворачивается и уходит из спальни, даже не хлопнув за собой дверью».
После этого они с Эми больше не виделись. Почему так произошло? Хейзел так и не узнала правды. В один момент она осталась совершенно одна, тогда как в жизни у Хизер всё было отлично, настолько, что Хейзел хотелось скрыться от этого, захлебываясь в молчаливой агрессии и зависти по отношению к сестре только сильнее. Она завидовала ей всегда и постоянно, и отошло это чувство только тогда, когда появилась Эми — первая значимая для Хейзел омега и женщина в её жизни. После неё такой стала Хизер. Вот так из самого ненавистного человека родная сестра стала ближе чем кто-либо, как и должно было быть от рождения. Всё встало на свои места.
Хизер появилась в нужный момент и дала понять, что она совсем не враг. Что она точно никогда не бросит и не предаст, потому что она — сестра. И она крепко сдерживала все обещания, данные Хейзел: не только не бросала, но ещё и не позволяла уходить, не предавала... кажется. Хейзел хотела верить, что Хизер её не предавала. Доказательств тому, что Хизер её предала хоть раз, не было. Это успокаивало тревогу.
Что было с Эми дальше, Хейзел не знала, потому что она словно пропала. Словно канула в лету. Словно её никогда и не существовало. Ощущения от осознания этого оставались смешанные, странные: Эми взяла и не просто ушла, оставив за собой хоть какой-то след из своей личности, она совсем испарилась. Не причинив напрямую никакой боли, оставшись в памяти самой замечательной девушкой, она просто пропала. Наверное, Хейзел осталась ей благодарна, хотя первое время ей хотелось только ненавидеть её ещё больше за неизвестность. Взять и не только расстаться, но ещё и пропасть без возможности поговорить и обсудить, — это было похоже на предательство. В первый и последний раз доверившись омеге, Хейзел ощутила огромную утрату и боль, невосполнимую потерю. Её доверие обернулось предательством, которого она никак не могла ожидать.
Незаметно для себя она закрылась после этого. Более никто не имел возможности узнать, что происходит у Хейзел внутри. Знала это только Хизер. И это обстоятельство позволило им сблизиться ещё сильнее.
Теперь Хейзел ехала опустошенная в квартиру, где делать ей было по сути нечего. Ехала туда только из-за нужды, чтобы не спать на улице, чтобы не опускаться совсем. Вытерла скатившуюся слезу со щеки рукавом легкой куртки. Осознание того, что её отвергли, бьёт сильнее, чем Хейзел была готова принять и уже вроде бы приняла внутренне ещё до встречи с Хизер, до прилёта в Лондон, где её совсем никто не ждал.
Приезжает Хейзел молча, также и входит в квартиру, тут же передергиваясь от холода, что по-настоящему уличный. В квартире, наверное, холоднее чем на улице. Хейзел окна закрывает во всей квартире и прячется в более-менее приятной по температуре гостевой спальне. Падает головой на подушку, начиная всхлипывать сильнее, чем до этого. Теперь, когда она одна, ей можно без стеснения выпустить скопившиеся эмоции. Может быть, будь у неё хоть один друг, она бы рассказала ему о том, как ей больно и как она хочет, чтобы всё сложилось по-другому, но никаких друзей у неё нет. Она вынуждена оставаться со своей болью наедине. Единственным человеком, которого Хейзел могла искренне назвать другом, была её сестра. Но всё имеет свойство заканчиваться.
***
Живя вот уже третью неделю в отеле в элитном районе Лондона, Хейзел не жаловалась на своё пребывание здесь, искренне считая, что место всё-таки красивое. За три недели она ни разу не позвонила в больницу, не приходила с визитом, не пыталась узнать что-то о состоянии здоровья Хизер. Улаживала на звонках какие-то мелкие вопросы и дела, немного рассматривала документацию, которую отправляет ей на почту секретарь. Всегда, когда дело касалось работы, Хейзел не забывала вспоминать Прию, её героиню-секретаря, которая обычно расхлёбывала дел гораздо больше, чем её прямая начальница. В такие моменты Хейзел благодарила бога за то, что он такой сочувствующий и буквально подарил ей Прию — понимающую и принимающую бету.
Её она взяла на работу, даже не посоветовшись с Хизер, и, наверное, это тоже дало свои плоды. Прия была идеальным работником: всегда укладывалась в срок, адаптировалась к любой, даже самой неожиданной ситуации, буквально за пять минут, и работала, самое главное, на совесть. Свою работу любила, а Хейзел, в свою очередь, очень любила, как она работает. Хейзел так никогда не умела, справляться с бумажной волокитой ей было искренне сложно, и она никогда не забывала удивляться, как это делают другие люди. Как это делает её секретарь. Хейзел на совесть работала мало, хотя и очень старалась, потому что иначе она скатится в яму экзистенциального ужаса неминуемо, откуда выбраться ей не помогут ни деньги Хизер, ни её собственные сбережения, ни вечеринки в вечно праздном доме Виолы, куда возвращаться Хейзел долго не планировала.
Сейчас нужно было отдохнуть и собраться с силами, восстановиться после оскорбления. Хейзел сестру винить не могла, но обижалась на её слова сильно, не зная и не понимая, как скорее отпустить все эти отрицательные эмоции. Ей так хотелось, чтобы всё вернулось хотя бы на год назад, где было всё так просто и легко и Хейзел могла быть уверена в сестре и том, что она делает, её разговорах.
Жаль, что вернуться нельзя.
Она планировала побыть в Лондоне ещё пять дней, а потом уехать в Шотландию и там осесть в Эдинбурге. Всё-таки переезд стал больше необходимостью, чем желанием. Возвращаться в Штаты не было никаких сил, Хейзел хотела побыть сейчас сама с собой, наедине, подумать обо всём, без других людей рядом. Тем более, скоро должен быть гон. На памяти Хейзел, это будет первый гон, который она проведёт в одиночестве. Обычно у них с Хизер это происходило в одно время, и вместе они тогда запирались дома с какой-нибудь омегой, чтобы без памяти трахаться, пока член не отсохнет. Сейчас Хейзел не хотелось ни видеть других, ни секса хоть с кем-то. Последние два месяца она воздерживалась, потому что даже при намеках к горлу подступал рвотный позыв. Она никак не могла забыть, как отмывалась от крови Хизер, как оттирала член, задыхаясь от рыданий в истерике.
Однако, ей казалось, что природа возьмёт своё, и ей будет необходимо прижать хоть кого-нибудь, чтобы облегчить участь. А после она бы долго блевала и приходила в себя, обязательно вспомнила бы Хизер и разрыдалась к тому же. От мысли, что ей нужно будет взять кого-нибудь, чтобы трахать неделю без конца, Хейзел стало дурно. Внутренне она совсем не была подготовлена, а ведь раньше никаких проблем не случалось.
Животное ведь не могло быть выше её человеческого! Или могло?
Хейзел не пыталась искать ответы на такие вопросы, они её угнетали. Последнее, чего она хотела — это осознанно причинять себе боль мыслями, направленными лишь в одно русло. Вот уже много дней. Вот уже два месяца.
Она никого не ждала в номере, когда неожиданно дверь в него раскрылась, когда в итоге внутрь вошла Хизер. Хейзел нахмурилась, подумала, что ей показалось, и у неё начались галлюцинации из-за того, что последние четыре дня она плохо спит без видимой на то причины.
— А ты неплохо устроилась. Даже не улетела, хотя я думала, что найти тебя будет сложнее, и ты уже давно не в Лондоне, не в Великобритании в принципе.
Хизер прошла по номеру по-хозяйски и вышла на небольшой балкон, раскрыв двери на него настежь. Она сказала это так отстраненно и самоуверенно, даже ехидно, словно насмехаясь, что Хейзел лишь больше стаба думать, что ей кажется. Но Хизер была вполне материальной. Только на расстоянии. Близко она не подходила.
— Это ты? — Хейзел решила спросить, когда они молча находились в одном помещении вот уже пять напряженных минут. Хизер сама ничего не говорила, а Хейзел всё-таки решила, что галлюцинации не могут быть такими продолжительными без очевидных предпосылок.
— А на кого похожа? Бога увидела? Или дьявола? — Хизер отозвалась грубовато, присев за небольшой столик, лицом к кровати, на которой продолжала полулежать Хейзел.
— Тебя быстро вылечили, — Хейзел упустила её насмешку.
— Да, меня быстро подняли на ноги и не твоими слезами явно.
— Мысли о тебе ранят меня, я стараюсь не думать, — говорит, сначала промолчав, и замолкает снова, поджимая губы виновато. Она чувствует вину за свою искренность.
— Да, — Хизер хмыкает холодно. — Мне было паршиво, ты постаралась. У тебя почти получилось свести меня в могилу. Я чувствовала себя херово всё это время. Из-за тебя.
Хейзел не знала, что имеет ввиду сестра: их необъяснимую связь с рождения или воспоминания о прошедшем. Решила не выяснять, чтобы не ранить себя сильнее. Сейчас их нахождение в одном помещении было для неё напряженным в крайней степени. Было чем-то инородным. Никакого родного не ощущалось.
— А зачем ты глаза опускаешь? Подними их и посмотри на меня, — Хизер обращается к ней, а Хейзел словно снова в ситуации, когда ей одиннадцать и она слушает, как её отчитывает отец. Только вот ей двадцать шесть и отчитывает её сестра.
— Я не могу, — качает головой, чувствуя, как глаза начинает щипать от подступающих слёз. — Я не буду этого делать.
— Сколько тебе лет? Хейзел, прекрати вести себя, как ребёнок, — Хизер поднимается из-за стола и подходит к кровати, на которой находится сестра. Садится на край, протягивает ладонь к лицу Хейзел и поднимает его, несмотря на сопротивление. — Посмотри на меня.
— Нет, я не хочу этого делать, — пытается убрать руку сестры и жмурится сильно, чтобы случайно не взглянуть вблизи. Никаких взглядов, ей это не нужно.
— Хейзел, — зовёт тихо, а она отворачивает голову, наклоняет её вниз, закрывает другой рукой. Начинает всхлипывает звонче. Хизер выдыхает шумно, не став более напирать. Хейзел не в порядке. — Я пришла не осуждать тебя, мы всё-таки одна семья. Ты — моя младшая сестра, как я могу осуждать тебя сейчас? — несмело гладит её по затылку, пока Хейзел вцепляется зубами в предплечье, всхлипывая и трясясь всем телом, но не показывая Хизер своих слёз. — Каюсь, я очень пренебрежительно отнеслась к твоему проявлению заботы и сейчас, когда пришла сюда, повела себя недостойно. Но я же тебе не враг, Хейз, — берёт за шею со спины крепко, но не больно, тянет сестру на себя и даёт упереться в собственную грудь. Прижимает к себе по-матерински.
— Ты меня очень расстроила. Не такой реакции я ждала на помощь, — говорит, заикаясь и вздрагивая при каждом шмыганье.
— Прости, я была не в себе и я до сих пор не в себе. Я забыла, как ты дорожишь нашими отношениями, прости меня, — слёзы Хейзел впитываются в легкую куртку Хизер, ещё слегка холодную после улицы. Она шмыгает снова, обнимая сестру за талию. Хизер прижимает её щекой к своему плечу, целует в затылок, явно решая исправиться, пока ещё есть возможность. — Я не должна была так поступать, слышишь? Я знаю, что я не права, — шепчет, поглаживая по спине, пока Хейзел дышит неровно, всё также прислоняясь к ней.
— Я рада, что ты снова в порядке. Всё то время, что я не знала, что с тобой, у меня болело сердце. Наша связь не может оставить меня в покое, думаю, ты ощущаешь такое же.
— Ощущаю, Хейзел, я понимаю о чём ты говоришь, — смотрит в лицо сестры, когда она отстраняется от плеча, и вытирает ладонями покрасневшую кожу от слёз. — Не плачь, — проводит пальцами по бровям, под глазами, вытирает губы.
— Я ужасно выгляжу, да? — спрашивает, глазами искренними заглядывая прямо в глаза Хизер.
— Нет, почему? Ты хорошо выглядишь, только не плачь больше, — Хейзел шмыгает, кивнув коротко. Хизер целует её в лоб нежно, погладив волосы.
— А можешь ещё раз поцеловать? — просит, а Хизер соглашается, не думая ни секундой больше.
— Могу, — только вместо ожидаемого поцелуя в лоб Хизер наклоняется к губам сестры. Никакого сопротивления из-за неожиданности не встречает, Хейзел даже не отвечает, не закрывает глаза из-за шока. Раньше не было такого, чтобы Хизер сама захотела поцеловать в губы, обычно инициатива всегда исходила от Хейзел.
— Что это? — Хейзел спрашивает сразу же, когда сестра отстраняется.
— По глазам вижу куда и как ты хочешь, — Хейзел не была уверена, что сейчас хотела именно поцелуя в губы. Но могла ли она видеть свои глаза? Может быть, они и правда просили такого? Она погладила шею Хизер ладонью, тут же зажмурившись от поцелуя в висок. Настолько ласковой Хизер с сестрой была редко, обычно максимум, который приветствовала Хизер при контакте с Хейзел, — поглаживания по голове. Остальное могло варьироваться от настроения, но поцелуи были верхом проявления любви от Хизер, которого Хейзел почти никогда не ощущала. Сегодня что-то было не так. Всё с самого начала было не так.
— С тобой что-то не так, — Хейзел не смогла сдержаться, сказала прямо, смотря ровно в глаза.
— Со мной что-то не так, — Хизер не отрицала. Повторила тише, словно констатируя. — Я виновата перед тобой, я хочу извиниться. Мы так давно не были близки со всей искренностью, это влияет на нашу связь.
— Хизер, — Хейзел хотелось начать заливаться слезами снова, когда услышала. Поверить в то, что Хизер не всё равно на них, было сложно, ведь она так давно не проявляла сестринскую любовь по отношению к ней. Хейзел забыла, что такое не выпрашивать любовь у Хизер, а получать её просто так, ни за что.
— Ну что за лицо? Не плачь, — только Хейзел, напротив, остервенело прижалась к шее Хизер и всхлипнула, ощутив, как внутри неё словно упала какая-то тяжесть. Стало вдруг так легко. Но она жадно давилась слезами счастья, наслаждаясь моментом, когда её любовь к Хизер оказалась взаимной.
Хизер сняла с себя куртку, оставшись в чистой футболке, прижала Хейзел крепче. Говорить с ней сейчас оказалось бесполезным делом, она не наревелась до конца, ей нужно было дать время, а у Хизер этого времени оставалось полно.
— Я тебя люблю, — она шептала сквозь слезы, прижимаясь к теплой шее вплотную. Дышала на кожу, влажную из-за слёз, а Хизер гладила её по волосам терпеливо, удерживая тут, около себя.
— Я тебя тоже люблю.
— Ты так давно не говорила этого, — почему-то после этих слов Хизер ощутила, как её грызёт только что появившийся червь вины. Она тут же попыталсь заглушить его, уткнувшись Хейзел в висок. Вдыхала запах волос и её феромонов. Вкусно, привлекательно, слюна скопилась во рту Хизер, но она согнала бред, проглотив всё до капли.
А Хейзел словно ожила, ощутила то, чего не ощущала раньше, и это вдохнуло в неё жизнь. Она снова захотела почувствовать и потянулась за поцелуем, тут же получая чего хотела.
Пытаясь задушить всю любовь к Хизер, она не ожидала, что в один момент сама Хизер пойдет против неё, вызвав вихрь новых чувств, ранее, кажется, неизведанных. Она давала целовать себя глубоко, неотрывно, с задушенной страстью, которой сейчас ослабили хватку на горле. Хейзел пользовалась этим в полной мере и ей было всё равно на причины смены настроения в такое русло. Зная Хизер, завтра она может проснуться холодной и не дать ни капли тепла. Хейзел захотела выжать из неё всё, что могла. Даже если знала, что ей не хватит всё равно, сколько бы она сегодня не получила. Даже если знала, что насытиться не сможет, а это всё шутка и игра, никак не больше.
Тешить себя надеждами никто не стал, это только разрядка, настолько нужная сейчас.
Оторваться от целующих горячо губ было почти невозможно. Хейзел дышала томно и тяжело, пока Хизер убирала от лица её волосы, чтобы не мешали.
— Хейзел, нам нужно кое-что обсудить, — слова Хизер стали неожиданностью, особенно в таком ключе.
— Что? — она переспросила спокойно, облизав влажные губы.
— Отдай мне Энни, — Хейзел нахмурилась, никак не ожидая, что именно об этом они будут говорить. — Тебе она неинтересна, так почему бы тебе не поделиться? — Хизер продолжила, а Хейзел смотрела всё так же вопросительно.
— А тебе она интересна? — спросила напрямую, с какой-то странной интонацией, но Хизер это упустила.
— Можно сказать и так, — погладила Хейзел по щеке. — Отдай её мне.
Для Хизер такое привязывание к омеге было не в порядке вещей. Такое Хейзел видела впервые. Она думала, что после того, что было, она предпочтёт от неё просто избавиться, чтобы не напоминать о плохом, но она хочет забрать её себе? Такого Хейзел никак не могла ожидать.
— Но она же... — Хейзел задумалась. — Из-за неё ты...
— Я знаю, что делаю, — Хизер прервала её. — Отдай её мне.
Такой напор стал очередной неожиданностью. С огромным остервенением Хизер захотела забрать какую-то зверушку под своё крыло.
— И всё это было не из-за неё. Не она взяла меня силой, а наоборот. Её вины тут нет, это только на моей совести, — Хизер выгородила её с абсолютной искренностью, хотя её даже рядом не было.
— Зачем ты вообще это сделала? Зачем ты сама себя подставила? — раз диалог пошел туда, о чём ранее они совсем не говорили, Хейзел решила узнать, какого чёрта сделала Хизер. Что её сподвигло. Раньше она таким не грешила, а тут, словно с цепи сорвалась. Сама на себя не похожа. С самого начала, когда они эту девку домой привели, стала на себя не похожа. Слишком хорошее отношение, никакого равнодушия. Никогда такого не было.
Хизер молчала, видимо думая, что сказать. Хейзел наблюдала за ней с вопросом.
— Тупое желание обладать. Но я поторопилась, сильно поторопилась, что это ожидаемо привело меня к плохим последствиям, — призналась откровенно, но Хейзел такой ответ не понравился, она помрачнела.
— Ты ей ребёнка заделала? — Хейзел вдруг стала грубее, прямолинейнее.
— Нет, ни в коем случае. Я не хочу, чтобы она оставалась от меня зависима только из-за отпрыска, это слишком жестоко. Всё должно быть взаимно, но у меня не хватило силы воли. Я — заложник своих желаний.
— Я не узнаю тебя, — говорит, не веря сама себе. — Что с тобой вообще? Ты никогда так раньше не думала, не говорила. Даже с Эш.
— Есть причина, Хейзел. Мне нужна она.
— Какая причина? Ты любишь её? — казалось, Хизер улыбнулась, но тут же подавила эмоцию.
— Это больше, чем просто «любить». Это совсем другое. Она мне необходима, я хочу, чтобы она была со мной, и для этого ты, во-первых, должна уступить право владеть ей мне.
Хейзел посмотрела на сестру с сомнением. Она не была на себя похожа.
— Мне она правда не то что бы интересна, я, кажется, наигралась, но... Я думала, мы просто съедим её, — Хейзел говорит недоуменно, а Хизер берёт её лицо в ладони.
— Я найду, кого нам съесть помимо, хорошо? Мы не будем её есть, потому что она мне нужна.
— Ты просто позволишь ей жить дальше с нами? Я бы не очень хотела, чтобы в нашем доме жил кто-то ещё, — убирает её руки от лица. — Я ненавидела, когда Эш жила с нами, а Энни я терплю, потому что пока она ещё не начала раздражать как следует. Она забавная моментами.
— Ты ненавидела, когда Эш жила с нами? Мне показалось, тебе очень нравилось, что она в шаговой доступности, чтобы трахать её по ночам, — Хейзел взгляд отвела и вздохнула тяжело. Казалось, что этот вопрос и эти воспоминания уже исчерпали себя, но так только казалось.
— Я уже объяснялась, Хизер.
— Не думай, что я так просто это забуду, — они сидят, отвернувшись друг от друга. От былой нежности и прилива любви не осталось ничего. — Получается, ты не против отдать её мне, я очень рада. Спасибо, Хейзел. Мы оформим все бумаги, как только вернемся в Штаты.
— Когда ты планируешь ехать? Отец был очень озабочен твоим отсутствием. Я пыталась разбираться с бизнесом одна, но ему не хватало, — Хейзел смотрит в сторону окон номера и заламывает пальцы, рассматривает руки, игнорируя присутствие Хизер рядом. У неё нет настроения.
— Не скоро поеду. Попрошу кого-нибудь из охраны привезти мои личные вещи и останусь тут, мне всё равно, где работать, туда возвращаться не хочется, — говорит, а потом замолкает, чтобы через секунду добавить: — Ты планировала отсюда уезжать?
— Да. Хотела в Шотландию уезжать.
— Поехали, — смотрит в сторону Хейзел, которая всё внимание обратила на собственные руки. — Я не хочу разделяться с тобой, тем более скоро гон. Уедем отсюда в начале следующей недели, когда все вещи привезут, и останемся в Шотландии. Хейзел, — гладит её по плечу, протянув руку, а она голову поворачивает нехотя. — Не молчи. Я знаю, ты расстроена, но можно ведь поговорить. Ты важна для меня.
— Не важнее какой-то омеги, — усмехается горько, сама не понимая, почему так хочется отстраниться от руки. Внутри снова что-то гложет после непродолжительного момента абсолютного счастья. Хейзел волнует, что Хизер неравнодушна к Энни.
— Ты ревнуешь? Хейзел, — подбирается к волосам, убирает их от лица, чтобы посмотреть на сестру. — Ты не реагировала так даже, когда у меня появилась Эш.
— Потому что ты была мне безразлична. Какая мне разница, кто у тебя есть, если у меня была Эми? — Хизер хмыкает, когда сестра упоминает свою бывшую.
— Нисколько не жалею, что вы расстались. Если тебе не нравится быть одной, мы найдём тебе кого-нибудь. Хочешь? — Хейзел поднимает на неё глаза, а потом опускает их, посмотрев на Хизер так, словно она туповата. — И что ты так посмотрела?
— Ничего, — отрезает. — Я не чувствую себя одиноко, мне нормально.
— Ты странно себя ведёшь. Хейзел, — Хизер напирает, кладёт ладонь на бедро, куда Хейзел незамедлительно зыркает, обомлев. — Ты не хочешь, чтобы с нами жил кто-то ещё?
— По-моему, я сказала об этом прямым текстом, — фыркает. — Нет нужды переспрашивать.
— Я не могу потакать тебе всегда и во всём, Хейз, есть кое-что, что я не могу поменять по твоему желанию, — Хизер качает головой, смотря пронзительно, внимательно. — Тебе придется потерпеть.
— Сколько?
— Я не знаю, — отвечает честно, а Хейзел снова отворачивает голову к окнам как-то обиженно, Хизер только тяжело вздыхает, устав от такого настроения со стороны Хейзел. — Сейчас нас не будет в Штатах, отдохнёшь, а потом вернёмся, и ты не станешь задирать нос, поняла? — не угрожает, но говорит твёрдо, а Хейзел складывает руки на груди молча. Толкает язык за щеку недовольно.
— А что мне можно?
— Веди себя доброжелательно, по-человечески, как того подобает твоё воспитание. Кажется, иногда ты забываешься, помни, кто тебя воспитывал и чьём доме.
— Не нужно меня отчитывать, словно мне пятнадцать, — Хейзел смотрит мрачно, а Хизер только хмыкает. — Уже поздно, в мои годы никто не исправляется.
— Да, тебе уже точно ничего не поможет, — Хизер подхватывает недовольство сестры и её некое презрение, начиная смотреть ровно также в её сторону. — Даже могила не исправит. Просто смирись, что вместе нам ещё точно жить под одной крышей.
— Да я... — Хейзел поворачивает голову и смотрит на сестру вдруг остервенело, нахмурившись. — Да я уеду от вас. Соберу вещи и перееду, потому что сожительство с тобой не было моим желанием! — продолжает после запинки, повысив голос до неприлично громкого. Хизер сидит на месте ещё мгновение, а затем поднимается и ударяет сестре по лицу наотмашь, с громким хлопком, забирая затем её за воротник футболки грубо, пока она сидит шокированная. Подтягивает к себе, сжимая воротник в кулаке так, что ткань начинает трещать.
— Куда ты собралась переезжать? — глаза уже ярче обычного, не скрывают накрывшую злость. Хейзел, кажется, перекрывает дыхание. Она немо смотрит на исказивщееся лицо Хизер в гримасе злости и не может сказать ни слова. — Только оставь тебя, и ты сотворишь какую-нибудь херню. Не нравится жить со мной? Хочешь вернуться к отцу? Я могу устроить, и мы посмотрим, с кем же тебе лучше жить. А не ты ли согласилась жить в нашем с тобой доме, когда я предлагала? Я тебя насильно, что-ли, затаскивала туда и удерживала?
— Я соглашалась только на время учёбы. Я сказала, что перееду, когда окончу.
— А потом ты снова поменяла своё решение, когда твоя девка тебя бросила. Я спрашивала у тебя, собираешься ли ты уезжать, и ты отвечала, что не собираешься.
— Сейчас ты меня удерживаешь, — Хизер бьёт по лицу её снова, выпустив футболку, а потом ещё раз, пока Хейзел не прижимается к кровати, закрывая лицо руками. Всхлипывает под разгневанным взглядом сестры.
— А сейчас тебя уже никто не спрашивает, чего ты хочешь. Ты останешься там, рядом со мной, — говорит громко, перекрикивая вой Хейзел. — Мы жили с тобой прекрасно, всё всегда было отлично, и ты не смела жаловаться, что тебе плохо. Ты приходила и говорила мне: «Я так рада, что мы вместе, Хизер, что я живу с тобой. Без тебя я не смогла бы этого пережить». Ещё скажи, что этого не было. Что ты не обсыпала меня благодарственными словами с ног до головы за то, что я спасла тебя! — продолжает кричать, надрывая голос, пока Хейзел сжимается в одеяле, превращаясь в одно сплошное плаксивое безобразие. Яркие голубые огни сжигают всё, Хизер разрывает изнутри от ненависти и злости. Как Хейзел вообще может говорить, что переедет, особенно сейчас? Она совсем выжила из ума, свихнулась. Безбожно глупая альфа, Хизер никогда не видела таких, как Хейзел. Ну не было настолько пропащих, как её собственная сестра.
Она прошла по номеру, чтобы встряхнуться, убрать напряжение в мышцах. Нужно было охладить разум. Она вышла на балкончик и закрыла двери туда, чтобы не слышать плач Хейзел. Если Хейзел начинала рыдать, это всегда превращалось в неконтролируемую истерику, в раздражающие всхлипы, которые могли не заканчиваться часами. Сама Хизер почти никогда не опускалась до слёз, а тем более никогда не устраивала истерик. Если всё-таки слёзы выходили, это происходило молча, никогда она не выла в голос, как делала Хейзел. Хизер такое злило, она терпеть не могла спектр эмоций сестры. Мало того, что её это злило, так она просто не понимала всех этих всплесков. Если Хейзел показывала эмоции, это всегда было в полную силу, без жеманности и кривляний. Хизер могла такое не только терпеть, но и любить в исполнении омег, никак не альф.
Ей не было понятно, почему у них, сестёр, вырощенных в одних условиях и одном доме, так много существенных различий. Никому из них послаблений не давали и требовали по максимуму, но на Хизер это повлияло, а Хейзел не настолько, чтобы было заметно и стало её ведущей стороной. Конечно, на генетическом уровне они были разными людьми, но чтобы настолько... Часто Хизер думала о том, что Хейзел, тоже родившаяся альфой, — ошибка природы и действительно мутация, потому что она совсем не была той альфой, какой её хотели видеть в обществе все. От омеги в ней было гораздо и гораздо больше.
Хизер это постепенно раздражало. Но сколько бы она не пыталась, сколько не предпринимала попыток всё исправить, избавиться от этого недоразумения, ничего не получалось. Хейзел не поддавалась, не менялась, а выбивать из неё что-то — в самом что ни на есть прямом плане — было заведомо провальной, отвратительной идеей. Хизер никогда не хотела становиться тираном. Она все контролировала, но не подчиняла силой. По крайней мере раньше.
— Что со мной происходит? — оперлась локтями на балконную перегородку и зарылась пальцами в волосах напряжённо. Хейзел продолжала рыдать за спиной, в номере, а Хизер пыталась отчаянно прийти в себя, настраиваясь. Она подняла голову и провела ладонями по голове до шеи, прижимая холодные длинные волосы к ней. Внизу виднелась чистая улица. Нужно было что-то решать.
Хизер вернулась в номер, распахнув балконные двери.
— Значит, так, — она подошла к кровати и снова села на неё. Подняла Хейзел, захлебывающуюся в слезах, прижала к себе с нежностью, словно не била несколько минут назад. — До конца недели будешь тут, а потом я тебя заберу и поедем в Шотландию, как договорились. Мне нужно разрулить дела, от меня что-то хотят снова, разберусь, пока могу.
Хейзел, казалось, не слушала её совсем. Всхлипывала и слюнявила плечо Хизер, её куртку, дрожа бессмысленно и трясясь без конца. Не думала, не слышала, ничего не понимала. Жмурила слезящиеся глаза и кусала губы, чтобы истерика не была такой сильной.
— Хейзел, — Хизер заметила, что всё не так. Ей не нужно было даже прикладывать силы, чтобы понять это. Она тяжело вздохнула и поцеловала Хейзел в затылок, после прижав её ладонью к плечу тесно. — Я люблю тебя, слышишь?
Хейзел лишь разревелась в голос, не сдерживаясь больше. Хизер обняла её крепко, не отпуская от себя.
— Я делаю всё возможное для нас, прошу тебя, не начинай считать меня монстром, — Хейзел вцепилась в рукав куртки Хизер, прижавшись к ней всё-таки доверительно. — Я не пренебрегаю тобой, клянусь, ты самый дорогой человек, который у меня есть. Хейзел.
Холод Хизер начал трещать, стоило напомнить в первую очередь себе, что это не кто-то, кого можно использовать, а родная сестра. Настолько родная, что даже похожая, зародившаяся вместе с ней в одном чреве. Их вместе выносили, их вместе родили, их вместе воспитывали. Так может ли Хизер пренебрегать чувствами своего близнеца? Её душит. Целует Хейзел в затылок беспорядочно и прижимает к себе крепко до безумия, тратя все силы на то, чтобы её ощутить. Кажется, начнет реветь вслед за Хейзел, изливающей всю себя неутомимым потоком. Шумной горной рекой.
— Я люблю тебя, — протягивает раздавленно, почти мыча, и замолкает снова, чтобы продолжить рыдать. Что-то застревает в горле Хизер, что-то, от чего так больно становится. Глаза наполняются лишней влагой, и она их жмурит,чтобы не разрыдаться вслед. Начинает укачивать Хейзел, не отпуская её совсем от себя. Успокаивает, словно маленького ребёнка, как умеет, как делала с сестрой всегда, когда она начинала сильную истерику.
До воскресенья Хизер была занята на другом конце Лондона, пока Хейзел проживала свои лучшие выходные. Они должны были встретиться в пять часов в воскресенье и уехать в аэропорт, чтобы покинуть Англию. Полная уверенности, освободившаяся, Хизер пришла в лобби отеля как раз к назначенному времени. Посмотрела по сторонам, ища сестру глазами, но не увидела ни её, ни вещей, которые она должна была взять с собой.
— Не подскажете, ключи от сто пятнадцатого номера не сдавали? — Хизер обратилась к девушке за стойкой, а та молча перевела взгляд вниз от лица.
— Сдавали, часа три назад. Сейчас в номере уборка, а что-то случилось? — Хизер помотала головой и отошла от стойки, вылавливая телефон из кармана. Какого Зверя происходит? Хейзел должна была ждать её, а она вот так взяла и уехала? Хизер хотела верить, что у Хейзел появились дела и она просто выехала раньше, чтобы управиться. Но телефон сестры доступен не был. Хизер попыталась позвонить снова, но ничего не изменилось.
Куда она делась? Решила сбежать домой? Почему-то теперь у Хизер было предчувствие того, что ждать Хейзел в аэропорту не стоит, наверняка она к ней не приедет.
— Чёрт! — выругалась и провела ладонью по волосам, завязанным в низкий хвост. На улице начинало понемногу накрапывать.
До посадки оставалось около сорока минут, и за это время они должны были из отеля спокойно добраться до аэропорта. Вот только теперь Хизер стояла одна. Решений входа из положения сложилось два: вернуть билеты и начать поиски сестры немедленно, либо спокойно улететь в Шотландию, не беспокоясь о состоянии Хейзел.
Хизер поймала такси.
***
В душной комнате окна были плотно закрыты и зашторены. Темно. Жар разливался по телу прямо от промежности, а испарина на лбу не сходила. Влажное от пота лицо было направлено прямо к потолку, почти невидимому под пеленой усталости и возбуждения. Хейзел издала продолжительный стон, когда горячая от влаги рука прикоснулась к члену, а потом обхватила его крепче, ощутимее. Начала задавать направление. Хейзел почти забыла, что она такое под натиском животной страсти и непрекращающихся ласк. Сколько это уже было? Где? Она не беспокоилась ровно ни о чём.
Губы на секунду приникли к соленоватой головке, а потом исчезли, чтобы опалить невыносимо жарким дыханием ухо.
— Хейзел, хочешь я тебе отсосу? — интимно, почти не слышно.
— Хочу, — отвечает, еле шевельнув губами, с каким-то свистом, без звука.
В который раз это происходит, Хейзел не понимала. А может быть в первый? Она выгнулась, промычав, когда ощутила как горячо во рту. Состояние бреда накрыло полностью, рука потянулась в мокрые, липкие и длинные волосы. Такие же, как у Хейзел.
— Хизер, — простонала, а её пальцы вплелись во влажную ладонь Хейзел. Сцепились настолько крепко, насколько было возможно в состоянии убитости. Хизер сосала неаккуратно — слюни текли на низ живота и лобок по основанию. Язык скользил, такой горячий и липкий из-за естественной смазки и слюны, которой вырывалось всё больше. Рукой придерживала член, даже совершая движения. Хейзел утопала, без возможности вмешаться. Выжатая, словно лимон.
Раньше она трахала Хизер в рот сама, доставая до самой глотки, пока она задыхалась и кряхтела, захлёбывалась слюной. Теперь она не может сделать ни движения, прикованная к мокрой насквозь простыне. Они не слезали с кровати долго, почти неделю. Гон пульсировал в висках и затянул на члене узел, деваться было некуда. Их пригвоздили к кровати. Впервые Хейзел ощущала сестру так, без посторонней омеги рядом, сквозь которую они могли быть рядом и вместе без осуждения. Здесь их не могли осудить. В душном номере борделя на потерянной улице в потерянном городе где-то в Бразилии. Или в Мексике. Горячие и страстно вожделеющие друг друга. Тел и жара от соприкосновения.
Хейзел потеряла контроль слишком быстро, сила и власть заняла её тело, наполненное подчинением. Хизер заняла её тело.
Стоило впервые кончить, и Хейзел разрыдалась от наслаждения. Захныкала, отвернув голову, а от слёз становилось всё легче, отлив приходил быстрее. Не успев отдохнуть, становилась заполненной вновь, и мычала, раздирая спину Хизер без осторожности. Никакой аккуратности, она слишком долго ждала возможности овладеть Хизер полностью. Её телом. Попасть под её контроль и слушаться, подчиняться, прогибаться от малейшего движения руки.
Сейчас она двигала бедрами навстречу горячему рту, который трахал её без остановки. Хизер сосала, втягивая щёки, сосала без этого и даже брала глубже, в глотку, издавая ужасно пошлые и смущающие звуки. Хлюпающие, открытые. Погружала член глубоко и задыхалась, но не прекращала. Хейзел сжала её руку в своей, чувствуя, как внизу живота всё тянет слишком сладко и навязчиво. Ей было определённо хорошо. Сипло простонала, когда член покинул рот сестры, попав руку, массирующую по всей длине. Руки скользят, а кости выворачивает и ломит конечности. Так хочется снова ощутить её в себе, чтобы вошла полностью и заполнила пустоту, размером с её член. Хейзел как никто готова быть её и только её, без других девушек, без омег. Они все лишние в их взаимоотношениях. Она хочет принадлежать лишь ей одной, и желание этого сводит с ума, вводит в настоящее сумасшествие.
Кусает припухшую губу, когда длинные пальцы входят в уже растянутое колечко мышц. Уже не больно. Хейзел готова кончить только от ощущения пальцев близнеца в себе. Вместо смазки слюна, хотя вроде бы какой-то инородной жидкостью Хизер пользуется, выливая её на член обильно, не жалея. У Хейзел спирает дыхание и замирает всё внутри, когда влажная головка упирается в проход. Она не успевает среагировать, когда Хизер входит одним движением во всю длину. Грубо, но не больно. Один толчок — море удовольствия. Океан.
— Поцелуй меня, поцелуй меня, — шепчет, не помня себя, вымаливая ещё нежности. Стонет в поцелуй, чувствуя, как её член натирается их телами. Он между ними. Прижат. Скользит.
Долго она не выдержит, скоро, кажется, кончит. Язык, с собственным привкусом, вылизывает рот грязно, а Хейзел только рада, с наслаждением отдаваясь их безумству. Раздвигает ноги, пока тела сталкиваются и шлёпают непристойно. Мычит, прося ещё и ещё. Каждый новый толчок. Вот она грубо трахает короткими толчками, кажется, пробивая совсем всё, доставая туда, куда невозможно. Вот она замедляется, и время до каждого нового толчка становится сладкой пыткой. Член скользит внутри на всю длину, а Хейзел его сжимает мышцами, чувствуя узел, который упирается.
Ей так хорошо, так хорошо. Податливо прогибает поясницу, чтобы член вошёл глубже. Хейзел мало. Стонет и мычит, пока милость сестры не меняется на гнев, и она не начинает втрахивать её в постель безжалостно. Но даже тогда, в слезах, умоляет не прекращать. Пусть уничтожит её альфу, пусть сломает, пусть оставит без внутреннего стрежня. Хейзел не хочет быть той, кем является. Ей важно быть рядом с Хизер. Остаться рядом. Класс роли не играет — Хейзел всегда нравились и альфы и омеги. Она чувствовала, как её дополняет единение и с теми и с другими. Как она становится полной. Без упора на Класс.
Но никогда она не ощущала себя такой целой, как с собственной сестрой. Они словно были рождены, чтобы остаться вместе до конца жизни. Такие одинаковые, но такие разные — Хейзел нашла в сестре то, чего ей не хватало, кажется, всю жизнь.
А будь она омегой, Хизер бы согласилась быть с ней? Стала бы строить семью? Не имела бы предвзятого отношения? Хейзел была уверена, что большая проблема их взаимоотношений исходит как раз из того, что они обе альфы. Их кровное родство влияло малость, почти не влияло даже. Не имело веса. Конечно, это ставило крест на взаимоотношениях с отцом, но, сепарируясь от него, родство совсем ничего не значило. Далеко-далеко их никто не знает, значит, то что они сёстры — просто формальность.
Выгибаясь сейчас под Хизер, Хейзел отдавалась ей сполна. Стонала, словно шлюха, просила большего, ведь это улучшало состояние. Но это и вводило в тупик неизбежно. Только туда.
Сперма полилась на грудь белесыми каплями. Начала стекать. Ещё пахнущий собой член Хейзел взяла в рот и сдержала рвотный позыв от безобразия запахов, ударившись в рецепторы. Начала сосать, заглатывая, не думая, слизывая всё, что слизывалось. Сосала и проводила языком по основанию. Сжала яйца в руке, начав массировать следом. Хизер сжимала её волосы крепко, удерживая рядом, чтобы не соскочила. Если бы Хейзел ещё этого хотела... Трахала свой голодный рот нещадно, пока Хизер мычала от удовольствия, не перехватывая инициативу.
Все дни словно в тумане. Секс и сон, сон и секс без конца, в непрерывном цикле заполнили чёртову безумную неделю. Хейзел искренне не хотела просыпаться в своём теле уже отходящей, без животных признаков и желания трахать всё, что двигается рядом. Феромоны Хизер душили нещадно, Хизер, наверное, тоже душили феромоны её сестры.
Но она была обречена открыть глаза уже отрезвевшей.
Она нашла себя в какой-то дешёвой провонявшей комнате. На постели, со скомканной простынью, без подушки под головой, без одеяла — всё это лежало скинутым на полу грудой. Пахло, правда, отвратительно, чем попало: сигаретным дымом, феромонами, даже мочой. Желудок вдруг скрутило в секунду, но Хейзел не вырвало, хотя она и скривила лицо, свесилась с края кровати. Желудок оставался пуст. За эти дни она не съела ничего. Мерзкое послевкусие осталось во рту, Хейзел сморщилась от отвращения, а потом сжалась на краю. Подогнула ноги, обняла своё липкое, неприятное на ощупь тело. Находиться здесь было неприятно, хотелось куда-нибудь уйти, преследовало ощущение гниения заживо.
Полная разбитость.
Хейзел не двигалась, лежала, пытаясь осмыслить происходящее. Слышала чужое дыхание за спиной, но не спешила смотреть, кто же там лежит. Под ложечкой сосало. В комнате оставалось темновато, но было очевидно, что на улице утро или день, ведь солнце прорывалось слегка, ложилось полосами по стене в просветах. Полосами на безвкусную картину. Хейзел отчаянно не хотела на всё это смотреть. Её ещё не собранный в целом разум угнетало.
Не было ни шевеления, ни скрипа кровати, ни шороха скомканное влажной простыни. В комнате оставалось тихо, так, словно она была отрезана от мира. Никаких посторонних звуков. И только по тихому дыханию можно было понять, что Хейзел здесь не одна. Что кровать с ней делят. Она никак не хотела и не думала оборачиваться. Вся эйфория прошла. Единственным желанием Хейзел было только заснуть снова, но проснуться уже в своей спальне в доме, где они живут с Хизер. И чтобы все было в порядке. Стоило вспомнить о Хизер, как Хейзел прибило окончательно. Ничего в порядке не было. Она помнила, как бросила её в Лондоне, а сама улетела туда, куда успела купить билет.
Хейзел не говорила с сестрой и не думала, отключила телефон, чтобы она не смогла дозвониться. А она, наверное, звонила... Хейзел всхлипнула еле слышно. Это всё было так по-детски и глупо, но Хейзел просто изолировалась, чтобы сердце не разрывалось от лицезрения сестры в чьих-то объятиях, пусть даже и вынужденных из-за гона. Хейзел так не хотела её ни с кем делить... А Хизер и не думала ей принадлежать. Она не должна была ей принадлежать. Это нездорово. Но с каждым новым мгновением, проведенным рядом с Хизер, Хейзел хотела слиться с ней воедино. Когда они поняли друг друга и утешали в объятиях, когда целовали с нежностью в губы, соленые от слёз, Хейзел хотелось верить, что Хизер делает это тоже с какими-то чувствами. Что она тоже хотя бы немного любит.
Она оборачивается и смотрит на смуглую бразильянку, что спит на спине, подложив руку под голову. Смотрит на Хизер. Но не её Хизер, не ту, которую так сильно хотела бы увидеть сейчас рядом и видеть во всё оставшееся время. Это снова не та Хизер.
Сжимается, ощущая себя настолько паршиво, насколько не было, кажется, никогда. Как она вообще смогла настолько опуститься? Стонет болезненно и понимает, что нужно вставать и уходить скорее, заплатив за комнату. Нужно бежать отсюда как можно скорее. Вот только никаких сил нет. Нужно сделать так много, прежде чем уйти будет возможным. Уйти в самом лучшем виде. По-другому Хейзел не стала бы даже на шаг за порог выходить. Она беспокоится о своей репутации. Но не когда дело касается Хизер.
Лежит долго, почти не двигаясь, но когда ломить перестаёт, встаёт с кровати и уходит в ванную, где закрывается. Принимает душ долго, отмывая себя тщательно. Чистит зубы до крови из дёсен и приводит в порядок какое-то отёчное лицо. В комнате одевается, даже не взглянув лишний раз на альфу, продолжающую крепко спать. Хейзел противно, она скорее одевается и выходит из номера. Бредёт по коридорам, платит администратору за комнату и сухо прощается, скрыв глаза за солнцезащитными очками.
Во Франции сегодня прохладно. Садится на первую попавшую скамью и закуривает, складываясь пополам. Внутри так пусто и погано.
В который раз это происходит? Снова Хизер? Хейзел не хочет об этом думать, ведь это вводит в настоящий ступор. Сколько раз она опускалась до того, чтобы брать в борделях альф с именем Хизер и без стыда представлять на их месте одну-единственную, которая никогда не захочет оказаться в таком виде и положении. Сколько «Хизер» уже было в её жизни? Хейзел не считала. Зачем считать, если все они безликая замена настоящей Хизер, ради которой Хейзел идёт на все эти жертвы?
Франция — страна любви. Париж — её мировой центр. Так почему Хейзел чувствует себя на парижской улице настолько одиноко и разбито? Мимо проходят французы, но у Хейзел нет сил наслаждаться их нежным языком или приятными лицами. Она еле улавливает феромоны. Хочется, чтобы она и мир шли параллельно. Чтобы не трогали даже косвенно.
Включает телефон не сразу, видя после, что от Хизер за всё время было только два звонка. А впрочем, зачем ей названивать без конца туда, где трубку не берут? Хизер никогда не занималась бессмысленными вещами. Хейзел решает, что скажет ей, где находится, только если Хизер перезвонит сама. Вынуждает себя не ждать звонка, а вернуться в отель и отоспаться или сходить хорошо и плотно поесть, чтобы восполнить силы. Хейзел хочет омегу и ищет на сторонних сайтах информацию о том, где такое подают в Париже. Обливаясь слюной, едет по адресу, сверившись с картами. Бронирует стол заранее, потому что без этого её просто не впустят.
Когда уже сидит в приличном полупустом ресторане в тишине, и ей приносят мясо, аппетит пропадает. Мысли о Хизер не дают нормально поесть. Пытается кормить себя насильно, но еда делается безвкусной. Если нет настроения, то всё становится сразу не так. Сразу пропадает вкус к жизни. Желание жизни. Проверяет телефон на наличие сообщений, но ничего. Пусто. Ей писал Дин, писала Виола, но не Хизер. Другим она отвечать не хочет. Съедает половину дорогого стейка, пересилив себя. А остальное оставляет на тарелке. Выпивает бокал вина. Теперь хочется напиться. Трезвая жизнь без Хизер радости не приносит.
В отель возвращается в смятении. Она думала, что сбежав от Хизер в другую страну, далеко, она сможет сбежать и от своих чувств, что ей станет тут же лучше. Но оказалось, что никакого спокойствия и удовольствия это не принесло. Ложится на кровать и залезает под одеяло, чтобы проспать до вечера, ведь больше ей ничего не хочется. Только заснуть. Только исчезнуть с планеты так, словно её никогда и не существовало.
Телефонный звонок будит, и Хейзел нащупывает телефон рукой, достает из кармана штанов, которые не сняла с себя, как и остальную одежду, кроме верхней. Отвечает, почти не глядя, просыпаясь, кажется, тут же, как только слышит именно тот голос, который так ждала последние сутки.
— Нагулялась?
— Да, — соглашается без недовольства. Да, нагулялась, хочет вернуться, хочет попасть в её руки, ощутить рядом.
— Скажи, откуда тебя забрать.
— Париж, Франция.